Weakness (джен)

— Эй, малой, подними свою задницу и принеси мне выпить!

Но точно знаю, что каждая выпитая бутылка стоит литра слёз и ровно двух часов страха.

* * *

Битый час я пытаюсь вникнуть в один абзац из учебника по Чарам; снизу доносится грохот и пьяная ругань. Мерлин, я исповедую перед тобой, что ненавижу своего отца. И не каюсь в этом ни капли. Ты уже выстелил мне, греховному, дорогу в ад? На часах половина девятого, неужели ты до сих пор меня ждёшь?

* * *

У неё сухие, горячие руки и застиранный серый халат, пахнущий вербеной. Мне жаль её: такую усталую, измождённую, с глазами цвета небеленого полотна и лиловым синяком на скуле, который выглядит как неудачно упавшая тень. Это почти красиво.

Интересно, отец Принца тоже любил зелёные бутылки?

* * *

Страх, тревога и горечь насквозь пропитали стены моей комнаты. Мне хочется залезть в панцирь-невидимку, заснуть и проснуться только в конце своего пути, перед самой смертью.

Я не считаю своим домом эту конуру, в которой любая вещь, любая мельчайшая деталь напоминает о безысходности и вызывает лишь глухую злобу. Каждый день моих каникул исполнен мучительного ожидания момента, когда я, наконец, смогу уехать в Хогвартс. Но и там меня не встретят с распростёртыми объятиями — кому нужен нищий полукровка? Северус Снейп всем ненавистен, Северус Снейп везде изгой. Моё отвращение к окружающим возрастает всё больше и больше. Оно, как капля изысканного, медленного яда, отравляет всю мою жизнь: призрачными, чёрными щупальцами проникает в мои отношения с другими людьми и дурманит рассудок — в случайном прохожем я вижу образ пьяницы-отца, в любом сказанном в мою сторону слове ищу упрёк и оскорбление. Это чувство уже не искоренить, оно — часть меня, часть моего существования.

Я слышу звук бьющегося стекла, закрываю многострадальный учебник и выхожу в коридор.

* * *

— Не смей больше использовать все эти свои заклинания в моём доме! Ты понял, урод? Хочешь посмотреть, на что ты годишься без своих фокусов?

Завтра я покажу ему свои результаты СОВ, послезавтра — несколько новых заклинаний… Пусть это будет стоить мне сотню гематом и переломов, но я хочу, чтобы этот ублюдок никогда не забывал, кем он является на самом деле.

* * *

Сгорбленный силуэт матери мелькает в дверном проёме и исчезает в полумраке кухни. Я прохожу в центр гостиной и вижу неподвижно лежащего на полу отца. Перевёрнутый комод, разбитая дешёвая ваза и струйка «грязной» крови, которая стекает по небритому подбородку, — всё это напоминает тщательно спланированную театральную постановку. Реальность любит нас обманывать, насмехаться и искушать. Я отвык ей верить.

Слышу, как мама звякает посудой — ищет в кухонном шкафчике аптечку с лекарствами и набирает в эмалированный таз холодную воду. Это традиция, знаете ли. Мой отец любит неудачно падать — точно так же, как и постоянно напиваться. Мне не остается ничего, кроме беспричинной надежды на то, что комод окажется тверже его головы, но раз за разом твердокаменный череп питекантропа побеждает, а я кусаю локти, жалея, что не решился его добить.

Мне никогда, никогда не решиться и никогда не перестать думать о том, что было бы, если.

Немелодичный грохот на кухне стихает, и я понимаю, что могу детально предсказать все дальнейшие события: бинты, никому не нужные причитания, хрупкая, вымотанная женщина пытается приподнять напившегося борова, чтобы подложить ему подушечку под разбитую головку и укрыть его вонючее тело пледом. Это омерзительно. Это достойно отвращения.

Я осознаю, что презираю свою мать практически так же, как и отца. За её слабость, слепоту и «великомученические страдания». Она не может проклясть своего мужа, не в состоянии запретить ему пить — она сама, собственноручно, подтолкнула это никчёмное паразитирующие создание к такому образу жизни. Я тоже слаб — мне нет оправдания. Как найти в себе те самые «духовные» силы, чтобы переступить через все её слёзы, мольбы и, наконец, найти способ, который поможет мне избавиться от навязанного «груза», тянущего нас с матерью на дно? Молчание и тишина клубятся вокруг меня вязким, кисельным туманом. Принц остался один. У него нет ни друзей, ни родных, ни собственного дома. Не было, нет и не будет.

Отец болезненно стонет, когда мама прикладывает к его лбу смоченное водой полотенце. Он тяжело переворачивается на бок, приподнимает голову и смотрит на меня расфокусированным, пьяным взглядом, в котором нет ни капли узнавания. Это не мой отец, нет. Это животное, недостойное быть человеком.

Мать тихо плачет, перевязывая его голову бинтом, а затем умоляюще произносит:

— Северус, помоги мне!

Я поджимаю губы, резко отворачиваюсь и иду в свою комнату. Лучше бы он умер.