Цвет Надежды (гет)

Помню серый асфальт. Помню лужи у ног,

А на них — пузыри затяжного дождя.

Помню строчки письма и тревожный звонок.

Одного в этот день не помню — тебя.

Помню лица людей, равнодушный пейзаж,

Помню птиц, что кружили, о чем-то галдя.

Помню свет из окна. Он внезапно погас.

Одного в этот день не помню — тебя.

Помню злость на грозу и сломавшийся зонт,

Чью-то фразу о том, что все хорошо,

И свой взгляд в никуда, на пустой горизонт...

Я не помню, не помню, как ты ушел.

Это легкий обман, это счастье взаймы,

Светлый дар помнить то, что спасает, губя.

Помнить листьев пожар. Помнить сладкое «мы».

Одного в этот день не помнить — тебя.

Неведение иногда очень полезная вещь.

Как славно было не знать о его решении, ведь тогда, вопреки здравому смыслу, в душе продолжала жить Надежда. А теперь ее сменила память.

Память — самая жестокая и самая милосердная вещь на свете.

Юная Нарцисса Блэк сидит в своей комнате и рисует. Настроение отвратительное, и все потому, что сегодня она пыталась связаться с Сириусом, но сова вернулась ни с чем, а волшебное зеркало отражало только ее недовольный взгляд. У него какие-то проблемы дома? Да! Но сегодня ее день рождения! Мог бы и поздравить. Его семья уже приехала, Нарцисса видела их экипаж, а он даже не соизволил прислать весточку.

Она ласково погладила жесткую гриву. Их пальцы встретились, заставив вздрогнуть и улыбнуться. Летний ветерок щекотал переплетенные пальцы гривой Ветра. Глаза светились радостью, а сердца наполнялись пьянящим ощущением счастья и близости чего-то неизведанного.

После помолвки Ветер затосковал, словно чувствуя то, что может ожидать его юную хозяйку. Нужно будет уговорить Люциуса разрешить забрать его в имение Малфоев. Так хотелось иметь в этом чужом мире что-то свое. Ветер…

* * *

Память. Порой это — надежная стена, укрывающая от реальности, порой — рок, преследующий всю жизнь. А порой и то, и другое одновременно, ибо раз за разом все сложнее измученному разуму выходить из-под защиты ее надежных стен, сталкиваясь с суровой реальностью.

Память…

Весна. Последний учебный день, окрашенный ощущением свободы, ласковым солнышком и негромким плеском волн, которые подкатываются к самым ногам старосты Слизерина, сидящего на расстеленной мантии.

Откуда она могла об этом знать? Чувствовала? Догадывалась?

Люциус провел ладонью по волосам, прогоняя воспоминание о том счастливом, неправдоподобно счастливом, дне. Низкое зимнее солнце слепило глаза, отражаясь от нестерпимо яркого снега. Он сидел на корточках у старого дуба. Все было как и в тот день, когда он ожидал ее прихода. Только между тем днем и сегодняшним пролегла пропасть. И заключалась она не в нескольких месяцах жизни, не в ярко-белом снеге взамен сочной весенней зелени и не в хрупкой корке льда на поверхности прозрачного в тот день озера. Нет. Пропасть была между тем Люциусом и этим.

Он не обманул ее тогда. Она действительно останется единственной девушкой, слышавшей слова любви из его уст. Она во многом останется единственной. Да, если быть честным, во всем. Потому что из всех женщин, которые будут появляться в его жизни, ни одна не заставит сердце подскочить до небес, а уста нести счастливый бред. Ни с одной из них он не потеряет голову. Просто не сумеет, несмотря на отчаянные попытки.

Люциус вскинул голову, больно ударившись затылком о ствол старого дуба. Потер затылок и встал.

То, что будет дальше, было неведомо и туманно, то, что было раньше — ярко и болезненно, а то, что было сейчас — серо и безнадежно. Взгляд упал на корень, торчащий из-под земли. Люциус подошел к нему и с размаху пнул ногой, с удовлетворением увидев, что сбил верхний слой носком ботинка. Он снова ударил. Фрида бы за такое голову отвернула. С ее-то любовью к травологии. Но сейчас эта мысль не остановила. Наоборот, он принялся пинать корень с новой силой, отчаянно надеясь, что глупому и равнодушному дереву так же больно, как и ему сейчас.

Если бы дерево могло говорить, то Люциус многое бы узнал. О том, что за счастье нужно бороться и за возможность выбирать — тоже, иногда заплатив за это собственной жизнью. И что смерть — это не всегда поражение. Порой это награда, в то время как жизнь — наказание одиночеством и памятью.

Люциус бы многое мог узнать, если бы умел слушать в свои семнадцать лет.

Он поймет все это позже. И понимание придет неожиданно и ясно, на миг ослепив, и позволив душе вырваться из сумерек, в которые загнал ее разум. И он сделает шаг. Тот самый верный, нужный шаг. Не разумом, но сердцем.

* * *

Лили Эванс не спалось. Мысли… Мысли… Мысли… Они не давали покоя, настойчиво вертясь вокруг одного единственного человека.

— Ну сколько можно крутиться?! — послышался недовольный голос с соседней кровати.

— Извини, — прошептала Лили и, стараясь не очень скрипеть кроватью, осторожно нашарила в темноте свои тапочки. Сняла со спинки кровати халат и выбралась из комнаты, по пути завязывая пояс.

Она ожидала, что в гостиной уже никого нет, и можно уютно устроиться в любимом кресле у камина и подумать… В кармане халата что-то мешало. Лили с удивлением вынула волшебную палочку. Несколько секунд на нее смотрела, а потом вспомнила, как накануне вечером блистала знаниями по основам домоводства, удаляя пятно чернил с мантии Рема.

Лили стояла на верхней ступени лестницы с палочкой наизготовку. Наверное, со стороны она выглядела смешно: растрепанная, в светло-зеленом халате, который подарил Джеймс на день рождения, и, главное, с волшебной палочкой. Всех зайцев в лесу распугала. Просто иллюстрация к учебнику по защите. «Всегда готова к любым напастям!» Так и напрашивался какой-то лозунг. Лили улыбнулась сама себе. Жаль, никто это не оценит. Она начала медленно спускаться по лестнице. Странно. Из гостиной послышались голоса. И это в час ночи. Лили дошла до того места, откуда уже просматривалась гостиная, но самой можно было остаться в тени.

В любимом уголке их компании на диване сидели двое. Сириус Блэк и Эмили Кристалл. Лили хотела повернуть обратно, но что-то ее остановило. Любопытство? Просто… ей страшно хотелось помочь, но это невозможно было сделать, не зная, что творится в его душе. После пресловутого матча он вообще замолчал. По пути в библиотеку они перекинулись парой фраз. На обратном же пути Лили не знала, что и думать. До этого казалось, что он как-то метался, впадая то в уныние, то во внезапное показное веселье. То есть можно было надеяться, что скоро он успокоится, и в работу включится голова. А теперь она, видимо, включилась. Почему именно в библиотеке? Нарциссы там не было. Это точно. Лили находилась в секции, из которой хорошо просматривался вход. Может, у него просто появилась возможность все обдумать в тихой обстановке? Он заметно успокоился. Только… это спокойствие пугало в сто раз больше, чем внезапные всплески раздражения или меланхолии. Была в этом равнодушном спокойствии какая-то обреченность. Он почти ни с кем не разговаривал в эти два дня. Практически ничего не ел. Во всяком случае, в главном зале не появлялся. Джеймс, Рем или Пит таскали ему бутерброды, да, видимо, без толку. Лили с ужасом наблюдала, как он тонет в пучине тоски и апатии к окружающему миру.

И вот он сидит рядом с Эмили и даже…улыбается!

Эмили, до этого сидевшая рядом с ним, внезапно осторожно перебралась на его колени.

— Так не больно? — она завозилась, устраиваясь удобней.

— Нормально, — негромко откликнулся он.

Эмили поцеловала его, стараясь не очень тревожить сломанную ключицу и поврежденные ребра. Сириус ответил на ее поцелуй.

Сколько раз Лили видела подобные сцены! И всегда испытывала одинаковые чувства: жалость, грусть и… Так, ну об этом лучше не думать. Между тем Эмили осторожно потянула вверх его футболку. Лили круто развернулась и взбежала вверх по лестнице. Что он творит? Зачем? Девушка опустилась на верхнюю ступеньку и закрыла лицо руками. Ей не должно быть до этого дела, да вот только было…

* * *

Сириус поднял руки, помогая Эмили стянуть футболку. Ребра прострелила острая боль, заставившая вздрогнуть. Боль услужливо переместилась в поврежденное плечо. Сразу вспомнились слова мадам Помфри: «Не делать резких движений, руки не поднимать, повязки не снимать…». И что-то там еще. Он не слишком внимательно слушал. И из всего вышесказанного выполнил только предписание, касающееся повязок. Остальные он упорно нарушал. Следующая за этим острая боль вызывала в нем мрачную радость. Во-первых, он искреннее считал, что заслуживает ее, он словно искупал таким образом хоть часть той боли, которую причинил Нарциссе. Ну а во-вторых, боль физическая отвлекала от боли душевной. Порой была даже сильнее ее. Вот как сейчас.

— Тебе больно? — переполошилась девушка.

Он осторожно сел ровнее.

— Нет. Все в порядке.

Она покрывала его лицо легкими поцелуями, а он изо всех сил старался убедить себя в том, что поступает правильно. Что все так и должно быть, и эта чужая ему девушка, сидящая на его коленях, тоже должна быть именно здесь. Эмили сделала неуловимое движение, переместившись так, чтобы его руки оказались как раз на молнии кофточки, расположенной на спине. Она сегодня все утро выбирала этот наряд, с учетом того, что он ограничен в действиях. C гипсом на руке он вряд ли справился бы с пуговицами или крючками.

Сириус послушно нащупал пальцами здоровой руки язычок молнии и, не прерывая поцелуя, потянул вниз. Они встречались уже долго. По меркам Сириуса, очень долго. Все те сумасшедшие месяцы показного равнодушия к ней. Казалось бы, он должен чувствовать себя уютно и привычно, но стоило его пальцам коснуться ее обнаженной спины, как он тут же прервал поцелуй и чуть отстранился.

— Что случилось? — Эмили встревоженно заглянула ему в глаза.

Что он мог ответить? Объективно сейчас не случилось ничего необычного. Вот только его что-то отрезвило. То ли ощущение нежной кожи под своими ладонями, то ли то, что ее пальцы прочертили дорожку по белой полоске шрама на его животе. Все это так живо и болезненно резануло по душе. Да еще память вела себя просто безобразно. То, от чего он так стремился уйти, сбежать, скрыться, было безжалостно выдернуто из закоулков его души под ослепительные отблески пламени в камине.

— Ничего. Все хорошо.

Сириус упрямо притянул девушку к себе и поцеловал, крепко зажмурившись.

Но памяти было наплевать на его упорные старания. Перед мысленным взором появилась она. Сириус чертыхнулся про себя и резко отстранился.

— Знаешь, я… Не могу сейчас. Прости. А то мадам Помфри Рему голову оторвет, если у меня что-то сместится или…

— Прости. Я такая эгоистка. Просто мне так хочется, чтобы ты был рядом.

— Я рядом, — с усилием выдавил он.

— Я хочу, чтобы ты был еще ближе.

— Эмми…

— Посидеть с тобой?

Девушка осторожно перебралась с его колен на диван.

— Нет. Я просто немного побуду здесь. Ты иди спать.

— Уверен?

Он просто кивнул.

— Спокойной ночи, — девушка легонько поцеловала его в губы.

— И тебе, — откликнулся он, провожая взглядом ее удаляющуюся фигурку.

* * *

Лили услышала торопливые шаги по лестнице. Она вскочила на ноги, чтобы вернуться в комнату, но вовремя вспомнила, что пятый курс живет этажом ниже, следовательно, Эмили не сможет ее увидеть. Вряд ли она начнет разгуливать по лестнице взад вперед. Скрипнули двери. Стало тихо.

В этой густой нереальной тишине рыжеволосая гриффиндорка напряженно смотрела на пустую лестницу, ожидая услышать шаги. Через пару минут она поняла, что Сириус остался внизу. Лили вздохнула, посмотрела на дверь комнаты и… решительно направилась в гостиную.

Там по-прежнему было тихо и уютно. Сириус сидел, откинувшись на спинку дивана, и пристально смотрел на огонь в камине. Эмили перед уходом не потрудилась его одеть: скомканная футболка валялась на соседнем кресле. Лили посмотрела на него так, словно увидела впервые. Как же он изменился за эти пару дней! Куда делась детская бесшабашность? Далекий взрослый человек…

— Привет, — негромко окликнула она.

Юноша дернулся и удивленно заморгал.

— Привет. А ты почему не спишь?

— Не знаю. Можно с тобой посидеть?

Он чуть дернул плечом в знак… чего непонятно. Сморщился.

Лили подошла к соседнему креслу. Сириус следил за ее приближением. Его взгляд упал на кресло, потом метнулся вниз, оглядывая себя.

— Прости…я… — он дернулся встать.

— Сиди, я подам.

Лили бросила ему футболку. Он поймал и попытался ее надеть. Это оказалось непросто. Нужно было поднять руки, потревожив ключицу.

— О Господи! Прекрати над собой издеваться, — не выдержала Лили.

Сириус бросил на нее невеселый взгляд. Девушка досадливо сморщилась и, достав из кармана волшебную палочку, наколдовала плед. Он почему-то оказался украшен яркими подсолнухами. Лили подошла к сидящему юноше и набросила плед на его плечи. Он посмотрел на нее снизу вверх.

— Так пойдет? — спросила она с улыбкой.

— Подсолнухи… Смешно. Спасибо.

Лили не удержалась и взлохматила его волосы.

— Хочешь чего-нибудь?

Он задумался на несколько секунд, а потом вновь поднял на нее взгляд.

— Угу. Посидишь со мной? Не хочется быть одному.

Лили опустилась в одно из кресел, неотрывно глядя на юношу. Как же помочь ему? Как уберечь его от… самого себя? Молчание затягивалось. Лили понимала, что он вновь не знает, чего хочет. Один он, видимо, быть просто не мог. Компанией тоже тяготился. Зато душу грела шальная мысль. Он попросил остаться ее, а не Эмили.

— Сириус, — негромко позвала Лили. Он вздрогнул и поднял на нее взгляд. — Давай поговорим. О чем угодно. Просто поболтаем, о чем ты захочешь. Только не молчи. Умоляю! Ты нас пугаешь своим состоянием.

Он вздохнул, чуть поморщился и с усмешкой произнес:

— А чего меня бояться? Я нестрашный.

— Это из-за Нарциссы?

Лили затаила дыхание в ожидании ответа и приготовилась к любой реакции с его стороны. Вот сейчас он скажет, что это не ее дело, чтобы оставили его в покое или… Сириус встал, не обращая внимания на то, что плед соскользнул на пол и, чуть прихрамывая, он подошел к окну. Лили, закусив губу, с разрывающимся сердцем смотрела в его напряженную спину, перехваченную тугой повязкой. Не ответит. Точно не ответит. Так и будет молча сжигать себя в этом.

— Мы расстались.

Лили никак не отреагировала, опасаясь спугнуть эту робкую откровенность. Может, он выплеснет это, и ему станет легче? Юноша по-прежнему смотрел в окно, скользя пальцами по подоконнику.

— Я не думал, что это случится. До последнего не думал. Надеялся неизвестно на что. А теперь...

Он снова замолчал. Лили встала с кресла и медленно подошла к нему.

— Может, это… — она не успела договорить.

— Нет. Теперь уже все. Совсем все. Я… Мерлин! Я себя такой сволочью чувствую. Я… Я…

Лили осторожно коснулась его плеча, пытаясь то ли подбодрить, то ли посочувствовать. Он перехватил ее пальцы и сильно сжал здоровой рукой. Ей было больно, но эта сиюминутная физическая боль не шла ни в какое сравнение с той, что разрывала сердце.

— Я такого наплел. Даже представить боюсь, что она теперь думает обо мне.

— Поверь, она знает тебя, как никто, и понимает: чтобы ты ни сделал, это все лишь для ее блага.

— Блага? Да кому лучше от моих благих намерений?!

Голос Сириуса зазвенел. Слезы? Ярость? Обида? Горечь? Лили не могла сказать с уверенностью. Знала лишь, что никогда не видела слез Сириуса Блэка и понимала, что боится их увидеть. Потому что подобная слабость будет означать, что все действительно страшно.

— Сириус, послушай, — она взяла его за подбородок и заставила поднять взгляд. — Ты все сделал правильно. Это и не могло быть безболезненно. Слишком многое вас связывало. Ты резал по живому. Но иначе нельзя. Слышишь? Малфой чуть не убил тебя. Продолжать это безумие — просто оттягивать агонию. Ты поступил правильно! Ты уберег ее и не смей казнить себя за это!

Она выдохлась, произнося такой длинный и эмоциональный монолог. Он смотрел в пол, потом поднял голову и чуть улыбнулся.

— Спасибо.

— Не за что, — она тоже улыбнулась. — Ты просто молодец. Я горжусь тобой.

Он скривился.

— Все будет хорошо.

— Не будет, Лил.

— Будет.

— Не-а. Мне нужно как-то... Черт! Эти годы я творил все, что хотел, потому что знал: она рядом, она никуда не исчезнет. А теперь… Словно что-то отрезали. А главное: она не будет счастлива с ним. Я ее знаю. Она…

Его голос сорвался.

— Сириус, милый, перестань. Не надо так. Тем, что ты вгонишь себя в гроб, порадуешь разве что Малфоя.

Лили шагнула вперед и крепко обняла его, стараясь одновременно дать понять, как он им нужен, и при этом не сильно затронуть его плечо и ребра. Он нужен… он нужен… Им? Нет! Ей! Он нужен ей!

Лили осторожно гладила его непослушные волосы, шепча какие-то нелепые слова утешения. Она чувствовала, что он тоже обнял ее, скользя рукой по ее спине. Он был рядом. Он доверял. Как она в тайне хотела этого! Лили внезапно осознала, что на нем нет рубашки. Голова закружилась. Девушка осторожно коснулась губами его плеча, растворившись в собственной нежности к этому юноше. А он этого не замечал. Сквозь шум в ушах Лили услышала его тихий голос, который продолжал говорить о той другой. О белокуром проклятии.

Господи! Как все глупо! Он воспринял ее объятия как знак утешения. Но… Все правильно. Это и был знак утешения. Она просто сваляла дурака. Он друг. Только лишь друг. Как часто Лили Эванс повторяла себе эти слова. С того самого дня, когда они вошли в ее жизнь. Да, они. Джеймс Поттер и Сириус Блэк. Хотя нет. Не так. Сириус Блэк и Джеймс Поттер. Именно в этом порядке.

Лили чуть отклонилась, заглядывая в лицо юноши. Он был разбит и потерян. Он так нуждался в поддержке и утешении. Внезапно Лили поняла, что если она сейчас его поцелует, он не устоит. Просто не сможет. Только не сейчас. Все его защитные барьеры рухнули в тот момент, когда он начал говорить. Горечь и боль вытекала, унося потоком и стены его души. Сейчас он был беззащитней младенца. И все было в ее руках. Коснуться этих губ, узнать, каково это. Но… ведь будет завтра. Завтра, когда он не простит, причем в первую очередь себя. Из-за Джеймса. Странно. Почему же снова включилось это чертово благоразумие? Почему она всегда поступает так, как нужно и никогда так, как хочется?

А может, стоит хоть раз наплевать на все…

— Не спится? — резкий голос Джеймса Поттера заставил вздрогнуть.

Лили в панике отскочила от Сириуса, стараясь предугадать, что же сейчас произойдет. Судя по взгляду Джеймса, обращенному на Сириуса, ничего хорошего. А еще терзала мысль: что бы случилось, если бы Джеймс не появился?

— Я говорю: не спится?

Опасно мягким голосом повторил юноша свой вопрос.

— Джеймс…

Лили и сама не знала, что хотела сказать. Она прекрасно понимала, как все выглядело со стороны. Более того, все было именно так, как выглядело. Внезапно звенящую тишину нарушил судорожный смешок. Лили обернулась на Сириуса. Он осторожно прислонился спиной к стене и изо всех сил старался сдержать смех.

— Я сказал что-то смешное? — все тем же тоном поинтересовался Джеймс.

— Джим, слушай, прежде чем мне голову снесешь, позволь сказать последнее слово. Знаю, что в этой ситуации фраза звучит нелепо, но это не то, о чем ты подумал.

Сириус поднял руку, словно сдаваясь. Поттер смерил друга убийственным взглядом. Не то… Не то… Видели бы они себя со стороны. Да, Джеймс знал Сириуса не первый год. Знал, что от него можно ожидать чего угодно, кроме предательства. Поэтому он… верил этим нелепым оправданиям. Да их и оправданиями сложно было назвать. Как всегда вызов. Джеймс про себя усмехнулся и выругался одновременно. Причина была проста. Да, он доверял Сириусу. Вот только… всегда ревновал Лили к нему. Он и сам не знал, почему. Он не мог сказать, что Лили проводила много времени с Сириусом. Нет. В этом уж если упрекать кого-то, то Люпина. Лили все время старалась уделять Рему повышенное внимание, чтобы он не чувствовал себя одиноким. Питеру она помогала с уроками, что тоже перетягивало часть внимания с Джеймса. А вот Сириусу и с уроками не помогала, и свободного времени у него было не то чтобы много. Да Бродяга единственный из их компании (за исключением самого Джеймса), кто не был обделен женским вниманием. То есть, по всем законам логики, он не должен ревновать к Сириусу. Но разве, когда дело касается чувств, кто-то слушает голос разума? Может, это все из-за того их первого свидания? А точнее из-за роли Сириуса в этом. Может, тогда и поселилась в его душе непонятная неуверенность? Вот только в ком? В Сириусе? Нет. Тот повел себя как истинный друг. В Лили? Но ведь она пошла на свидание с Джеймсом. Тогда… в самом себе?

И вот сейчас глядя на пылающие щеки Лили и истерично ржущего Бродягу, он почувствовал злость.

Видимо, Лили это поняла, потому что сделала шаг по направлению к нему, словно случайно становясь между друзьями.

— Джеймс, мы просто разговаривали. И все.

— Да что ты? — юноша иронично поднял бровь на ее слова. — Хватит ржать! — это уже Сириусу.

Тот в ответ зашелся в новом приступе истерики. Лили понимала, что это — нервное, Джеймс же видел в этом насмешку.

— Не заметил, что здесь настолько жарко, чтобы раздеваться, — продолжил он свою линию, поднимая с дивана футболку Сириуса и швыряя в друга.

Сириус наконец-то отсмеялся, поймал футболку и снова начал мазохистские попытки ее надеть.

— Джеймс, ты с ума сошел? — прошипела Лили. — Ему и так плохо. О чем ты думаешь вообще?

Она и сама верила в свой праведный гнев, когда шептала ему все это так, чтобы Сириус не услышал. Джеймс несколько секунд смотрел в ее глаза, а потом бросил взгляд на друга.

— Какого черта! — возмутился он.

Лили еле успела отскочить с его дороги, когда он метнулся к побелевшему юноше. Джеймс схватил Сириуса в охапку и подтолкнул к креслу.

— Придурок! — с чувством произнес он. — Вот сейчас расскажу все Рему. А еще лучше Помфри, чтобы тебя еще на несколько недель в лазарет замуровали.

Сириус отдышался и поднял взгляд на друга.

— Это кто еще из нас придурок? О чем ты вообще подумал, черт побери!

— Знаешь ли, смотрелись вы недвусмысленно.

Сириус хмыкнул. Лили, о которой забыли, тихо кашлянула.

— Ну, все выяснили? Все живы?

— Я в пледе сидел. Лили его мне наколдовала.

Сириус кивнул на плед, валяющийся у ног. Джеймс поднял его с пола и накинул на друга.

— Видишь, как я беспокоюсь о целомудрии твоей девушки.

— Ну, хватит говорить обо мне так, будто меня здесь нет! — рявкнула Лили.

Оба юноши виновато посмотрели на нее.

— А на кой черт ты футболку снимал? И, главное, как? — заинтересовался Джеймс.

— Это не он. Это — Эмили.

Оба юноши обернулись.

— Ты подглядывала?! — в один голос поразились они.

— Заняться мне больше нечем. Просто с лестницы спускалась и на вас наткнулась. Я сразу ушла.

Юноши еще какое-то время недоверчиво смотрели, потом синхронно кивнули.

— А мне вот интересно, как ты ее надел? — внесла свою лепту в выяснение вопроса дня Лили.

— Питер помог, — откликнулся Сириус.

— Зачем, даже спрашивать не буду. Ладно, я пошла спать.

Джеймс встал с корточек и, подойдя к Лили, поцеловал ее.

— Спокойной ночи, — он ласково провел ладонью по рыжим локонам.

Лили показала глазами на Сириуса, давая понять, что ему вряд ли сейчас приятно наблюдать за чьей-то идиллией.

— Спокойной ночи, — проговорила она.

Затем, не выпуская руки Джеймса, приблизилась к Сириусу, потрепала его по волосам.

— Спокойной ночи.

— Спасибо, Солнечный Человечек.

Он улыбнулся ей. Только ей.

Лили тряхнула головой, отгоняя непрошеные мысли. Джеймс проводил ее до лестницы.

— Я люблю тебя, — внезапно проговорила она, прижимаясь к его губам.

Она не лгала. Она действительно его любила. А это… Минутный порыв. Кошмар последних лет. Уже поднимаясь по лестнице, она услышала негромкий голос Джеймса:

— Почему ты зовешь ее «Солнечным Человечком»?

И тихий ответ:

— Потому что она такая и есть.

Девушка бегом взбежала по лестнице. Забравшись под полог кровати, она изо всех сил старалась отогнать прочь мысли о нем. Ненужные. Опасные. Это же нужно быть такой дурой!

Память снова и снова подсовывала сцену из гостиной. Лили сердито повернулась на бок. Тот же эффект. Она еще чуть покрутилась. Память то ли сжалилась, то ли сдалась. Через миг оказалось: не то и не это.

Конец пятого курса. Лили отбывает наказание в кабинете Флитвика. Она уже почти закончила: осталось лишь вынести ведро с водой, которой она мыла пол. По старой доброй привычке Лили продолжала делать уборку руками. Вот она наклонилась к ведру и встретилась с препятствием: смуглая рука обхватила ручку ведра и подняла его вверх. Лили выпрямилась. Сириус Блэк. Ну, конечно. Кто еще мог так бесцеремонно влезть в чужие дела?!

И потекло. Правду говорят «вначале было слово». Через полчаса, они уже над чем-то весело смеялись. Через час Джеймс набросил на ее плечи свою куртку, а через два часа он робко взял ее за руку.

Так началась новая жизнь Лили Эванс. В одночасье она превратилась в девушку одного из самых известных парней в школе. Это было необычно и интересно. Джеймс оказался очень милым и внимательным. А все его прошлые выпендривания — банальными попытками скрыть свою неловкость и стеснение в ее присутствии. Через какое-то время Лили поняла, что у нее впервые появился близкий человек. Дорогой человек, который ее понимает, и, наверное, любит. Во всяком случае, заботится. А еще у нее появились настоящие друзья. С Питером она, правда, так и не сблизилась толком. Было в нем что-то отталкивающее и настораживающее: слабость и безволие. Это пугало. А вот Рем оказался поистине находкой. Но это уже отдельная история. А еще рядом всегда был виновник всех этих перемен. Неунывающий мальчишка с задорной улыбкой. Си-ри-ус Блэк. Человек, который так и останется запретной мечтой. Вечной темой для мыслей «а что было бы, если бы…».

Лили в очередной раз повернулась на ставшей вдруг очень неудобной кровати.

* * *

Ремус Люпин сидел на первой парте в кабинете трансфигурации и болтал ногами в воздухе. У окна спиной к нему стояла Фрида Забини. Они встретились, чтобы обсудить какой-то организационный вопрос. Не слишком важный, чтобы ради него собираться в свое личное время, но… они встретились. Эти странные встречи происходили все чаще. Ремус не понимал их значения. Конечно, о чем-то догадывался, но чтобы поверить? Нет! Вот и сейчас разговор был давно окончен, а он не уходил. Потому что она тоже осталась. Последние минут десять прошли в гробовом молчании. Ремус изучал свои ботинки, Фрида — пейзаж за окном.

— Как там Сириус? — нарушила она наступившую тишину.

Они не говорили об этом с того момента, как Фрида покинула лазарет, оставив Сириуса и Ремуса в компании мадам Помфри. И вот теперь она спросила. Действительно ли она хотела узнать ответ или просто не выдержала тишины, юноша не знал, а, следовательно, замялся с ответом.

— Неважно… У него повреждений слишком много. К тому же потеря крови большая была.

— Ты забрал его из лазарета.

— Да, — слегка удивленно проговорил он.

— Не удивляйся. Сестра Люциуса учится на моем факультете. Она видела вас.

— У Малфоя есть сестра?

— Да. Премилое создание. Ее зовут Мариса.

Люпин удивленно покачал головой. Вот уж чего он не знал…

— А как у него дело с боевым духом? — свернула Фрида разговор в нейтральное русло. Видимо, ей не хотелось говорить о Люциусе.

Люпин какое-то время молчал, а потом негромко проговорил:

— Плохо. Он… переживает. И, главное, непонятно, как помочь этому. И вообще…

Он запнулся, потому что ее рука скользнула в рукав его мантии и нежно погладила запястье. Когда она успела подойти? Ремус почувствовал жуткую неловкость. Что она делает?

— Поцелуй меня, Рем, — раздался совсем рядом ее голос.

Юноша поднял потрясенный взгляд и нервно сглотнул. Что ответить в такой ситуации? Он не может. Он… Он… Но жалкие доводы разума становились все тише. Юноша робко подался вперед, отчаянно надеясь, что сделает все правильно. Смешно признаться, но это был его первый поцелуй.

Фрида не стала дожидаться окончания его моральной борьбы и осторожно коснулась его губ своими. Робкий и нежный поцелуй. Воздушный. Невесомый. В нем не было страсти, не было томления, не было… любви. И именно поэтому Ремус понял, что может его принять. Он обнял девушку и осторожно притянул к себе. Да, он не должен. Отношения — это доверие. Он не может доверять, но Фрида, казалось, понимала все сама.

Когда девушка наконец отстранилась, он поразился одухотворенности в ее взгляде. Пропала нервозность последних дней, пропала какая-то загнанность и настороженность. Фрида протянула руку и ласково коснулась его волос.

— Мальчик-загадка, — негромко проговорила она.

Его взгляд тут же стал настороженным. Девушка провела кончиками пальцев по его виску, скуле и задержалась на губах.

— В тебе есть какая-то тайна.

Он дернулся что-то сказать, как-то это опровергнуть, но Фрида накрыла его губы ладошкой.

— Ш-ш-ш. Я не расспрашиваю тебя ни о чем. Я просто хочу попросить.

Их взгляды встретились.

— Я выйду замуж за того, кого назовет мой отец. Но это все будет после школы. А пока… у меня остались несколько месяцев здесь. Я не хочу жить Люциусом. Понимаешь? Я не хочу думать о нем. Я не хочу страдать. Я хочу прожить эти месяцы. По-настоящему. Помоги мне!

Ремус почувствовал, что сердце побежало быстрее. Помочь? Но… Хотя она сама сказала, что не станет его ни о чем расспрашивать. Никаких обязательств. Словно понарошку. Счастье взаймы. Напрокат. Но… Разве так бывает? Ладошка соскользнула с его губ, и Фрида отступила на шаг, давая ему возможность все обдумать. Ремус внимательно смотрел на девушку напротив. Странная она все-таки.

— Почему именно я? — задал он резонный вопрос.

Фрида посмотрела в серо-зеленые глаза. Она долго не могла понять, что же в этом юноше было не так. Обычный подросток. Такой, как и все его ровесники. Пока несколько недель назад не стала свидетельницей одной сцены. Она в тот день шла на собрание старост и догнала шедших впереди гриффиндорцев.

Алиса Джоли, по своему обыкновению, молчала, а Ремус Люпин что-то возражал Лили Эванс, которая тоже почему-то шла рядом с ними.

— Лили, нет, — он резко обернулся к гриффиндорке и негромко произнес. — Я не хочу об этом даже слышать.

Фрида не поняла, о чем шел разговор, просто поразилась тогда твердости его голоса, а еще этот взгляд, обращенный на гриффиндорку... В нем было столько уверенности и решительности. Неизвестно чем все же закончился их разговор, но лично Фрида не стала бы спорить с ним в тот момент.

А на собрании старост сидел милый и мягкий юноша с легкой улыбкой. Но Фрида уже поняла, насколько он неоднозначный человек. Чего только стоила эта мгновенная настороженность во взгляде, когда она заговорила о тайне. В тот миг от него повеяло опасностью. А еще была в нем… мудрость, которую практически невозможно было встретить в таком юном возрасте. Значит, было что-то в его жизни. Что-то, заставившее рано повзрослеть. И придя к решению забыть Люциуса, Фрида не раздумывала над тем, кого она хочет видеть рядом с собой в эти последние месяцы ее выбора. Потом — будет решение отца, а сейчас она не хотела богатого избалованного аристократа. Она хотела быть рядом с этим мальчиком, чьи глаза так редко улыбаются. Она не станет выпытывать его тайну. В этом был бы смысл, если бы у отношений было будущее. А это все понарошку. Пусть его тайна остается с ним. Ей тоже есть, что скрывать в уголках своей души, и он тоже не станет на это посягать, в этом Фрида была уверена. И была еще одна причина. Мысль, что тот, кто знает цену одиночеству, способен по достоинству оценить это короткое единение.

Но ничего этого Фрида, конечно же, сказать не могла. Поэтому она просто пожала плечами на его вопрос и рассмеялась:

— Просто мне так захотелось.

Он тоже улыбнулся. Такой ответ был понятен и логичен. Фрида весело закружилась по комнате. Ремус спрыгнул со стола и шагнул к ней. Он знал, что его удел одиночество. Но кто сказал, что у него не может быть отсрочки в несколько месяцев. Иллюзия нормальной жизни. Судьба казнила его совсем мальчишкой, не оставив ничего взамен. Так пусть же теперь отступит. Он возьмет эти несколько месяцев у жизни взаймы. Напрокат.

Ремус ловко перехватил кружащуюся девушку и крепко обнял. Фрида уткнулась в его шею. Он не сделал попытки ее поцеловать, и она улыбнулась этому. Именно то, что ей нужно. Внимательность и понимание. То, чего никогда не было в Люциусе. Фрида обняла юношу крепко-крепко. Им обоим нужно еще многому научиться. Прежде всего, привыкнуть друг к другу в новом качестве. А на это оставалось не так много времени. Минутки неумолимо стекали с оконного стекла одна за другой. Капель. Первая вестница весны, которая не будет ждать, не будет сочувствовать. Ей нет дела до простых смертных.

* * *

Жизнь продолжала идти своим чередом, так же как и сто лет назад. В стенах старой школы по-прежнему звучали громкие голоса, смех, плач. Жизнь не замирала ни на минутку. И шумной веселой толпе было невдомек, что вечерами светловолосый юноша сидел на берегу старого озера, глядя не то на старый искореженный корень многовекового дуба, не то куда-то внутрь себя. А в музыкальной гостиной теми же вечерами появлялась юная шестнадцатилетняя девушка, заставляя старый рояль рождать неслыханные доселе мелодии и разносить их по замку в сердцах случайных слушателей. И мало кто замечал в наступивших сумерках, как молодой черный пес стрелой летел от стен замка, чтобы на какой-нибудь поляне упасть без сил от усталости и отчаяния. А еще были два человека. Две попытки обмануть судьбу, выторговав у нее иллюзию счастья.

И над всем этим Время ткало свое полотно, небрежным жестом вплетая в него линии судеб. Чьи-то нити не подходили друг другу по тону, и Время их безжалостно разделяло, дабы сохранить красивый рисунок Жизни, прочно сплетая другие нити с этой же целью. Время выделяло из них ровные, гладкие и простые, чтобы рисунок был красив и правилен, а те, что были слишком сложны и фактурны, обрывались и выбрасывались за ненадобностью. И если бы эти несколько подростков смогли увидеть пугающе-великолепный узор, первое что бросилось бы в глаза — нити их Жизней и Судеб поменяли свой цвет. Из них исчез оттенок Надежды, и эта часть рисунка приобрела цвета Покорности, Целеустремленности, Дерзости, Веры и Одиночества. А еще все эти нити оказались… разной длины.

Вот только никому не дано было этого увидеть. И в этом было счастье. Счастье в неведении.