32 градуса по Фаренгейту (гет)

Рождественское утро застало Гермиону в скрипучей кровати на втором этаже Норы: бодрствующую, невидящим взглядом скользящую по проему окна и обнимающую пеструю подушку из цветных лоскутков. Сумеречное небо вдалеке уже начало едва заметно светлеть, когда Грейнджер поймала себя на том, что ее глаза открыты, хотя в такое время им явно полагалось бы быть закрытыми. Рассеянно моргнув, девушка перевернулась на левый бок и потянулась к тумбочке. 6:54. Слишком рано — надо постараться еще немного поспать. Ведьма закрыла глаза и мысленно попыталась представить себя на краю огромной черной бездны: вот она вытягивается на носочках и нагибается вперед, стремясь заглянуть в самое сердце густого мрака, вот делает осторожный шаг… Кажется, еще немного — и ей удастся наконец соскользнуть вниз, в манящую пропасть к Морфею, но что-то упорно продолжает держать ее, не давая сорваться. Как будто на горле застегнули ошейник. Гермиона, не открывая глаз, потянулась рукой к ключицам и нащупала цепочку с подвеской. Беспокойно колотящееся сердце сделало в груди очередной тошнотворный кульбит. Нет, бесполезно. Ей сейчас не уснуть.

Еще минуту ведьма пролежала, не шевелясь и почти не дыша, после чего опять открыла глаза и сверилась с часами. 7:07. Это самое обычное утро самых обычных зимних каникул. Сейчас она встанет, умоется, оденется и спустится вниз, как уже сотни раз в этой жизни. Как всегда. Мерлин, кого она обманывает? Ей страшно даже подумать о том, как совершить то, что она себе пообещала сделать сегодня.

* * *

В отличие от Гермионы, рождественское утро Люциуса Малфоя началось только ближе к полудню: забывшийся вязким болезненным сном всего за пару часов до рассвета, аристократ смог открыть глаза только без четверти двенадцать и, в общем, был бы рад не подниматься с постели еще какое-то время, если бы не раскалывающаяся на куски голова. Распитый почти до конца подарок гиппогриф-ее-дери Грейнджер в буквальном смысле разъедал мозг, так что отчаянные крики тела о помощи пробились сквозь сон и не оставляли теперь ни единого шанса на продолжение сновидений. Люциус откинул в сторону одеяло и искоса бросил взгляд на вторую половину кровати. Та была не только пуста, но и условно застелена: неизвестно, с какой целью, но Нарцисса часто стала так делать, хотя их спальню ежедневно убирали домашние эльфы. Возможно, это был молчаливый намек на то, что леди Малфой с некоторых пор не желает иметь с супругом ничего общего, особенно ложе — Люциус не знал наверняка и не хотел разбираться. В конце концов, Нарцисса взрослая девочка. И если женщина в сорок с лишним не может открыть рот, чтобы высказать претензию мужу — это исключительно ее проблемы.

Собравшись с силами, Малфой поднялся с постели, подошел к окну, слегка отодвинул портьеру и резко сощурился. Голову пронзило вспышкой острой, как шипы, боли: вчерашний снегопад закончился, оставив после себя пышные шапки сугробов, безупречно чистое небо без единого облачка и омерзительно яркое солнце, немилосердно бьющее по глазам жертвам неумеренности вроде Малфоя. Задернув портьеру обратно, Люциус потер глаза и шумно вздохнул: мантикора всех раздери, в английском языке не хватит слов, чтобы выразить, насколько ему сейчас гадко... Как ни прискорбно было констатировать это, но виски оказался не только не лекарством от сожалений, но и еще одним пунктом в списке того, о чем ему, Люциусу Малфою, стоило бы пожалеть особенно крепко. Никогда не запивать Огденским шампанское и разочарования — сейчас эта максима казалась самым логичным суждением в мире. Пообещав себе запомнить ее лучше, чем свою родословную, Люциус накинул халат и направился в ванную, где к его услугам были бодрящий душ, десяток средств для придания чистоты и свежести каждой чертовой части тела и заветный флакончик с антипохмельным — пора было возвращать себе человеческий облик.

* * *

Спустя полчаса ухоженный и вновь до тошноты безупречный лорд Малфой спустился к завтраку. В правой руке аристократа при этом покоилась средних размеров черная бархатная коробка, однако выражением лица Люциус больше походил на официальных министерских курьеров, чем на мужа, идущего с рождественским подарком к жене. Сосредоточенно смотря перед собой и почти не замечая при этом хоть что-то, он, вероятно, с успехом мог бы пройти и мимо столовой, если бы не раздавшийся оттуда вдруг заливистый хохот. Словно очнувшись от дезориентирующих чар, Люциус резко затормозил и, прежде чем войти, на несколько секунд задержался на пороге, с трудом веря собственным глазам и ушам. Нарцисса и Драко сидели за обеденным столом, с аппетитом поглощая свежие домашние пышки. Улыбающиеся, простые, счастливые, его сын и жена смеялись, причем так неподдельно и звонко, что можно было подумать, в этом доме в принципе не знают проблем. Что, черт возьми…? Это точно те же люди, которых он знает? Люциус с силой стиснул коробку в руке. Глядя сейчас на Нарциссу, он мог бы поклясться, что никогда не встречал этой женщины: ни тени этой невесомой нимфы с ямочками на щеках не мелькало в их отношениях за все двадцать пять лет, что они были в браке. Как, Моргана и Мерлин, такое было возможно? А Драко? Сын светился, будто провел целый месяц на белом гавайском песке и выиграл в лотерею миллион-другой галлеонов. Люциус выдохнул и, заставив себя собраться, переступил порог обеденной комнаты.

— Доброе утро.

Нарцисса с Драко разом замолкли и замерли. Во всем помещении при этом словно притих свет и стало прохладно. Какое невероятное семейное радушие… Люциусу показалось, что столовый нож, который дернувшаяся в испуге Нарцисса неловко вонзила в ванильную булочку, в каком-то смысле прошел и у него самого между ребер.

— Доброе утро. — Драко очнулся первым и, засуетившись, привстал, чтобы освободить отцу место рядом с матерью.

— Не надо, Драко, сиди. Я позавтракаю у себя в кабинете. — Люциус подошел к Нарциссе, положил рядом с ее тарелкой коробку и дежурно улыбнулся. — Счастливого Рождества.

После чего мгновенно развернулся и направился прочь, не дожидаясь, пока Нарцисса откроет подарок и увидит колье. Наблюдать эту виноватую, стыдливо-неловкую неприязнь на лицах Нарциссы и Драко было хуже, чем даже слушать глупости Гермионы: пусть делают, что хотят и как хотят.

* * *

Коршуном влетев в кабинет, Люциус с грохотом захлопнул дверь и врезал кулаком по откосу. Твари. Смеются… Паскуда и дрянь. Нашли общие, бл**ь, несчастья и темы. Малфой метнулся к столу и в ярости снес него все, что на нем стояло. Пустые хрустальные бокалы и очередная едва початая бутылка с грохотом ударились в шкаф и осыпались на ковер. Бедненькие, сука, овечки, безвинные жертвы деспота и тирана. Пожалейте их, им ведь так тяжело живется в беззаботном достатке! В достатке, который одна получила, просто потому ОН ее выбрал, а другой — потому что ОН его зачал. Это же ведь так тяжело — ни**я не делать и ни за что по жизни не отвечать.

Малфой поднял крупный осколок одного из стаканов и запустил в стену. По комнате разлетелся мелодичный звон бьющегося стекла. Люциуса буквально трясло от злости и гнева. В нем словно сорвало пружину — сжатую до предела пружину из колючей проволоки неудобных эмоций и чувств, которую он годами держал, обдирая себе до крови душу. И ради чего? Ради благополучия этих ублюдков?! Это ради них он отказал себе в праве быть живым человеком? Да будь они прокляты! Люциус поддел носком домашних туфель горлышко бутылки Огденского и, обхватив, как снаряд, запустил точно в тлеющий камин. Ударившись о каменную кладку, та с грохотом разбилась, заливая красноватые головешки выдержанным виски. Мгновенно зашипевшие угли вспыхнули ярким пламенем, и кабинет внезапно озарился зелеными всполохами, сопровождаемыми глухим отрывистым вскриком:

— Ай!

Люциус замер, как вкопанный.

— Вот, значит, ты как обращаешься с дорогим виски… Надеюсь, ты хотя бы попробовал мой подарок, а не просто расколотил его об ближайшую стену?

Голос, раздававшийся из камина, был знаком Люциусу почти так же хорошо, как собственный, но он настолько безоговорочно не мог звучать здесь и сейчас, что Люциус едва смог убедить себя, что не бредит:

— Гермиона? Откуда...?

— Из кабинета Кингсли Шеклболта, разумеется. — Голос Грейнджер чуть шипел и потрескивал из-за прогоравших углей, скрадывая от Малфоя предательское волнение, душившее девушку на том конце сети. Несмотря на весь ее военный героизм, руки Гермионы натурально тряслись, так что будь в них сейчас стакан с жидкостью, брызги были бы по всем стенам и полу, но по каминной связи этого, к счастью, было не видно. — Это единственный доступный мне камин в Британии, который соединяется с твоим домом. Есть, конечно, еще один в Тупике Прядильщиков, но это значительно менее удобная опция…

— Что? Какая еще, к черту, опция? — Малфой, практически потерявший дар речи, глотал воздух, словно получил «Остолбеней» меж лопаток. — Как ты…?

— Как я туда попала? По личному разрешению господина Министра.

— Ты сказала Шеклболту, что хочешь связаться со мной?! — Люциус почувствовал, как кровь отливает от сердца, уступая место леденящему ужасу.

— Нет, что ты, я не самоубийца.

Под потолок кабинета вырвался облегченный вздох.

— Я наплела ему про то, что должна связаться с тобой насчет вашего фамильного артефакта. Кингсли знает, что теперь этим кольцом занимается мой начальник. Ну, а уж про мой одержимый трудоголизм и вовсе никому пояснять не надо. — Гермиона выдержала короткую паузу и с усмешкой добавила: — Ты же говорил: безумству храбрых — венки со скидкой.

На какой-то миг Люциусу показалось, что окружающее пространство вот-вот расплывется у него перед глазами и примет очертания палаты в Святом Мунго: это было просто и гениально до сущего сумасшествия — настолько, что ему оставалось только оторопело молчать, признавая свое полное поражение перед столь блестяще извращенным и смелым интеллектом. Чокнутый Гриффиндор. Теперь ясно, почему Темный Лорд проиграл. Никакая логика никогда не победит такую импровизацию.

— О, да. — Аристократ отрешенно кивнул, кривясь диковатой ухмылкой и едва сдерживаясь от оваций. — И что тебе на это сказал Кингсли?

— Сказал, что как встретишь утро Рождества, так и проведешь новый год. И уточнил, уверена ли я, что хочу провести его в разговорах с тобой.

Повисшую на пару секунд тишину разорвал громкий хохот Малфоя. Люциус буквально содрогался от смеха, сбрасывая шок и напряжение последних минут, а вместе с ними и злость на Нарциссу и сына.

— Браво. Это просто великолепно. И что? Ты, надо полагать, хочешь? — С привычной и почти родной для Гермионы издевкой спросил наконец Малфой.

Гермиона тепло, но чуть грустно улыбнулась.

— На самом деле я хочу извиниться.

Люциус, казалось, помрачнел, недовольный поворотом беседы, однако Гермиона не дала ему хоть что-то прокомментировать:

— Я… была неправа вчера. И не должна была так себя вести. Твой подарок великолепен… Спасибо.

На несколько секунд повисла пауза. Люциус стоял, всматриваясь в пламя всполохов и думая одновременно о вчерашнем разговоре, утренней сцене и том, что делать со всем этим маленьким адом, как вдруг за дверью его кабинета раздались тихие, но отчетливо приближающиеся шаги.

— Ты ничего не скажешь? — Гермиона, готовая от напряжения сгрызть себе ногти до крови, опасливо нарушила паузу, проклиная мысленно свою затею связаться с Малфоем: и по камину сейчас, и вообще год назад.

— Нам лучше закончить этот разговор. И чем скорее, тем лучше. — Голос Люциуса опустился и притих настолько, что Грейнджер пришлось изо всех сил напрячь слух. Сердце обреченно рухнуло в пятки.

— Понятно. — Гермиона что было силы закусила губу и сжала в кулак пальцы, изо всех сил стараясь не сорваться в предательский всхлип.

— Боюсь, я вынужден откланяться. — Холодно-официальный, голос Люциуса вновь повысился и хлыстом рассек воздух, оставляя в памяти Гермионы очередную рваную рану. — Я сообщу Вам свои соображения в ближайшее время. Всего доброго.

Люциус сделал шаг к камину, надеясь уже шепотом пояснить свою последнюю реплику, однако в этот самый момент в дверь кабинета раздался стук. Отточенным и молниеносным движением выхватив палочку, Люциус мгновенно погасил пламя и развернулся к двери:

— Войдите.

— Отец?

— Да, Драко?

— Извини, если отвлекаю... Ты с кем-то разговаривал?

— Да. — Люциус утвердительно кивнул, не поясняя при этом ни толики лишнего. Пульс, подгоняемый вспышкой адреналина, предательски подскочил, но Малфой, на свое счастье, давно умел справляться с такими вещами. — Ты что-то хотел?

— Нет, то есть да… Сегодняшняя сцена за завтраком… Извини, это было не слишком красиво.

Люциус криво усмехнулся и повернулся к сыну спиной, сделав небрежный пасс палочкой в купе с невербальным Reparo. Несмотря на скорость действия чар, разгром в комнате не успел в достаточной мере исчезнуть, на несколько секунд приковав к себе внимание ошеломленного Драко.

— Мерлин, что здесь…? Все в порядке?

— Более чем. — Люциус проследил, как бокалы встают на прежние места, с трудом сдержавшись от желания выругаться: парная к ним бутылка безвозвратно исчезла в камине, видимо, провалившись к Гермионе в момент установления связи. Интересно, Драко заметит? По идее, не должен. Он забрал вчера подарок Гермионы к себе и не видел новой бутылки. — Это все, что ты хотел сказать? Если да, то я давно не беру в голову подобные мелочи. Надеюсь, вы отлично провели время.

Драко задумчиво и неопределенно покачал головой, явно несогласный с последним замечанием предка: расколотые почти что до пыли бокалы не слишком вписывались в миф о глубоком душевном покое. Спорить, однако, с отцом было пустым занятием — это Драко с успехом усвоил и лишний раз проверил вчера.

— Хорошо. — Юноша засунул руки в карманы и, повернувшись к выходу, через плечо бросил: — Спасибо, что поздравил маму.

Люциус предсказуемо не ответил. Шумно вздохнув, Драко потянулся к ручке и уже было открыл дверь, как вдруг обернулся и цепким, словно Дьявольские тиски, взглядом посмотрел на отца:

— С кем ты разговаривал по камину? Мне показалось, мне знаком этот голос.

— С нашим дорогим Министерством. — Люциус не повел и бровью.

— Серьезно? Кто же там такой наглый, что беспокоит по утрам в Рождество?

Люциус медленно опустился в кресло и пристально, испытующе посмотрел на сына. В глазах Драко явно читалось желание скрутить отца и влить ему в глотку флакон Веритасерума, но, увы, данная жидкость в их доме была только под замком у самого Малфоя-старшего, а значит, хозяином положения по-прежнему оставался он сам:

— Тот, кого я только что послал десятой дорогой.

Драко в ответ прыснул и оскалился широкой хищной улыбкой:

— Надеюсь, этот несчастный дойдет к дьяволу по этой дороге. — Младший Малфой едко, но удрученно усмехнулся и вышел из отцовского кабинета. По правде говоря, больше всего на свете ему сейчас хотелось зааплодировать и расхохотаться Люциусу в лицо, а после влупить Круциатус, так, чтобы отец взвыл от боли и хоть на секунду ощутил это мерзкое чувство, когда хочется вскрыть себе грудную клетку и вырвать к черту сердце… Чувство, которым он, Люциус, так щедро наградил своего наследника вместо подарка на грядущую свадьбу. Жаль, в этом не было ни малейшего смысла. Даже если отец врал, а Драко чувствовал, что так оно и было, то до тех пор, пока он не поймает его с поличным, в их психологической дуэли он, Драко, всегда будет жалким проигравшим. Как и всегда в этой гребанной жизни.

Будущий хозяин Малфой-мэнора бросил гневный взгляд на отцовский кабинет и спешно зашагал прочь, давая себе клятву никогда не превратить их с Асторией брак в сходный ужас. Чего младший Малфой не мог предположить, так это того, что его благородный родитель и без Круциатусов знал выжигавшее Драко чувство. Проследив, как за сыном закрывается дверь, Люциус опустошенно выдохнул, задумчивым взглядом посмотрел на камин и вдруг призвал из шкафа ботинки и мантию. К черту все. Минуту спустя стены кабинета во второй раз за утро озарились зелеными всполохами, отметив тем самым перемещение Люциуса Малфоя из родового поместья в пустынный атриум Министерства Магии, по которому, стуча каблуками, уже спешила к каминам заплаканная Гермиона Грейнджер.