Отряд Поттера (джен)

«Привет, Энтони.

Жаль, что мы не успели встретиться перед тем, как ты уехал, хотя не знаю, о чем именно мы могли бы поговорить. Я сожалею, что с тобой так получилось, и чувствую свою вину. Очень надеюсь, что тот, кто причинил тебе вред, больше не сможет этого сделать. Но ты хотел того же, чего хотел я, и за это я тебе благодарен. Пусть в Дурмстранге тебе будет хорошо. Если когда-нибудь понадобится моя помощь, не стесняйся об этом сообщить».

Досадливо цокнув языком, Гарри бросил письмо в камин, и жадный огонь бесшумно поглотил пергамент. Гермиона выглянула из-за кожаного тома «Формы магии»:

— Ты уверен, что оно того стоит? Мне кажется, письмо внесет еще больше неясности в ваши странные отношения.

За последние несколько дней Гарри успел привыкнуть к этому ее взгляду: смесь любопытства, подозрения и беспокойства. Гермионе, наверное, все время казалось, что дух незваного гостя вот-вот возьмет контроль над ним. Гарри понимал ее чувства, но от раздражения это не спасало. Еще год назад Гермиона готова была восхищаться любым великим волшебником, будь то Мерлин, Агриппа или Джон Ди, но теперь стала относиться с недоверием к их красочным биографиям. Дамблдор тоже потерял для нее весь лоск, остались лишь уважение и страх. В подвешенном состоянии сейчас находился лишь Николас Фламель. Не потому ли она читает его книгу?

Гарри не знал, кто ему больше нравится: идеалистка-Гермиона или циничная Гермиона. В последнее время она выглядела очень, очень взрослой и усталой.

— Я не могу все просто так оставить, — сказал он.

— Конечно, не можешь. Но также ты не можешь винить себя в том, что Голдстейн был слишком любопытным. Ты спас его.

— Да, но...

Гермиона захлопнула книгу.

— Весь мир не вертится вокруг тебя, Гарри. Тебе недостаточно того, что ты делаешь? Заранее предрекаю, что на всех у тебя сил не хватит, и в один прекрасный момент ты выдохнешься.

Она опять раскрыла книгу и уткнулась в нее. За годы безостановочного чтения Гермиона научилась полному набору эмоциональных жестов, выполняемых с книгой в руках (Гарри был уверен, что она запомнила номер страницы перед тем, как захлопнуть старый том). Сейчас ее поза говорила: «Я права, и ты знаешь, что я права».

Гарри был согласен с ней, но ничего не мог с собой поделать.

— Нельзя оставлять в тени того, кто может стать и другом, и врагом, — процитировал он.

— Это откуда?

— Чонг Вэй.

Гермиона нахмурилась. Это была единственная книга из коллекции Гарри, которую она почему-то не читала.

— Не пойму, почему книга называется «Дуэлянт», если речь там идет обо всем, включая философию.

— Не знаю, — пожал плечами Гарри: — Думаю, имеется в виду «дуэлянт как стиль жизни». Грозный Глаз тоже читал эту книгу, кажется. Его фраза «постоянная бдительность» — из нее.

— Кстати, где мистер Грюм сейчас?

Гарри постучал пальцем по карте Мародеров.

— У Хагрида. Остались он, Шеклболт, Праудфут, Тонкс, Сэвидж, Робардс...

— Серьезные имена, — кивнула Гермиона. — Робардс, фактически, третий на лестнице после Грюма и Скримджера. Ну, если верить Пророку. А Праудфут когда-то поймал Мальсибера. — Она нервно кусала губы. — Слушай... то, что ты сказал насчет мисс Тонкс. Ты уверен?

— Нет. И я не знаю, как это проверить. Мудрец в моей голове молчит.

Гермиона вдруг улыбнулась.

— А что говорит твой собственный мудрец, а не тот, который насильно поселился там?

— Думаю, он мертв, — ответил Гарри. — Но спасибо.

— Потрясающая ирония, — хмыкнула Гермиона. — Ты не хочешь этого признавать, но лучше всего действуешь в стрессовой ситуации. Когда времени не осталось и помощи ждать неоткуда — вот тогда просыпается Мальчик, Который Выжил.

— Проблема в том, что эта помощь так или иначе появлялась всегда.

— Поясни?

— Год назад меня спас... — Гарри на всякий случай огляделся, — ...Ник. В этот раз мне помог Симус, и вы, и профессор Локхарт. От Пожирателей Смерти меня защитил сам Мерлин. Что дальше? Скоро ангелы начнут приходить ко мне на помощь?

Гермиона задумалась, и Гарри уставился в Карту. В кабинете Дамблдора опять появился Ремус Люпин — они сидели друг напротив друга, как и вчера, а в стороне, чуть поодаль, как всегда появлялась и исчезала надпись «Фоукс». Феникс был единственным существом, пропадающим с карты так часто: словно маленькое бьющееся сердце, крошечная фигурка мигала, расползаясь по пергаменту еле заметным пятном, а через несколько секунд растворялась.

— Это странно, — наконец произнесла Гермиона. Гарри поднял на нее взгляд.

— Ты о чем?

— О твоем отношении. — Она задумчиво посмотрела куда-то в сторону — это избавило Гарри от подозрений по поводу того, что его сейчас будут отчитывать. Нет, эти жесты в исполнении Гермионы означали лишь глубокую заинтересованность. — С тобой столько страшных вещей происходит, и тем не менее ты пытаешься переделать все так, как должно быть, по твоему собственному мнению, правильно. Знаешь, как в книжках: тебя бьют, ты становишься сильнее и бьешь злодеев в ответ. В общем, я еще недостаточно разбираюсь в таких штуках, но обязательно исправлю положение и скажу тебе более ясно. А пока... просто делай, что можешь, с тем, что есть.

Гарри удивился.

— Ты не общаешься с Ником втайне от меня? — спросил он.

— Что? Нет, конечно! Вокруг тебя, наверное, очень много заговоров, но я ни в одном из них не участвую.

— Я не об этом... просто ты говоришь так же, как и он.

Гермиона подозрительно отодвинула от себя книгу авторства Николаса Фламеля, но затем пожала плечами.

— Умные головы иногда могут думать одинаково.

Нахмурившись, Гарри взял еще один лист пергамента и написал:

«Привет.

Жаль, что ты уехал. Если что, пиши.

Гарри»

— Я пойду, — сказал он и встал. Гермиона понимающе кивнула:

— Получилось?

— Да.

— Я рада.

Забрав у нее книгу, Гарри поднялся наверх и спрятал ее в сундук. В спальне бодрствовал только Невилл. Он лежал на животе, уткнувшись рукой в подбородок, и неотрывно глядел на Тревора. Гарри привязал письмо к лапке Хедвиги, которая тоже следила за жабой и не обратила на поступок хозяина никакого внимания.

— Эй, его не трогать, поняла? — напомнил Гарри. — Лети, разыщи Энтони. — Он посмотрел в окно. — Если боишься, можешь подождать до утра, я не против.

Хедвига смерила его равнодушным взглядом, царапнула за палец и перелетела на подоконник. Гарри открыл для нее окно, в которое мгновенно хлынул холодный воздух. Хедвига шумно взмахнула крыльями и улетела.

* * *

Когда Гарри вернулся, Невилл наблюдал за Тревором. Он и сам не понимал, за что так любит это существо. Шея жабы раздувалась и сдувалась, как человеческое сердце, только плавно и равномерно. Почему именно бабушка выбрала своему внуку жабу, Невилл не знал. Августа Лонгботтом часто принимала странные решения, и если вся магическая Британия не могла объяснить мотивов ее поступков, что может двенадцатилетний мальчик? Например, она каждый день, выходя в люди, принимала решение надеть шляпу с чучелом ястреба, что не так легко делать. Поэтому покупка жабы казалась вполне обыденным явлением.

Тревор словно бы и не замечал того, что Хедвига на него смотрит, и продолжал пялиться в одну точку. Интересно, он вообще чего-нибудь боится? Невилл терял его несколько раз и в каждом из случаев находил в совершенно непредсказуемых местах. В свете последних событий можно было счесть удачным раскладом то, что Тревор — жаба, самая настоящая скользкая и холодная жаба, потому что ни один анимаг не решился бы прятаться в чьей-то семье в облике жабы, а тем более — ждать своего покупателя в магазине волшебных существ. Впрочем, очень, очень хитрый волшебник мог исподтишка внушить бабушке мысль о жабе, а его сообщник в облике этой самой жабы мог ждать в магазине... Но вряд ли какая-либо мысль извне способна была проникнуть в разум Августы Лонгботтом. О, нет. Она знала все и обо всем имела свое мнение, разве что документально не подтвержденное. Любое внушение было бы мгновенно вытеснено из ее головы сообществом устоявшихся взглядов. И вообще, стоит поменьше разговаривать с Симусом и Дином, а то после них чего только в голову не лезет...

Гарри что-то сказал Хедвиге, Невилл не расслышал. А вот эта сова была умной, очень умной. («Слишком умной!» — раздался в воображении зловещий смех Симуса). Гордая птица, преданная своему хозяину, даже зависть берет. Тревор же только и делает, что пытается упрыгать. И за что только я к нему так привязался, подумал Невилл.

Выпустив Хедвигу с письмом, Гарри достал из сундука связное зеркало и вторую палочку, с помощью которой окружил себя пологом тишины. Теперь чары заглушки получались у него в совершенстве: Невилл успел расслышать лишь начало первого заклинания. А еще Гарри стал осторожнее, отметил Невилл. Он теперь забирает все свои особые книги на ночь и запирает их в сундук. И запасной палочкой из черного дерева он воспользовался потому, что в случае проверки основной палочки такое количество необычных заклинаний могло вызвать подозрение. Сам Невилл об этом никогда бы не подумал, пока не стало бы слишком поздно, но Гарри взял за привычку делиться с ними подобными размышлениями, рассказывать, почему он делает то, что делает.

«Он нас учит, — думал иногда Невилл. — Хотя не похоже, что он знает много больше нас».

За окном сверкнула молния. Хоть бы она поджарила одного из этих проклятых дементоров. Но надеяться на такое счастье глупо: наверняка разряд пройдет сквозь них незамеченным.

Гарри задернул шторы прежде, чем связаться по зеркалу. Невиллу стало грустно. Хотя сначала он обижался на подобную скрытность, но теперь понимал, что это вопрос не доверия, а заботы. Зачем друзьям Гарри Поттера знать то, что их не касается? Они могут поддержать своего друга в беде и помочь ему преодолеть препятствия, что чинит ему мир, и только. Невилл все прекрасно понимал. Есть вещи, с которыми Гарри должен справляться один.

Отложив палочку, Невилл залез под одеяло. Интересно, о чем они с мистером Фламелем говорят среди ночи, подумал он прежде, чем заснуть.

Когда он встал утром, Гарри уже сидел на кровати, неподвижно глядя в пол. То ли он проснулся так рано, то ли вообще не спал.

— Доброе утро, — пробормотал Невилл.

Гарри не ответил.

* * *

Минерва с одобрением посмотрела на крошечные солнца, витающие под потолком вестибюля: Филиус постарался на славу. Ее коллега умел напоминать окружающим, какой прекрасной может быть магия, и она не смогла отказать себе в удовольствии понаблюдать за учениками, рассматривающими творение профессора чар. Среди галдящей толпы возвышался аврор Сэвидж, и Минерва сначала ненароком причислила его к студентам.

«Великое небо, теперь я постарела и разумом». Первый симптом: ты воспринимаешь давно достигших зрелого возраста людей как детей, которых когда-то учила. Она помнила Сэмюэля Сэвиджа — хмурого долговязого мальчика из Слизерина. Неплох в Чарах, хорош в Защите и настоящая катастрофа в Трансфигурации. Но к концу пятого года он резко улучшил свои показатели — и вот, пожалуйста, — аврор.

Близнецы Уизли предпринимали безуспешные попытки дотянуться до крохотных звезд: один сцеплял перед собой ладони, другой пользовался ими как трамплином. Но Флитвик не заслуживал бы и дня на своем посту, если бы не предусмотрел этого: солнца ускользали, стоило к ним приблизиться. В иных обстоятельствах она бы одернула Фреда и Джорджа, но только не сейчас. Филиус тоже молча наблюдал за ними издалека, поглаживая свою белую бородку, а затем направился в один из сквозных переходов. Минерва помнила молодым даже его, как он появился в Хогвартсе в пятьдесят седьмом, через год после нее, в сильно укороченном и потертом дорожном плаще, будто только вернулся с пешего похода, и с коротко остриженными волосами цвета стали. Она помнила, как он спокойно осмотрел ее с головы до ног — цветущую и сияющую от гордости за свою новую ответственную должность. Флитвик стоял в вестибюле и с прищуром разглядывал песочные часы с камнями факультетов и лестницы, ведущие вверх и вниз, когда она подошла к нему и сказала, что директор Дамблдор ожидает в своем кабинете. В памяти Минервы особо запечатлелся маленький кристалл, который прыгал между длинными ловкими пальцами его левой руки: правую он держал за спиной и непохоже, что прятал там букет цветов. Маленький человечек, который выглядел бы забавно, если бы так не настораживал.

Но теперь он, похоже, боялся внушить ученикам даже намек на мысль о каком-либо страхе. Все знают профессора Флитвика, безобидного и добродушного. Но Минерва помнила многое о нем, и если в плане добродушия она бы согласилась с мнением большинства, то по поводу безобидности могла бы поведать парочку любопытных историй.

— Тебя ждут, — прохрипел голос позади нее.

— Доброе утро, Аластор. — Она чувствовала себя неуютно рядом с ним. Несмотря на давнюю дружбу, несмотря на бесконечное доверие и уважение, ей казалось, что Аластор возит с собой опасность и тревогу в невидимом чемодане. Его мировоззрение забиралось тебе в мозги, переключало твою точку зрения, словно в голове включался фонарь, освещающий все темные углы, о существовании которых ты никогда не подозревал. Чем лучше она узнавала его, тем сильнее становилось его влияние. И хуже всего было то (и это восхищало и пугало одновременно), что во время войны Грозный Глаз оказывался столько раз удручающе прав там, где другие ошибались. Ей не пришлось участвовать и в сотой доле его боев. Война с Тем, Кого Нельзя Называть, если не считать долгих переговоров, планов, мелких стычек и рядовых операций, в которых ей не требовалось ничего, кроме смекалки и собственного имени, ограничилась для Минервы МакГонагалл одним не слишком умелым Пожирателем Смерти, которого она преподнесла Аврорату в виде гладкого круглого камешка. Но, глядя на Аластора Грюма, Минерва ощущала, что их миры не могут существовать вместе, даже если бы они являлись счастливой семейной парой, и она каждый раз тяжело воспринимала то, что ее мир так быстро сдавался под натиском его паранойи.

— Доброе, как же, — проворчал он в ответ. Они стояли в одиночестве на широкой лестничной площадке, но волшебный глаз все равно быстро вращался. Сколько всего он видит им? Стена, за стеной человек, еще одна стена, еще люди, и звери, и картины, и тайны, и каждое движение — и все за одно мгновение. Удивительно, как он до сих пор не сошел с ума. «Или давно сошел», — подумала она.

— Альбус уже у себя? — спросила Минерва, не оборачиваясь.

— Он ждет тебя.

— Знаю. Ты не в курсе, почему?

— Опять что-то с Поттером. Не хочу в этом участвовать. А ты ему, видимо, можешь пригодиться.

— Буду надеяться, что нет. — Она повернулась, чтобы уйти, и встретилась взглядом с волшебным глазом. Через мгновение он вновь самым тошнотворным образом завращался во все стороны. Минерва прошла мимо Аластора, оставив его наблюдать за детьми.

В кабинете директора ее ждали Гарри, Северус и Альбус.

— Присаживайся, Минерва.

Мягкое кресло появилось рядом с ней, соткавшись из воздуха. Она села в него и ожидающе посмотрела на присутствующих. Северус, как всегда, стоял у стены, сцепив руки за спиной, и делал вид, что оказался здесь совершенно случайно.

— Гарри... — произнес Альбус.

— Да. — Гарри вздохнул, словно собираясь с духом, а затем вежливо поинтересовался: — Вы уже знаете, мэм?

— Знаю что, мистер Поттер?

— Ясно... В общем, дело в том, что...

Дверь за ее спиной открылась, и в кабинет проковылял Аластор.

— Черт с вами, — проворчал он недовольно и взмахнул палочкой. Дверь шумно захлопнулась, щелкнул замок. Альбус выглядел удивленным, в отличие от Гарри — тот только проводил гостя взглядом до кресла.

— Северус, — сказал Альбус.

— Да, — ответил тот и вышел.

Минерва нахмурилась от этой странной рокировки, но промолчала.

— А где та штука, про которую вы говорили? — спросил Гарри, когда комната погрузилась в тишину.

Альбус кивнул и сдернул ткань с думосбора.

* * *

Как только хлипкая неприметная дверца закрылась за спиной вошедшего мужчины, все звуки шумного и суетливого Неаполя оборвались. Гость был награжден лишь парой ленивых косых взглядов, большинство посетителей необычно тихого заведения не обратили на него внимания, словно укутанные в плащи незнакомцы в этом месте — обычное дело. Он прошел вперед, к дальнему концу зала, пару раз пригнувшись, чтобы не задеть низко висящие люстры. Здесь тоже была дверь, и один из двух мужчин, сидевших за столиком неподалеку, поднялся с места. Второй запустил руку во внутренний карман. Но гость изобразил замысловатое движение пальцами, и охранники успокоились.

Дверь оказалась настолько маленькой, что мужчине пришлось согнуться пополам, чтобы протиснуться внутрь. Быстро оглядевшись, он выпрямился.

— Ты не меняешь своих привычек.

Это помещение было меньше зала и казалось еще меньше из-за металлических полок, покрывавших всю поверхность стен. Полки были заставлены сундуками, зельями и удивительного вида приспособлениями, пучки трав свисали с потолка, аккуратно перевязанные бурыми лентами. Среди них виднелось искаженное и ссохшееся мертвое лицо корня мандрагоры, подвешенное к крюку за стебли-волосы.

В центре комнаты находился крепкий черный стол, за которым сидел лысый мужчина. Он поднял голову, и серьга сверкнула у него в ухе, отражая свет ламп.

— Добрый день. Не припомню, чтобы мы были знакомы, но если я ошибаюсь, прошу прощения. Память уже не та, что пятьдесят лет назад.

— Не надо на себя наговаривать, — ответил гость. — И пароль ты, кстати, тоже не сменил, к моей удаче.

— Внимание к постоянным клиентам, — пояснил лысый мужчина. — Если вы не намерены представляться, перестаньте играть со мной в старого друга и излагайте причину своего появления. У меня, — он указал на чернильницу с пером и лист пергамента, — есть дела.

— Каким бы ты ни хотел казаться, Луи, в твоей вежливости всегда слышится отголосок презрения.

Гость на мгновение повернулся в сторону: могло показаться, что черты его лица расплываются и меняются. Но хозяин вдруг понял, что он сразу разглядел настоящее лицо, просто по какой-то причине представлял себе на его месте другое.

— Ты мертв, — сказал Луи.

— А твоя серьга — из лепреконового золота. И в этих склянках, я уверен, подкрашенная вода. Можем еще обменяться фактами друг о друге, если хочешь.

— Нет, спасибо, но теперь я верю, что ты — это ты. Расскажешь мне, в чем дело?

Николас Фламель сел на стул напротив него.

— Нет.

— У тебя странное доверие к людям. Половинчатое. — Луи сцепил пальцы и уперся в них подбородком, внимательно глядя на Николаса. — Давай размышлять, раз ты не спешишь приступать к делу. Тебе ведь нравятся мозговые штурмы? Итак... ты приводишь ко мне ребенка с незапоминающимся лицом, покупаешь десяток вещиц, которых я почему-то не могу вспомнить, и пропадаешь. Затем весь мир узнает, что ты умер, пожертвовав своей главной ценностью во имя доброго дела. Я же сижу здесь, вдали от Англии, занимаюсь своим делом. И тут ты приходишь ко мне и заявляешь о себе, раскрывая тайну, которую скрыл ото всех... Я прихожу к выводу, что тебе от меня что-то нужно.

— К этому ты мог прийти и без длинной логической цепочки, — заметил Николас. — Хотя бы на основе того, что я пришел сюда.

— Я напился в память о тебе.

— Знаю. И пожертвовал немного денег церкви в деревне, в которой родился.

Испещренное тонкими морщинами лицо торговца Луи дернулось.

— Я перестарался. Плохая была неделя. И ты мог бы промолчать о том, что знаешь, хотя понятия не имею, как ты выяснил...

— Эй. — Николас приподнял руку. — Я просто хотел сказать, что ценю это. Мы недостаточно хорошо знали друг друга, чтобы я мог ждать от тебя подобного жеста.

— Верно. Но дело в том, что почти никто тебя не знал вообще. Раз тебе понравился мой поступок, я жду ответных, учти это. Хочу спросить: почему ты отдавал деньги католической церкви? Тогда, перед своей первой лживой смертью в сотни лет назад? В той, куда я пожертвовал свои кровно заработанные, священник меня когда-то отказался крестить.

— Ты ведь полукровка... — удивился Николас.

— Мой отец был довольно набожным.

— Ясно.

— Так почему? — повторно спросил Луи. Николас пожал плечами.

— Они просто не знают всей правды.

— Никто не знает. Неведение не делает человека невинным.

— Может быть. Полагаю, у меня тогда тоже была плохая неделя.

— Еще бы. Итак, что тебе нужно?

— Слухи.

— Плата?

— Твоя жизнь?

— Не смешно.

Николас положил на стол полотняный мешочек.

— Тебе понравится, вот увидишь.

— Поверю на слово. Что за слухи?

— Во-первых, обо мне.

Луи нахмурился.

— Ничего не могу сказать. Мне нужно время.

— Я и не ожидал, что ты выложишь все сейчас. Воспользуйся своими связями, я буду ждать ответа через неделю.

— Еще что-то?

— Во-вторых, выясни, что слышно про кузнеца Райта.

— На это я могу ответить прямо сейчас, — скривился Луи. — Ничего про него не слышно. Пропал с концами. Даже те, кто не прочь был бы его заполучить, не знают, что с ним стало. А в чем дело?

Лицо Николаса оставалось бесстрастным.

— Очень жаль, — спокойно сказал он и вытащил из кармана смятый клочок пергамента. — Посмотри. Это последняя просьба, за нее ты получишь больше, чем когда-либо.

Луи, все сильнее удивляясь, прочитал написанное на листке.

— Дорогущие штучки.

— Я знаю. Ты в состоянии запомнить их все?

— Да.

Пергамент вспыхнул, не оставив после себя ни следа.

— Приложи все усилия к тому, чтобы проконтролировать продажу этих ингредиентов в Европе, — сказал Николас. — Я хочу, чтобы получить их стало как можно сложнее.

— Сложно, но не невозможно?

— Именно.

— И продавать их должен только я?

— Верно. И то с натугой. Сможешь выиграть мне полгода, буду вечно благодарен.

Луи выпрямился, словно отодвигаясь от гостя.

— Это опасно.

— Да.

— А что за дополнительная плата? Я не хочу рисковать из-за пустяка. Не хочу умереть из-за золота.

— Понимаю. — Николас достал еще один листок и развернул его. — С моей стороны было бы очень неуважительно предлагать свой самый простой дар тому, кто будет подставлять спину ради моего дела.

Пергамент вспыхнул, едва Луи успел его прочитать, но он еще долго не отрывал взгляда от того места, где только что лежал листок.

* * *

Сначала Минерва видела лишь следы на земле: травинки сгибались под невидимыми шагами. Вчетвером они шли вперед, волшебный глаз Аластора крутился по сторонам даже здесь.

Гарри, шедший впереди, замер.

— Вот, сейчас.

Заклятие ударило в Мантию-Невидимку, отчего она всколыхнулась, обозначив размытый силуэт, почти незаметный в сумерках. Обернувшись, Минерва увидела три темные фигуры, быстрым шагом двигавшиеся к ним. Рука самостоятельно потянулась к палочке, хоть она понимала, что это лишь воспоминание.

— Пожиратели! — испуганно прошептала она.

Один из них прошел прямо сквозь Альбуса и стянул с Гарри Мантию. Взяв его за шиворот, они потащили его к опушке Запретного Леса.

— Как ты их упустил? — спросила Минерва.

— Чары смешались за время моего отсутствия, — ответил Альбус. — Временный директор странно на них повлиял.

— Но ведь ты специально их настраивал! Как они не среагировали на стольких людей с мет... — Она запнулась. На людей с метками, точно. — Извини.

Почему-то она посчитала, что щиты Альбуса сохранились со времени войны: оповещающие чары, реагирующие на Пожирателей Смерти, точнее, на их метки. Но война закончилась, и в школе преподает Северус Снейп, а председатель Попечительского Совета — Люциус Малфой. Вернее, подумала Минерва, Малфой был председателем. Эта мысль ее обрадовала.

— Парень, похоже, эти джентльмены думают, что в твоей голове сидит Сам-Знаешь-Кто, — спокойно заметил Аластор.

Гарри сидел-полулежал, прислонившись спиной к дереву, а над ним завис Пожиратель Смерти.

— Мой Лорд, вы здесь? Мы можем вам помочь? — спросил он.

Альбус молчал. Минерва сдержала рвавшиеся наружу тысячи вопросов и восклицаний, и ее челюсти сжались от гнева. Она встала рядом с Гарри — тем Гарри, который наблюдал за самим собой, и положила руку ему на плечо. Он поднял взгляд на мгновение, затем внимательно, склонив голову набок, всмотрелся в свое же лицо.

— Вот, обратите внимание.

Вдруг Гарри — тот, что сидел у дерева, — поднял руки перед собой, выставив ладони. Пожиратели Смерти рухнули на землю один за другим. Минерва ахнула.

— Впечатляет, Поттер, — прохрипел Аластор.

Они еще минуту наблюдали за тем, как Гарри испуганно озирается по сторонам и затем бежит в сторону замка, и вынырнули из думосбора. Минерва обнаружила, что ее рука все еще сжимает плечо Гарри — на этот раз настоящего Гарри.

— Присаживайтесь, — сказал Альбус, ни к кому особо не обращаясь, и вернулся к своему креслу.

Молчание длилось слишком долго, по мнению Минервы.

— Круто, да? — спросил Гарри. Его худые пальцы покоились на подлокотниках, и он беззаботно покачивал ногами, но на бледном мальчишеском лице читалась тревога.

— Мистер Поттер...

— Минерва, пожалуйста, отложи вопросы на потом, — прервал ее Альбус. — Я знаю, тебе любопытно, но не сейчас..

— Как скажете, — кивнула она, вернув самообладание. «Тогда зачем ты привел меня сюда, если хочешь, чтобы я молчала?» На мгновение она увидела прежнего Альбуса Дамблдора, того, кто раздавал приказы, принимал тяжелые решения, угрюмого и сурового, как древний языческий бог.

— Гарри, я прошу у тебя прощения, — произнес он. — Я не должен был допускать этого.

— Сэр, — покачал головой Гарри. — Пожалуйста, не надо. Откуда вы могли знать? Вы бы защитили меня, если бы могли, я понимаю, и это все, что мне надо знать.

Аластор повернул голову в сторону мальчика: Минерва не сразу сообразила, почему это привлекло ее внимание. Затем она поняла, что Аластор обычно пользуется волшебным глазом, ему не нужно поворачиваться.

— Ха, — сказал он. — Альбус, парень мне нравится больше, чем ты. Лишен твоей сентиментальной чепухи, смотри-ка.

Альбус кивнул.

— А завтра ты захочешь взять его в авроры.

Аластор задумчиво погладил свой кривой костыль, его верхняя губа оттянулась вбок, словно от нервного спазма.

— Я уже хочу. Нам не помешает человек, умеющий выкидывать такие фокусы. Только тебе попались не самые умные темные маги, Поттер. Они подумали, что ты слабый мальчишка, и забыли связать тебе руки. В следующий раз они такого не допустят.

— Им надо было, чтобы я дотронулся до татуировки, — возразил Гарри. — Так что ничего они не забыли, мистер Грюм.

— Что ж, верно. Это было очень больно? — спросил Аластор. Гарри хмуро посмотрел на него:

— Я не кричу как девчонка из-за простой щекотки, сэр.

— Верю. Альбус, ты думаешь о том же, о чем и я?

Взгляд Минервы тревожно метался между двумя мужчинами. Что-то здесь происходило, что-то, чего она не понимала.

— Да, нужно нанести визит в дом мистера Малфоя.

Она заметила, что Гарри спокойно и пытливо смотрит на нее, и попыталась одними глазами задать вопрос: «Что такое?»

— Вы думаете, что Малфой замешан в нападении на меня? — чуть осипшим голосом спросил он и тут же кашлянул.

— Это логично. Он привел на мое место мистера Бреннигана, после чего неприкосновенность защитных чар была нарушена.

— Но, сэр, разве Малфой не понимал, что такой очевидный след приведет к нему?

— Разумеется, — кивнул Дамблдор. — Но если он считал, что игра стоит свеч... Так или иначе, я не смог защитить тебя. К счастью, оказалось, что ты и сам способен о себе позаботиться.

— И я очень хочу с вами об этом поговорить.

— Я знаю.

Гарри по очереди посмотрел на Минерву и на Аластора.

— И хочу сделать это наедине с профессором Дамблдором. Извините.

— Раз ты настаиваешь... — понимающе протянул Альбус.

— Вы один достаточно странный, чтобы сразу поверить в то, что я расскажу, и не задать тех вопросов, на которые я не хочу сейчас отвечать. — Минерва поняла, что мальчик нервничает: он смотрел затравленно, сцепив руки перед собой и царапая ткань своей мантии ногтем большого пальца. — По правде говоря, — добавил он, — Мне немного страшно.

Аластор встал и направился к выходу.

— Я мог бы обидеться на тебя, Поттер, — с насмешкой проговорил он. — Ты посчитал этого старика более странным, чем я.

Минерва ничего не сказала, но, проходя мимо Гарри, непроизвольным жестом погладила его по макушке.

Дверь за их спинами щелкнула, и винтовая лестница унесла ее и Аластора Грюма в коридор. Ночной дождь прекратился, и в окна заглядывал зыбкий, испорченный присутствием дементоров дневной свет.

— Что я там делала? — спросила Минерва, когда их пути должны были разойтись: ей нужно было в кабинет преподавателей, а ему, очевидно, на пост. Аластор пожал плечами, насколько это было возможно в его положении.

— Скоро узнаем, — бросил он и проковылял прочь.

* * *

— Ты дашь мне поговорить с ним? — спросил Дамблдор, и Гарри на мгновение подумал о том, что речь идет о Николасе.

— Если он захочет, сэр.

— Я не против, — произнес голос в его голове.

— Он не против, — сказал Гарри спокойно, хотя его поджилки тряслись. Два года он делал все, чтобы не допустить Дамблдора в свой разум, а теперь соглашается, будто не было этих бесконечных минут тревожного, скручивающего желудок недоверия и ощущения опасности. Но так велел Николас, повторил про себя Гарри, словно молитву. Николас разрешил, Николас что-то придумал. Он попытался расслабиться, ведь это не его секрет, ему не о чем беспокоиться. Человек, чью тайну он охраняет, сам позволил подвергнуть ее опасности.

Но этот трюк не сработал. Гарри попытался обмануть себя, воспользовавшись окклюменцией. За секунду, растянувшуюся на часы, он заглянул в собственный разум в поисках уловки, которая поможет ему успокоиться, которая объяснит, что он никому ничего не должен. Но в какой бы уголок разума Гарри ни заглядывал, везде он видел лишь зеркала, с которых смотрел он сам. Один угол был темным, недоступным зрению, и подумав, что это чье-то отражение, Гарри обернулся и столкнулся взглядом со своим взрослым изображением. Мерлин, который не Мерлин, а Гарри Поттер, нарисованный Дином Томасом.

Парень на рисунке-зеркале кивнул.

— Давайте, — произнес Гарри вслух.

Дамблдор подошел к двери, закрывающей его разум, и осторожно прикоснулся к ней несуществующими пальцами. Воображение нарисовало сцену: директор заглядывает внутрь и видит, как к нему приближается шестнадцатилетний парень, за спиной которого зеркала, зеркала, зеркала. Гарри не знал, правда это или нет, визуализация или выдумка его подсознания. Он лишь наблюдал. Дамблдор кивнул, то ли в знак приветствия, то ли соглашаясь с собственными мыслями.

— Есть ли что-то, в чем я могу посодействовать?

Гарри никогда не слышал раньше такого почтительного Дамблдора. Как и в том случае, когда Николас глядел сквозь его голову на разум Мерлина, Гарри сторонним наблюдателем ощутил связь, какое-то глубинное взаимопонимание двух сознаний, которые никогда раньше не сталкивались друг с другом. Он чувствовал зависть, ревность и злость из-за недостатка знаний, позволяющих вот так встречаться с людьми и знать о них все, что требуется. Ему вдруг сильно, как никогда раньше, захотелось той мудрости, которая была для него лишь абстракцией, чтобы просто глядеть на вещи и понимать их, не поражаясь, как идиот, удивительности или странности мира.

Барьеры окклюменции не спасали от воздействия Дамблдора, но Гарри понял, что находится в стороне от беседы и что Дамблдор видит только Мерлина — в той степени, в которой Мерлин это позволяет. Но ведь хозяином положения можно считать...

...В той мере, в которой это позволяю я, понял он.

Собеседники тем временем не говорили, а лишь переглядывались друг с другом. Слуха Гарри коснулось эхо передаваемых мыслей, и только когда наступила тишина, Мерлин произнес:

— Ты правильно поступил, что вернул Дар тому, кто должен им обладать. Он никогда не был твоим. Его никто не может забрать, даже ты, даже Он.

Дамблдор некоторое время молчал, словно в растерянности. В первый раз Гарри увидел директора, выбитого из колеи и будто бы потерявшего контроль над ситуацией. Зрачки Дамблдора за стеклами очков расширились и затопили синеву глаз чернотой. Неуклюже проведя ладонью по лицу, он сел в свое кресло.

— Не ждал от вас такой хитрости, — удивленно прошептал он наконец, и Гарри услышал отзвук мыслей, переданных по каналу за считанные мгновения чудовищным усилием.

— Ты меня никогда и не знал.

— Видимо, да. И... мне очень жаль.

— Мне тоже, брат.

Опустив голову, Дамблдор окончательно выскользнул из его сознания, и Гарри смог облегченно вздохнуть. Все закончилось.

* * *

— Что ты ему показал? — спросил Гарри, когда Дамблдор, все еще не отошедший от увиденного, отпустил его.

— То же, что и тебе, — послышалось в ответ.

* * *

Красное перо вспыхнуло прямо перед его носом, заставив единственный целый глаз зажмуриться от яркого света: Альбус точно угадал, где он будет стоять. Аластор хорошо понимал намеки. Оставив пост, он поспешил в кабинет директора, думая о том, что начинает терять хватку, раз кто-то заметил закономерность в схеме его перемещений. Он не стал бы делать себе поблажку даже из-за того, что этим проницательным наблюдателем оказался сам Альбус Дамблдор.

— Звал?

Альбус поднял на него взгляд, затем посмотрел на феникса, вскинув брови.

— Спасибо, Фоукс.

— В чем дело? — спросил Аластор.

— Что ты можешь сказать о Гарри?

Аластор хмыкнул.

— Неплох, хоть и сопляк. Не так глуп, как я думал. Напоминает Джеймса.

— И все? — уточнил Альбус.

— Ладно, ладно. Соображает он хорошо, кажется, и слишком серьезен. Не могу сказать, что одобряю твои методы, но они работают. — Аластор развел руками. — Ему же лучше — дольше проживет.

— Я не использовал никаких методов, — сказал Альбус.

— Надо сказать... что?! — Аластор остался неподвижен, его не так легко было удивить, но стержень, вокруг которого вились его мысли, пошатнулся. Имя, которое он не произносил никогда — не из страха, а из соображений безопасности, вырвалось наружу, как оглушающий удар гонга: — ВОЛДЕМОРТ?!

Альбус покачал седой головой, но затем пожал плечами.

— Если бы я знал.

— Тот Пожиратель смерти спрашивал... — припомнил Аластор.

— Да, я тоже думаю об этом, — заметил Альбус. — Видимо, есть нечто... или некто, кто дарит Гарри Поттеру знания и умения, которыми он не должен был обладать.