Мертвые Звезды (гет)

Над принятым решением нельзя раздумывать. Иначе рискуешь от него отказаться и принять новое, неверное. Думать нужно до того, как решишься.

Я решилась, почти не размышляя — не над чем там было размышлять. Ответы на все мои вопросы лежали на поверхности, как всякая уважающая себя истина. Мне нужно было не думать, нужно было прозреть.

Я не хотела. Как же я не хотела признавать очевидное! Ругала себя последними словами, промочила подушку с двух сторон и футболку Гарри. Он утешал меня неумело, но искренне. И после трех суток душевного раздрая мне пришлось успокоиться. Смириться с собственным решением — тоже.

Из ложных посылок не может получиться истинного вывода. Единственная, но определяющая ложь во всей моей истории — безумный поцелуй, с которого все началось. Я с упорством восторженной юной идиотки верила в придуманные чувства, и раз за разом вынуждала Северуса любить меня. В том его отчаянном поцелуе не было еще любви. Она могла бы возникнуть в будущем, если бы оно было, наше будущее. Среди бесконечного количества вселенных не оказалось ни одной, которая позволила бы нам остаться вместе. Во всех вариантах мною же навязанная любовь ко мне означала для Северуса смерть.

Я была и остаюсь мелочной эгоисткой. Каждый раз я спасала его не для него — для себя. Не случись того рокового поцелуя, мне и в голову бы не пришло воскрешать его. Как и все, я бы печально вздохнула, узнав правду о нем, положила бы к надгробию цветы и… забыла о Северусе Снейпе до очередного Праздника Победы. Может, для того он и поцеловал меня тогда — чтобы хоть кто-то вспоминал его чаще, чем раз в году. Только я, впечатлительная гриффиндорка-максималистка, все неправильно поняла…

Я провела его через все круги ада, но я и сама умирала вместе с ним. Мало кто знает Северуса Снейпа так, как знаю его я. Никто никогда не любил его хотя бы вполовину так, как я. Моя любовь из смутной и почти неосознанной мечты стала реальной, осязаемой, живой.

Во имя любви люди совершают настоящие чудеса. Во имя любви рушатся царства и создаются миры. Солдат идет на врага с голыми руками — и побеждает из любви к Родине. Слабая женщина способна разорвать в клочья здорового мужика, если он угрожает ее ребенку. Из-за любви люди одолевают бескрайние моря и неприступные горы без страха и сомнений. А я? Что сделала я ради своей любви?

Но я знаю, что должна сделать.

Снова прохладный, чуть отдающий плесенью воздух Подземелий. Снова темный коридор, грохот распахнутой двери, встрепанная я, с пунцовыми щеками вылетающая из класса зельеварения. Снова сердце трепещет и норовит выпрыгнуть через горло.

Крадусь на цыпочках, дыхание замедляется, палочка наготове. Он все равно слышит мои шаги и оборачивается, но я успеваю бросить в него Петрификус. Все, как он сам учил: почти шепотом, без размаха, одним движением кисти.

Прости. Так надо.

Подхожу к нему, онемевшему и обездвиженному. Приподнимаюсь на цыпочки, почти касаюсь губами его губ… помню, помню, как они могут быть нежны… Беру себя в руки и шиплю ему в лицо со всем отвращением, какое только способна изобразить:

— Никогда больше не смей прикасаться ко мне, мерзкий сальноволосый ублюдок!

Для пущего эффекта отвешиваю ему звонкую пощечину. Пусть Гермиона Грейнджер навсегда останется для него истеричной трусихой с подленькой, гаденькой душой.

У меня очень сильный Петрификус. Но я для верности добавляю Инкарцеро и Силенцио. Вот так. Теперь его найдут лишь после того, как трагедия на Астрономической башне как-нибудь закончится. Как именно — неважно, главное, чтобы он не смог туда попасть. Уж я позабочусь, чтобы все так и случилось.

Хоть бы поцеловать его на прощание… Нельзя. И я ухожу, не оглядываясь.

Что сделала я из любви к мужчине?

Я отказалась от него.

* * *

— Мисс Грейнджер…

Он учтиво кивает мне, и выражение его лица непроницаемо-холодное.

— Господин Директор…

Слегка кланяюсь в ответ.

Он проходит мимо меня, не задержавшись даже на миг. Но в глазах его мелькает что-то… такое знакомое… такое родное… нестерпимо хочется обернуться, чтобы с замирающим сердцем встретить его ответный жаждущий и тоскливый взгляд. Но я ухожу, не оглядываясь.

— Приветственное слово в честь Дня Победы предоставляется Герою войны, кавалеру Ордена Мерлина первой степени Гарольду Джеймсу Поттеру!

Огромный банкетный зал Министерства взрывается аплодисментами, и я тоже бью в ладоши изо всех сил…

* * *

Глухой стук. Вздрагиваю и просыпаюсь. Кто-то пришел?.. Нет, просто упала с колен книга. Я опять уснула за чтением.

Со стоном распрямляю затекшие ноги. А хорошо все-таки работать на дому. Сама себе хозяйка: хочу сплю, хочу кофе пью, могу копать, могу не копать. Лишь бы вовремя сдавала результаты. Никакого тебе начальства, должностных инструкций и трудовой дисциплины. Не жизнь — именины сердца.

Иногда правда, нахлынет беспричинная светлая грусть, позвенит тихонечко, как зацепленная нечаянно струна, и перестанет. Чтобы унять эту тоску, бывает достаточно лишь звука его голоса… Когда его нет рядом, можно закрыть глаза и представить его мягкий, ласковый баритон: «Гермиона…» Он всегда называет меня полным именем, я благодарна ему за это.

— Гермиона…

Неужели снова задремала?

Не открывая глаз, тянусь к нему, пальцы погружаются в жесткие длинные лохмы. Ноздри заполняет густой и сладкий цветочный аромат. Неохотно приподнимаю веки, взгляд утыкается в разноцветное, бархатисто-нежное, легонько подрагивающее облако.

— Вот, решил доказать тебе, что звезды бывают живыми.

Улыбаюсь, принимая из его рук охапку астр. Неугомонный… И чем его зацепила случайно брошенная мной больше года назад фраза о мертвых звездах? Водил меня в обсерваторию, цитировал Маяковского, теперь вот астры… Этим он мне и дорог.

Иду за ним на кухню, ставлю цветы в воду. Он заваривает чай и говорит обо всем подряд:

— Пойдем гулять сегодня? Поужинаем у Розмерты и двинем в парк, а? У меня от кабинетной пыли уже весь нос забит… Тебе Снейп прислал официальную благодарность за расшифровку той рукописи. На столике в гостиной лежит. Еще Рон звал на крестины послезавтра, как ты на это смотришь?

Смеюсь:

— Я смотрю на это с удовольствием! Главное, чтоб тебя на службу не дернули посреди церемонии, как в прошлый раз… Кстати, а где ты раздобыл астры в начале мая?

— Служебная тайна, — подмигивает он, расставляя на столе чашки.

Знаем мы эту тайну. Называется она Невилл Лонгботтом. Хоть астры в мае, хоть подснежники в январе, любой каприз за ваши деньги. Старым друзьям и постоянным покупателям — скидки…

Пьем чай, перекидываясь конфетками, салфетками и безобидными шутками. Потом я вытаскиваю из букета пламенно-алую астру, пристраиваю ее за ухом, и мы идем гулять.

— Кармен, — смеется он. — Еще бы волосы подлиннее…

— Отрастить?

Он ворошит копну коротких завитушек на моей голове.

— Не надо. Тебе очень идет. Здорово, что ты решила тогда постричься…

Обхватываю его локоть, прижимаюсь щекой к плечу. Мне тепло от только что выпитого чая и от его ответного объятия. Он никогда не оставит меня, что бы ни случилось. Нерушимая клятва на то и Нерушимая, что действует во всех мирах и измерениях, в каждом времени и в каждой параллели. Я не знаю, какие именно обязательства он принял, а сам он даже не знает о своей клятве — в этой жизни. Но Нерушимый обет не может заставить полюбить. И я осмеливаюсь верить, что его чувства — настоящие.

Правда, не могу лишний раз не удостовериться. Вот и сейчас я поднимаю голову, встречаю его глаза и шепчу еле слышно:

— Гарри, ты любишь меня?

Он склоняется ко мне, его теплое дыхание ласкает щеку:

— Я благословляю каждый миг, проведенный с тобой…

Он не сказал «люблю», но мне хватает и этого.

Ведь его губы — такие жесткие и требовательные.

Его руки — сильные и властные.