Отряд Поттера (джен)

При изучении истории колдовского сообщества у пытливого исследователя есть великолепная возможность проследить причины многих значимых событий до мельчайших происшествий, случившихся с определенными волшебниками. Построен был бы Хогвартс, если бы Хельга так рано не потеряла мать, не ушла из родной деревни, где втайне от церкви занималась врачеванием, и не встретила бы Годрика? И не воспоминания ли Хельги о религиозных гонениях повлияли на ссору Годрика и Салазара? В масштабах мировой истории незначительные случаи теряют свою значимость в том числе и из-за численности участников, влияющих на ход событий столь сильно, что вывести конечный результат из первопричины чаще всего не представляется возможным. Моим коллегам из неволшебного мира остается лишь найти логику в череде исторических фактов или вымыслов, выдаваемых за факты, и они, сами того не понимая, порой заносят в свои учебники совершеннейший абсурд. Впрочем, с их точки зрения смысл во всем этом, несомненно, есть. И все же можно с уверенностью утверждать, что все события маггловской истории имеют первопричины вполне настоящие и по сути банальные, и дело лишь в том, что их, причин, слишком много.

Именно здесь и расходятся судьбы миров магглов и магов. Наша история подвержена резким скачкам и переменам, вызванным непредсказуемыми действиями отдельных волшебников, и благодаря гораздо меньшему населению и значительно более подробным историческим записям у нас есть возможность проследить нити причин и следствий, приведших наш мир к тому состоянию, в котором он сейчас находится. Но в одном месте каждая из нитей обрывается. Почему Годрик отправился к королю Рагнуку? Откуда Моргана получила свое небывалое могущество, и каким образом Мерлин умудрился ее уничтожить? Отчего Алмерик Соубридж, уже будучи счастливым отцом трех детей, покончил жизнь самоубийством, что, как мы знаем, повлекло за собой раздоры в образованном им Отряде Охотников и, в конечном счете, их расформирование? Ответов на вопросы, которые должны были начать многие логические цепочки, просто не существует. Дело не в утере записей, а в их отсутствии, в чем при желании и должной степени паранойи почти можно разглядеть злой умысел. Не имея возможности привести какие-либо доказательства, лишь на основе многолетних исследований и очевидных несостыковок, я прихожу к выводу, что поворотные моменты истории волшебного мира начинались с необъяснимых и нелогичных действий знаменитых волшебников. Редко какой случай из сотен, которые я рассматривала, можно списать на прихоть, осознанное желание или даже душевный порыв. История словно идет по накатанному сценарию, выдергивая отдельных личностей из мирской суеты в целях исполнения ими своих ролей. И ей не важно, что эти люди не понимают своего предназначения или не желают его исполнять.

Батильда Бэгшот, “История магии”.

Предисловие автора. Удалено из окончательного варианта книги.

Годрикова Лощина, 1946 год.

* * *

День был жарким и ярким, словно сон.

— Гарри, дорогой, мне срочно надо уйти на часик по делам! Как я могла забыть? — внезапно встревожилась миссис Фигг и захлопнула выцветший журнал.

Прикрыв глаза от солнца ребром ладони, Гарри посмотрел на пожилую женщину. Ее остекленевший взгляд метался между ним, кошками и тротуаром.

— Ничего страшного, я прогуляюсь, пока вас не будет.

— Один? На улице? Может, тебе лучше посидеть здесь? Можешь телевизор посмотреть или с кошками поиграть...

Арабелла Фигг выглядела смущенной, будто для нее выбор Гарри между прогулкой и просмотром телевизионных передач имел большое значение. Но через мгновение ее лицо разгладилось, и она пожала плечами. Выискивание странностей соседки давно превратилось для Гарри в забавную игру.

— Я давно никуда не ходил, — заявил он, чтобы упрочить свое положение. — Здесь ничего никогда не происходит, все будет в порядке.

— Хорошо. Только будь осторожней, я скоро вернусь.

— Ладно.

Принцип споров с ней был прост: повторять одно и то же, пока не разрешит.

Миссис Фигг улыбнулась ему и, подхватив свою красную сумочку, засеменила по тротуару к автобусной остановке. Гарри обернулся на рассевшихся у крыльца кошек и одарил их своим самым сердитым взглядом, но на него не обратили ни малейшего внимания.

Впрочем, яркое солнце, свободный день и отсутствие родственников — большего ему не было нужно. Дурсли вновь оставили своего племянника соседке, пока сами отвозили Дадли в город по причине, которую, по словам Петуньи, «необязательно знать мальчишке, Вернон». Впрочем, Гарри был доволен и отъездом родственников, и внезапными неотложными делами миссис Фигг. Секрет был в том, чтобы не дать им этого понять, потому что все, что ему нравилось, воспринималось в семье Дурслей как нечто, в высшей степени заслуживающее подозрения.

Миновав небольшой парк, Гарри подошел к маленькому футбольному полю, на котором играло около десятка его сверстников.

— Привет, парни. — Он махнул игрокам рукой. — Можно мне с вами?

— Давай, — ответил русоволосый парень Стивен, с которым Гарри был знаком пару месяцев. — Нас на одного игрока меньше, иди к нам в команду.

— Отлично. — Несмотря на то или, как часто бывает с детьми, как раз из-за того, что родители этих мальчиков были наслышаны о «сумасшедшем Поттере» от тети Петуньи и давали своим детям строгий наказ не заговаривать с ним, Гарри смог завязать со сверстниками приятельские отношения. Совместная страсть — футбол — чем не повод для знакомства, а Гарри считался в округе крепким середнячком. Большинству маленьких мальчиков вообще свойственно уважать ровесников, которые хорошо делают что-либо, и Гарри умело этим пользовался. Но ему приходилось сдерживать желание завести с кем-либо близкую дружбу, потому что это могло привлечь излишнее внимание взрослых и в очередной раз напомнить им о слухах, распускаемых Дурслями. Лишь со сверстниками вроде Стивена, которые здесь не жили, а лишь гостили у родственников, Гарри мог общаться свободно: не приходилось придумывать причин, чтобы покинуть компанию и уйти пораньше, тем самым избежав искушения привязаться ко всем и дать им привыкнуть к своему постоянному присутствию. Но Стивен и остальные несколько ребят вскоре уезжали, Гарри вновь становился одиночкой — не по факту, а по сути, — и дети Литтл Уинкинга никак не могли определиться с его статусом.

Впрочем, одиночное времяпрепровождение чаще всего устраивало Гарри, а периодически возникавшее чувство тоски по обществу сверстников заглушалось выплывавшей из ниоткуда уверенностью в том, что все, происходящее с ним сейчас — лишь временные неудобства, которые неизвестно когда именно, но все же закончатся. К тому же, иногда он мог позволить себе поиграть в футбол, а эта карта крыла множество других.

Несмотря на полную сосредоточенность на игре, через некоторое время Гарри почувствовал на себе чье-то пристальное внимание. Способность ощущать взгляд другого человека затылком была у него с тех пор, как он себя помнил. Порой ему казалось, что это следствие проживания в чулане — другого объяснения Гарри в голову не приходило. Будучи одиночкой, он обязан был стать наблюдательным.

В эту минуту Стивен объявил, что всем надо разойтись и пообедать, и появилась возможность осмотреться в поисках того, кто так внимательно на него смотрит. Гарри обернулся и заметил молодого мужчину, сидевшего на скамейке у края поля, и хотя во время игры ему не раз приходилось убегать на тот фланг, раньше он этого человека почему-то не замечал. Гарри всегда считал себя достаточно разумным, чтобы не подходить к чужим людям и не завязывать с ними разговоров. Но сейчас он сделал именно это. Ноги сами понесли его к незнакомцу и, остановившись в двух шагах от него, Гарри произнес:

— Привет.

— Привет, — эхом отозвался тот. Вблизи он казался слишком молодым, чтобы называть его «мужчиной», и слишком взрослым, чтобы причислять его к «парням», а подобное разделение казалось Гарри очень важным при общении с теми, кто старше него.

— Мы знакомы?

— Наполовину. Ты меня не знаешь, а я тебя — да.

— Откуда?

— Тебя все знают.

Гарри опешил от такого заявления, но если и было что-то, что могло его заинтересовать в любом новом знакомстве, так это интрига.

— С чего бы? Я же не знаменитость какая-нибудь, — ответил он. Незнакомец хмыкнул. — Что смешного?

— Ничего, совсем ничего. Как раз наоборот.

— Я не знаю, как тебя зовут.

— Меня зовут Ник. Я приехал издалека, — почему-то добавил он.

— Ага, чтобы повидать знаменитость.

— Именно так, — Сказано это было серьезно, слишком «взрослым» тоном, чтобы можно было свести все к шутке. Так с ним разговаривал только директор школы, но мистер Коул придавал своему голосу фальшивую мягкость, что не внушало Гарри доверия. Этот же человек разговаривал с ним так, как делал это Стивен — на равных, — если это вообще было возможно в нынешней ситуации. Неожиданно для самого себя Гарри решил недавнюю дилемму: «Не парень, а мужчина».

— В каком смысле?

— Видишь ли... — Ник почесал затылок. Волосы у него были то ли каштановые, то ли русые — того самого неопределенного цвета, который не поддается точному описанию. — Я знал твоих родителей.

— Моих родителей? — переспросил Гарри и, получив в ответ кивок, посмотрел на Ника. Он всегда мог определить настроение человека по лицу: в доме Дурслей это умение было жизненно важным. Когда дядя Вернон злился, он надувал щеки, а на лбу у него появлялись вертикальные морщины, и это значило, что надо срочно делать ноги. Дадли злился точно так же, только еще сильно стискивал челюсти. Тетя Петунья поджимала губы, когда была чем-то недовольна, а если не хотела отвечать на один из многочисленных вопросов Гарри, вскидывала подбородок. Ее лицо вообще все время было напряжено. Только когда она смотрела на своего любимого Дадлика, кожа на лбу у тети Петуньи разглаживалась, и она вроде как становилась немножко красивой. Сейчас Гарри смотрел на человека, чье лицо не выражало ничего. Незнакомец даже не пытался изобразить безразличие, как когда дядя Вернон прикидывался, что сорвавшиеся деловые переговоры его ничуть не волнуют. Это было просто лицо: как рисунок спящего человека, который почему-то забыл закрыть глаза — и в этих глазах тоже было пусто. Гарри сглотнул.

— Откуда? — спросил он.

— Твои родители были не совсем обычными людьми, — начал Ник, но осекся под разочарованным взглядом:

— И вы про то же самое! Спасибо, я уже наслышан о том, что мои папа с мамой ненормальные. — Голос Гарри задрожал от разочарования. Ник вскинул руку:

— Нет-нет, ты меня неправильно понял. Как бы это объяснить... Они были необычными в хорошем смысле, понимаешь?

— Нет.

— Что ж, начнем издалека. Скажи, ты ведь иногда замечал, что с тобой происходят разные вещи, которые сложно бывает объяснить? Которых ты не понимаешь, которые пугают тебя?

— Откуда вы знаете? — Гарри был удивлен. Дурслям не нравилась его ненормальность. Он и сам понимал, что ненормальным быть, в общем-то, плохо, но какая-то его часть относилась к странностям, творящимся вокруг, безразлично. «Этот человек наблюдал за мной всю мою жизнь?» — подумал он.

— Нет, я не следил за тобой, — ответил Ник, точно угадав его мысли. — В общем, черт, не знал, что это так тяжело... Если коротко, ты — волшебник.

Гарри решил засмеяться, хотя ему было не смешно. Но что-то его остановило. От этого незнакомца он уже услышал слишком много странных фраз. Подумав секунду, он ответил:

— Думаю, вы ошибаетесь. Я не волшебник, и вообще их не существует. Это даже не забавно.

— Я могу это доказать. Разумеется, глупо было допускать, что ты не потребуешь доказательств, учитывая окружение, в котором ты вырос. Но ты такой же волшебник, как и твои родители, как и я. Посмотри на ограду. — Ник достал маленькую блестящую палочку и указал ею на сетку. На глазах у Гарри сетка выкрасилась сначала в красный, потом в желтый, зеленый, синий и, наконец, вернула свой исконный черный цвет. Ник внимательно на него смотрел, улавливая его реакцию. Гарри подошел к сетке и медленно провел по ней пальцами. Настоящая... Но этого было недостаточно. Он развернулся к Нику:

— А что ты еще умеешь?

— Много всего. Могу поднять многотонную тяжесть, могу оглушить и связать кого-нибудь на расстоянии, могу полить все клумбы твоей тети вместо тебя за одну минуту. Извини, все же немного я за тобой наблюдал. Но только вчера.

— Хорошо, — сказал Гарри. Он был удивлен, но не произошедшему, а своей слишком спокойной реакции. — И зачем я тебе?

— Чем тебе так нравится футбол? — спросил Ник вместо ответа.

Гарри пожал плечами. Он об этом не думал, просто приходил и играл. Ему нравилась сама идея, нравилось понимать игроков своей команды с полуслова, полужеста. Это была не дружба, а нечто больше, крепче и лучше: когда ты провел вместе с другим игроком комбинацию, которую вы не задумывали, и все получилось. Вы встречались взглядами, кивали друг другу. И все понимали. Понимание оставалось в голове надолго, как опора для мыслей, а в следующий раз все получалось еще удачнее. Но не мог же Гарри все это рассказать кому-нибудь? Это было бы слишком глупо, есть вещи, которые должны оставаться у тебя в голове. Пусть другие думают, что это фокус; если ты раскрываешь тайну, она и не тайна вовсе, а тебя посчитают дураком или шарлатаном.

— Просто нравится, — ответил он.

— А ты смотришь футбол по телевизору?

Гарри покачал головой.

— Меня не пускают.

Ник кивнул своим мыслям и, вытянув ноги, удобно расположился на скамье.

— Я хочу поведать историю, которая непосредственно касается тебя и твоей жизни, и которую несколько глупцов не сочли нужным тебе рассказать. Ты интересовался когда-нибудь тем, как погибли твои родители, или тем, откуда у тебя, — он указал длинным пальцем на лоб Гарри, — этот шрам?

— Тетя сказала, что мама с папой погибли в автокатастрофе, и там же я получил свой шрам, — неуверенно сказал Гарри, осознав, что впервые в жизни засомневался в словах Петуньи.

— Это ложь. Впрочем, ты и сам об этом сейчас подумал, не так ли? Тут не все просто...

— Гарри! — раздался за его спиной голос. У ограды на противоположном конце поля стояла миссис Фигг.

— Мне пора.

Ник обернулся и посмотрел на пожилую женщину внимательным, прищуренным взглядом.

— Не хочешь завтра с утра устроить себе пробежку? — спросил он.

— Давай, — согласился Гарри. Голова отказывалась думать, и он даже обрадовался тому, что миссис Фигг прервала их разговор. Ему вдруг захотелось остаться в одиночестве.

— Завтра в шесть утра на углу Тисовой и Магнолиевой улиц. До встречи, — Ник протянул руку. Гарри осторожно пожал ее.

— Пока, — сказал он и вышел за ограду площадки.

— Я немного поиграл в футбол.

— Молодец. А кто это? — миссис Фигг кивнула в сторону Ника, когда они уже шли по тротуару.

— Это Ник, мой... друг.

— Что ж, понятно, — пробормотала она. «Разве она не должна беспокоиться из-за того, что я разговариваю со взрослыми незнакомцами?» — Пойдем домой, пообедаем.

— Ладно. — Гарри обернулся, но скамейка была пуста, а Ника нигде не было видно.

* * *

Проснувшись за несколько минут до того, как зазвенел будильник, Гарри отключил его, торопливо оделся и вышел из дома. Нужно было успеть переговорить с загадочным новым другом раньше, чем проснется Петунья.

Из-за горизонта лениво выплывало солнце, мимо проехала пара машин, нарушив утреннюю тишину шумом моторов. Вскоре появился Ник. Он был одет в черный спортивный костюм и черные же кроссовки, и все время дергал плечами, словно ему непривычно было носить такую одежду.

— Доброе утро.

— Привет. Я знаю, где можно побегать. Пошли?

— Так мы и вправду будем бегать? Что ж, ладно.

К тому времени, когда они выбрались за пределы городка, солнце уже вовсю грело, и поднималась жара. Гарри и Ник забежали в поле, где обнаружилось большое бревно, затерявшееся среди высокой травы.

— Что там насчет истории?

— Так вот, тут не все так просто, — сказал Ник, как будто его повествование никто не прерывал, и присел рядом. Только что он тяжело дышал, а теперь разговаривал ровно и размеренно. — Ты не знаком с миром волшебников и не можешь знать, что в автокатастрофе они погибнуть не могут. Твоих родителей убили, убил тот же, что и оставил тебе шрам.

Спокойствие в голосе Ника превращало откровение в кошмар.

— Убили? — дрожащим голосом спросил Гарри и тут же добавил: — Кто?

— Его имя — Волдеморт.

— В... — Гарри попробовал произнести имя, но оно тугим узлом свернулось у него на языке и отказывалось выходить наружу. — Волдеморт, — выдавил он наконец.

Ник вздохнул.

— Для начала тебе надо знать, что в волшебном мире бывают чистокровные волшебники, полукровки и магглорожденные. Чистокровные — это те, у кого оба родителя — маги. У полукровок один родитель — неважно кто именно — маггл, то есть не волшебник, и другой, соответственно, колдун. У магглорожденных, как ты уже понял, оба родителя магглы. Почему у магглов может родиться ребенок-волшебник, я объясню в другой раз. Около двадцати лет назад в волшебных кругах появился некто, назвавший себя Лордом Волдемортом. Он начал собирать сторонников, создал, скажем так, группировку — Пожирателей смерти, что-то вроде террористов, только гораздо опаснее. Они выступали за истребление магглорожденных волшебников, за сохранение чистой крови и за превращение магглов в рабов. Почти все чистокровные волшебники его поддержали, многие же просто боялись и переходили на его сторону: он был очень могущественен. Оборотни, большинство вампиров, дементоры и другие темные существа тоже поддержали его — по крайней мере, большая их часть. Тех, кто ему противостоял, истребляли. Директор школы волшебства под названием Хогвартс, Альбус Дамблдор — один из величайших волшебников нашей эпохи, создал так называемый Орден Феникса, который противостоял Пожирателям Смерти. Но, к сожалению, Орден проигрывал Пожирателям в количестве сторонников, причем сильно. Твои родители, Джеймс Поттер и Лили Эванс, состояли в этом Ордене.

Во время войны одна предсказательница произнесла пророчество о том, что родится тот, кто сможет противостоять Темному Лорду, как многие называли Волдеморта. Полного текста пророчества я не знаю, но под нее подходила пара человек. Доносчик подслушал пророчество и рассказал о нем Волдеморту. Тот сделал выводы и решил, что в пророчестве говорится... в пророчестве говорится о тебе.

Гарри вдруг показалось, что он оглох, все звуки перестали существовать, остался только тяжелый стук в висках. Острый взгляд Ника вернул его к реальности.

— Дом твоего отца был защищен особым заклинанием, суть которого состоит в том, что никто не может этот дом найти, если один человек, называемый Хранителем Тайны, добровольно не сообщит местоположение. Обойти это заклинание почти невозможно. Хранителем они назначили одного своего друга, но тот предал твоих родителей и сообщил адрес Волдеморту. — Гарри проглотил комок в горле. — В ночь на Хэллоуин, почти десять лет назад, Волдеморт пришел в ваш дом и убил твоих родителей. Тебя ему убить не получилось: когда он послал в тебя убивающее проклятие, оно отскочило, оставив лишь шрам, и попало в него самого. Волдеморт развоплотился, тебя вынесли из руин и доставили в Литтл Уинкинг. Ты практически прекратил войну в волшебном мире и с тех пор стал знаменит. Тебя называют Мальчиком, Который Выжил, о тебе пишут в учебниках, за тебя многие молятся, но многие тебя ненавидят. В общем, равнодушных к тебе почти нет.

Ник слабо улыбнулся. Гарри сидел, невидящим взглядом уставившись на землю. Пару минут спустя он протер глаза и поднял взгляд на Ника.

— Я хочу увидеть могилы родителей, — вскоре сказал он. — Ты знаешь, где они похоронены?

— Да. Можем отправиться туда прямо сейчас.

— Сейчас?

— Я волшебник, Гарри, как и ты. Возьми меня за руку.

Он ухватился за протянутую руку Ника, и его затянуло в водовороте: казалось, что его протаскивают через резиновую трубу, которая хоть и способна растягиваться, все же очень не любит этого делать. Через миг Гарри упал на землю, чуть не ткнувшись носом в плоский камень. Поднявшись, он увидел маленькую деревенскую площадь с изящным обелиском в центре. Ник чуть подтолкнул Гарри в спину, и они подошли к памятнику.

— А никто не заметит, что мы внезапно появились из воздуха? Ведь магглы не должны знать о волшебниках, я прав?

— Да, но не волнуйся, нас никто не видит. Лучше взгляни на это. — Гарри посмотрел на обелиск и замер. Памятник превратился в статую, изображавшую мужчину с младенцем и красивую девушку. У мужчины были такие же торчащие во все стороны волосы и круглые очки, и Гарри понял, что он — почти копия своего отца. В том, что это его отец, сомневаться не приходилось. Статуи родителей смотрели прямо на него, и могло показаться, что они знают, что их сын здесь и смотрит на них. «Это лишь статуи», — одернул себя Гарри.

— Нам туда. — Ник повел его дальше. Когда они подходили к домам, Гарри спросил:

— Разве кладбище не должно быть на окраине деревни?

— Да, но погоди. — Они подошли к изгороди между двумя домами, которые вдруг сжались и отодвинулись в стороны, словно их раздвигали невидимые руки. Между ними возник третий дом, заброшенный и наполовину разрушенный. На деревянной калитке, по обеим сторонам которой разрослась живая изгородь, золотыми буквами было написано:

«На этом месте, в ночь 31 октября 1981 года, Лили и Джеймс Поттеры лишились жизни. Из сын Гарри остается единственным волшебником, пережившим Смертельное Проклятие. Дом, невидимый для магглов, был сохранен в таком состоянии как памятник Поттерам и в память о злой силе, разрушившей их семью».

Вокруг этих аккуратно написанных слов повсюду были надписи, добавленные другими волшебниками. Имена, инициалы, записки и пожелания перекрывали друг друга, смешавшись в нечитаемую кучу слов, но сосредоточившись на одном из них, можно было странным образом выделить взглядом всю надпись. Самые свежие из них гласили: «Удачи, Гарри, где бы ты ни был»; «Не знаю, куда тебя дели, но удачи!»; «Вернись к нам, Гарри».

— Это... приятно, — прошептал Гарри, разглядывая записки.

— Когда-нибудь, возможно, ты захочешь переехать сюда.

— Когда-нибудь... — повторил он.

Они повернули направо и быстро зашагали по улице. Через несколько минут показалась маленькая церковь, а за ней кладбище. Ник отворил деревянную калитку и пропустил вперед Гарри, который медленно двинулся мимо могил, всматриваясь в имена: Райт, Джонсон, Платт, Эббот, Браун, Дамблдор...

— Тут написано Дамблдор! Это родственники директора Хогвартса?

— Да, здесь похоронены родители... — Ник вздохнул, — и сестра Альбуса.

Через два ряда за могилами Дамблдоров Гарри увидел надписи на белоснежном надгробии:

ДЖЕЙМС ПОТТЕР

(27 марта 1960 — 31 октября 1981)

ЛИЛИ ПОТТЕР

(30 января 1960 — 31 октября 1981)

Последний же враг истребится — смерть.

Гарри сел на колени перед могилой и провел рукой по камню. Ему показалось, что это изречение он заметил еще где-то совсем недавно, но мысль исчезла так же быстро, как и появилась. Ник неслышно подошел сзади, взмахнул палочкой, и в его руках появились цветы. Гарри взял протянутый букет и положил его на могилу родителей, затем наклонился и поцеловал белоснежное надгробие.

— Я отомщу за вас, — прошептал он.

— Вряд ли они бы хотели от тебя это услышать, — сказал за его спиной Ник. — Твои родители отдали жизни, чтобы ты жил, а не мстил. Помни об этом. Правосудие и месть — не одно и то же.

Гарри не стал вдумываться в смысл этих слов. Он ощущал теплоту и легкость на сердце, как будто проблема, которая его давно беспокоила, вдруг решилась сама собой. Натянув рукав на ладонь, он протер нижнюю часть надгробия и вырвал из земли несколько травинок, залезших стеблями на мрамор.

— Спасибо.

— Не надо меня благодарить, ты должен был навестить их. Тебе ведь легче теперь?

— Да, — ответил Гарри. — Даже странно...

— В этом нет ничего странного. Идем. Тебе надо домой.

Когда они ушли с кладбища, Гарри вновь взялся за руку Ника и через мгновение очутился на углу улицы, где они встретились утром.

— Иди, позавтракай, встретимся в десять часов в парке, мне еще многое надо тебе рассказать.

— Хорошо. А где ты живешь, Ник? — спросил Гарри.

— Далеко отсюда, — ответил он и исчез.

* * *

В десять часов Гарри сидел на скамейке под тенью деревьев, рассеянно вслушиваясь в разговоры молодых мам с колясками и детворы, резвящейся на площадке. Двое девочек постарше — ученицы средней школы — катались на роликах, выписывая на тротуаре невидимые узоры, которые Гарри дорисовывал взглядом. За несколько часов пережив больше, чем за всю жизнь, он находился в тревожном оцепенении: он многого ждал, но не знал, что ожидает его самого. Мысль о чарах, околдовавших Дурслей и миссис Фигг, не давала ему покоя. Почему Ник не извинился за это? Разве поступать так — нормально? Прошла, казалось, всего минута с их знакомства, но Гарри понимал, что новый друг нравится ему. Впервые в жизни он встретил взрослого, кто не относился бы к нему, как к ребенку, не играл роль щебечущего с младенцем дурака или не пытался ему указывать так, словно он ничего не может понять самостоятельно. Это воодушевляло и одновременно пугало.

— Еще раз привет. — Его размышления были прерваны знакомым голосом. — Хорошее местечко ты выбрал.

— Да, я люблю иногда здесь сидеть.

— Сидеть? Просто так?

— Ну, да... — растерялся Гарри.

— Замечательно. — Ник присел рядом. — Я бы хотел рассказать о нашем мире, мире волшебников. Первого сентября ты поедешь в Хогвартс, поэтому тебе нужно многое узнать. Хогвартс, как ты уже понял, это школа волшебства, туда поступают...

— Погоди, — прервал его Гарри. — Я поеду в Хогвартс первого сентября? Но тетя Петунья записала уже меня в Стоунволл!

— Это не имеет значения. Ты не поедешь в Хогвартс, только если сам не захочешь туда поехать, что маловероятно. Волшебный мир бывает очень настойчив и никого не отпускает просто так. — Ник криво улыбнулся. — Сначала за тобой пришлют кого-нибудь, чтобы помочь тебе купить принадлежности, палочку и все необходимое.

— Палочку? — Гарри бросил взгляд на рукав Ника. — Как у тебя?

— Да. Это произойдет, скорее всего, в твой день рождения. Когда он у тебя?

— Через неделю, тридцать первого.

— Разумеется... Вот тогда к тебе и приедут, то есть сразу же, как тебе исполнится одиннадцать лет. Хогвартс расположен где-то на границе Англии и Шотландии, точно никто не знает, даже директор школы. Там четыре факультета, которые носят имена четырех основателей. Это Годрик Гриффиндор, Ровена Равенкло, Салазар Слизерин и Хельга Хаффлпафф...

Гарри слушал рассказ, стараясь не пропустить ни слова. Ник рассказывал про Хогвартс и предметы, про Косой переулок, Гринготтс, Лютный переулок, Хогсмид, гоблинов, кентавров, оборотней, вампиров, домовых эльфов и драконов. Поведал он и о жизни магического мира, о Министерстве Магии, об Азкабане, о различиях между странами волшебников и магглов. Гарри с удивлением услышал, что существует независимое волшебное сообщество (а это для волшебников почти что страна) под названием Трансильвания, что все еще есть Ассирия и Финикия, что на месте маленьких стран Центральной Америки раскинул свои невидимые сети Союз Великих Колдунов Майа, который, впрочем, не признается большинством Министерств Магии мира. Ник рассказал о великих волшебниках прошлого, об исследователях, чье имя известно даже магглам, так как они жили и работали до установления Статута Секретности, о запретах, установленных на магию несовершеннолетних, о негласном этикете чистокровных...

— А я — чистокровный?

— Подобное разделение не имеет никакого значения. Если руководствоваться здравым смыслом и при этом допускать, что ребенок, порожденный чистой кровью двух волшебников, обладает особыми способностями, то чистокровным следует считать того, у кого оба родителя являются волшебниками. Но, как это свойственно всем абсурдным идеологиям, принцип определения чистокровности чрезвычайно сложен и полон противоречий. Некоторые могут называть тебя полукровкой, некоторые — чистокровным. В любом случае, эти определения пусты. И я не думаю, что тебя это волнует.

— И ты прав.

* * *

Оставшуюся неделю до дня рождения Гарри каждый день встречался с Ником, и тот рассказывал ему все, что, по его мнению, нужно знать о мире магов. Дурсли, казалось, не замечали его постоянных отлучек, а Гарри слишком нравилось слушать Ника, чтобы задать ему вопрос о чарах. Вместо этого он внимательно слушал, а некоторые особо важные моменты даже записывал, так что их встречи скоро стали похожи на уроки. Наконец Гарри задал вопрос:

— Зачем мне все это надо знать сейчас? Разве я не узнаю об этом в Хогвартсе?

— Во-первых, не все то, что я тебе рассказываю, ты узнаешь в Хогвартсе, во-вторых, ты должен быть готов.

— Готов к чему?

— Ко всему. Помнишь, я сказал, что Волдеморт развоплотился? Об этом не принято говорить, и большинство людей ничего не подозревают, но он может возродиться, и тогда тебе будет угрожать опасность. Кроме этого, не все Пожиратели Смерти в Азкабане. Тот же Малфой, Макнейр или Каркаров. Только не говори никому, что знаешь о том, что они Пожиратели. Это может вызвать вопросы. И не говори никому, что Волдеморт может возродиться, предполагается, что ты не знаешь об этом. И вообще, старайся не выделяться необычными познаниями, ты и так знаменит.

— Вот это мне и не нравится...

— Привыкнешь и еще успеешь передумать. Внимание людей бывает приятным, особенно женское. — Ник улыбнулся заговорщической улыбкой, и только сейчас Гарри понял, что перед ним молодой человек двадцати-двадцати пяти лет, которому надо обустраивать свою жизнь и которому не должно быть дела до всяких малолетних знаменитостей.

— А зачем ты решил мне все это рассказать? Я должен быть готов к опасности, это понятно, но каков твой интерес?

— Не веришь в бескорыстность? Что ж, правильно делаешь. Но мой интерес в этом есть, поверь мне. Я бы сказал, что это мой своеобразный долг.

— Передо мной?

— Перед собой, Гарри. Но частично это все-таки бескорыстность и желание помочь тебе. Таких вещей обычно не говорят детям, но... Ты ведь помнишь пророчество? — Гарри кивнул, а от последовавшей за этим фразы его сердце пропустило удар. — Хотя от Волдеморта я всегда могу скрыться, всем будет лучше, если ты его одолеешь навсегда.