Новый Гарри Поттер. Часть вторая: Тень (гет)

Потолок большого зала Хогвартса был мрачен, изредка на нем сверкали молнии, а из-за окон слышались раскаты грома. Небо, темно-синее, почти черное, как всегда волшебно отражалось под крышей замка. Капли дождя не были заметны на волшебном потолке, но легкий шорох снаружи не давал повода усомниться в его наличии.

Под сводами витали многочисленные скопления небольших свечей, перемещавшиеся в почти хаотическом порядке. Они зависали на секунду над столом Гриффиндора, капали капельку воска на стол Хаффлпаффа, стремительно проносились над столом Слизерина, освещали страницы книг, над которыми даже за ужином склонялись ученики Рэйвенкло, и, наконец, завершали свой магический танец у стола преподавателей.

Но до них почти никому не было дела, лишь пятнадцать маленьких фигурок за столом Рэйвенкло и одна за столом преподавателей следили за этим чудом. Однако даже они не могли наблюдать за огоньками света вечно — в Хогвартсе слишком много чудес, чтобы уделять внимание только одному.

Замок... Он весь пропитан магией, здесь нет места аскетичности Дурмштранга, как нет места и напыщенности Бобатона. Он может быть холодным куском камня, если забраться в подземелья; может обернуться уютом кресел и теплом очага гриффиндорской гостиной; предстать звездным светом, ночами освещающим пустынные галереи...

Гарри, в отличие от болгарских гостей, не обращал внимания на чудеса большого зала, он лишь вяло ковырял вилкой в своей тарелке. У юноши было плохое настроение. Снейп, как всегда придирался сегодня к гриффиндорцам, Рон по-прежнему не разговаривал с Гарри и Гермионой... И если бы только это...

Джинни, как будто и не существовала никогда — ничего, кроме мыслей самого юноши, не напоминало о ней. Ее заменили в команде по квиддитчу, о ней не вспоминали профессора, не упоминали друзья, ее, похоже, даже не искали. Разумом Гарри понимал — надежды на то, что девушка жива практически нет. Но что-то не давало юноше забыть о Джинни, не раз уже гриффиндорец убеждал себя, что не его в том вина, если он полюбил Гермиону. Однако очень часто мысли Гарри, уходя от реальности происходящего, возвращались к девушке с рыжими волосами и нежной улыбкой. Нет, юноша не разлюбил Гермиону, но было что-то важное в том, чтобы Джинни поняла его, приняла его выбор, осталась его другом...

Гриффиндорец окинул мрачным взглядом стол Слизерина. Драко Малфой неуклонно восстанавливал свою самоуверенность, уже успев раздать по подзатыльнику Крэббу и Гойлу, отшить Панси и благосклонно выслушать какую-то пятикурсницу. Будто и не он сидел у Дамблдора в кабинете, будто не он в соседнем с Гарри кресле выслушивал лекцию о негативных чертах черной магии.

Юноша криво улыбнулся — похоже, Дамблдор начинает сдавать. Как можно подумать, что Драко Малфой — сын Люциуса Малфоя — после школы не станет Пожирателем Смерти? Все предыдущие годы Драко в школе были лишь тренировкой ненависти к магглорожденым, тренировкой властности и тренировкой жестокости к тем, кто не разделяет его взглядов. Для Гарри это было настолько же очевидно, насколько то, что цвета Гриффиндора алый и золотой.

Директор снова попытался проделать трюк с рукопожатием — как он заставил пожать руки Сириуса и Снейпа, также он заставил пожать руки Гарри и Малфоя. Ничего это не изменит — Слизерин и Гриффиндор никогда не будут мирно сосуществовать. Слишком разная мораль у них в основе, слишком длинна их вражда. И рукопожатие — древний символ доверия, согласия и примирения — лишь обременительная обязанность, наложенная директором на двух учеников. Наверняка, Малфой понимает это не хуже Гарри. А вот понимает ли это Дамблдор?

— Гарри, ты сам не свой, после разговора с Дамблдором, — Гермиона прикоснулась к руке юноши. — Что случилось?

Юноша печально, почти как Ремус, улыбнулся, глядя в карие глаза. Те единственные, в которых он видел понимание, когда это было нужно, те в которых он мог найти и нежность, и любовь. Глаза единственной и неповторимой, глаза, в которых юноша тонул без остатка.

— Не сейчас, извини, — Гарри еще раз заглянул в глаза Гермионе и улыбнулся. — Здесь слишком много народу.

Девушка кивнула.

Поскорей бы уж закончился этот ужин. Я же вижу, Гарри плохо, что-то его гнетет. Вряд ли это из-за Малфоя, который сегодня вернулся в Хогвартс. И, уж конечно, не из-за болгарских ребятишек, чудом выживших при нападении на Дурмштранг. Может Гарри волнуется за Хогвартс? Думает, что сами-знаете-кто решит напасть и на нас? Ну вот, я начинаю гадать на кофейной гуще. У меня просто не достаточно данных, чтобы сделать правильные выводы. Нужно просто подождать, пока Гарри все расскажет. Но как же я могу спокойно сидеть и ждать, когда чувствую, что моему любимому плохо?

* * *

Чудеса, да и только в этом Хогвартсе! Прав был Поляков — здесь есть на что посмотреть. Какое великолепное, неординарное использование чар прозрачности на потолке! Какие великолепные левитирующие свечи! Роскошные столовые приборы и потрясающие блюда. Все здесь так и дышит магией.

Мальцам здесь понравится. Это сейчас они тычут пальцами направо и налево: "Вон, гляди — сам Дамблдор", "Смотри, смотри, прозрачный потолок", "А вон, вон там, такой хмурый — Гарри Поттер!"

И действительно, чего это он такой хмурый? А хотя кто их этих англичан знает — может он сегодня просто не в настроении. Зачем лезть не в свое дело...

— Скажите, профессор Флитвик, а как реализована прозрачность потолка? — легкий акцент Видолова привлек, было внимание хмурого человека с сальными волосами, сидевшего рядом с Дамблдором, но он сразу же потерял интерес к разговору, как только заговорил профессор Флитвик:

— Видите ли, Крассимир, дело в том, что тысячу лет назад...

* * *

Возможно, это просто у меня такое настроение, но меня начинает раздражать Дамблдор. Я не испытываю к нему той ненависти, что была после гибели Сириуса, не испытываю того раздражения, что у меня вызывает, скажем, Снейп. Мне просто обидно, что маг, которого все считают величайшим белым волшебником, который управляет нашими действиями в войне, проявляет слабость.

К чему была сегодняшняя лекция? Можно было сделать выговор отдельно Малфою и так же отдельно побеседовать со мной. Зачем было произносить длинную, полную бесполезных призывов к единению, речь на торжественном ужине в честь гостей из Болгарии? Мне больно это признавать, но придет день и Дамблдор станет такой же никому не нужной фигурой, как и Фадж. Раньше я считал, что директор, наравне с Волдемортом, определяет ход войны, считал его гроссмейстером, двигающим пешки и ладьи, офицеров и ферзя... Шахматистом, лишь изредка отвлекающимся на защиту самой глупой, но и самой важной фигуры — короля.

Что же случилось? Дамблдор стал всего лишь ферзем, послушной шахматной фигурой, которую можно принести в жертву великой цели победы или разменять на равноценную? Кто же тогда занял пустующее место у доски? Или оно пустует, ожидая достойного? Может быть, поэтому Волдеморт с такой легкостью двигает свои фигуры, ставя шах за шахом? Шах кому?

Уж не Дамблдору ли? Я не испытываю иллюзий — если я погибну это не станет концом войны. Я не король на этой доске. Это меня и печалит, и обнадеживает. Король важная фигура — но она почти бесполезна, при наличии других. Другое дело Дамблдор... в Ордене Феникса, в Министерстве... нигде в волшебном мире нет фигуры, которую было бы заменить столь сложно. Даже не по силе, по значению.

Если Дамблдор оступится, сделает не просто не верный шаг, приближающий конец, а погибнет... Даже не обязательно от руки самого Лорда... Даже не обязательно погибнет — просто выйдет из игры... Когда даже обычные волшебники это поймут — мы обречены. Волдеморт победит.

А кто же я в этой партии? Не стоит лукавить и обманывать самого себя — я всего лишь пешка. Только стою я на 7-м ряду. И, если мне повезет и мне позволят, я смогу стать ферзем...

* * *

Слуга двух господ. Скоро, я это даже не чувствую, а знаю, придется выбирать сторону. Дамблдор стремительно теряет шансы на итоговую победу, а Лорд их только увеличивает...

Наверное, я бы больше обрадовался победе магглофилов, чем Темного Лорда. Нет, я не обольщаюсь — для меня нет разницы кто победит, я все равно останусь изгнанником, своим, среди чужих. Я, как и прежде, буду варить зелья. Какая разница, будут ли это зелья от ран или яды? Мне — никакой.

Пусть Оборотень и Люц вылизывают пол за своими господами и получат привилегии в случае победы. Пусть. Лучше уж быть посередине, за тех и за других. Лучше выжить, независимо от победителя, чем отдать жизнь за кого-либо или быть казненным.

Только, уж если совсем честно, я бы предпочел чтобы они оба отправились куда подальше со своим добром и злом. Чхал я и на Дамблдора с Поттером, и на Темного Лорда с его детскими комплексами антипатии к магглам...

Я слуга двух господ, я не фанатик. А это значит, я выживу, если вовремя предам одного, и встану на сторону другого. Всегда держитесь середины, если хотите выжить. Никогда на ней не оставайтесь, если вы еще хотите жить.

* * *

Гермиона сидела на подлокотнике кресла в комнате Гарри и гладила юношу по голове, притянув его к себе. Глаза гриффиндорца были закрыты и от удовольствия, и оттого, что он просто устал сегодня. Гермиона сняла с Гарри очки — они больно упирались девушке в грудь, и, еле дотянувшись, положила их на стол. Ей нравилось смотреть на своего любимого, когда он выглядел именно так — умиротворенно, беззаботно. Как и должен выглядеть семнадцатилетний подросток.

Будто существовало два Гарри: один — друг, всегда готовый помочь, выслушать, понять... и второй — мальчик-который-выжил, мальчик-который-должен-победить-того-кого-нельзя-называть. И девушке очень хотелось, чтобы второму Гарри никогда не пришлось действовать, сражаться и убивать. Ведь если изменится второй Гарри, это незамедлительно отразится и на первом, которого любила Гермиона.

Возможно, Трелони ошиблась, и того-кого-нельзя-называть победят и без Гарри? — Девушка печально вздохнула, осторожно, чтобы не заметил Гарри. — Зачем я себя обманываю? Это было настоящее пророчество, а не та чепуха, которую Трелони несет на своих уроках. Но как же мне хочется, чтобы Гарри не пришлось участвовать в этой войне!

— Почему ты такой грустный? — девушка наконец-таки задала вопрос, на который Гарри не ответил за ужином.

— Я и сам не знаю. Мне кажется, мы поигрываем эту войну, кажется, что еще чуть-чуть и начнется хаос. Я больше не верю в силу Дамблдора, я боюсь за тебя и за других ребят. Я вижу лишь темные тона в будущем. У меня такое ощущение, будто от меня ничего не зависит. Даже не это страшно. Раньше я знал от кого все зависит — от Дамблдора и Волдеморта. А теперь... Кто противостоит Волдеморту? Не Дамблдор, это точно. Не министерство и даже не Орден Феникса. Я не знаю, что его до сих пор сдерживает...

— Ты просто потерял надежду, Гарри, — серьезно сказала Гермиона. — Ты не веришь в успех борьбы, ты уже почти смирился с поражением. Не надо Гарри. Не теряй веру в себя и людей. Есть Люпин, есть Тонкс, есть и другие люди, которые не бросят борьбы, для которых ты не менее важен, чем Дамблдор. Я не люблю Прорицания, но этому пророчеству я верю. Все зависит от тебя. Пусть тебя направляют, помогают или мешают, но в самый последний момент, я это чувствую, все будет зависеть от тебя самого. Не от Дамблдора и сам-знаешь-кого, а от тебя.

— И я хочу, чтобы ты остался живым. Слышишь, Гарри Поттер? Как староста твоего факультета, я приказываю тебе победить, — Гарри улыбнулся, посмотрев на обнимающую его Гермиону.

— И как ты умудряешься быть такой разной, Герми? — юноша посадил девушку к себе на колени и поцеловал. В груди учащенно забилось сердце, эндорфины — гормоны радости — наполнили кровь, и Гарри подумал, что пока Герми с ним, он никогда не потеряет надежу на лучшее. Юноша прервал поцелуй, но лишь для того, чтобы взглянуть на лицо любимой.

Губы Гермионы блестели, глаза были прикрыты... Девушка прижалась к Гарри и прошептала:

— Целуй меня нежно...