Капли на стекле (джен)

* * *

В доме холодно, хоть горят все камины. Нарцисса кутается в черную шаль и смотрит невидящим взглядом в темноту за окном. Нарцисса вздрагивает от каждого шороха, она прислушивается к шагам в коридоре, она молится: Мерлину или Богу — какая разница, лишь бы услышал, лишь бы прекратил этот затянувшийся кошмар. Нарцисса ходит неслышно по комнате из угла в угол, дышит глубоко, пытается успокоиться, но внутри все равно все дрожит. Пройдет еще несколько минут, и нужно будет выйти отсюда, нужно будет спуститься в большую гостиную и занять свое место рядом с Люциусом.

И она выходит. Ступает тихо и легко, лишь только длинное черное платье чуть слышно шелестит, идет, гордо вскинув подбородок, абсолютно спокойна, вот только ресницы слегка дрожат. Нарцисса сильная, Нарцисса выдержит.

В большой гостиной господствует страх. Здесь разговаривают шепотом, здесь прячут взгляды, здесь сидят прямо, словно статуи. Эти люди в черных мантиях, люди с прогнившими душами, люди с блеском злобы в глазах — когда они начали чувствовать себя в Малфой-мэноре, как дома?

«Ничего, — повторяет про себя Нарцисса, — ничего, главное не высовываться. Главное выжить, а все остальное — мелочи». И она сдержано кивает присутствующим, смотрит на смертельно бледного сына, который едва сдерживает рвотные порывы, садится рядом с мужем, который отчаянно пытается не дрожать. Нарцисса встречается взглядом с сестрой, и безумные черные глаза Беллы блестят лихорадочно, в них горит жажда. Она, видимо, слишком давно не убивала.

«Слишком много черного», — думает Нарцисса, пока Темный Лорд слушает доклад Снейпа. «Слишком много черного», — стучит у нее в голове, но на лице не проступает и следа эмоции. Она не имеет на это права.

И когда Люциус отдает свою палочку, остается только накрыть его руку своей, переплести пальцы, сжать их посильнее и мысленно взывать к нему: «Я тут, любимый. Я рядом. Я с тобой. Мы сильные, мы справимся. Мы обязательно выживем».

На стол прямо перед ней падает мертвое тело Чарити Бербидж.

* * *

Они ненавидят смех.

Джинни прекрасно это знает, она уверена в этом так же, как и в том, что любимая певица мамы — Селестина Уорбек. Они ненавидят смех — ведь видно, как искажаются их лица, когда зоркие глаза замечают хоть одну улыбку. Как стискиваются губы, как пальцы сжимают судорожно волшебные палочки... Впрочем, в последнее время причин для их ненависти становится все меньше.

Джинни идет темными коридорами, идет спокойно и уверенно, карие глаза ее смотрят вперед, она не прячет взгляд. У нее на щеке неглубокий порез, а тело под мантией сплошь укрыто синяками. Ей больно, но в кармане — волшебная палочка, а значит, еще не все потерянно.

Джинни садится за первую парту рядом с Луной, длинные пепельные волосы подруги заколоты на затылке, а голубые-голубые глаза улыбаются. Джинни находит под партой ее ладонь и легонько сжимает. Она знает, что сегодня на Темных искусствах Лавгуд получила свой первый Круциатус.

Гриффиндорский галстук теперь — словно знамя несогласия, и Джинни каждый день старательно завязывает его перед зеркалом, хотя терпеть не может, когда шею что-то сдавливает. Она сидит за первой партой, борясь с желанием ослабить узел, приспустить его хотя бы чуть-чуть, но она знает — нельзя. Она ожидает начала урока и пожимает под партой руку Луны Лавгуд.

Дверь открывается, и в кабинет заходит Алекто Кэрроу. Она ступает тяжело, она смотрит на студентов своими маленькими черными глазами, подолгу задерживая взгляд на каждом. Дверь распахивается снова, на этот раз впуская в помещение Амикуса. Он встает рядом с сестрой и так же молча разглядывает класс.

— Как вы уже поняли, — низкий хрипловатый голос Алекто отбивается от стен и бьет по барабанным перепонкам. Некоторые вздрагивают. — Как вы уже поняли, сегодняшний урок мне поможет провести профессор Кэрроу.

Джинни сидит за первой партой и смотрит прямо на них — брата и сестру, похожих, словно две капли воды. Они ненавидят смех, она знает это совершенно точно, она уверена в этом так же, как и в том, что любимая команда Рона — «Пушки Педдл».

И Джинни смеется.

* * *

Здесь ужасно холодно, в этом спящем лесу. Он не может спать, он бродит между деревьев, он боится кричать или хотя бы шептать их имена — сейчас даже у леса есть уши. Зимняя ночь укутала все вокруг своим одеялом, снег едва слышно скрипит под ногами. Ничего не видно — только иней на ветках мерцает в лунном свете.

Он высок, худощав и рыж, он пошел на свет синего шара, он не сдался, ведь где-то внутри живет надежда. Они простят, они поймут, они примут. Надо только их найти. И он ищет.

«Ты предал», — шипит тихонько чувство вины. «Ты не имеешь права называть себя их другом», — повторяет оно изо дня в день. И он соглашается. Но все равно продолжает искать, он не может просто так сдаться, ведь зачем тогда жить? Ведь надеяться никто не запрещал.

Вокруг война, вокруг гибнут люди и взлетают в воздух дома, вокруг много крови, страданий и криков. Ему семнадцать, и он привык слушать новости в надежде, что сегодня не зацепило никого из знакомых. Что сегодняшний день увидели все, кто ему дорог.

И без этой надежды невозможно было бы двигаться дальше.

Он приседает под деревом, он растирает заледенелые пальцы, дышит на них, изо рта вырывается клубами пар. Он поднимает голову и смотрит в небо, где мерной рекой течет Млечный путь. «Вот я найду их, скоро-скоро найду, и уже не будет так одиноко. Вот закончится война, прихлопнет Гарри змеемордого, и будем смотреть на звезды втроем, как раньше. И я даже осмелюсь взять ее за руку. И она улыбнется. Как когда-то...»

Вдруг он резко вскакивает на ноги, сжимая в руке волшебную палочку. Там, за деревьями, он замечает какое-то свечение. Осторожно ступая, пытаясь не задеть ни одной веточки, он продвигается к свету.

Там, за деревьями, гордо вышагивает серебристая лань.

* * *

И вокруг — вспышки.

Зеленые, красные, золотистые, фиолетовые — они похожи на фейерверки близнецов Уизли, вот только смеяться отчего-то не хочется. Она бежит, паля красными лучами прямо по фигурам в черных мантиях. Их лица скрывают маски, их палочки выбрасывают только зеленый свет, их много. Луна вертится и извивается, она ставит щиты и нападает сама — один за другим падают вокруг Пожиратели.

Она бежит. Босые ноги шлепают по каменному полу, длинные волосы растрепались и лезут в глаза, но нет времени их закалывать. Она рвется вперед, в самую гущу, она видит где-то там длинные рыжие волосы Джинни Уизли, она спешит на помощь, но не успевает — прямо перед ней вырастает фигура в темной мантии. Приходится отражать атаку.

— Что же ты прячешь свое лицо, трус? — Луна кричит, сама того не замечая, а враг только смеется, запрокинув голову назад. Девушка бьет его Петрификусом, и бежит дальше — босыми ногами по каменному полу.

Воздух пропитан кровью, все вокруг заполнено ее тошнотворным сладким запахом, кровью залит пол и босые ступни уже в темно-бурых пятнах. Луна бежит, она защищает себя и своих друзей и ей очень страшно.

Она видит, как падает Люпин, и как Тонкс бросается к нему, не замечая стоящей позади Беллатрисы. И она не может плакать, не может кричать, она может только бежать — вперед, в эпицентр битвы, к разноцветным лучам, к друзьям. Поставить вовремя щит, обезоружить, обездвижить, оглушить, успеть, спасти, защитить.

Адреналин гонит вперед, большие голубые глаза расширяются еще больше, пепельные волосы мешают четкому обзору, а ушибленная рука ноет. Луне очень страшно, и она бежит на помощь.

И вокруг — вспышки...