Мертвец (гет)

Предупреждение!

Уважаемые читатели, прежде чем Вы начнете это читать, будте готовы к нескончаемым флаффным рекам розовых соплей! Ибо Стич переплюнул сам себя и разашелся не нашутку. Ей-ей, Хаста в шоке =)

Ну и как всегда не бечено, хотя у меня вроде как появился доброволец, вычитывающий текст =) За что я ему очень благодарна, хоть и заставляю ждать...

POV Гермионы

Я сидела и читала книгу в нашей с Джорджем спальне, когда снизу из прихожей раздалось радостное:

— Грейнджер!

Если он думал, что я моментально откликнусь — он глубоко заблуждался. О том, что все им в Министерстве удалось, замечательно говорил его голос, а я была слишком обижена на него, чтобы так быстро спустить Джорджу с рук его выходку...

— Гре-е-ейндже-е-ер!

Нет, ну каков нахал? Сначала абсолютно безобоснуйно он сообщил, что на защиту проекта пойдут только мужчины. На логичный вопрос: с чего бы? Мой ненаглядный лаконично ответил: с того.

И все!

Я кажется уже упоминала, что переупрямить Джорджа дело из разряда «миссия невыполнима». Лично мне это удалось лишь один раз, когда он был в состоянии не способном сопротивляться... Сейчас же с него сталось бы запереть меня дома магией — доктор Плант обещал разрешить мне пользоваться палочкой только после полного обследования, назначенного на вторник следующей недели...

Итак, мы всем женским составом остались дома, пока наши мужчины отстаивали Адаптационный Центр перед Кингсли сотоварищи.

И если Луна отнеслась ко всему философски, то Кетти, немного подумав, согласилась с парнями, мотивируя тем, что «чем меньше народа, тем легче восприятие»:

— К тому же, Герм, — добавила она, — комиссия состоит из мужчин и шанс быть услышанными в таком составе у наших ребят несоизмеримо больше.

— Что за дискриминация по половому признаку? — возмутилась я, подруга лишь отмахнулась.

Смысла сорится с Кетти я не видела, но и обсуждать эту тему спокойно не могла, боясь, что все же выйду из себя и наговорю лишнего. Во мне все бушевало. Я отказывалась понимать мотивы Джорджа, хоть и надо признать — аргументы Кетти мне показались убедительными. Но согласится?

Ни-ког-да!

По этому, чтобы не нагнетать атмосферу я покинула гостеприимный дом Уизли и отправилась в наш с Джорджем коттедж, где и засела за чтение книги в попытках отключиться от злившей меня ситуации...

— ГРЕЙНДЖЕР!!!

В окнах зазвенели стекла. Этот кретин сонорус применил? Кажется, у меня кончилось терпение!

Я резко поднялась с кресла и нарочито топая, спустилась в гостиную, где была моментально сграбастана цепкими руками Джорджа и закружена по комнате под нечленораздельные вопли счастливого бабуина.

— Поставь мене на место, Джордж Уизли! — возмутилась я.

Куда там...

Джордж вытворял со мной что-то почти непристойное! Он меня и подкидывал, и почти ронял, и вообще видимо танцевал со мной рок-н-рол.

Не сказать, что мне это совершенно не нравилось, но и удовольствие ниже среднего... Такое ощущение, что мой ненаглядный просто вытряхивал из меня раздражение в самом прямом смысле.

В конце концов, я смогла полузадушено выдавить из себя вполне мирное:

— Я так понимаю, все прошло более чем успешно?

Джордж будто только этого и ждал, моментально поставив меня на ковер гостиной и, совершенно счастливо глядя на меня, ответил:

— О, да! Кинг даже поставил наш центр на Министерское финансирование, наравне с Хогвартсом.

— То есть мы будем являться придатком Школы? — формулировка мне не понравилась, но это не так уж и плохо.

— Да нет же, Герм! Мы будем на одной ступени. Спору нет, нам придется тесно контактировать, но подчиняемся мы только себе. Понимаешь? Министерство (слава Кингсли) дало нам такие же права, как и Хогвартсу! То есть мы можем принимать решения, в не зависимости от политики! Со всеми вытекающими! Кинг даже дал добро и выделил людей на окружение поместья всеми необходимыми защитными заклинаниями, вплоть до родовых! Я с трудом представляю себе результат, но по его замыслу наш Центр не многим уступит Школе по неприступности в случае чего! — и не давая мне вставить слово, продолжил, — И финансирование, Герм! Я даже на третью часть не рассчитывал! Теперь даже если мы не найдем спонсоров (а мы их обязательно найдем) мы не будем так уж сильно нуждаться в деньгах.

— Но это же невероятно! — выдыхаю я.

— И я с тобой полностью согласен, — радостно улыбается он.

А потом все неуловимо меняется...

И куда-то исчезает гипертрофированная радость Джорджа. И его глаза из весело прищуренных становятся очень серьезными. Очень-очень серьезными, настолько, что от их выражения становится тесно в груди...

И ничего больше не остается, кроме этих глаз и этого лица.

Сколько мы так стояли? Кто знает... Время вовсе не остановило свой бег, нет. Просто не стало самого понятия «время», как и понятий вообще.

Только серьезные голубые глаза. Только плотно сжатые губы...

И я жадно вглядывалась в знакомое, казалось бы, до мельчайшей поры лицо, замечая то, чему не придавала значения раньше. Веселые лучики морщинок от уголков глаз, свидетельствующие о том, что когда-то этот человек постоянно улыбался. Горькая складка у губ, говорящая о том, как много он потерял. Крошечная, едва приметная оспинка на переносице и россыпь веснушек на чуть порозовевших щеках. Тонкий шрам, паутинкой спускающийся от левой брови через висок к изуродованному уху, лишенному мочки — все что удалось восстановить после режущего в исполнении Снейпа... И выбившаяся из косицы прядь, ярким рыжим росчерком наискось пересекающая такое любимое лицо...

Я так увлеклась изучением, что пропустила момент, когда Джордж наклонился и поцеловал меня. Этот поцелуй застал меня врасплох, не то чтобы я не хотела — не ожидала. Слишком привыкла к нашему существованию, напрочь лишенному какого бы то ни было влечения...

Джордж целовал меня совсем не так, как его брат — мокро и неумело. И не так как Макс — осторожно и нежно...

Джордж целовал, как своё. Как то, что может принадлежать только ему, и никому другому. И его руки старательно изучали мои плечи и спину, словно он не обнимал меня вовсе, а знакомился с моим телом. Длинные пальцы то едва касались, то сильно почти до боли сжимали кожу под тонкой тканью легкой рубашки. И сквозь эту ткань я отчетливо чувствовала любое, даже самое неуловимое его касание...

И когда я, наконец, отмерла и, осмелившись поверить в происходящее, подняла руку, осторожно дотронувшись подушечками пальцев его шеи, Джордж резко выдыхает мне в губы, чуть прикусывая их, и у меня на несколько мгновений кружится голова. Только открыв глаза, я понимаю, что он просто аппарировал в нашу спальню, не утруждаясь транспортировкой моего ослабевшего тела по лестнице.

А потом все сливается в сплошную ласку: его руки, бережно снимающие с меня рубашку, мои пальцы, отрешенно поглаживающие тонкие рубцы сеточкой покрывающие его плечи, хотя я ни за что не смогла бы вспомнить тот момент, когда Джордж остался без футболки...

И когда его рука осторожно накрывает мою обнажившуюся грудь, я поднимаю голову и встречаюсь с его взглядом. Мерлин, как он серьезен! Кажется, за все время нашего знакомства я никогда не видела эти голубые глаза такими серьезными. И в них нет предвкушения, как в глазах Рона. Нет восхищения, которым меня так пугал Макс... Но есть что-то другое. Что-то, что заставляет бешено колотится сердце и рефлекторно задерживать дыхание. От чего становится жарко и счастливо... Что-то откровенное, честное. Обостряющее все чувства... До дрожи. До подгибающихся ног...

И его руки, не дающие упасть, с силой прижимающие к горячей груди...

И его губы, обжигающие кожу...

И в какой-то момент исчезают мысли. Совсем. И кажется навсегда...

Есть только он со своими сумасшедше-серьезными глазами...

А когда все заканчивается, становится больно. И глаза начинают жечь слезы, непонятные даже мне самой. К и без того разгоряченным щекам приливает кровь от смущения, хоть и кажется, что такое не возможно. И возникает желание подняться и уйти, спрятаться, скрыться...

Иррациональное желание, не нормальное, не объяснимое. Ведь всего несколько минут назад, я была так счастлива...

Я даже делаю попытку встать, но меня останавливают настойчивые руки. И чуткие пальцы, кажется, прожигают кожу насквозь. И от ощущения его губ, целующих мои волосы, по спине бегут мурашки и это странно успокаивает. И от хриплого голоса выдыхающего куда-то в мою макушку: «Я так люблю тебя...» становится так больно, что я все же не могу сдержать слез и, вцепившись в его плечи, уткнувшись носом в его подмышку реву навзрыд, потому что просто не могу справиться с разрывающим на куски счастьем...

* * *

POV Рона

Камин зафыркал в половину второго дня. Вообще-то мы договаривались на два, но видимо кому-то не терпелось. Мы с Кетти как раз были на кухне, поэтому, возложив на меня почетную обязанность приготовления горячих напитков, жена выскользнула в гостиную.

— Ай! Герм! — раздался громкий голос любимой, — немедленно прекращай так лучезарно улыбаться, ты затмеваешь солнце! И потом это для глаз окружающих вредно, так и ослепнуть не долго!

— О, прости, — смущенно ответила подруга.

— Да брось, — моментально пошла на попятный моя жена, — просто непривычно видеть тебя такой сияющей. Ну и завидно немного, чего греха таить.

Гермиона что-то ответила, я не расслышал, да я и не старался, сочтя, что сам все узнаю рано или поздно.

— А где Джордж? — спросил я, когда девушки вошли на кухню.

— Он собрался в Нору, Рон.

— Подожди, но ведь мы договаривались сегодня обсудить вчерашний успех?

— Как видно он передумал, — пожала плечами Грейнджер, — и если честно, то мне кажется будет совсем неплохо, если ты тоже отправишься к родителям. Так... На всякий случай...

— А как же... — не уверено начал я, подразумевая запланированное на два часа собрание нашего небольшого коллектива.

— Рон, я думаю, что Гарри и Невилл прекрасно справятся и без тебя, — улыбнулась Кетти, — а вот в Норе ты можешь понадобиться, Гермиона права.

— На самом деле, я не думаю, что случится что-то экстраординарное, но лучше подстраховаться...

— А чего это он так неожиданно решил?

— Ох, Рон, я не знаю, Джордж мне самой сообщил вот только что. С другой стороны, сам понимаешь, давно пора было это сделать, слава Мерлину, он наконец решился.

— Да уж, — согласился я, — мама уже обижаться начала... Причем на меня, как это ни странно.

Одним словом через несколько минут я уже стоял в гостиной Норы и вслушивался в знакомые с детства звуки: тиканье часов на каминной полке, скрип старой ивы, растущей под окном. Странно, дом пришлось восстанавливать почти из руин, а эта ива даже не пострадала... Мама как-то сказала, когда я ещё был маленьким, что эта ива страж семьи, что пока она стоит возле дома, ничего непоправимо страшного случится с нами не может. И я верил в это. Пока не умер Фред...

А вот сейчас я вдруг понял, что мама права. И, несмотря на то, что все мы потеряли Фреда, наша семья продолжает жить и брат живет вместе с нами, вместе с этим деревом. Я сглотнул, потому что мне почудился смех близнецов в шелесте листьев...

Мама была на кухне, судя по доносящимся оттуда звукам. В кухню я и отправился, чтобы стать свидетелем самой трогательной сцены, когда-либо виденной мной...

Джордж, оказывается, уже был в Норе, но присутствие своё не обозначал, молча наблюдая за нашей матерью, суетящейся у плиты. Он стоял, прислонившись к старому буфету в паре шагов от входа, и я мог видеть не только его лицо, но и маму, что-то тихо напевающую себе под нос. И лицо у Джорджа было такое... Я вдруг особенно ясно понял, что он очень любит мать. Я даже и думать не мог, что он любит её настолько сильно. И теперь все его отговорки от посещения Норы раньше приобрели совсем иной смысл. Да Джордж не был готов, но не готов не к тому, как его примут, а к тому, что он увидит...

— Ты совсем седая, мам, — тихо произносит он, а из матеренных рук выскальзывает сотейник и с веселым звоном прыгает по полу, пока она оборачивается на голос и неверяще смотрит на сына, совсем не замечая меня.

Она стоит и молчит, и я вижу, как дрожат её губы, которые она упорно поджимает, и я вижу, как влажнеют её глаза, как судорожно переплетаются узловатые пальцы, обтянутые пергаментно тонкой бледной кожей. Мать так постарела за эти почти семь лет... А я только сейчас это понял...

И Джордж тоже молчит. Стоит, втянув голову в плечи, как когда-то они стояли с Фредом, получая очередной разнос от родителей, вот только тогда в его глазах, как и в глазах Фреда не было и намека на вину. Лишь удовлетворение от получившейся шутки и предвкушение следующей. А сейчас...

— Прости, мам, — так же тихо произносит он и в этой короткой искренней фразе так много всего. Мама даже не подозревает, что брат просит прощения не только и не столько за то, что так долго не приходил. Мама естественно не знает, что шесть с лишним лет назад Джордж почти совершил самоубийство. И видимо только сейчас действительно осознал, что тогда натворил. Что тогда сделал...

Не с собой. Со своей семьёй и так пережившей невосполнимую потерю, ведь они с Фредом были так важены для всех нас...

— Ма, у тебя там убегает что-то, — разряжаю обстановку я, всерьез опасаясь за слабое сердце нашей матери.

Она переводит на меня совершенно не понимающий взгляд, и некоторое время смотрит, пытаясь понять, о чем я, а потом со стороны плиты особенно отчетливо раздается шипение и мама вздрагивает. И отмирает. И ворчит:

— Вот вечно из-за вас у меня что-то убегает...

А потом мы пьём горький травяной отвар, который когда-то так люто ненавидели. И я ловлю себя на мысли, что это очень вкусно, именно вот так: без меда, которым мама старалась замаскировать горечь. Знакомый вкус, кажется таким дорогим... Пряный запах, который в необратимо далеком детстве вызывал лишь брезгливую гримасу, теперь кажется самым чудесным запахом в мире, потому что можно, чуть прикрыв глаза, смотреть на поднимающийся над кружкой парок и кажется, что вот-вот...

Вот-вот вбежит Джинни и плюхнется на стул возле меня, спешно заплетая косу, и громко скажет: «Доброе утро!»...

Вот-вот влетит в окно Гермес, принеся Перси очередное послание от Пенелопы Кристалл и мама строго скажет, намеревающемуся вскочить и умчаться в свою комнату брату: «Даже не думай! Сначала завтрак!»...

Вот-вот в кухню с хохотом ввалятся близнецы и закружат смущенного Перси: «Наш Перси влюбился! Нащ Перси влюбился!»...

И мы будем пить этот отвратительный отвар, которым не известно зачем пичкает нас мама, утверждая, что он полезен... Ну ведь это же бред! Как может быть полезна подобная гадость?

И будет недовольная мордашка сестры. И будут гримасы близнецов и их фокусы, целью которых было вылить содержимое кружек в цветочную кадку так, чтобы этого не заметила мама. Правда, почему-то, она всегда замечала...

И будут мои попытки превратить этот отвар ну хотя бы в тыквенный сок, который я тоже не особенно любил, но который хотя бы можно было пить. И окрик мамы: «Так, хватит паясничать!» И упрек отца: «Молли, они всего лишь дети...» И смех близнецов: «О! Ты просто не знаешь, на что мы способны!»

Мерлин мой, как было счастливо!..

— Как это вкусно, оказывается, — негромко озвучивает мои мысли Джордж.

— Надо же! — ворчит мама, — а когда-то носы воротили! Сколько галлонов было вылито тобой и Фредом в несчастный фикус? Я ему по два раза в неделю землю меняла, чтобы корни не загнили!

— Глупыми были, мам, — тоже тихо говорю я.

— Вы были просто детьми, Рон, — грустно улыбается она, — но на вас было совершенно невозможно сердится!

— Правда? — хитро спрашивает Джордж, — то-то ты срывала голос так часто!

— О, да! Джордж, ты помнишь ту вопилку? Ну, когда мы с Гарри украли папин Форд?

— Такое забудешь! — тут же откликается брат, — Весь Большой Зал слышал!

— Это был очень безответственный поступок, Рон! Вы могли погибнуть! — повышает голос мама, а мы с Джорджем не можем сдержать улыбки, потому что интонации все те же, что и в том гневном вопиллере, заставившим меня краснеть в начале второго курса.

— Так славно, что некоторые вещи не меняются и мама до сих пор так остро реагирует на тот случай, — неслышно появившаяся Джинн, подходит к маме и обнимает её со спины.

— Ты то, что тут делаешь? — изумляюсь я.

Сестра подмигивает и сообщает:

— Собрание решили перенести на день, когда все замешанные в вашей затее смогут его посетить. Мы посчитали, что так будет лучше, Гарри сейчас с детьми, а Герм и Кетти отправились к Лонгботомам, Невилл им что-то показать хотел.

— Что за затея? — настороженно интересуется мама.

— О, мамочка! — восклицает Джинн, — это будет покруче магазина близнецов!

— О, нет! — ма строго глядит на Джорджа, — а ну-ка выкладывайте!

И мы, перебивая друг друга, рассказываем о Центре. О том, что Шекболт и его помощники вчера утвердили наш проект, и мама очень внимательно слушает, иногда качая головой и гневно вдыхая, когда речь заходит о совсем уж вопиющих случаях.

— А я уж думала, что Дурсли — единственные в своем роде, — недовольно поджимает губы она.

— Дело не в этом, мам, — серьезно произносит Джордж, — дело в банальном страхе, как правило. Есть, конечно, моральные уроды, вроде того же Уоренса, зарабатывающего на даре дочери. Но в основном это просто страх.

Я киваю, соглашаясь с братом, а Джинн просит:

— Расскажи о Робине, сыновья мне все уши о нем прожужжали.

— Хороший мальчишка, — тепло улыбается Джордж, — добрый и любознательный, чем-то Гермиону напоминает. И, знаете, мне отчего-то кажется, что его отец сына все же любит, просто...

— Просто что, Джордж? — недовольно говорю я, — просто считает его исчадием ада?

— Просто боится, Рон.

— Собственного сына?

— Собственного сына. Родители Гермионы её тоже боятся. Боятся нашего мира, они просто не понимают нас — и это нормально, в общем-то, хоть и грустно. Я думаю, что если ему объяснить все — он не только поймет, но и гордиться сыном будет. Ведь не просто так он до сих пор ходит к жене...

— Ваш Центр — очень нужная вещь, Джордж, — тихо произносит мама, — жаль только мы с отцом уже слишком стары, чтобы помочь.

— Что значит, стары? — возмущается Джинн, — это значит, мне теперь рождественскую индейку готовить?

— Ну уж нет! — твердо отвечает ма, — пока я жива, индейку в этом доме готовлю я! Ишь, чего захотела...

А сестра заливисто смеется:

— Возможно, я тебя утешу, но мне вот тоже поучаствовать пока не светит — собственные дети не дадут. Хотя какой соблазн, — мечтательно говорит она, — сбагрить Фреда и Джорджа на дядьев.

— Ага, сейчас! — возмущено повышаю голос я, — ещё твоих чертенят не хватало.

— Да какие там чертенята, Ронни, — хихикает Джордж, — до нас им ещё расти и расти...

— Я запрещу им общаться с тобой, — угрожает Джинн, — ты их плохому научишь.

— Брось, сестренка, когда мы с Фредом переходили границы?

— Всегда! — хором отвечаем мы, и кухня взрывается хохотом.

Что было потом?

Потом мы долго сидели на кухне. И Джинни сновала у плиты, и мама, хоть и ворчала, но с благодарной гордостью смотрела на дочь. И было тепло, и мы впервые не боялись вспоминать Фреда в этих стенах. И даже Джордж говорил о брате легко, лишь иногда печально улыбаясь...

И мне все чудился смех близнецов за этой печальной улыбкой...

А потом Джордж засобирался домой, и мама озадачено спрашивала, почему он не дождется отца. А Джордж смущенно отвечал, что увидится с ним в Министерстве и что ему ещё кое-что нужно сделать сегодня.

— А вообще, очень здорово, что сегодня пришла ещё и Джинн, — проговорил он перед тем как уйти.

— Да? — тут же откликнулась сестра.

— Ага, я тут задумал небольшое празднование, по случаю нашего успеха, было бы не плохо это отметить, не правда ли?

— Идея заманчива, — ухмыльнулся я.

— Вот я и думаю, что если в следующую субботу устроить вечеринку, как в старые времена. Мама испечет черничный пудинг...

— Джордж! Где я найду чернику в сентябре?

— Ну не черничный... Какой-нибудь другой. У тебя они все вкусные...

— Джордж... — мама закусывает губу.

— Думаю, даже Чарли сможет вырваться на пару дней, если его предупредить уже сейчас...

— Ага, — кивает головой Джинни, — ты только и Перси сейчас извести, а то к нему надо за две недели на прием записываться...

— Джиневра! — одергивает мать.

— А чего? — невинно интересуется сестра, — я всего лишь правду сказала.

— Ладно, раз все согласны, сегодня разошлю сообщения, — кивает брат и движется к камину.

Он протягивает руку к резному, яркому, как и в детстве, ящичку с летучим порохом, но вдруг резко передумав, разворачивается. И быстро идет к матери, наклоняясь над ней в почти отчаянном жесте, и крепко обнимает её плечи, и шепчет ломко, срываясь:

— Ты прости меня, мам, пожалуйста. Я таким дураком был, наверное...

И от его дыхания чуть шевелятся седые пряди когда-то огненно рыжих волос. И мама дрожащими руками обнимает Джорджа, часто-часто моргает и кивает, не доверяя голосу...

— Наверное? — иронично переспрашиваю я.

— Рон, — Джинн закатывает увлажнившиеся глаза, — ты как всегда все портишь! Дать бы тебе затрещину...

— Догони сначала, — отвечаю я и, не удержавшись, поддавшись какому-то ребяческому порыву, показываю сестре язык и мы вместе смеемся над моей глупой выходкой.

И под этот смех исчезает в пламени камина Джордж.

А потом родительский дом покидаю и я, прекрасно поняв красноречивый взгляд Джинн, буквально кричащий о том, что сейчас мне лучше уйти, оставить её наедине с матерью. И это правильно, Джинн виднее что сказать и как сгладить переживания, что произвел сегодняшний визит Джорджа...

* * *

POV Гермионы

— Где Грейнджер? — недобрый рык Чарльза заставил подскочить, пожалуй, всех находящихся в гостиной Норы. Собственно только его и ждали, хотя подобного не ожидал никто...

— Чарли, — начала Молли, но сын её прервал:

— Я спрашиваю: где Грейнджер?

— Тут, я. Тут, — бормочу себе под нос, выступая вперед.

А Чарли вдруг улыбается тепло и искренне. И чуть виновато.

— Я был не прав, Грейнджер, — тихо говорит он.

— О... — смущенно произношу я, и, переведя дух продолжаю, — а я уж думала, ты меня сейчас убивать будешь...

— У меня кое-то есть для тебя, — хитро щурится парень и принимается обстукивать своими огромными ручищами кожаный жилет с массой карманов, — а, вот.

И извлекает из очередного кармана тонкую витую серебряную цепочку с кулоном-капелькой блестящим всеми цветами радуги.

— Чарли! — почему-то возмущается Джордж, а прищур его брата становится ещё более хитрым.

— Это, Грейнджер, не просто камень. Это — «слеза дракона»... Очень редкое явление, надо признать и до конца не изученное. По ценности не уступает алмазу, но обладает ещё и магическими свойствами. Красиво, правда?

Чарльз поднимает кулон чуть выше и становится видна переливчатая игра света на гранях прозрачного камня.

— Чарли! — в голосе Джорджа слышно предупреждение, но его брат лишь недовольно передергивает плечом, продолжая смотреть на меня.

— Знаешь, почему он злится? — лукаво спрашивает меня, а я отрицательно качаю головой, — потому что чуть меньше семи лет назад, как раз не за долго до Победы, Джордж попросил меня достать для одной, дорогой его сердцу особы, особенный подарок...

— Чарльз!

— Отвали, Джордж, — ухмыляется драконолог и продолжает, — хоть у меня было мало времени, я просьбу брата выполнил. Между прочим, это было не так-то просто, Джордж! Так вот. Я просьбу выполнил, даже отослал ему подтверждение и описания этой безделушки, а вот отдать не успел. Доверить её сове не решился — мало ли что... Ну а потом...

— О, Мерлин...

— Он такой забавный, да? — хихикает Чарли.

А я нахожусь в легком шоке. Во-первых, потому что вижу Чарли таким, за мое недолгое знакомство с этим отпрыском клана Уизли у меня сложилось стойкое мнение о нем, как о человеке не то, чтобы не умеющим шутить, но максимально серьезном, а тут вдруг такой разрыв шаблона. А во-вторых, в том, как говорил об этом украшении Чарли, как реагировал Джордж, было что-то очень важное. Так мне казалось...

— Короче, — поторапливая сам себя, произнес парень, — Вещь на самом деле бесценная. И все это время она валялась у меня в сундуке... Но это не важно. Важно, Грейнджер, что это должно было быть тебе подарено на твоё девятнадцатилетние, да.

— Я сейчас тебя убью, Чарли, — бурчит Джордж, — и меня оправдают.

— Брат, ты мне столько нервов испортил, что лучше бы тебе помолчать, — неожиданно резко отвечает Чарльз и продолжает, снова глядя на меня, — это твое, Гермиона. Я думаю, что могу тебя так называть?

Я лишь киваю.

— Ты это действительно заслужила. Ты потрясающая. Я восхищаюсь и завидую, честное драконоводческое. Совершить чудо — не каждому под силу.

С этими словами на моей шее застегивается легкая цепочка и «слеза дракона» словно подмигивает, отражая лучи света.

— А теперь твой выход, Джордж, — провозглашает Чарли и отступает.

— Я, вообще-то, все иначе задумывал, — недовольно шипит мой любимый, а его брат радостно улыбается:

— Мне всегда доставляло ни с чем несравнимое удовольствие ломать ваши с Фредом планы и наблюдать, как вы импровизируете. Вперед! Да начнется шоу!

— Мерлин мой! Я с ужасом представляю, что бы сейчас было, будь здесь Фред, — ворчит Джордж и выступает вперед.

— Вообще-то, Чарльз все испортил. Но раз уж пошло такое дело, надо исправлять ситуацию.

И он поворачивается ко мне:

— Чарльз кое-что умолчал, Гермиона. Он не сказал, что я неделю назад попросил его найти для меня ещё одну вещь...

— О, да! Ты умеешь озадачить! — ухмыляется парень.

Надо сказать, что кроме них двоих в комнате никто так и не проронил и звука, хотя народу было порядочно...

— Заткнись, братец, я все ещё зол... — Джордж недовольно откинул с лица рыжую челку и вдруг опустился на колено.

А у меня засосало под ложечкой и задрожали колени, только идиот не догадался бы, что последует дальше:

— Гермиона Джейн Грейнджер, здесь, беря в свидетели друзей, заручившись поддержкой братьев и сестры, надеясь на одобрение родителей, я прошу тебя стать моей женой. Разделить со мной мои радости так, как ты уже разделила со мной моё горе. Позволь мне сделать тебя счастливой, если ты все ещё хочешь пройти со мной жизнь...

— Вот он совсем дурак, или как? — раздается саркастичный комментарий Рона и злобный шепот его сестры:

— Я тебя сейчас стукну, Рональд Билиус Уизли, ты снова все портишь!

— Тихо! — осаживает Гарри, — Реплика Гермионы.

А я стояла и молчала, потеряв способность не только говорить, но и думать похоже тоже. Просто смотрела на коленоприклоненного передо мной Джорджа и смаргивала слезы.

— Ну, молчание — знак согласия!

— Рон!!!

— А чего сразу «Рон»? — возмущается друг, — она так и будет молча слезы лить, что я Гермиону не знаю, что ли.

Я улыбаюсь сквозь слезы, с удовольствием слыша звук двойной затрещины — видимо Рону прилетело и от сестры и от жены.

— Черт, ноготь сломала об твою дурную голову, — подтверждая мою догадку, шепчет Кетти.

— Грейнджер, — тихо и чуть лукаво улыбаясь, произносит Джордж, — я могу бесконечно долго стоять перед тобой и ждать твоего ответа, ты знаешь, я терпеливый, но в саду накрыт стол и все готово для торжественного ужина, а заставлять ждать мамин пудинг — преступление.

— Я согласна, Джордж, — едва совладав с голосом, выдыхаю я, — конечно, я согласна, разве может быть иначе?

И тогда Джордж извлекает крохотную серебряную коробочку, негромко щелкает запорным механизмом и извлекает с бархатной подложки изящное тоненькое колечко с аккуратным невзрачным камушком в центре. И надевает его мне на палец под дружные аплодисменты присутствующих.

— Это тоже «слеза дракона», Грейнджер, — произносит Чарли, но на этот раз его голос очень серьезен, — я подобрал его сам, когда старая дракониха оплакивала своего мужа, хоть это и звучит странно, если речь идет не о людях. Знаешь, драконы тоже умеют любить...

— Так! Нас! Ждет! Мамин пудинг!

— Рон!!!

— Я хочу есть! Это нормально!

— Ты невозможен, — нежно произносит Кетти, и эта нежность так не вяжется с тяжестью отвешенной мужу оплеухи.

— Тебе вредно общаться с моей сестрой, — бурчит Рональд, потирая затылок.

— О! — весело восклицает Джинни, — а когда я её научу семейному летучемышиному сглазу...

— Я в предвкушении, — хихикает Кетти.

— Но в одном Рон прав, — раздается спокойный голос Луны, — нарглы тоже любят пудинги, и мы можем опоздать.

Под дружный смех все выходят в сад, а мы с Джорджем ненадолго задерживаемся в гостиной:

— Чарли действительно все испортил. Я хотел, чтобы все было не так, — шепчет он.

— Я люблю тебя любым, Джордж.

— Я знаю.

И было шумное веселье. И Джинни на пару с Кетти пародировали Силестину Уорбек, под недовольные гримасы Флер. И Джордж с Чарли изводили несчастного Перси подколами, а Перси краснел, смущался и делал вид, что злится на братьев. И Гарри смешно рассказывал о казусах в работе авроров, чередуя их с байками о проделках собственных детей. И миссис Уизли как в старые времена суетилась вокруг стола, окружив заботой всех и каждого. А Рон спорил с Луной о нарглах и морщерогих кизляках. А Бил о чем-то не громко беседовал с задумчиво улыбающимся отцом...

А потом кто-то вдруг предложил провести внеплановое обезгномнивание сада и несмотря на глупость идеи мы всей толпой пытались поймать в темноте хоть одного гнома...

Наверное, тот день был одним из самых счастливых...

* * *

В ноябре мы с Джоржем сыграли свадьбу, к огорчению Джинн и Кетти она не была пышной, но нам с Джорджем и не хотелось излишнего внимания. Вполне достаточно было застолья в гостиной Норы...

А перед Рождеством состоялось торжественное открытие нашего Адаптационного Центра, которому мы так и не смогли дать название. Почему-то все казалось или слишком напыщенным, или чересчур банальным. И с середины января две тысячи пятого года он начал свою работу, открыв свои двери не только детям, но и их родителям, с которыми велась не менее серьезная работа, чем с их детьми.

И, наверное, самой большой наградой для нас с Джорджем стал прибежавший однажды Робби, мальчишка сверкая как новогодняя игрушка, радостно сообщил нам с мужем:

— Папа завтра ведет нас с мамой в Диснейленд! Представляете? Я увижу Микки-Мауса!

— Кто такой Микки-Маус? — озадачил ребенка своим не знанием элементарных, казалось бы, вещей Джордж.

И пока Робин сбивчиво объяснял Джорджу кто такие Микки-Маус, Гуффи и прочие персонажи великого Диснея, я думала над тем, что совсем неплохо будет сходить туда с Джорджем и его племянниками, то-то станет весело у Поттеров после этого похода...