Однажды в Австралии (джен)

Гарри прекрасно знал, кого он сейчас увидит, но всё равно испытал шок, когда Элли провела своих родных в дом. Её сестра и сын остановились на пороге комнаты, и первым чувством, которое посетило юношу, было желание схватить мальчика в охапку и унести подальше от этой девушки, так похожей на убийцу его отца. Далее он почувствовал нечто схожее с тем, что было, когда он впервые увидел Андромеду Тонкс — такое же, на первый взгляд, лицо, но принадлежащее совершенно другому человеку. В конце пришла мучительная неопределённость: кто она такая на самом деле, и знает ли, чьим двойником является?

К счастью, в этот момент Элли обратила внимание на внешний вид сына: он был с ног до головы перемазан чем-то, напоминавшим переваренный гной бубонтюбера.

— Нила, Таир, где вы опять были?! — ахнула она.

— Мы ходили к тётиному Мастеру! — отчитался ребёнок. — Мистер Шелдон пустил меня в свою лабораторию!

Девушка с лукавой усмешкой на лице добавила:

— Кое-кто опрокинул котёл с готовым Оборотным, и нас прогнали домой.

Гарри удивился, как он мог принять её за Беллатрикс. Мрачное торжество, презрение, безумный восторг, бешенство, тревога за своего повелителя и слепое восхищение — всё это он видел на лице Пожирательницы не раз. Нила Льюис, оставаясь копией юной Беллатрикс (он видел фотографии тогда же, на Гриммо) была полной её противоположностью.

Элли собралась представить их друг другу, и юноша сообразил, что смотрится слегка странно — застыл посреди чужой гостиной и глядит на хозяев как баран на новые ворота. Будь здесь Рон, он бы так и сказал.

Шлёп!

С рукава ребёнка на пол звучно упала здоровая клякса зелья. Представления не состоялось — мать повела сына отмываться-переодеваться, а её сестра приглашающе улыбнулась гостю:

— Это надолго. Пройдёмте со мной на кухню, Гарри.

Тот машинально провёл рукой по лбу — нет, отросшие за последние месяцы волосы надёжно скрывали шрам. Как же она его узнала?

— Откуда я знаю ваше имя? — усмехнулась девушка.

Гарри удивленно воззрился на неё. Ему что, повезло встретить легиллимента? Нила Льюис же ответила, словно снова прочтя его мысли:

— Да, легиллименцией я владею...в некоторой степени. — Она запнулась. Кажется, подумала о чём-то своём. Затем добавила: — Однако сейчас её не использовала. У вас очень красноречивая мимика, как сказал бы мой наставник.

Девушка сделала несколько шагов в сторону кухни, а Гарри всё стоял на месте. К нему на улицах и в общественных местах часто — пожалуй, даже слишком — подходили абсолютно незнакомые люди. Именно по этой причине национальный герой старался избегать больших скоплений народа. Но чтоб вот так...

Чтобы девушка, которую он видит впервые в жизни, в своем собственном доме обращалась с ним, как со старым знакомым? Это немного сбивало с толку.

Нила Льюис, заметив, что Гарри стоит, как истукан, со смешком добавила:

— Хватит вести себя, словно девица в мужской бане, Гарри. Вы здесь не чужой.

Он покраснел, как помидор, и, пробурчав что-то в ответ, поплёлся за хозяйкой. Похоже, талантом смущать людей обладали обе сестры.

На кухне гостю были вручены доска, нож и пучок зелени.

— Не сильна в бытовых чарах, — пояснила девушка.

Гарри сам владел ими на уровне зельеварения, поэтому взялся за нож и принялся старательно измельчать шпинат — благо за плечами была школа тёти Петуньи.

— Вам, наверное, интересно, как я вас узнала? — начала разговор Нила, невольно отвлекая молодого волшебника от его занятия.

— Любопытно, — отозвался он, не поднимая глаз.

— Элли, — многозначительно сказала девушка, будто одно это слово всё объясняло, но, увидев непонимание на лице собеседника, добавила: — Она так сияла, только когда Альтаир родился. А с тех пор, как до нас дошли вести о смерти Сириуса...

Она неловко замолчала, и у Гарри вырвалось глухое:

— Вашей сестре ведь известно, как это случилось?

— Известно.

— Но тогда почему?.. Это ведь из-за меня...

Нила прервала его:

— Почему она так тепло вас встретила?! — голос её звучал неожиданно гневно. — Да как, по-вашему, она может ненавидеть того, кого Сириус так любил?! — и продолжила, уже тише, почти спокойно: — Простите мой тон, Гарри. Не переношу, когда кто-то понапрасну мучает себя чувством вины.

Юноша после резких слов девушки почувствовал немалое облегчение; он даже самому себе не признался бы, что до этого с замиранием сердца ждал момента, когда нужно будет рассказать Элинор Льюис о событиях, происходивших в Отделе Тайн два с половиной года назад. А Нила, некоторое время помолчав, сказала:

— К тому же, Гарри, у вас наверняка есть, кого винить в гибели крёстного. Кроме самого себя, разумеется.

И посмотрела ему прямо в глаза. Посмотрела так, что он понял сразу: знает. Знает, что была на свете женщина по имени Беллатрикс Лестрейндж. Знает, что мучительно на неё похожа.

— Бросьте притворяться, — усмехнулась девушка после минуты игры в гляделки, — для нас обоих не секрет, кем была моя мать.

— Мать?! — ошеломлённо выдохнул Гарри.

— А вы что подумали? — горько рассмеялась она. — Дальние родичи? Несчастливое фамильное сходство? — Нила помотала головой, успокаиваясь. Несколько прядей выбились из узла, усиливая впечатление, что это — Беллатрикс... Мать... Подумать только... — Блэковская кровь, конечно, не вода, но не до такой же степени! Да и я, признаться, думала, что вы по имени догадаетесь.

— По имени? — не понимая, переспросил Гарри. — Нила — это, конечно, необычно, но я не вижу ассоциаций.

Пришел, видимо, её черед удивляться:

— Элли не сказала вам полное? — она мягко улыбнулась — точь-в-точь как сестра. — Альнилам. Эпсилон Ориона, одна из ярчайших звёзд. Моя матушка, — это слово Нила точно выплюнула, — видимо, настолько гордилась своим происхождением, что решила продолжить славную традицию "звёздных" имен.

— Нила, но откуда у вас информация? Откуда такая уверенность? — Гарри и сам не заметил, как перенял её манеру обращения — по имени, но на "вы". — Насколько я успел познакомиться с традициями британской аристократии, честь семьи для них превыше всего. Никто из Пожирателей — а большинство — чистокровные — своих детей не бросал. Зачем отправлять за полсвета, когда можно воспитать в нужных рамках? — спросил он, не пряча отвращения.

— И налево никто не ходил, и бордели — "не принято"? Гарри, вы свечку держали? — Нила виновато вздохнула, как бы прося прощения за грубость. — Проблема в том, что я действительно знаю. Желаете услышать подробности?

Он не знал, что ответить. Согласиться или отказаться? С одной стороны — интересно, как выразился бы Рон, "аж в мозгах свербит". А с другой — оно ему надо? За последние несколько лет Гарри столь часто становился непрошеным свидетелем чужого прошлого, что теперь шестое чувство предлагало поостеречься.

— Так как? — невинно поинтересовалась Нила.

Гарри кивнул было в знак согласия, но потом не удержался и спросил:

— А зачем это вам?

Девушка нахмурилась.

— Сама не знаю. Не то, чтобы нужно поделиться... Не совсем. Хотя нет! — взгляд Нилы прояснился, она слегка улыбнулась. — Поделиться, и именно с вами, Гарри. Видите ли, о моих...ммм...родственных обстоятельствах знают лишь два человека: отец Стефан и Элли. Для сестры, как, например, для мистера и миссис Грейнджер — я лишь слегка прикоснулась к их разуму, не пугайтесь! — волшебный мир всегда будет чужим, сколько ни рассказывай, сколько ни объясняй, как близко они с ним ни столкнутся. А отец Стефан, Гарри, всё-таки священник. Нет, это ни в коем случае не плохо, и я бесконечно уважаю и люблю его. Иногда даже завидую его терпению и принятию всех людей с их недостатками и проблемами. Но иногда мне до боли хочется рассказать всё кому-то, кому не придётся ничего объяснять, моему ровеснику, наконец. И до сегодняшнего дня, — Нила снова посмотрела в глаза гостю, — у меня не было такой возможности. А тут сидите вы собственной персоной, горите любопытством, и, кажется, способны меня понять.

— Я выслушаю в...тебя. Только забери у меня шпинат, пожалуйста, а то я скоро превращу его в кашу, — ответил Гарри, подумав, что при такой откровенности уместнее более личное обращение.

Нила кивнула, тряхнув головой, отчего из прически выбилось ещё несколько прядей, вызывая воспоминания о тяжёлой короне чёрных кудрей Беллатрикс. Он вдруг с пронзительной ясностью понял, кто перед ним.

Дочь Беллатрикс и Рудольфуса Лестрейнджей.

Гарри усилием воли погнал от себя эту мысль. Разве виновата славная, добрая девушка в грехах людей, давших ей жизнь? Людей, которых она не видела, не знала, на которых ни капли не походит, но всё равно, похоже, взваливает на себя груз их деяний?

— Ты слушай, Гарри. А заодно понять мне кое-что поможешь.

Юноша в этот момент чуть в очередной раз не оттяпал себе ножом половину пальцев, и Нила решительно отобрала у него «орудие труда». Она сама принялась резать яблоки и рассказывать.

— В тысяча девятьсот семьдесят втором году(1) Сигнус Блэк выдал свою дочь Беллатрикс замуж за Рудольфуса Лестрейнджа. Через два года после свадьбы она родила девочку и дала ей имя — Альнилам. По моей просьбе, отец Стефан через своих знакомых в Британии выяснил, что все считали — и по сей день считают — будто ребёнок умер вскоре после рождения.

Я, как только начала догадываться о своём происхождении, пошла к сестре с вопросами — родителей на тот момент уже не было в живых. Она рассказала, что наша мама очень хотела иметь второго ребёнка, но не могла: у неё было слабое сердце. Тогда они с отцом решили взять приёмного, и помладше. Как раз в то же время на ступенях церкви Святого Петра(2) её настоятель — предшественник отца Стефана — нашёл младенца, закутанного в одеяльце. По его краю было вышито шёлком название звезды, которое отец Мартин счёл именем.

Родители никогда не скрывали от меня правды, потому что не считали её значимой: для них я всегда была родной дочерью. «Какая разница, что я тебя не рожала?» — улыбалась мама. Она столько улыбалась, Гарри...

Даже когда у меня стали проявляться волшебные способности, она отнеслась к этому так же легко. Папа пил капли от нервов, а мама пожимала плечами: «Ну и что?», шутила и не спешила обрезать проросшие из потолка ветки или выкидывать зазеленевший сушёный букет. Впрочем, прости меня, я отвлеклась.

Я отыскала отца Мартина, но всё, что он мне смог рассказать, ты только что услышал. Мне было этого мало, и я решила изучить легиллименцию и прочие ментальные техники: падре мог чего-то не помнить, мне казалось, он что-то недоговаривает. К отцу Стефану я тогда не обратилась, и не зря — иначе отказалась бы от иных путей поиска информации. Сейчас я понимаю, что он тогда догадывался о том, что я — Лестрейндж, и имел для этого более чем веские основания, однако не делился своими догадками ради моей же безопасности. А у меня тогда всего-то и было, что детское одеяльце, сбивчивый рассказ отца Мартина и преподаватель астрономии, учившийся с Беллатрикс Блэк на одном курсе.

Мне было семнадцать, я заканчивала шестой курс — мы, Гарри, учимся десять лет — и с головой ушла в пособия по ментальной магии. Она давалась мне удивительно легко, словно я с рождения обладала даром проникновения в чужой разум и манипуляций с ним. Помню, я тогда поделилась этим с профессором Бурке(3). После чего, выслушав его рассказ о её юных годах, едва не рванулась искать ближайший серпентарий. Вот тебе, Гарри, сейчас смешно, и мне самой смешно, а тогда страшно было. Спасибо профессору — за руку поймал да заставил левую туфлю снять. А потом и говорит, что была у Рудольфуса Лестрейнджа отличительная черта — шестой палец на левой стопе, — девушка постучала босой пяткой по ножке стола, привлекая внимание Гарри: на ноге и впрямь было шесть пальцев. — Профессор Бурке меня успокоил, спросил об успехах, а потом лично стал меня тренировать, в результате чего я через полгода вновь отправилась навестить отца Мартина. Честно признаюсь, незаметно читать воспоминания я тогда не умела, да и сейчас не умею, а потому, имея два варианта действий, — она усмехнулась, — сочла пару Конфундусов меньшим нарушением Международного Статута о Секретности, чем подробный рассказ с изложением причин моих действий.

И вот тут-то я столкнулась с тем, чего объяснить так и не смогла — ибо понять, как работают мозги у змееязычного монстра, именовавшего себя Лордом — это за пределами моих возможностей. Проникнув в память отца Мартина, я обнаружила, что кто-то, — снова усмешка, — весьма надежно её заблокировал. К счастью, явно не предполагая того, что то воспоминание станет объектом поиска другого легиллимента. Не сразу, с большим трудом, мне удалось то, что Волдеморт, — это имя из уст Нилы прозвучало непривычно для Гарри — совершенно без всяких интонаций, — так старался спрятать.

Двадцать два года назад, ночью, он принёс новорожденную меня отцу Мартину и заставил его забыть об этом. Вывод — согласись, Гарри — напрашивается сам собой: он выкрал меня у родителей, каким-то образом уверил их в моей смерти и спрятал за полмира от Британии. Только зачем, чёрт его дери?!! — девушка с силой ударила по столу обеими ладонями.

Гарри невольно отшатнулся: до того она сейчас напоминала мать, сильную в гневе и радости, жуткую в ярости. А мозг пытался ответить на вопрос: действительно — зачем? Ведь такая удобная ниточка, чтобы дёргать, такая возможность воспитать новую соратницу...

— Гарри, — Нила пристально смотрела ему в глаза, — рассказывай, что надумал, а не то не удержусь и в голову залезу. Чего застыл?

— А...это...

Девушка нахмурилась:

— На неё похожа, да?

Некоторое время они молчали, прежде чем Гарри, наконец, удалось найти нужные слова:

— Насколько я знаю, в то время как раз начиналась Первая война. Все Лестрейнджи — по словам самого же Волдеморта — всегда были самыми верными его сторонниками, а Беллатрикс оставалась при нём до самого конца. Скорее всего, Волдеморт, сознавая, что ребёнок надолго отвлечёт лучшую из его сподвижниц от общего дела, решил устранить досадное недоразумение. Мне кажется, Беллатрикс с её буйной, мятежной душой всегда была сильнее Волдеморта с его жалким осколком. Думаю, он это понимал и во что бы то ни стало хотел удержать её в своих рядах. Это — зачем. А почему именно в Австралию — да кто ж его, психа, знал... Дальше только Южный полюс.

Нила хихикнула. Гарри в который раз поразился резкой перемене её настроения: вот только что грустила, потом была в ярости, затем — снова грусть, а теперь смеётся. Это было очень здорово, и одновременно очень напоминало о Беллатрикс. Молодой волшебник потряс головой, отгоняя наваждение: раньше, до встречи с Нилой, искать — а уж тем более найти — что-то хорошее в Беллатрикс Лестрейндж было для него совершенно абсурдно.

А Нила снова злилась:

— Честное слово, если б не ты, сама бы эту сволочь убила! За всё! И за всех, кого она — тоже.

— Да не убивал я его, — устало откликнулся Гарри — уже столько от журналистов с этим вопросом пришлось отбиваться! — Само получилось.

— Само? — изумилась девушка. — Как такое может получиться само?

Гарри замялся: а как, собственно, в двух словах-то объяснить? Его собеседница поинтересовалась:

— А чем ты его, кстати?

— Экспеллиармусом, — бросил герой.

— Экспеллиармусом?! — Нила расхохоталась, да так, что стёкла зазвенели. — Самого сильного тёмного волшебника нашего века — обычным Экспеллиармусом?! Ну, даёшь!..

Насмеявшись всласть, девушка полушутливо-полусерьёзно спросила:

— Ты, Гарри, случаем, не собираешься биографию Волдеморта написать?

— Не собираюсь, — фыркнул юноша, — мне его и так за глаза хватило. К тому же не хочу, чтобы мою кто-нибудь написал.

— Ууу... — протянула Нила, усмехаясь. — Наивный... Твою и так напишут.

А Гарри вдруг со злорадством сообразил, в какое русло ему направить трудовую энергию Риты Скитер. Тем более, что наказания за нелегальную анимагию ещё никто не отменял.

_______________________________________________________________________________________________________________________________________

(1) Беллатрикс закончила Хогвартс в 1969-1970, замуж вышла, вероятно, до Нарциссы и, скорее всего, до Андромеды — то есть раньше конца 1972 — начала 1973 года.

(2) К своему великому стыду, не знаю о католических храмах Сиднея почти ничего; однако позволила себе предположить наличие в районе Йови-Бей своей церкви и дала ей название, т.о. данная церковь Святого Петра есть чистейшей воды выдумка, и не более.

(3) Если кого-то интересует родословная сего чародея, то он является внуком Бельвины Блэк и Герберта Бурке и, соответственно, правнуком небезызвестного Финеаса Найджелуса.