Преступники (гет)

Все эти перемены в крестнике беспокоили меня чрезвычайно. А главное, я не знал, к кому обратиться за советом. Пытался осторожно проконсультироваться в Мунго — у одной из моих новых сотрудниц мать работала там заведующей отделением — но в клинике к лечению подходили формально. Есть пациент — есть проблема, а нет пациента — тут уж извините. Впрочем, я их понимал. Как там когда-то выражалась Хиддинг? «Лечение по фотографии». Что может быть нелепее?

Затащить Гарри на обследование мне пока не удавалось и потому желание выяснить, что же за загадочное заболевание настигло моего крестника, превратилось у меня с некоторых пор в идею-фикс. И также совсем не удивительно, что постоянные поиски ответа в конце концов привели меня к профессору Дамблдору. В самом деле, кто еще кроме меня был столь же хорошо осведомлен о происходящем с моим крестником, как не этот вездесущий волшебник?

В это время здоровье Гарри ухудшилось настолько, что вызывало у меня не просто беспокойство, а натуральную панику. Приступы теперь стали частыми и более длительными. Зрелище это было настолько душераздирающим, что МакГонагалл настоятельно рекомендовала забрать Гарри домой. Это уже само по себе пугало. Чтобы гриффиндорская деканша освободила кого-то от занятий, да еще буквально накануне экзаменов — это было что-то из ряда вон.

В доме крестнику на какое-то время стало лучше, он приободрился под бдительным оком Критчера, который так и норовил чем-нибудь ему угодить. Я даже подшучивать над этим трогательным поклонением перестал, настолько был потрясен дружбой помешанного домовика и мальчишки, которого трудно было назвать похожим на покойных Блэков.

Именно Критчер разбудил меня как-то среди ночи. Я едва не покалечил его спросонья, когда он принялся с силой трясти меня за руку.

— Хозяин, хозяин Сириус, — огромные уши ходили ходуном, глаза почти вылезли из орбит. Он сейчас совсем не был похож на гадкого старого ворчуна, который отравлял мне жизнь хрен знает сколько времени. — Мастер Гарри… он… он…

— Да говори уже толком! — взорвался я, а Критчер сжался, будто ждал, что его сейчас ударят. На мгновение мне стало совестно. В конце концов, эльф пришел за помощью. — Что с ним? Он у себя?

— Мастер Гарри ходил во сне. Критчер думал — он простудится, ведь мастер Гарри совсем не одет. Критчер хотел принести теплую одежду, но мастер Гарри… так посмотрел на Критчера, как… Это был очень, очень страшный взгляд. Так смотрел только он, — последнее слово домовик почти прошептал.

— И что он сказал? — говорил я, торопливо одеваясь. — Что сказал Гарри?

— Мастер Гарри не говорил, — я видел, что этот рассказ трудно дается старому эльфу, он беспрерывно теребил край полотенца, в которое был завернут, глаза вращались, а плечи вздрагивали. — Это все из-за той вещи… Критчер плохой эльф, он не сделал то, что велел хозяин и вот теперь мастер Гарри… ему очень, очень плохо.

Я вообще перестал понимать, о чем речь, уяснив лишь, что с крестником опять случился приступ. Гарри я нашел на лестнице. Он лежал ничком и, казалось, не дышал. Сердце зашлось от ужаса, но в этот момент мальчик пошевелился. Затем приподнялся и со стоном сел.

— Гарри, ты… как? — я опустился рядом с ним. Взгляд крестника был расфокусирован, на лбу красовалась большая шишка: видимо, ударился о ступени, когда падал. Он поднял руку к голове и болезненно скривился, но не от прикосновения к ушибу. Я перевел взгляд на лоб и замер. Шрам, знаменитый шрам Гарри Поттера, по которому его узнавали даже незнакомые волшебники, сейчас выглядел, словно его обвели красными чернилами.

— Что произошло? Ты помнишь? — спросил я, впрочем, без особой надежды.

Он ответил не сразу.

— Я слышал крик, проснулся. А потом голос, он звал меня…

— Голос? Чей? Что он говорил?

— Ничего, — Гарри зажмурил глаза, потирая бледневший на глазах шрам, — просто звал. И я не понял, чей он, но он был… неприятный.

— И что дальше?

Он как-то затравленно посмотрел на меня.

— Я пошел на голос, очень не хотел, но шел, а потом… я увидел Критчера. И вдруг почувствовал… — он отвернулся и сказал совсем тихо, — что хочу его убить.

— Критчер виноват, мастер Гарри никогда не простит Критчера, — домовик материализовался словно из воздуха. Он бухнулся перед моим крестником на колени и вознамерился, видно, по извечной эльфийской привычке начать биться головой обо что-нибудь твердое, но Гарри его остановил.

— Не надо, Критчер, ты не виноват. Я ведь сам просил тебя об этом.

— Не маячь тут, — наверно, я сказал это слишком зло, заработав осуждающий взгляд Гарри, потом добавил уже спокойнее: — Иди, Критчер, принеси Гарри что-нибудь теплое и еще сделай чаю.

Домовик нехотя поклонился, буркнул: «Как угодно благородному Сириусу» — и шмыгнул в сторону кухни.

— О чем он? — спросил я сжавшегося в комок крестника.

— Не знаю, — соврал Гарри, но быстро сообразил, что это довольно глупо, ведь он не делал вид, что не понимает эльфа. — Критчер думает, что это из-за того медальона, который он отдал мне, но я уверен…

— Какого еще медальона? — и опять я не сдержался, говоря излишне грозно, так обычно в детстве со мной беседовал отец. Гарри совсем сник и я запоздало смягчил тон. — Гарри, ты знаешь, что этот дом полон опасных вещей. Большую часть мы с Ремом уничтожили, часть надежно заперта. Но если что-то осталось…не стоит их брать в руки, а уж тем более использовать. Это может быть очень опасно, я же тебя предупреждал.

— Предупреждал, — как эхо отозвался он, содрогаясь от холода, — но это… было нужно.

— Нужно? Кому?

— Профессору Дамблдору.

Твою же мать! Что там задумал этот человек? Клянусь, если Гарри болен из-за его задания, я ему полбороды выдеру. Черт! Самому стало неловко от глупой детской мысли. Но уж вопрос-то я задам. И вы мне ответите, профессор, не будь я Сириус Блэк!

После этого случая, я, несмотря на яростные протесты Гарри, все-таки настоял на Мунго. И вовремя. Теперь приступы следовали так часто, что мальчишеский организм не выдержал. Даже в промежутках между припадками Гарри чувствовал бессилие, мало ел, плохо спал. Теперь уже никому из целителей не пришло бы в голову поставить диагноз «здоров». Причину загадочного недуга по-прежнему определить не удавалось, целители лишь разводили руками на своих консилиумах и всё, чем могли помочь, это не дать мальчику умереть от истощения.

На второй день пребывания в клинике Гарри посетил профессор Дамблдор. Едва я завидел в коридоре высокую фигуру в знакомой вычурной мантии, бросился ему наперерез.

— Здравствуйте, профессор. Пришли навестить больного? — в голосе моем было достаточно язвительных нот и продолжить я собирался в том же духе, но промолчал. Ибо сам профессор являл собой ужасающее зрелище.

Если в той сцене с незабвенным Краучем мне казалось, что директор внезапно постарел, то теперь можно было с уверенностью сказать, что он был на пороге смерти. Лицо Дамблдора было серого цвета, будто профессора всю жизнь держали в шкафу, глаза ввалились и блестели, как у больного лихорадкой. Голос, которым приветствовал меня Дамблдор, тоже утратил звучность и стал хрипловатым, будто он долго и громко разговаривал на морозе. Взгляд мой упал на правую руку. Она была черная.

— Ты хотел что-то спросить, Сириус? — медленно сказал директор, опираясь плечом о стену.

— Да.

— Что ж, я готов ответить на твои вопросы. Только прежде переговорю с Гарри.

— Зачем? — резко спросил я. — Что за дела у вас с ним?

— Дела? — искренне, как мне показалось, удивился директор. — Я всего лишь хотел узнать о его здоровье.

— Вам не хуже меня известно, что Гарри болен. И мне хотелось бы знать: не ваши ли задания довели его до такого состояния? — это было открытое обвинение, хоть я и говорил тихо, без вызова в голосе.

Директор прерывисто вздохнул, достал из складок мантии пузырек и испросив у меня разрешения — формально, разумеется — выпил его содержимое. Кажется, ему стало легче.

— Я понимаю твое волнение и гнев, Сириус. И я отвечу на твои вопросы… чуть позже. А сейчас я должен поговорить с Гарри.

Он прошел к двери, я последовал было за ним, но Дамблдор остановил меня.

— Я не в праве возражать против твоего присутствия при нашей беседе, и все же…

— Не ожидайте, что я соглашусь добровольно, — зло бросил я, вставая у него на пути, но директор лишь слабо улыбнулся.

— В чем-то ты остался тем же гриффиндорцем, Сириус. Не волнуйся, я не буду долго утомлять Гарри беседой… именно поэтому я хотел просить тебя присутствовать, не задавая вопросов. Мальчик истощен, а мне необходимо расспросить его, иначе я не смогу понять, как ему помочь.

Он действительно пробыл у Гарри недолго, задавал вопросы, внимательно слушал и качал головой. Через полчаса Дамблдор поднялся и собирался было уйти, но его остановил голос Поттера.

— Профессор, вы ведь знаете, что со мной?

Гарри умоляюще глядел на него и я поймал себя на том, что сам смотрю на профессора точно так же. Видимо, вера во всемогущество Альбуса Дамблдора сродни умению ходить, не изживается ни возрастом, ни обстоятельствами. Я подумал, что если он вылечит Гарри, то я больше ни разу и ни в чем не посмею обвинить нашего директора.

— Пока у меня нет однозначного ответа, Гарри. Есть подозрения, но их нужно проверить. Увидимся, мальчик мой.

Он, чуть пошатываясь, вышел за дверь, я выскочил следом, словно боялся, что директор исчезнет. В коридоре было безлюдно. Дамблдор стоял, прислонившись спиной к стене и прикрыв глаза.

— Профессор, вам плохо? — это вырвалось у меня помимо воли.

— Все в порядке, Сириус. Ты хотел спросить меня о чем-то, помнишь?

Ах, да! Задание. Я постарался говорить сдержанно и деликатно и на этот раз у меня получилось. Наверно, от сочувствия.

— Что ж, тут мне нечего скрывать. Я просил Гарри принести мне одну вещь, также как и тебя ранее. Он это сделал, но его болезнь вовсе с этим не связана.

— Вы уверены?

— Уверен. Точнее, не связана в том смысле, который ты вкладываешь в это понятие. Гарри не проклят, не отравлен. Природа его недуга иная, — он опять предупредил мою попытку задать следующий очевидный вопрос и добавил: — Как ты уже слышал, я еще не вполне определился с выводами. Как только смогу это сделать, ты, Сириус, узнаешь первым.

— Это обещание? — скептически заметил я.

— Считай так, если тебе угодно. И более того, когда придет время от этого недуга избавляться, мне может… нет, мне определенно понадобится твоя помощь…

«Неужели великий Дамблдор не справится самостоятельно?»

— Один я не справлюсь, — произнес директор, как эхо моей невысказанной реплики, в который раз заставив меня вздрогнуть. Потом оторвался от стены и медленно направился в сторону выхода.

— Профессор, — нагнал я его, — скажите, та вещь, которую вы просили принести Гарри, она тоже принадлежала…

— … Тому Риддлу? Да.

— Но как она попала к Крит... к нашему домовику?

— Думаю, тебе стоит расспросить его самого.

С этими словами Дамблдор ускорил шаг и вскоре скрылся за поворотом.

* * *

Разговор с Критчером мне ровным счетом ничего не прояснил. Особенно, если учесть сколько я при этом выслушал жалоб, причитаний и оскорблений. Разумеется, мне было чему удивляться, я даже потом час сидел в комнате Регулуса и тупо пялился на расклеенные на стене фотографии. Не каждый день узнаешь, что твой брат, оказывается, не просто маленький дурак, попавший в дурную компанию, а герой. Только вот ради чего весь этот героизм был Регулусу нужен, я ей-богу не понимал. И тем более не понимал, как все это соотносится с гарриной болезнью.

На следующий день я отправился в клинику, намереваясь задать пару вопросов крестнику, но на пороге его палаты меня остановил главный целитель. По крайней мере так было написано в табличке, пришитой к его форменной больничной робе.

— Мистер Блэк, уделите мне несколько минут.

Я встревожено посмотрел на него и согласился. Целитель, крупный, коротко стриженный мужик лет пятидесяти-шестидесяти с неимоверно добродушным лицом и косолапой «медвежьей» походкой, отвел меня в сторону и начал говорить вполголоса, что де он наблюдал за приступами беспамятства, в которые то и дело впадает крестник и…

— … я вижу неутешительную тенденцию, мистер Блэк! Болезнь прогрессирует стремительно. Если так пойдет дальше, мальчик практически перестанет выходить из этого состояния. Само по себе оно не опасно. Мы провели полную диагностику во время очередного рецидива: организм, как это ни странно звучит, функционирует нормально, но…

— Вы хотите сказать, во время этих припадков Гарри остается здоров? Но ведь это…

-… парадокс? Согласен. И я пока не в силах дать этому феномену объяснение. Но дело в другом, — он в задумчивости взялся за подбородок, брови сошлись, придавая еще большее сходство с медведем, очень удрученным медведем. — Мальчик пытается… Да именно пытается — это правильное слово — сопротивляться своему состоянию, вырваться из него самостоятельно. Предполагаю, что он делает это неосознанно. Но процесс борьбы его истощает. Поэтому я хотел предложить… — он решительно повернулся ко мне, собираясь высказаться, но я его опередил:

— Рекомендуете перестать бороться?

«Медведь» испустил вздох облегчения и одобрительно закивал.

— Я могу сам объяснить ему, но мне кажется, лучше, если это сделаете вы. Гарри вам доверяет.

Слова целителя показались мне верхом абсурда. Как можно излечиться, перестав бороться с недугом? Бред. Впрочем, он профессионал.

— Но не означает ли это, что мальчик навсегда впадет в это… хм… состояние.

И опять он хмурился, переступал с ноги на ногу, но сказал при этом довольно твердо:

— К сожалению, однозначного ответа я дать не могу. Но более вероятно, что нет. Тут ведь такое дело, мистер Блэк… Внешние признаки: судороги, бред, крики — как раз и есть следствие сопротивления. Ну, как высокая температура во время простуды, — он внимательно глянул на меня, вероятно, с целью убедиться, правильно ли я его понял. Потом кивнул, видимо, удовлетворившись осмотром. — Так вы поговорите с ним?

— Боюсь, он не согласится, — «медведь» недоуменно воззрился на меня, а я невесело усмехнулся. — Вы ведь оканчивали Хогвартс?

Он слегка приподнял брови, удивляясь неожиданному вопросу, но ответил:

— Да, Хаффлпафф.

— А Гарри гриффиндорец…

«Наверно, в чем-то даже слишком гриффиндорец», — добавил я про себя.

— …Но я постараюсь.

По началу Гарри мои доводы не убедили. «Понимаешь, я не могу, Сириус, не знаю почему, но уверен, что мне нельзя сдаваться», — горячо говорил он, даже толком не дослушав. Я принялся его уговаривать так, как когда-то убеждал Сару: мягко, без принуждения. В конце я просто умолял.

— Я буду рядом, если почувствую неладное, сразу вытащу тебя.

— Вытащишь? — с сомнением, но и с надеждой тоже, спросил он. — Но… как?

— Буду кричать, петь, звать. Тебе просто нужно будет идти на мой голос. Ты же слышишь и видишь, целитель мне говорил, — я был совершенно не уверен, что это сработает, но не имел права показать своего страха и сомнения.

— Хорошо, — он слабо улыбнулся. — Буду идти на голос.

Ждать пришлось довольно долго. Даже удивительно. Прежде все гаррины припадки приходили нежданно и пугали, а теперь, когда мы оба уже смирились с ними и готовы были действовать — нездоровье будто… ну, затаилось, что ли. В который раз убедился, что ожидание кошмара, особенно неизбежного, стократ страшнее самого кошмара.

Это случилось глубокой ночью. Гарри уже привычным образом впал в оцепенение, я ждал судорог, но их не было. Неужели ему удалось? Я было начал робко радоваться, как вдруг глаза Гарри открылись, но не так, как обычно во время приступов. Они распахнулись, как глаза просыпающегося после долгого сна человека. Гарри оглядел обстановку, сел. Потом повернулся в мою сторону. В палате было довольно темно и поэтому глаза казались очень темными, почти черными. И взгляд… То ли игра теней, то ли мое воспаленное воображение сделали его каким-то чужим. Он улыбнулся, но не так, как выходило у истощенного Гарри последнее время, а широко, по-детски. И начал смеяться. Казалось бы, все было естественно, даже хорошо. Я уже подумал, что целитель прав...

Рука Гарри потянулась к тумбочке, он нащупал очки. Надел их. Потом взял в руки волшебную палочку. Повертел в руках, будто видел этот предмет впервые, не переставая при этом улыбаться.

— Гарри? — мой голос прозвучал в тишине, как воронье карканье посреди кладбища. Он вздрогнул, дернулся. Рука с палочкой задрожала, напрягаясь, словно невидимый груз тянул ее вниз, а Гарри пытался удержать навесу.

И тут мне стало страшно. Страшно от искаженного гримасой лица, которое не могло быть гарриным. Не могло!

— In the town where I was born…

Я заорал это, нещадно фальшивя.

… lived a man who sailed to sea…

Слова маггловской песни было первое, что пришло мне на ум.

…and he told us of his life…

Мне она не нравилась, более того, я не понимал, о чем она.

…in the land of submarines…

Но я продолжал кричать, уже не заботясь о последствиях.

А Гарри боролся. Я видел, как судорога то скручивала его лицо, руки и плечи, то отпускала, как он хрипел и задыхался. Все внутри у меня истекало жалостью к нему, я едва удерживался, чтобы не кинуться к Гарри, схватить, избавить от боли, вытащить за руку из этого кошмара. Сдвинуться с места мне не давала только иррациональная убежденность, что Гарри справится. Он слышит меня, слышит и… идет на мой голос, распевающий дурацкую песню.

— …yellow submarine, yellow submarine, — я уже почти охрип.

— Ты плохо поешь, Сириус, — у Гарри был такой тихий голос, что я едва расслышал слова.

— Прости меня, — в бессилии я опустился на пол возле его кровати, прислонившись к ней спиной. Потом развернулся и положил подбородок на край. Как пес.

— Никогда больше не стану в чем-то переубеждать тебя, Гарри.

Крестник посмотрел на меня как-то по-взрослому сочувственно, прикрыл глаза и откинулся на подушку.

— Я едва успел, — помолчал, а потом спросил немного озадаченно: — И почему вдруг «Yellow submarine»?

* * *

После этого случая я твердо вознамерился прижать к стене Дамблдора. Удалось мне это только через неделю. Он сам пригласил меня на разговор. Я попытался было пересказать, что произошло в ту ночь в клинике, но, оказалось, директор все уже знал. Откуда, интересно?

Тогда я задал ключевой вопрос. Дамблдор пообещал ответить…

— … но прежде, Сириус, я прошу выслушать меня очень внимательно, — сказал он своим новым голосом «умирающего феникса».

«Только недолго, профессор!» — мысленно прокомментировал я, уже не строя иллюзий, что он меня не услышал. И еще я подумал, что если это будет очередная директорская софистика, то я за себя не отвечаю. Проклятье! Я столько времени пытался достучаться до вас, уважаемый, что сейчас сдерживаюсь из последних сил!

— Все более, чем серьезно, Сириус. То, что ты сейчас услышишь, имеет непосредственное отношение к состоянию Гарри. Хотя, не скрою, мне придется начать издалека.

И вот я уже битый час сидел в кабинете директора и слушал его, теряясь в повествовании. В который раз убеждался, что такие люди как Дамблдор, как Фламель, Гриндевальд да и Волдеморт тоже, существуют в каком-то ином измерении, отличном от нашего. Как там говорила Сара: «принцессы не какают»? Грубовато, но весьма точно. Такое впечатление, что этим людям не свойственны простые человеческие слабости и заботы. Их сфера — высшие материи, которые простым смертным не доступны.

Профессор же тем временем углубился в тонкости магической практики. Бог мой! Бессмертие, могущество, дробление души… Для меня это было далеко за пределами понимания. И ведь весь ужас в том, что сейчас это касалось нас — Гарри и меня. Иначе стал бы великий Альбус Дамблдор тут так распинаться? А я то, дурак великовозрастный, думал, что уберег крестника от опасности, когда закончилась эта авантюра с лже-Грюмом.

— Простите профессор, вам, наверно, покажется, что вы зря терпели меня в Хогвартсе в течение семи лет, если я скажу, что понятия не имею обо всем этом. И уж тем более не могу связать ваш рассказ с тем, что делается с Гарри.

Дамблдор устало прикрыл глаза: видно, ему было весьма хреново. Может рука болела, или еще что?

— Видишь ли, Сириус. Игра со смертью вещь опасная. Я имею в виду не фигуру речи. То, что предпринял Волдеморт — мы ведь о нем сейчас говорили — действительно попытка переиграть Смерть в буквальном смысле этого слова. Это беспрецедентно даже для волшебника.

— Но, постойте. А Николас Фламель? Ведь всем известно…

Дамблдор поднял здоровую руку, останавливая меня.

— Это другое. Николас просто живет, но смерть его настигнет, как только он захочет этого. Это не бессмертие, а просто долгая жизнь, от которой он, кстати сказать, уже устал. То, что сделал Том Риддл, это бессмертие настоящее. Корабль, который плывет, пока существует море.

Директорские метафоры меня всегда немного раздражали. Я все-таки далек от великого. Меня интересует практическая сторона дела.

— Но вы ведь поняли, как он этого достиг и как с этим бороться?

Дамблдор помолчал, глядя в пространство невидящим взглядом. Поврежденная рука лежала на столе безвольной плетью. Взгляд мой упал на чудовищно искалеченную плоть, потом встретился с директорским. Он спокойно кивнул. «Вы умираете, профессор!» — пронесла мысль, четкая, как пятно сажи на снегу. Дорого же вы заплатили за свое открытие. Только к чему такие жертвы?

— Да, Сириус. Увы, я понял это не сразу. А потому цена за это понимание — жизни. Лили, Джеймса, других погибших в той войне. А теперь еще и Гарри.

— Не понимаю.

Профессор откинулся в кресле, тяжело вздохнул, потом достал из стола пузырек. «С твоего позволения». Выпил, поморщившись. Какое-то время стояла тишина, я уже было решился бестактно напомнить о себе, как Дамблдор опять заговорил...

И вот теперь я все понял. И ужаснулся. Чертов Риддл! Вот уж правду говорят — достанет и из гроба. Он привязал свою гаденькую душонку к этому миру прочно, как никто. Дамблдору удалось найти и обрубить эти нити… ну, образно выражаясь. Осталась только одна.

— Когда Том пытался убить Гарри, он, сам того не ведая, исполнил то пророчество, которого так боялся. Передал часть своих сил жертве.

— Мудрец перемудрил себя?

— Это верно, Сириус. Только то, что в пророчестве туманно именуется «силой», на деле является частью души, а значит…

— Гарри — крестраж? — от сказанного во рту словно появилась горечь.

Он кивнул.

Просто и коротко, будто вопрос был, сколько ему лет или как его зовут.

— Но, постойте… — все еще не в силах осознать всю кошмарность открытия, воскликнул я. — Получается, что Гарри носит в себе это… — язык не поворачивался сказать, — уже много лет. Почему до сего момента он не проявлял себя?

— Ты не внимателен, Сириус, — в голосе Дамблдора звучали профессорские нотки, словно он опять отчитывал меня за какую-то школьную шалость, — я ведь рассказывал, что давно замечал связь Гарри с Волдемортом. Его шрам…

— Но теперь это не просто боль в шраме. Гарри почти в коме.

— Это потому, что крестраж остался один.

— Один? А где же остальные? — я озадаченно смотрел директору в лицо. — Насколько я понимаю, именно один из них вы просили меня забрать из хранилища Беллы? И та вещь, которая была у Критчера…

— Крестражи уничтожены, — прервал он мои рассуждения. — Когда ты, Сириус, два года назад вмешался в жизнь Гарри, а я, поддавшись на твои уговоры, пресек попытку Тома восстать из пепла, я окончательно понял, что помогает ему оставаться в этом мире. И еще я понял, что совершил ошибку.

— Хотите сказать, надо было дать Волдеморту воскреснуть? — спросил и тут же понял, что услышу в ответ.

От простоты, с которой передо мной раскрывался чудовищный замысел нашего многомудрого директора, у меня похолодели пальцы. Сара когда-то говорила что Дамблдор «типичный политик», но она недооценила старика. Кем он себя воображает? Мессией?

— Будь Волдеморт в собственном теле, у Гарри был бы шанс. Это была бы битва двух волшебников.

— Да бросьте, — бесцеремонно оборвал я директорскую речь, — это было бы убийство. Гарри и Волдеморт, разве они противники? Особенно, если один, как вы говорите, бессмертен.

— Сириус! — вот сейчас он действительно сбросил маску, наверно, просто уже не было в ней необходимости. Голос обрел силу, я чувствовал такую угрозу, что невольно выпрямился, словно готовился к обороне. — Это не шутка! Игры со смертью чреваты последствиями, и даже великий волшебник не может предугадать их. А Том так заигрался, что практически выровнял свои шансы с Гарри,— его голос дрогнул и стал тише. — Так могло бы быть, но… теперь уже нет. Гарри придется убить.

— Что?!

— Полагаю, я выразился достаточно ясно.

Он опять устало прикрыл глаза, снова став измученным, больным стариком. Но нет, профессор! Вы уже не вызовете у меня жалости. Особенно, после того, как возложили на меня часть вины за эту гадкую авантюру. Надо же, великий Дамблдор послушал дурака Блэка, и вот теперь дурак во всем виноват!

— Профессор, — я сдерживался, несмотря на то, что хотелось кричать, поскольку понимал, что, может, это последний шанс, — но неужели нет другого выхода? Вы ведь владеете огромной магической силой, знаниями. Да и кроме вас… В старинных родах хранятся самые различные трактаты, и темномагические тоже. Уверен, у моей матушки можно что-нибудь откопать… Можно было бы их изучить…

— Друг мой, — он говорил это, не открывая глаз, — это не твои слова. Так могла бы сказать юная девушка, для которой вся жизнь это непочатый край знаний. Которая верит, что в книгах можно отыскать ответы на все вопросы, — перед моими глазами встало воодушевленное лицо гарриной подруги, слова были точно про нее, — но ты уже взрослый человек и должен понимать, что самые трудноразрешимые ситуации имеют простое решение. То, что называется «разрубить Гордиев узел». Да! Мы могли бы искать ответ, и возможно, нашли бы его… но на это просто нет времени. Решение нужно сейчас, а не тогда, когда будет уже поздно.

Было от чего впасть в отчаяние. Ну, почему некоторые истории никогда не кончаются?

— И что я должен сделать? Уговорить Гарри покончить с собой? Убить его? Простите, но я не смогу.

— Сможешь, Сириус, — опять этот простой будничный тон. От этого суть становилась еще чудовищней.

— Это наказание за своеволие?

— Разумеется, нет. Это закономерность. Ты сам выбрал свой путь, когда взял на себя ответственность за Гарри. Теперь ты должен помочь ему. Думаю, может случиться так, что он сам попросит тебя об этой… услуге.

* * *

В состоянии полнейшего смятения я покинул кабинет Дамблдора и отправился прямо в клинику, где все еще находился Гарри. Когда я пришел, он был в сознании. Теперь это случалось редко. Гарри сильно похудел и напоминал мне меня самого, когда я только бежал из Азкабана два года назад. Моему приходу он обрадовался. Мы поговорили о пустяках: об экзаменах, от которых его освободили, о новом питомце Хагрида, о том, что Гермиона теперь много времени проводит с Гарри и это ужасно злит Рона… А потом он отключился.

На этот раз я не стал уходить и, стараясь подавить ужас, наблюдал его припадок от начала и до конца. Теперь я понимал, в чем дело, но от этого понимания легче не стало. Стало тоскливо. Во истину — знание умножает печаль. Какая-то часть моей натуры, все еще больная необоснованным оптимизмом и жизнелюбием, вопила, что не может быть все так безысходно и Дамблдор со всей своей гребаной мудростью может катиться ко всем чертям. Должен быть выход! Должен. Да только где?

Весь во власти своей бешеной борьбы, я не сразу услышал, как Гарри зовет меня.

— Сириус, — голос был слабый, на лбу капли пота, но взгляд ясный, — забери меня домой. Пожалуйста.

Я тащил его по коридору клиники, отмахиваясь от строгих окриков сестер. Главного целителя, который встал у меня на пути, я покрыл таким отборным матом, что Гарри даже икнул от удивления. Целитель орал мне вслед, что этого так не оставит, но мне было уже все равно.

В доме на Гриммаулд-плейс я перенес Гарри в его любимую комнату. Он слабо улыбнулся, сказал, что очень устал и чтобы я тоже шел спать. Мол, завтра много дел. Я покорно развернулся и вышел. Засыпать я попросту боялся, хотя организм пытался отвоевать свое, все время давя на отяжелевшие веки. Наверно, все-таки несколько раз отключался. По крайней мере в последний раз, когда я не выдержал и прикрыл глаза — на одну секунду, как мне показалось — было еще темно, а открыл уже от солнечного луча, пробивавшегося сквозь неплотно закрытые шторы.

Испугавшись, что мог пропустить зов Гарри, я осторожно заглянул к нему в комнату. Он спал так тихо, что в одно короткое мгновение мне почудилось, что он не дышит. Но я тут же обругал себя, прошел на цыпочках к двери и уже отворил ее…

— Сириус, — Гарри повернулся ко мне и говорил ясным голосом, — мне нужно попросить тебя кое о чем.

Тон его был таким повседневным, что мне пришло в голову, что это какая-то обычная просьба: лекарство или книга, или, скажем, письмо написать. Поэтому я успокоился и, подойдя к постели, спросил, что ему нужно.

— Убей меня.

— Топором? Или сковородой? — неуклюже пошутил я.

— Думаю, «Авада Кедавра» будет достаточно, — он спокойно улыбнулся. И я со всей режущей глаза ясностью осознал, что он не шутит. Разумеется, Гарри ожидал моих возражений, поэтому, стараясь пресечь их в корне, быстро заговорил:

— Сейчас я еще могу бороться. Но так будет недолго, я чувствую. Он все сильнее и сильнее. А я не хочу, чтобы он убил меня изнутри, а потом принялся за всех остальных.

— Гарри, я… не могу.

— Сможешь, — твердо произнес он, напоминая мне почти такую же интонацию из уст Дамблдора. Но это был не Дамблдор, а Гарри. Мой Гарри. И ему было жаль меня. То есть, я так думал.

— Сириус, помнишь, ты когда-то просил поверить тебе. Я поверил. А теперь я прошу тебя о том же.

Это было сто лет назад на пустынной вечерней улице Литтл-Уингинга. Мы оба помнили тот день. Я кивнул и Гарри сжал мою руку по-мужски крепко, как скрепляют дружеский договор.

— Все будет хорошо, — произнес он с фальшивой бодростью в голосе и вдруг испугано засуетился. — Палочка у тебя с собой?

Я вытащил ее, показал. Гарри удовлетворено кивнул.

— Тогда точно всё.

Меня вдруг затрясло: я не готов к этому. Не сейчас. Мне надо подумать. Осмыслить. Примирить две половины своего существа, которые, будто две глухие старухи, кричали друг на друга и не слышали себя. Но проклятый Дамблдор прав. Опять прав. Времени у меня не было.

— Но как… когда?

— Ты поймешь, — эти слова крестник сказал тихо, словно через силу, и закрыл глаза.

Какое-то время он лежал неподвижно, я даже начал успокаивать себя, что, мол, нафантазировал бог весть что, а на самом деле Гарри просто уснул. И времени еще достаточно… Но тут глаза раскрылись, он повернул голову и посмотрел на меня. И я понял: то был уже не Гарри.

Этот человек был также бледен, у него были зеленые глаза, но я был бы не я, если бы не почувствовал, что от моего крестника осталась только внешность. Внутри он был… не знаю, чем. Монстром? Да, наверно, так. И это было омерзительно. Я, кажется, начинал понимать, о чем говорил профессор. Гарри уже мертв. А убить я должен вот этого… Пусть он смотрит на меня глазами моего крестника и улыбается его улыбкой, рука у меня не дрогнет!

Существо присело, легко оттолкнувшись руками от постели.

— Сириус, рад тебя видеть, — голос был гаррин, но вот интонации…— спасибо, что выполнил мою просьбу. Дома лучше! — он потянулся, снял очки и протер их.

Я в оцепенении смотрел на него. Потом, словно очнувшись, поднял палочку.

— Ах, вот оно что! — на миг лицо исказила жуткая гримаса, но это вполне могло быть плодом моего воображения, потому что на меня опять смотрел мой Гарри.

— Сириус, — его голос был слабый, он опять откинулся на подушки, — я на минуту отключился. Что-то произошло? Ты так странно смотришь и… твоя палочка. Зачем это? Ты ведь знаешь, что целители все перепробовали. У тебя не получится.

Нет! Дружок, ты меня не проведешь. Не знаю, как Гарри это удалось, но мерзкая тварь не догадывается, что он задумал. Только бы не выдать себя. Не думай, не думай, Сириус! Я повторяю про себя какую-то дребедень: стихи, ругательства, любимые фразы из анекдотов… Только не выдать, выдать…

— Да что с тобой?! — сквозь фальшивую усталость в голосе пробивалось злое нетерпение.

Теперь я был готов.

И я сделал это.

Первый раз в жизни.

Меня вырвало прямо в коридоре, куда я выскочил, едва успев увидеть зеленый луч, летевший с моей палочки. Я даже этому не удивился. Мне не было страшно от содеянного, простая «химическая реакция». Хиддинг это мне объясняла, я помню: адреналин или какая-то там еще гадость, отравление… и вот результат.

Сама-то она вон как боялась аппарации! Что ж, неудивительно. Если каждый раз тебе хочется выплюнуть наружу внутренности со всем их содержимым.

Господи, девочка, как мне тебя не хватает. Кто бы сейчас наорал на меня, или наоборот тихо и логично промыл мне мозги.

Я спустился вниз и вышел из дома. На улице было тепло и сухо: самое милое дело сейчас сидеть на скамейке и ждать.

Авроры прибыли через полчаса: не очень-то они торопились. Их главного я не знал, вероятно, он был из новых. Крепкий такой мужик, черный, как эбеновое дерево, и с золотой серьгой в ухе. Лицо аврора было спокойно, он словно и вправду не ждал сопротивления. Чернокожий мóлодец быстро оглядел меня с головы до ног, спокойно попросил отдать палочку. Проверил ее. Я мысленно похвалил его: вот умница парень, все по протоколу, не подкопаешься. Сейчас не война, адвокаты-крючкотворы к любой мелочи могут прицепиться. Развалят еще верное дельце. Хотя какие у меня, к чертовой матери, адвокаты? И вообще, о чем я думаю?

Мне вдруг ужасно захотелось убежать. Так знаете, прямо с места дать деру, смыться, улизнуть… Но я не мог сдвинуться с места. И опять пришла на ум Сара. Вернее не столько она, сколько тот связанный с моей подругой эпизод, когда мы — кажется, сто лет назад — удирали из Лондона на краденой машине. «Вот бы вернуться в это время», — подумал я. Глупые детские приемчики — вспоминать приятное. И надо же, действует.

Я встал, протянул руку одному из авроров. Через несколько секунд мы были уже в штаб квартире. Там чернокожий мужик привел меня в комнату с гладкими серыми стенами и зарешеченным окном, оставив одного. Я опустился на скамью, глядя в пол невидящим взглядом и с отрешенным удивлением отмечал, что не чувствую себя раздавленным или отчаявшимся. Потом, поразмыслив, нашел этому правдоподобное, как мне казалось, объяснение. Все произошло слишком быстро и мой разум просто отказывался поверить, что Гарри больше нет и что именно я убил его. Это больше походило на дурной сон, от которого вот-вот предстояло очнуться.

О том, что меня ждет, я догадывался. Допрос. Суд. Поцелуй дементора. В Азкабан меня Фадж отправить не разрешит. Плохие воспоминания, знаете ли. Еще сбежит этот псих Блэк, лови его потом.

Я начал смеяться. На этот звук сбежалась охрана, позвали чернокожего. «Мистер Бруствер», — так кажется его назвал какой-то худощавый юнец. А я продолжал заходиться хохотом, не в силах остановить его. Икал, утирал слезы. Кое-кто из молодежи удивлялся и крутил пальцем у виска, многозначительно переглядываясь. Э-э-э ребята, пора бы уже привыкнуть. Но ничего, старики научат, как сириусов-блэков арестовывать.

Наконец, смех унялся. Я бессильно прислонился к стене, прикрыв на секунду глаза. А когда открыл, увидел стоящего передо мной «мистера Бруствера». Чернокожий невозмутимо озирал меня с высоты своего роста. Потом спросил звучным басом, не желаю ли я чего-нибудь. Я не засмеялся только потому, что уже не мог — болели мышцы живота. «Вот они, новые порядки. С убийцей, прям как с принцем церемонятся, — думалось мне. — А что? Очень даже демократично». Я попытался сделать серьезное лицо и ответил, мол, пить хочу, если он будет столь любезен. Пить… и еще жить. Бруствер позволил себе тень улыбки, наколдовал воды небрежным взмахом палочки… Об остальном, сказал, подумает позже.

А после начался дурдом. Министр Фадж в своей неизменной полосатой мантии — десяток у него их что ли — явился в штаб-квартиру авроров в каком-то вздрюченном виде. Он ворвался в комнату в сопровождении что-то тихо говорившего ему чернокожего молодца, привычно скривился при виде меня, словно созерцал новорожденного слизняка.

— Прошу проследовать за мной, мистер Блэк, — выплюнул он тоном злобного лавочника, чем вызвал недоуменный взгляд Бруствера. На мой вопрос «куда?», министр только фыркнул.

В больничном коридоре, куда меня, брезгливо прикасаясь, перенес Фадж, я встретил Уизли и Гермиону. Рыжие волосы Рональда торчали вверх, оттого что он их постоянно теребил. Гермиона же была так небрежно одета, что если бы она не была девочкой шестнадцати лет, я бы, грешным делом, подумал, что она с кем-то только что кувыркалась в постели. Дети набросились на меня с вопросами, но Фадж на ходу отмахнулся от них и буквально силой втащил меня в палату.

Лежащего на койке человека заслоняла от меня внушительная фигура старшего целителя. Того самого, похожего на добродушного медведя. Это его я накануне поливал площадной бранью. Устыдиться своего поведения я не успел, потому что министр метнул на меня еще один злобный взгляд и толкнул к койке, отпихнув при этом целителя.

— Вот он, — бросил Фадж, обращаясь к лежащему человеку, — теперь вы довольны, Поттер?

— Вполне, сэр, — долетел до меня голос, в котором чувствовался едва сдерживаемый смех.

Я замер.

Страшный сон заканчивался и я вот-вот проснусь.

— Гарри?

Наверно, у меня был неприлично глупый вид, потому что он широко улыбнулся, а потом, близоруко прищурившись, нашел на столике рядом с койкой пузырек и одним махом выпил его.

— Видите, — сказал он целителю, — я держу слово.

И захохотал.

Размышлять о том, как все это произошло, не хотелось вовсе. Это потом. И не я… В смысле, думать буду не я. На это есть Дамблдор, Фадж, Визенгамот… старина Снейп, в конце концов. Что этому хмырю еще делать в его подземелье? Пусть наморщит мозг, ему не привыкать.

Гарри рассказал, что отказывался пить лекарство, пока меня не приведут пред его героические очи. Смешно и по-детски: спать не лягу, пока мама не придет! И ведь подействовало, черт возьми! Министр не посмел отказать Чудо-Мальчику и лично отправился вызволять «треклятого Блэка» из лап авроров.

Мы с крестником обнялись, по молчаливому согласию решив разговоры оставить на «потом». Вскоре я вышел и был почти сбит с ног бросившимися ко мне детьми. «Истомились уже, бедняги», — думал я, почти не слыша их вопросов. Потом дал им отмашку и глядел, как Рон и Гермиона, шумно толкаясь, кинулись к гарриной койке.

В коридоре меня поджидал целитель.

— Кхм, мистер Блэк, Гарри нужно около суток на реабилитацию. Потом можете забрать его. Вполне официально, — последние слова он выделил особо.

Я смутился. Сейчас, когда все уже позади, было немного неловко за представление, устроенное накануне. Этот медведеобразный волшебник, что ни говори, вызывал у меня симпатию.

— Прошу простить.

— Пустое, — махнул он рукой, — мы тут порой такое слышим… Вы, мистер Блэк, даже не в первой десятке. Хотя кое-какие обороты меня удивили.

— Один янки просветил, — ответил я. «Добродушный медведь» только вежливо покашлял, а потом, помявшись, заговорил деловым тоном:

— Еще одно, мистер Блэк. Вы же понимаете… такой уникальный случай. Два смертных проклятья и все, как с гуся вода. Очень интересно.

— Хотите, чтоб я вам мальчика для опытов оставил? — эту мою улыбку Сара когда-то назвала «собачьей».

— Мерлин с вами! — всплеснул руками целитель. — Просто несколько вопросов, возможно, некоторые анализы…

— Если только Гарри сам согласится.

Он возликовал. Чуть в пляс не пустился, ей-богу. А я с некоторым злорадством подумал: мол, зря радуетесь, милейший. Вы еще не знаете моего крестника. Я упрямец, а он упрямец в квадрате.

— О! Прекрасно. Вы просто не представляете, какое благо для целительской науки! Подумать только, еще вчера он умирал, а сегодня…

Я не слушал. Да уж, на похоронах погулять не удастся. И экзамены Гарри Поттеру, Мальчику-Который-Снова-Выжил, небось теперь придется сдавать… Пойду, скажу об этом Гарри. Интересно, обрадуется или огорчится? Я подумал, что скорее второе. Черт! Я тоже всегда ненавидел экзамены.