Что-то придется менять (джен)

"Свои красивые лица

Я надеваю, как щит..."

В ночь перед отъездом в Хогвартс Гермионе Грейнджер приснился противный, муторный сон. Не кошмар, конечно, но хорошего все-таки мало. Ей снилось, что она бродила по большому городу, полному людей, и ей очень, очень нужно было хоть с кем-нибудь поговорить, но никому не было до нее дела. Она заглядывала в лица прохожим, садилась за чужие столики в кафе и приставала с расспросами к продавцам в магазинах, но никто из них не хотел перемолвиться с ней хоть словом. Было холодно, одиноко и очень тоскливо.

Она проснулась за пять минут до звонка будильника, предсказуемо выставленного на семь утра, и в эти оставшиеся до подъема минуты пыталась определить причину отвратительного настроения. Вспомнила свой сон, подумала, фыркнула презрительно и удивленно: неужели такое действительно бывает?! Встала, помотала головой, вытряхивая оттуда остатки сна и плохого настроения, и пошла в ванную.

В реальности Гермиона никогда не испытывала недостатка в общении.

Если бы кто-нибудь со стороны взялся оценить ее жизнь, он, наверное, сказал бы, что Гермиона одинока: у нее не было близких подруг, да что там близких — никаких подруг не было. Никто не звал ее гулять, не приглашал в гости, не звонил ей по вечерам и не перебрасывался с нею записками в школе на занятиях. Правда, желающие посидеть с ней за одной партой исправно находились, но объяснялось это уж точно не личным обаянием, а ее прекрасной успеваемостью по всем предметам. Гермиона редко кому давала списывать — и из вредности, и потому, что была убеждена, что каждый должен уметь делать какие-то элементарные вещи сам, и решение математических задач и написание контрольных явно входили в этот комплект «элементарных вещей». Зато иногда, в охотку, она могла подсказать ход решения, набросать соседу план сочинения или проверить готовую работу. Это гораздо лучше, чем ничего, и одноклассники это ценили.

Но дружить с этой чокнутой занудой — да ни за что на свете! Она же и минуты не могла прожить без демонстрации своей начитанности и эрудиции. Стоило кому-либо решить из жалости или от нечего делать пообщаться с ней не только о контрольной или домашнем задании, как на этого несчастного обрушивался плотный нефильтрованный поток разной и, как правило, бесполезной информации, и только поспешное бегство могло спасти его от головной боли. В общем, Грейнджер была невыносима, все вокруг давно признали это и оставили попытки с ней подружиться. В конце концов, с занятиями она и без дружбы помочь могла.

Гермиону это полностью устраивало.

Приняв душ и приведя себя в порядок, Гермиона встала перед зеркалом, погримасничала немного и начала нацеплять на себя маски, морально готовясь к сегодняшнему дню. Неуемный энтузиазм — раз; «я никогда не нарушаю правила» — два; всезнайка — три; командирша — четыре; ну и, для надежности, «подружитесь со мной хоть кто-нибудь». Все, теперь никто не останется равнодушным, но дружить ни один нормальный человек — ах, простите-простите, волшебник! — не предложит. И хорошо.

На самом деле, Гермиона могла нормально общаться с людьми. Ну, то есть, она полагала, что смогла бы, если бы попробовала, по крайней мере, она вполне была в состоянии не говорить непрерывно, не командовать другими, не самоутверждаться с помощью демонстрации знаний и не делать тысячу других бестактных вещей. Только вот не было у нее ни малейшего желания давать кому-либо понять, что она может быть адекватной, и уж тем более постоянно с кем-то общаться. Все дело было в том, что люди в большинстве своем Гермиону крайне раздражали. Особенно дети. Особенно ровесники. Все они были либо инфантильны, либо тупы, либо и то и другое. Гермиона понимала, что с точки зрения взрослого человека она, вероятно, ненамного умнее, чем любой из ее одноклассников, и особого интереса уж точно не представляет, но в то же время ей порой казалось, что сама она родилась уже взрослой и рассудительной, куда взрослее не только детей-ровесников, но и подростков: у нее, с одной стороны, уже были мозги, а с другой стороны, все еще не было гормональной бури, мешающей эти мозги использовать.

Сколько она себя помнила, столько лет книги были ей гораздо интереснее, чем люди, которые эти книги написали, и уж тем более чем люди, которые не писали книг. Но еще в ту далекую пору, когда возне в песочнице в детском саду она предпочла поиск знакомых букв в сборнике сказок — разумеется, в одиночестве и в самом дальнем углу — она поняла, что родителей подобное ее поведение огорчает. Мистер и миссис Грейнджер были людьми активными, веселыми и коммуникабельными, они постоянно заводили новые знакомства, хобби и интересы, и немалой частью успеха их стоматологической клиники были обязаны своему личному обаянию и умению заинтересовывать собеседников. То, что их родная дочь, ими рожденная и воспитанная, может настолько разительно отличаться от них и вообще не нуждаться в людях — не любить людей, как можно! — вызывало у них обиду, грусть и почему-то страх. Гермиона родителей все-таки любила, поэтому потратила немало времени на пробы, ошибки и наблюдения, чтобы выяснить: дочь, которая хочет общаться с людьми, но не умеет этого делать, им гораздо проще принять, чем ту, которая есть на самом деле.

Так и появились ее многочисленные маски. Они нужны были для того, чтобы продемонстрировать желание Гермионы найти контакт с кем-либо, но не дать ей сделать этого на самом деле. Она долго оттачивала это умение и была горда тем, что могла за считанные часы настроить против себя любой коллектив, причем ровно до такой степени, чтобы ее оставили в покое, но не начали всерьез дразнить. Пара-тройка обидных фраз не считается. Ну, Гермионе очень хотелось убедить себя, что не считается, ведь она же сама это все придумала, придумала такую себя. Хотя, конечно, временами все равно было обидно.

Сегодняшний день должен был быть утомительным: сначала поездка в поезде, где у нее непременно будут попутчики, с которыми придется разговаривать, потом распределение по факультетам, после которого придется знакомиться с массой людей... потом еще несколько недель адаптации, пока от нее наконец-то все не отстанут... дожить бы. Гермиона подумала немного, добавила к списку масок «я маглорожденная, ни черта не знаю, зато я про это читала», решила, что так вполне сойдет, и спустилась вниз, на кухню, где мама уже жарила блинчики. Включив самый бодрый и командный из своих голосов, Гермиона воскликнула:

— Доброе утро! Все помнят, какой сегодня важный день? Папа, мама, вы не забыли, что нам нужно вовремя быть на вокзале? Я так волнуюсь, мне еще столько всего надо успеть! Я не успела дочитать две книги по истории магического мира и теперь очень сильно боюсь попасть впросак...

— Доброе утро, дорогая, — сказала мама и придвинула к ней тарелку с завтраком. Они с мужем обменялись понимающими взглядами и, пользуясь тем, что Гермиона ест и поэтому молчит, стали дружно ее убеждать, что все не так страшно и они все успеют.

В целом Гермиона была довольна тем, как прошла поездка: она успела достать беднягу Невилла, взяв над ним шефство, сообщить паре девочек, что знает о Хогвартсе больше, чем они, усомниться в том, что рыжий Рон умеет колдовать, и ляпнуть самому Мальчику-Который -Выжил, что она о нем читала. Он, правда, кажется, хамства ее то ли не заметил, то ли не отнес к значимым событиям в своей жизни. Впрочем, это не так важно: он показался ей довольно тихим, и вряд ли будет как-то особенно влиять на настроения окружающих. Распределение, по поводу которого стращал окружающих Рон, тем временем началось. Гермиона, конечно, знала из «Истории Хогвартса», что ни с каким троллем сражаться им не придется, но все-таки слегка волновалась, пока своими глазами не увидела, что все дело в Шляпе. В пыльной старой говорящей Шляпе. Интересно, как она определяет, кого куда отправить? И почему некоторые сидят под ней подолгу, а другие сразу получают приговор... в смысле, вердикт? Волнение постепенно уступало место любопытству, в голове роились гипотезы одна другой фантастичнее, но краем сознания Гермиона продолжала следить за алфавитным списком. Вот распределилась Боунс... невыносимая болтушка Браун бежит к столу Гриффиндора... вот идет к Рейвенкло некто Голдстейн, вот Гойл распределился в Слизерин... пора!

— Грейнджер, Гермиона!

Строгая женщина, декан Гриффиндора, с первого взгляда понравившаяся Гермионе, опустила на ее голову Шляпу, и ей тут же послышался удивленный смешок.

— О, да ты, оказывается, внутри-то совсем не такая, как снаружи!

Ну, что Шляпа говорящая — это, в принципе, не новость. Но кажется, она может не только программные песни петь и названия факультетов выкрикивать, но и диалог вести! Тут до Гермионы дошел смысл сказанного, и она испугалась.

— Это Вы сейчас на весь зал объявили?!

— Конечно же, нет. Этот разговор слышим только мы с тобой.

— А Вы, значит, теперь знаете, о чем я думаю и что из себя представляю?

— Какое любопытство, однако! Определенно Рейвенкло бы подошел...

Гермиона кашлянула, напоминая о том, что не получила ответа на вопрос.

— Ну да, знаю, в общих чертах.

— А подписку о неразглашении Вы давали?

— Что-что, прости?!

— Подписку. Или клятву, не знаю пока, как у вас тут принято. Вы ежегодно получаете массу сведений об учащихся этой школы — прошу заметить, без их согласия и даже без предварительного уведомления! Это само по себе возмутительно, но я надеюсь, Вы хотя бы разгласить их права не имеете?!

— Ну, как тебе сказать, — задумчиво отозвалась Шляпа. — С одной стороны, ничего подобного я, разумеется, не давала. Ни клятвы, ни этой твоей... как ее...

— Подписки.

— Да-да. Но с другой стороны, кто будет спрашивать о чем-то старую Шляпу, сама-то подумай?!

— Любой директор, который хочет быть в курсе происходящего в школе, — мрачно подумала Гермиона. — Я бы точно спросила.

— Хм. Ну, оно, конечно, да, но ведь если Шляпа не захочет, она не расскажет, — попыталась успокоить Гермиону Шляпа.

— Нет, ну что за люди эти волшебники, а?! — думала тем временем Гермиона. — Мало всех этих шовинистических порядков и бредней про чистоту крови. Мало эксплуатации сов для доставления почты. Мало притеснения магических народов. Так они даже о собственных детях не заботятся! А как же право на неприкосновенность частной жизни?! Вырасту — поменяю все к чертям! И Шляпу эту тоже поменяю на нормальное психологическое тестирование, — мстительно подумала Гермиона в ответ на недоверчивое хмыканье Шляпы.

— Ого, какие амбиции! — восхитилась Шляпа. — Пожалуй, я определилась. СЛИЗЕРИН! — выкрикнула она уже вслух. Гермиона почувствовала, как Шляпу снимают с ее головы, собралась уже встать со стула и пойти к столу, за которым преобладали серебряный и зеленый, но тут к ней в голову пришла очередная мысль, и она ухватила Шляпу за поля, снова надев себе на голову. По залу прокатился смешок, но Гермионе, конечно, не было до этого дела. Только не сейчас.

— Ну что еще? — недовольно пробурчала Шляпа. — Недовольна распределением?

— Нет! То есть да, недовольна, но дело не в этом.

— А в чем?

— В Слизерине же учатся чистокровные?

— Ну, в основном, да. А еще амбициозные и хитрые, совсем как... нда.

— Если ты отправляешь меня в Слизерин, где, по идее, не учатся маглорожденные, значит ли это, что у меня есть родственники-маги?

— Я тебе что, министерский работник или прорицательница, чтобы знать, кто там у тебя в родне? — оскорбилась Шляпа. — Сама разбирайся, и не задерживай распределение, твои однокурсники уже заждались.

Вздохнув, Гермиона сняла Шляпу, отдала ее профессору Макгонагалл, которой, как выяснилось, не суждено было стать ее деканом, и отправилась за стол. Товарищи по факультету смотрели настороженно, но парой жестов указали ей на ее место, с краю стола.

«Правильно, мое место и должно быть с краю», — почему-то развеселилась Гермиона, хотя понимала, что ее, кажется, сразу сдвинули в факультетской иерархии ниже некуда. Через несколько минут и пару-тройку распределенных человек сидящая рядом девочка — курса, наверное, с третьего — наклонилась к ней и шепотом спросила:

— О чем так долго болтала со Шляпой? Неужто просила изменить решение?

Интересно, они все считают, что она так долго просидела именно потому, что не хотела в Слизерин? Нет, ну конечно, это не предел мечтаний, но вообще-то ничего особенно страшного Гермиона в таком раскладе не видела.

— Нет. Хотела разузнать побольше о жизни Основателей Хогвартса, — ответила Гермиона, не забыв напялить на лицо маску «восторг неофита».

— И как? — заинтересовалась собеседница.

— Она сказала, что не дает интервью, — разочарованно вздохнула Гермиона и начала следить за распределением Гарри Поттера. Что-то он тоже засиделся под Шляпой.