Мертвец (гет)

POV Гермионы

Сначала была только боль. Сплошная. Непереносимая... Поселившаяся в каждой клеточке моего тела, завладевшая всеми мыслями. И я с трудом понимала, что со мной происходит, и безуспешно пыталась вспомнить — за что? А потом сквозь бесконечный треск в ушах я различила голос. Тихий. Хриплый. Почти неузнаваемый... Но до слёз родной:

— Герм... Не пугай меня, Герм, слышишь? Пожалуйста...

И сразу моя боль, с которой ещё мгновение назад было просто невозможно мириться, отошла на второй план. Не исчезла, но стала словно меньше. Перестала занимать всю меня, покинув мои мысли и сосредоточившись в теле.

Джордж...

Так хотелось ответить. Прижаться щекой к осторожно касающимся её холодным пальцам, сильнее, так чтобы чувствовать лицом всю его ладонь. Но сил не было даже открыть глаза, я смогла лишь слабо улыбнуться и тут же услышала облегченный выдох:

— Грейнджер...

Молодой человек что-то беспрестанно говорил, и сперва я даже понимала смысл его слов, но боль медленно и верно отвоевывала свои позиции, вновь овладевая разумом. И вскоре я уже не слышала голоса Джорджа и не чувствовала его прикосновений...

Что было дальше, не знаю, просто в какой-то момент все исчезло, даже терзавшая меня боль... И я не представляю сколько времени я пребывала в своем беспамятстве...

Потом пришло ощущение, словно на меня давила безграничная толща воды, пытаясь расплющить. Эта тяжесть сменила собой боль. Периодически она становилась чуть меньше, я словно «всплывала» немного и до меня доносились гулкие голоса, но из-за непрестанного шума в ушах я не могла даже определить, кому они принадлежали мужчине или женщине, не то чтобы разобрать слова...

Но кончилось и это. Я «всплыла» окончательно. Схлынула тяжесть, оставив после себя почти смертельную слабость. Стало чуть лучше — не надо было прилагать непомерные усилия, чтобы вдохнуть. И я могла теперь думать не только о своем состоянии, но и о том, что происходило вокруг, о том, что произошло до этого...

Мне было страшно. Я очень боялась, что голос Джорджа и его прикосновения были лишь плодом моего воображения, горячечным бредом. Я боялась, что это лишь иллюзия, страшный самообман...

Мне нужна была информация, но получить её было неоткуда...

Шло время, для меня превратившееся в бесконечную тягучую субстанцию, едва колыхавшуюся вокруг. И все, что смогла понять: я в Мунго. Об этом говорили запахи лекарственных зелий и лазаретная тишина. И стерильный аромат шероховатой простыни. И жесткий матрац постели... Но вот как долго я здесь пробыла и сколько ещё пробуду? Спросить, во-первых, не у кого, а во-вторых, сил нет...

Меня поили какими-то снадобьями, но видимо делали это в те моменты, когда я проваливалась в беспамятство, ибо мне ни разу не удалось осознано «поприсутствовать» при процессе. Лишь потом я ощущала горьковатый привкус во рту, из чего и сделала подобный вывод.

Я ждала...

И была вознаграждена за терпение...

Однажды раздались уверенные шаги нескольких пар ног в коридоре, потом скрипнула, а позже хлопнула, неосторожно опущенная дверь.

— Марта... — ровный, укоряющий голос незнакомого мужчины.

— Простите, доктор Плант, — виноватый женский, совсем юный.

— Она выглядит лучше...

Рон!

— Да, мистер Уизли. Ваша подруга идет на поправку. Реабилитация, конечно, будет долгой, но теперь я уверен, что все будет хорошо, потому и разрешил посещение.

— Я так и не понял, что произошло... — смущенно выдавил мой друг.

— Полное магическое истощение, Рональд. Настолько сильное, что я до сих пор не верю, что мисс Грейнджер жива, — задумчиво ответил тот, кого назвали доктором Плантом.

— Она теперь сквиб?

Кажется, Рыжий испуган... А вот я эту возможность приняла равнодушно.

— Нет. Совсем исключать нельзя, естественно, но думаю, нет.

Мужчина помолчал, а после продолжил немного лекторским тоном:

— Если Вы помните, Рональд, на занятиях мы уже упоминали о подобном, правда, я сам впервые столкнулся со столь серьезным случаем. Магическое истощение бывает четырех категорий: слабое — после битвы за Хогвартс к нам в Мунго поступило очень много волшебников с таким диагнозом, неприятное но не страшное дело — покой и пара укрепляющих зелий и человек здоров в течение нескольких дней; среднее — чуть хуже, но тоже не особо страшно, лечится аналогично первому, просто чуть дольше, таких больных в мае девяносто восьмого тоже было достаточно. Причина проста — за очень короткое время маг применяет множество энергоемких заклинаний и просто не успевает восстановиться. Две другие категории: сильное и полное, являются результатом, как правило, стихийной магии. Но если в первом случае сам организм мага, вовсе не желающий погибать, прекращает отток энергии во внешнюю среду, то полное истощение происходит, когда остановить этот поток невозможно. Обычно это означает смерть мага, но вашей подруге просто несказанно повезло. Ещё чуть-чуть и было бы поздно. Я, честно говоря, все эти недели не был уверен в положительном исходе, поэтому и томил вас в неведении. Простите.

Я очень внимательно слушала своих визитеров, вовсе не потому, что меня интересовало собственное здоровье и свои дальнейшие перспективы, вовсе нет. Я надеялась, что они хоть словом обмолвятся о Джордже. Но мужчины предпочитали говорить обо мне, хотя о ком ещё они должны были говорить?

— Как быстро Гермиона поправится?

— Думаю, через пару недель мисс Грейнджер можно будет выписывать. Её организм достаточно восстановится для того, чтобы дальнейшее лечение проходило в домашних, более уютных и привычных условиях. Естественно она будет ещё очень слаба, но предполагаю, что ваша подруга вполне сможет даже передвигаться самостоятельно. Ведь не нужно напоминать, что девушке необходим полный покой?

Друг хмыкает:

— Риторический вопрос, профессор.

— Прекрасно. Итак физически, Рон, твоя подруга будет здорова ещё до Рождества, — внезапно перейдя на «ты» и изменив тональность голоса на более мягкую, продолжил доктор Плант. — Но вот магическое восстановление потребует куда больше времени, а следовательно, способность колдовать к мисс Грейнджер вернется не так уж и скоро.

— Но вернется? — беспокоенно спрашивает Рон.

— Думаю, да, Рональд. Все будет хорошо, не переживай, — отвечает колдомедик, и до моего слуха доносится тихое шуршание, как если бы кого-то успокаивающе потрепали по плечу. Впрочем, так, скорее всего, и было...

— Марта, вы закончили? — интересуется доктор, на что получает утвердительный возглас девушки. — Тогда идем, Рональду наверняка хочется побыть с подругой. Кстати, судя по показаниям приборов, мисс Грейнджер находится в сознании.

— Но она же... — озадачено бормочет Рыжик.

— Рональд, у вашей подруги сильнейший упадок сил, но она прекрасно слышит и, думаю, отлично понимает наш с вами разговор. — В голосе мужчины отчетливо слышится улыбка. — У вас десять минут, не стоит сейчас очень уж сильно напрягать мою пациентку. Пойдем, Марта.

И медсестра с колдомедиком удаляются, а я слышу сосредоточенное пыхтение друга. Нестерпимо хочется его поторопить, хочется засыпать его вопросами, но сил нет даже глаза открыть, не то чтобы подать голос. Некоторое время Рон молчит, словно не до конца доверяя словам доктора о том, что я слышу и понимаю его, но потом все же произносит:

— Привет, Герм.

* * *

POV Рона

Тихий, хриплый голос брата раздался из прихожей, выведя меня из задумчивости.

— Ты что-то сказал, Джордж?

Выглянул в коридор и увидел брата разглядывающего своё отражение.

— Джордж?

Он перевел на меня равнодушный взгляд, пробормотал: «Оксюморон», и скрылся в своей комнате.

Оксюморон...

Так, демонстрируя очаровательный цинизм, называет Джорджа моя Кетти. Не со зла, просто руководствуясь негласной заповедью врача — сострадание для эскулапа непозволительная роскошь. Это не значит, что медики жестоки или сухи, но, принимая близко к сердцу боль пациента, долго не протянешь, особенно если таких пациентов у тебя насколько десятков в сутки... Особенно если ты работаешь в хирургии или в ожоговом отделении... Или в отделении для душевнобольных. Черный юмор и здоровый цинизм — спасательный круг медперсонала, удерживающий от помешательства...

До Мунго я этого не понимал и, услышав впервые эту самую «заповедь» был немало удивлен, свято уверенный, что без сочувствия не может быть врача. А потом вдруг вспомнил Помфри в первые недели после битвы, когда хогвартский лазарет был переполнен пострадавшими, непригодными к транспортировке в Мунго. Наша милая старушка Поппи, своей заботой и причитаниями над больными детьми напоминавшая курицу-наседку, та самая строгая, но всегда такая отзывчивая Поппи Помфри в те дни преобразилась до неузнаваемости. Словно помолодев и постройнев. хогвартская медиковедьма с невероятной скоростью перемещалась от койки к койке. Внезапно став очень скупой не только на ласковые, но и вообще на слова, она с непроницаемым лицом делала свою работу, отдавая сухие, почти резкие приказы добровольцам-старшекурсникам. И вышвыривала из лазарета зареванных девушек слишком переживающих ранения не друзей даже, а незнакомых им людей. Я очень хорошо помнил анекдоты на медицинскую тематику, рассказываемые Помфри, злые и циничные и свой ужас, и своё осуждение... Мне потребовалось всего два месяца в Мунго чтобы понять, что в той ситуации медиковедьма просто свихнулась бы без них. Что сострадать можно одному-двум, в крайнем случае трем, по глупости поранившимся малолетним пациентам, но ни как не смертельно раненому аврору, порванной тряпичной куклой лежащему под окровавленной простыней, потому что пустив в сердце жалость уже не сможешь помочь — руки потеряют твердость, действия уверенность... И появятся сомнения в верности избранного лечения — а колдомедику нельзя сомневаться...

Да, Кетти называла моего брата «Оксюморон» — сочетание несочетаемого... Я не понимал сначала, даже обижался немного и понял, только услышав это слово от Джорджа...

У Гермионы получилось. Она почти угробила себя, но брата моего вытащила из того жуткого состояния в которое он вверг себя сам. Но радоваться было совершенно нечему. И дело не столько в том, что моя подруга вот уже четвертую неделю лежала в интенсивной терапии Мунго, едва подавая признаки жизни, не в том, что я все эти недели понятия не имел, что с ней, и только сегодня доктор Плант решил сжалиться над учеником и просветить своего студента. Дело было в самом Джордже, ибо он откровенно пугал меня своей апатией и равнодушием.

Живой мертвец...

Да, теперь он может ходить, отвечать на вопросы и даже более-менее реагировать на внешние раздражители, но эмоций при этом ноль.

— Джордж, пора кушать.

Брат поднимается и неспешно идет в кухню...

— Джордж, время лечебной гимнастики, пришла мадам Малкольм.

И он послушно выполняет комплекс упражнений, позволяющих вернуть тонус мышц...

От инфернала его отличает только разумность и вполне себе приличный внешний вид...

Оксюморон...

Стоя возле постели Гермионы в палате Мунго, с трудом веря аппаратуре, утверждавшей, что подруга в сознании, я так и не смог сказать ей о брате, хоть и знал наверняка, что именно это интересует её больше всего. И вместо повествований о выздоравливающем Джордже, рассказывал о нас с Кетти. Долго и нудно, посвящая подругу буквально во все мелочи происходившие между мной и моей девушкой, прекрасно понимая, что будь у Гермионы силы, она предала бы меня какой-нибудь особо извращенной пытке. Но как я мог ей сказать, что её усилия оказались напрасными?

Иногда мне казалось, что стало только хуже. По крайней мере раньше глаза Джорджа были просто пустыми, теперь же они живы (если так можно выразиться о человеческих глазах), но в них нет совершенно никакого интереса к происходящему вокруг. Как я мог сказать Гермионе, что брат теперь ещё больше напоминает мне мертвеца? Что порой я почти пугаюсь его? Что теперь, глядя на Джорджа, я все отчетливей понимаю, что мой брат умер тогда, вместе с Фредом, оставив вместо себя что-то вроде манекена... Не думаю, что подруге это могло понравиться, во всяком случае едва ли это пошло бы ей на пользу, а я очень хотел, чтобы Гермиона поправилась...

Я прохожу в комнату брата. Джордж сидит на полу, в тех же подушках, почти в той же позе, в которой провел последние пять с половиной лет, напрочь игнорируя появившееся с его своеобразным выздоровлением плюшевое кресло.

— Я был у Гермионы сегодня.

Произношу тихо, уже не надеясь на его реакцию, но брат поворачивает в мою сторону голову и, кажется даже, в его глазах появляется что-то сродни интересу.

— Доктор Плант сказал, что самое трудное позади, и она скоро поправится.

— Хорошо, — хрипло выдыхает брат. Он достаточно редко говорит и эта хрипотца никак не исчезнет из его, когда-то чистого голоса, но Джорджа это не заботит.

— Хорошо... — повторяет он и закрывает глаза...