Magis amicitiae (джен)

27.03.2012

Рольф, здравствуйте.

Пишу, чтобы нечто Вам сообщить. Я очень виновата. Перед союзом магозоологов, но в первую очередь перед Вами лично. Прощения не прошу: думаю, что Вы вполне вольны меня не прощать, и не желаю на Вас давить — даже в форме просьбы. Или я лукавлю, а в действительности думаю, что Вы не настолько компетентны, чтобы решать, достойна ли я быть прощенной, да и никто из людей не настолько... Не понимаю... Я плохо разбираюсь в себе. Письмо Вам — одна из многих (ох, способны ли Вы представить, скольких!) попыток разобраться...

Рольф, я уже не верю в морщерогих кизляков. Более того — я знаю, что их нет. Мне известен факт, опровергающий существование подобного вида. Факт научный — научнее некуда... Не стану писать о нем здесь и сейчас: в частном письме как надо не напишешь, а как не надо я и без того натворила... Но моя вина — не в неверии. Мало ли кто во что не верит — то есть верил, а теперь не верит...

Я виновата перед коллегами (особенно — относящимся к морщерогим кизлякам серьезно) тем, что данный факт известен мне давно, а я его утаивала. Это я исправлю: в ближайшее время он будет обнародован. Увы, с запозданием, но лучше поздно, чем никогда — или чем еще позже?..

Я виновата перед Вами тем, что он был мне известен до нашей с Вами предпоследней экспедиции. Я склонила Вас совершить два трудных и опасных путешествия, заранее обреченных на неуспех. Из-за меня Вы дважды рисковали жизнью и здоровьем напрасно. То, что я ездила с Вами — тоже рисковала собой, ничуть меня не извиняет. Этого, увы, не исправить: что было, то было. Повезло, что мы оба невредимы. Причем Вам повезло только за себя, а мне — и за себя, и за Вас: иначе я была бы виновна в — страшно вообразить! — горе для Вас и Ваших родных...

Вам, естественно, интересно, почему я поступала так. Попробую объяснить. Я не лгала хладнокровно. Впрочем, Вы едва ли заподозрите меня в хладнокровной лжи — простите за обидное предположение... Узнав, что морщерогих кизляков не существует, я не сумела сразу взглянуть истине в глаза и смириться. Я внушала себе, что все пока неточно и скоро обнаружится в новом свете, предстанет под новым углом... Я врала не только окружающим, но и себе. Написала бы, что почти искренне заблуждалась, да нельзя: искренность не бывает почти. До конкретного момента я заблуждалась искренне, после — уже неискренне.

Вам, естественно, интересно, зачем я поступала так. Попробую объяснить. Рольф, я боялась. Боялась и боюсь, что школьные друзья, друзья отрочества и юности, прекратят со мной дружить. (Не стану упоминать их фамилий, ограничусь именами: Гарри, Рон, Гермиона, Джинни, Невилл... А то вы, чего доброго, заподозрите, будто я хочу считаться их другом из чистого тщеславия — и ошибетесь, Рольф, жестоко ошибетесь...) Прекратят потому, что я для них буду уже не я, если заявлю, что не верю в морщерогих кизляков.

Что Вы, что Вы, я отнюдь не думаю, будто друзья меня бросят! Нет, нет, они хорошие! Попади я в беду, они, несмотря ни на что, постараются меня выручить. Они отзывчивы к каждому, кто нуждается в помощи, независимо от того, дружат ли с ним. Мы с ними вместе воевали — нашу связь ничто не разорвет окончательно... Они по-прежнему будут мне рады, но... Будет уже не то, не то!.. Они будут радоваться моим визитам, но и ощущать облегчение при моем уходе... Я была там своей — а буду чужой, посторонней... Рольф, представляете?..

Я и без того не на шутку отдалилась от друзей — или они от меня?.. Они прочно осели дома, в Англии — я вечно в экспедициях, путешествиях, разъездах... У друзей семьи, дети — я не замужем и не была. Добавьте сюда вот что. В школьные годы я была другой... Меня травили, гнали, насмехались над нелепой внешностью, дразнили Луной-Психуной, крали вещи, тыкали пальцем... Лишь друзья были готовы защищать меня от травли, боролись (стоически!) со смехом, чтобы меня не ранить (одевалась я и впрямь нелепо — воображаю, до чего им было тяжело!), обращались не по кличке, а по имени... Ну а теперь — теперь я доктор Лавгуд, мои доклады слушают на конференциях, мои статьи печатают в солидных журналах... (Рольф, не упрекайте меня в хвастовстве: Вы в курсе, для меня нехарактерно мнить себя великим человеком. Но окружающие, особенно те, кто сам не ученый, почему-то думают, будто я — персона безумно важная... Обхохотаться: Психуна — и важная!) При том, что до Вашего дедушки мне что до Солнца... Но основное тут — теперь друзья рядом со мной не чувствуют себя сильными, защищающими слабого. Не получают от меня, от моего присутствия того, что получали в Хогвартсе. Их друг — не та, кто я теперь, — доктор Лавгуд, а та, кем я была тогда, — Луна-Психуна...

Рольф, до сих пор во мне от той, кем я была тогда, оставалась вера в морщерогих кизляков — единственное, из-за чего друзьям по-прежнему требовалось ограждать меня от насмешек окружающих. Редко, реже и реже, но требовалось. Единственное, что сохраняло тень былой дружбы... Теперь вера исчезла — что дальше?.. Рольф, у меня долго — долго-предолго! — не было друзей. Я целое детство мечтала с кем-нибудь подружиться — а честнее было бы написать: мечтала, чтобы кто-нибудь подружился со мной... (Ох, способны ли Вы представить?.. Допускаю, что Вы — способны: свое детство Вы со мной не обсуждали...) Новых друзей, не школьных, у меня не завелось... А и завелись бы — что с того? Старых не заменить!

Вы же не держите на меня зла за историю с экспедициями? Что бы я ни писала выше, мы туда ездили не напрасно. Того, зачем ехали, мы, естественно, не отыскали — зато отыскали вначале Литса с крыльями мадагаскарской пустельги (опровергнув утверждение, будто Литсы — исключительно с лебедиными крыльями), а затем — нелебединокрылых Литсят! А не будь морщерогих кизляков, мы ни за что бы туда не поехали... Вы мне говорили, что Ваш дедушка любил повторять: мол, добьешься ли цели — не главное, главное — двигайся куда-нибудь, на старте не застревай... Мудро, что ж.

Перечитала написанное — ужас, настоящий ужас... Мыслимо ли — я в состоянии одолеть трудности и опасности экспедиции, но притом не в состоянии спокойно расстаться с бывшими друзьями, чьи дороги разветвились с моей?.. Я была храброй в трудностях и опасностях на грани смертельных, но подло струсила, решая обычную житейскую проблему... Неужели причина в том, что росла я на войне, где трудностей и опасностей хватало — не хватало обычной жизни?.. До того ли было, чтобы учиться жить — не закаляться, а жить?.. Да, пожалуй; те же дети моих друзей, не застигшие войны, — не то, что я, что Вы, что мы... На днях заметила: дочка Гарри и Джинни прекратила играть со своей кузиной. Поинтересовалась, почему — разве поссорились? И — представляете, Рольф? — Лили удивилась и растолковала, что никто ни с кем не ссорился, просто игра разонравилась. Просто разонравилась!..

Согласитесь, у младшего поколения есть чему поучиться! Согласны?..

Л.

fin