Мои миры, твое отчаяние. Танец второй (джен)

Что такое страх? Гарри не мог дать точного объяснения. Просто не мог найти подходящих слов. Были только ощущения.

Возможно, страх — это когда ты лежишь в маленьком пыльном чулане на грязном застиранном постельном белье и ждешь. Ждешь, когда к тебе придут для того, чтобы наказать, причинить боль, унизить…

А может быть, страх — это когда ты лежишь в больничной палате совсем один и знаешь, что к тебе никто не придет, потому что ты никому не нужен, и ты не знаешь, где проснешься завтра. И все, что у тебя остается, — это неопределенность перед будущим.

А можно ли назвать страхом чувство, когда ты оказываешься перед человеком, который ненавидит тебя и презирает? Который каждый словом и жестом пытается унизить и доказать твою ничтожность?

А может, страх — это когда ты замираешь посреди разноголосого человеческого моря и не слышишь знакомой речи?

Но что может сравниться с тем ужасом, что ты испытываешь, когда видишь, как сгорает единственная фотография матери, или когда твой единственный настоящий друг погибает у тебя на глазах, а ты не можешь ничего сделать?

А каково проснуться однажды утром и осознать, что ты убийца? Именно это и произошло с Гарри. Сразу после хогвартских событий в Дурмстранге не было времени для того, чтобы в полной мере осознать произошедшее. Постоянно требовалось что-то делать, куда-то бежать. А теперь, оставшись в тишине, воспоминания стали накатывать на мальчика. Каждую ночь ему снилось, как Квиррелл кричит от боли и обращается под его руками в прах… Как он медленно рассыпается, не оставляя после себя ничего, кроме горстки пепла и черной бархатной мантии.

Квиррелл кривил свой рот, обвинял Гарри в бездушности и называл чудовищем. После кошмаров каждое утро мальчик бежал в душ и с остервенением пытался содрать с себя всю грязь. Ему казалось, что то, что осталось от Квиррелла, въелось в него, впиталось в каждую клеточку его тела.

Мочалка оставляла красные полосы на бледной коже, а иногда и кровоточащие царапины. Но Гарри в такие минуты не чувствовал боли, только облегчение.

Потом он спускался в столовую, завтракал несколькими тостами и выпивал чашку чая. После отправлялся в Малую гостиную, разжигал камин, открывал окна в комнате и садился в кресло наблюдать за огнем. В такие минуты он полностью уходил в себя, заново прокручивая в голове произошедшее. Были ли у него другие варианты?

Гарри приходил к выводу, что все-таки были. Он мог не убивать. Но тогда, скорее всего, умер бы сам. Тогда, когда мальчик кинулся душить Квиррелла, его состояние можно было охарактеризовать как аффект. Но до этого мальчик использовал непростительные проклятия. Он не пытался оглушить или связать его. Гарри действовал наверняка.

Квиррелл играл с ним. Он был гораздо сильнее его. Какой толк от памяти Тома, когда кроме его воспоминаний у мальчика не было его навыков и ловкости. Гарри по сравнению с Квирреллом в комнате с философским камнем выглядел как слон на минном поле. Слишком неуклюжим, слишком медленным, слишком слабым…

В один из вечеров в голову Гарри пришла мысль: а был ли Дориан оглушен? Возможно, Квиррелл парализовал его, тогда он видел все, что происходило. Тогда становилось понятно, почему он не ответил на его письмо.

Кто в здравом уме захочет общаться с убийцей? Никто… Гарри слишком грязный. Находиться рядом с ним теперь мерзко.

Дориан хотел дружить с таким же, как сам: потерянным мальчиком, который хотел счастья и найти себя, но до безумия боялся своей темной стороны, могущей в какой-то момент выйти из-под контроля.

— Я не боюсь, — повторял Гарри, сжимаясь от страха быть теперь действительно дефектным, неправильным существом.

— Я не боюсь, — продолжал шептать он, когда цепенел от мысли, что теперь уже ничего не исправить.

Убил ли он в состоянии аффекта или нет, теперь не имело смысла. Он хотел убить с самого начала. Ему действительно было в некотором роде приятно отправлять смертоносные проклятия в Квиррелла.

— Я чудовище? — часто спрашивал он себя.

Ответа он не знал, но неизменно чувствовал, что в нем что-то изменилось, хотя конкретно обозначить этим перемены не мог.

Мальчик мог просидеть в кресле перед огнем весь день и уходил, только чтобы вернуться к своим ночным кошмарам. Он считал, что они самое малое наказание, которое можно получить за совершенное им.

Гарри периодически размышлял над тем, что, если существует Бог, именно он и дает жизнь каждому человеку, и никто не вправе ее отнимать. Наверное, никто не может судить о том, кто достоин жить, а кто должен уйти. Но тут мысли возвращались к маньякам. Разве правильно было оставлять их тут? Чтобы они несли еще больше зла в этот и без того грязный мир?

Возможно, их стоило бы просто изолировать, как делали в большинстве маггловских стран, запирая таких людей в тюрьмы или психиатрические больницы. Что же тогда действительно является наказанием: смерть или существование?

Возможно, Азкабан был не слишком гуманным местом, но он давал возможность прочувствовать всю боль и отчаяние и, возможно, раскаяться.

В Хогвартсе шли экзамены, и Снейпа постоянно не было дома. Все свое время он проводил в школе, лишь изредка заглядывая в поместье. Обычно в эти моменты он начинал ворчать по поводу непомерной духоты дома и сразу же гасил огонь в камине.

Гарри же спешил скрыться в своей комнате. Поместье с приходом опекуна, не смотря на свои немаленькие размеры, становилось будто бы тесным. В такие моменты мальчик хватал любую книгу и пытался читать.

Снейп перестал его донимать своими саркастичными замечаниями и сравнениями с отцом. Он просто игнорировал Гарри и лишь изредка бросал на мальчика задумчивые взгляды.

На улицу выходить совершено не хотелось. Поттеру казалось странным, что когда-то он переживал по поводу невозможности покинуть дом.

День тянулся за днем, мальчик все глубже погружался в свою депрессию и окружающее потеряло для него весь свой интерес.

Гарри чувствовал себя пустым внутри и грязным снаружи.

Когда сработал камин, мальчик даже не вздрогнул. Он предполагал, что Снейпу пора появиться дома. Его не было уже три дня. Но из огня никто не вышел.

Мальчик перевел вгляд на камин. Среди языков пламени было видно лицо Дамблдора.

— Северус! Северус! — позвал он.

— Его нет, — меланхолично отозвался мальчик из глубины своего кресла. — Он тут не появлялся уже несколько дней.

Лицо в пламени нахмурилось.

— Ему стоит меньше работать и чаще бывать дома.

Гарри просто пожал плечами.

— Но раз его все равно нет, может, немного поговоришь со стариком? — предложил Дамблдор.

Мальчик внимательно посмотрел на него и тяжело вздохнул.

— Что вы хотите? — спросил он.

На лице старика промелькнуло нечто похожее на обиду.

— Не ищи двойного дна там, где его нет, мой мальчик. Мне просто интересно, как проходит твое лето. Скучаешь ли ты по друзьям.

Последний вопрос немного задел натянутую струну в душе мальчика.

От Офелии пришло уже семь писем. Она писала обо всем. И о конях в их конюшнях, и о том, как она летала на пегасе. Рассказывала о делах в их таборе и детях братьев. Описывала свадьбу, на которой была.

Эдвин же прислал два письма, в них не было написано ни слова. Только две зарисовки их отряда. По этому можно было понять, как быстро начал скучать по всем Эрстед.

Альберт писал нечто пространственное. В последнем из пяти писем он рассуждал о вкусе лета и глубине неба. В свои послания он вкладывал засушенные цветы, обычные маггловские фотографии или какой-нибудь мелкий мусор вроде песка или камешков.

От Мирославы он получил только одно достаточно короткое письмо. Она была очень счастлива наконец-то вернуться домой. Девочка все также наслаждалась дорогими сортами чая и занималась цветами в саду около своего дома.

Гарри, конечно же, был рад или, по крайней мере, признателен, что о нем не забывали, но так сильно ожидаемая сова с посланием от Дориана так и не прилетала.

— Мы переписываемся, поэтому не скучаю, — после продолжительной паузы ответил мальчик, отрешенно глядя в пространство.

— Ты выглядишь уставшим, — заметила голова директора из огня.

Поттер лишь усмехнулся.

— Тебя что-то мучает?

Мальчик с сомнением посмотрел на Дамблдора. Он не был тем, кому можно доверять, но боль как кислота разъедала Гарри изнутри. Возможно, ему просто нужно было спросить совет или услышать мнение со стороны.

— Вы когда-нибудь убивали? — голос Гарри прозвучал глухо.

Брови Дамблдора удивленно приподнялись.

— Нет, Гарри. Никогда… — произнес он не уверенно. — Но был момент в моей жизни, когда я думал, что убил… Это было очень тяжело. Я тогда думал, что меня самого больше не стало. Но если ты винишь себя в смерти Квиррелла, то делаешь это совершенно зря. До праха его развеяла защита твоей матери. Волдеморт не может дотронуться до тебя потому, что ты защищен любовью Лили, как щитом. Том уже давно не человек, то, что осталось от его души настолько ущербно, что не способно ни понять, ни испытать такого сильного и искреннего чувства.

Гарри встал с кресла и опустился на колени перед огнем.

— Вы не понимаете… — мальчик судорожно вздохнул. — Я душил его, а он сгорал. Я чувствовал под своими руками его бешеный пульс. Он кричал от боли!

Дамблдор печально посмотрел на Поттера.

— Когда Квиррелл пустил в свое тело Волдеморта, он уже начал постепенно умирать. Ты просто запустил этот процесс с бешеной скоростью. В школе он ходил в тюрбане, обвешанный чесноком, и все для того, чтобы скрыть запах разложения. А чтобы хоть как-то поддержать в себе жизнь, Квиррелл нападал на единорогов, убивал и пил их кровь. За это ждало страшное проклятие. Он не смог бы найти покоя. Но значила ли для него что-нибудь эта угроза? Думаю, нет. Квиррелл убил себя сам. Возможно, он тоже стал жертвой обмана Волдеморта, но факт остается фактом. Квиррелл сам пустил его в себя, абсолютно добровольно.

Гарри потер переносицу. Этого он не знал. Правильнее сказать, он ничего не знал. Но это не отменяло того, что мальчик хотел убить. Авадой или собственными руками, не имело значения.

— Но я бы сделал это в любом случае, — мальчик покачал головой. — Если бы защита матери не помогла бы мне, я все равно убил бы его. Конечно, если бы смог, или не умер раньше.

Дамблдор тяжело вздохнул.

— Знаешь, почему я стал сильным магом? — спросил он.

— Нет.

— Потому что я никогда не хотел убивать. Это стало моим стимулом для постоянного самосовершенствования. Только действительно сильный маг может избежать смерти сам и победить другого, не убив его. Но даже в этом правиле для меня существует исключение. Если бы я смог, я уничтожил бы Волдеморта. Он давно не человек. Это даже убийством нельзя будет назвать.

— Когда, вы думаете, Волдеморт возродится? — спросил мальчик и закусил губу.

Дамблдор какое-то время молчал.

— Скорее всего, у нас в запасе несколько лет. От двух до пяти. Сейчас он выбит из колеи. Ему нужно найти того, кто сможет помочь ему, и потом разработать какой-либо план. Философский камень был его надеждой. Сейчас ему необходим новый способ действий.

Гарри провел пальцем по ковру, вырисовывая на его ворсе какой-то узор.

— Как вы думаете, когда он вернется, под ударом окажутся все более-менее близкие мне люди?

Взгляд директора стал более тяжелым.

— Да, Гарри. Но ты должен понять, что, даже отстранившись ото всех, не решишь эту проблему. Волдеморт в этом случае возьмется за тех, с кем ты просто знаком. Он не начнет их устранять. Скорее всего, попытается, используя их, воздействовать на тебя. Только близкие тебе люди смогут помочь тебе выстоять против него. Твой путь сложен, мальчик мой. Одному его не преодолеть. Поэтому как можно тщательней выбирай свое окружение.

— Я не хотел бы, чтобы кто-то пострадал из-за меня…

— Тогда было бы честно предупредить их об опасности и дать им возможность выбирать самим. Не так ли?

Гарри лишь кивнул, все еще смотря на ковер.

— Если они уйдут, то это не те люди, что смогут пройти весь путь с тобой до конца. О них не стоит сожалеть.

— Да, вы правы, — голос мальчика прозвучал немного хрипло.

— Думаю, мне пора. Если Северус появится, скажи ему, что я его искал.

— Хорошо. До свидания.

— До свидания, Гарри.

Пламя снова стало ровным и мальчик позволил себе вытянуться на полу перед огнем.

Множество мыслей кружилось в его голове. Квиррелл был обречен изначально. Это было слабым утешением. Ведь именно Гарри стал катализатором. Он запустил этот процесс.

Поттер был слаб. Именно поэтому у него не было вариантов, кроме как убить или быть убитым. Все, что ему необходимо, — это стать сильным. Действительно сильным. Только так, и не иначе, он сможет защитить своих близких людей и никогда не останется один.

Гарри задумался. А были ли у Дамблдора близкие люди? Друзья или любимые? Нигде, ни в какой-либо книге или памяти Тома, не было об этом упоминаний. Только то, что у него имелся брат, от которого он был очень далек. Больше никакой любви или привязанностей. Только Гриндевальд в прошлом. Конечно же, директора боготворит огромное количество людей и стремится приблизиться к нему. Но он все же остается одинок.

Что это? Стремление обезопасить окружающих или попытка остаться в безопасности самому?

Гарри, лежа на полу, прижал колени к груди.

Он думал над тем, что же делать ему самому. С чего стоит начать. Возможно, то, что Дориан отошел от него — это правильно. Он не может упрекать никого за то, что кто-то стремиться жить безопасно. Стан чуть не умер. Он успел многое переосмыслить. Скорее всего, для него собственная жизнь дороже какой-то там дружбы.

Что есть дружба? Мальчик не мог облечь все свои чувства в словесную форму. Для него это было нечто бескорыстное, основанное в первую очередь на доверии. Дружба являлась особой формой любви. Это взаимная симпатия, некоторого рода тяга друг другу. И, конечно же, понимание.

Гарри вздохнул.

А есть ли вечная дружба? Наверное, нет. Ее тоже можно забыть или перерасти. Чувства, которые были связующими канатиками, истончатся и превратятся в тонкие веревочки или вовсе порвутся. И позже, глядя на человека, который был когда-то другом, а теперь превратился в просто старого знакомого, наверное, шевельнется нечто вроде ностальгии.

Гарри снова вздохнул.

Но душа по Дориану еще болела. Связывающие канатики лично для него не были окончательно разорванными. Несмотря ни на что, хотя, возможно, это и было эгоистично, отпускать его от себя не хотелось. Стан был первым, кто попытался понять Поттера. Первым, кто протянул ему руку. Их друг с другом связывало куда больше вещей, чем с кем-либо другим. Но Гарри не будет больше пытаться вернуть его. Он примет его выбор.

А что до боли… Ему ли привыкать к этому?

Теперь главное не потерять других, а для этого стоит попытаться понять их лучше, а не замыкаться только на собственных чувствах.

Гарри сильный, он справится.

С такими мыслями мальчик погрузился в сон. Ему снилось, что он вновь находится в комнате с зеркалом и снова душит Квиррелла. Но на этот раз все было иначе. Вместе с ним Квиррелла атаковала его призрачная мать. Ее руки были под руками сына. А из ее груди исходил луч, который и сжигал тело профессора. И Гарри казалось, что это действительно не он, а именно мама уничтожила его.

Когда от него не осталось ничего, кроме праха, Лили Поттер обернулась к нему. Она была такой же красивой, как и на фотографиях. Только одно заставило мальчика сжаться и чуть ли не закричать: из глаз матери катились кровавые слезы.

А потом Гарри коснулось что-то теплое. Оно провело по его волосам. Мальчику стало уютно, он попытался зацепиться за это чувство. А потом пришел спокойный глубокий сон. В эту ночь ему больше не снились кошмары.

Утром, когда Гарри открыл глаза, он обнаружил себя лежащим в собственной кровати в своей комнате. Хотя он прекрасно помнил, что уснул вчера вечером около камина.

— Наверное, это был домовой эльф, — тихо произнес мальчик, проводя рукой по стулу рядом.

Он все еще хранил тепло недавно сидевшего на нем человека.