Severus (джен)

Тьма растекалась в воздухе, клубилась, заполняла каждую лесную ложбину и обнимала всё, что встречала на своем пути: камни, кусты, деревья. Она была живой и жадной, алчно завладевая миром земным, вытягивая щупальца к синеющим вдали пикам гор. Но пока мир высот ей был недоступен — там ещё властвовал свет: истекающий закатной кровью, обреченный, но всё же свет, и это заставляло тьму хрипеть и задыхаться от злости.

И всё же страха не было.

Времена, когда Северус боялся темноты и просил Эйлин посидеть с ним перед сном или хотя бы оставить свечу, давно прошли. Он научился не бояться притаившихся в пыльных углах монстров, когда выяснил, что эти чудовища любят менять свой облик. Немного фантазии — и вот жуткая бесформенная тварь с десятками щупалец превращается в плюшевого медвежонка — родного брата огромного золотистого чуда с алым бантом на шее и черными блестящими глазами из лавки галантерейщика. Северус столько раз заглядывался на него, проходя мимо, что представить вожделенную игрушку в своей комнате не составило никакого труда. А когда в один прекрасный день витрина оказалась пуста, он не расстроился. Почти. Потому что знал, как только стемнеет и в доме стихнут все звуки, можно вообразить, что мишка смотрит на него из угла спальни.

Так из врага тьма превратилась если не в друга, то в союзника — безликого и таинственного, но с которым можно договориться. И все же Северусу не приходило в голову, что тьма может быть… живой!

И тем не менее она была… А может быть, эти хриплые, похожие на чье-то шумное, прерывистое дыхание звуки издавал какой-то огромный зверь?

Северус прислушался.

Смесь странного утробного рычания, отдаленного глухого топота огромных ног, тихого хруста сухих веток под чьими-то мягко крадущимися лапами окружала его со всех сторон. Звуки постепенно усиливались, а значит…

Зверь приближался.

* * *

Чем дольше Люциус следил за поединком вейлы и гоблина, тем больше убеждался, что первой не придётся прибегать к чарам обольщения. С каждой минутой движения карлика становились все более скованными и неловкими — он явно устал и, похоже, уже не стремился этого скрыть.

Жаль! Люциус ощутил прилив разочарования. Ему хотелось бы посмотреть на уродца, пускающего слюни и забывшего, зачем он вообще вышел на ристалище.

Похоть делает смешным любого, а уж зрелище вожделеющего красотку гоблина обещало и вовсе стать забавнейшим событием турнира. Пожалуй, об этом стоило бы рассказать приятелям в Хогвартсе. Да и малышу Северусу было бы полезно это увидеть. Судя по всему, этот Снейп ещё совсем ребенок! Люциус скосил глаза и посмотрел на увлеченно наблюдающего за происходящим на площадке Северуса.

Похоже, того заинтересовал кентавр.

Неудивительно. Судя по тому, что удалось узнать от отца, мальчишка живет с матерью в какой-то глуши, и к тому же среди магглов. Хорошо ещё, если бедняга видел кентавров хотя бы на картинках! Хотя на картинках как раз, наверное, видел, потому при каждой удобной возможности так и стремился уткнуться в книгу.

Люциус хмыкнул и хотел было уже снова вернуться к вейле и её неудачливому противнику, как вдруг бившийся с кентавром маг направил палочку себе под ноги, и в следующий миг над площадкой взметнулся небольшой вихрь, который принялся затягивать внутрь песок и пыль. Воронка вращалась все быстрее, росла прямо на глазах, а потом ударила в кентавра.

Ристалище огласил пронзительный вопль.

Ослепленный кентавр принялся отчаянно тереть глаза, потеряв способность ориентироваться в пространстве. И тут случилось то, чего никто из присутствующих не мог ожидать.

Вместо того чтобы усмирить разросшийся до размеров небольшого смерча вихрь, обездвижить слепого противника и наслаждаться победой, маг внезапно направил бешено вращающуюся воронку в сторону главной трибуны.

Люциус увидел, как сидящие несколькими рядами ниже волшебники, в том числе Рене и отец, поспешно выхватывают палочки, а потом вдруг ощутил, что справа, там, где ещё долю секунды назад сидел Северус… никого нет.

— Что за черт, — пробормотал он, кладя руку на опустевшую скамью рядом… ещё теплую. — Куда делся мальчишка?

Сам толком не понимая, что делает, Люциус рывком поднялся на ноги, озираясь по сторонам.

На трибуне царило смятение. Волшебники шумели, вскакивали со своих мест, многие выхватили палочки, однако смотрели они вовсе не на опустевшее внезапно место рядом с ним, а совсем в другую сторону… Люциус проследил направление их взглядов и… ощутил, как округляются его глаза.

Там, где ещё несколько мгновений назад стоял маг, пославший на зрителей магический смерч, в луже собственной крови лежал… кентавр. Совершенно один. А его противник бесследно исчез.

Люциус видел, как Рене подзывает своих людей, отдает им какие-то распоряжения и вдруг… поворачивает голову и смотрит в его сторону.

Нет, не в его.

В следующий миг Люциус понимает, что маркиз смотрит на опустевшее место рядом с ним, и лицо его становится почти белым.

*

За стенами Монмиреля свирепствовала буря. Небо обрушивало на древние стены целые моря воды, ветер швырял град в разноцветные витражи с такой яростью, словно хотел уничтожить их, а пурпурные, ослепительно-белые и багровые молнии устроили адскую пляску прямо над башнями замка. Однако напряжение, повисшее в кабинете его хозяина, доставляло Люциусу Малфою, пожалуй, не меньший дискомфорт, чем тот, который он испытал бы, окажись сейчас снаружи.

— В какой момент вы поняли, что Северус исчез? — Маркиз де Сен-Аман остановился перед креслом, в котором сидел Люциус, и пронзительный взгляд потемневших, холодных, как зимнее море, глаз впился прямо в лицо. Стороннему наблюдателю, наверное, могло бы показаться, что Рене говорит спокойно, но Люциус достаточно хорошо знал маркиза, чтобы уловить в его интонациях тревогу и… непреклонную решимость сделать все возможное и невозможное ради того, чтобы найти пропавшего.

Всё-таки во всем этом было что-то странное.

Конечно, маркиз отвечает за мальчишку перед его матерью, тем более что когда-то они были очень дружны, и всё же… волнение Рене выглядело слишком глубоким, слишком… личным.

— Боюсь, я не смогу поручиться за точность… — Люциус наморщил лоб, пытаясь вспомнить все детали событий. — Помню, мы с ним разговаривали о… о правилах турнира, об участниках дуэлей. Северуса заинтересовал гоблин, и я… рассказал ему об их магии.

— Что было потом? — В голосе Рене появилось нетерпение.

Люциус нервно повел плечами.

— Потом я увлекся поединком и…

— Чьим именно? В какую сторону вы смотрели перед тем, как всё случилось? — Темные брови маркиза сошлись.

— М-м-м… Гоблина и вейлы.

Маркиз тихо фыркнул и, резко повернувшись к собеседнику спиной, подошел к окну и неподвижно застыл, глядя в покрытое тучами грозовое небо, а Люциус неожиданно ощутил, как к щекам приливает кровь.

— Ясно. Продолжайте.

Люциус шумно выдохнул и заставил себя отвести взгляд от затянутой в черный бархат спины — несмотря на глубокую ночь, маркиз так и не переоделся, оставшись в том же костюме, в котором был на турнире, избавившись лишь от плаща, — и перевел взгляд на собственные сцепленные в замок пальцы.

— Потом я взглянул на Северуса и увидел, что он увлечен поединком того мага с кентавром. Он смотрел на них, не отрываясь, и вдруг маг вызвал вихрь…

Люциус даже не понял, каким образом Рене преодолел так быстро расстояние в добрый десяток шагов, но спустя секунду маркиз уже нависал над ним.

— Что произошло потом? — Охрипший голос хозяина Монмиреля звучал тихо, однако от таящегося в нем напряжения по спине пробежал холодок.

— Потом маг направил вихрь на нас и…

— Вы это хорошо помните? Вы точно видели, что вихрь направил создавший его волшебник? — Рене склонился к Люциусу ещё ниже.

— Д-да… Почему вы спрашиваете?

— Потому что все те, с кем я до сих пор говорил, утверждают, что смерч полетел к трибунам уже после того, как маг в маске исчез.

— Не может быть, — недоверчиво прошептал Люциус. — Я видел… мне показалось, что он сделал это до того, как исчезнуть, а потом… я понял, что Северуса рядом нет.

Рене шумно втянул в себя воздух и поспешно отвернулся.

Повисла тяжелая пауза, и в этой тишине свист ветра за стенами напомнил наследнику Малфоев вой баньши, который ему однажды довелось услыхать. От накативших воспоминаний стало не по себе.

— Я должен спросить вас ещё кое о чем, — с усилием проговорил Рене спустя некоторое время.

— Да… — отозвался Люциус, стараясь не выдать накатившего вдруг приступа страха.

— В момент, когда Северус… исчез, вы не почувствовали чего-то… необычного, странного?

— Вы имеете в виду магию?

— Возможно… — Рене снова повернулся к нему и испытующе посмотрел в глаза собеседнику. — Хотя и необязательно. Итак?

Люциус прикрыл глаза, пытаясь вспомнить свои ощущения, но… нет. Он был чересчур увлечен поединком, чтобы… И тут внезапно пронесшаяся мысль заставила его невольно вздрогнуть. Хотя... Это казалось нелепым!

Увы, его реакция не укрылась от внимания наблюдателя.

— Вы что-то вспомнили… — Голос маркиза звучал утвердительно. Видимо, догадку все же придется озвучить, хотя гордость отчаянно призывала его солгать.

Словно прочитав его мысли, Рене наклонился к нему, устремив ледяной взгляд прямо в глаза своего vis-a-vis:

— Люциус, советую вам проявить благоразумие. Вы же знаете, что я пойму, если вы попытаетесь сказать неправду.

Малфой невольно сглотнул. Конечно, смерть ему не грозит, но проверять, насколько молва преувеличивает семейные таланты Сен-Аманов в области ментальной магии, у него не было ни малейшего желания. Да и стоит ли инцидент того, чтобы портить отношения с Рене? На этот счет сомнений быть не могло.

— Я уверен, это просто…

— Мистер Малфой, — несмотря на внешне спокойный тон, тихий голос маркиза звучал угрожающе, — предоставьте судить мне.

— Та вейла, что сражалась с гоблином… мне показалось, она кокетничала со мной… — Люциус запнулся, но заставил себя продолжить. — Мне кажется, она…

— Воспользовалась своим даром обольщения, чтобы отвлечь ваше внимание от Северуса?

— Д-да… — кивнул Люциус. — Хотя я не могу сказать, что… я ощущал что-то особенное… — Черт! Он чувствовал, что краснеет, как сопливый мальчишка! — Вы ведь знаете, вейлы часто пускают в ход свои чары и без особых целей, просто из тщеславия.

Рене отстранился, но по-прежнему не отводил взгляда от его смущенного лица.

— Может быть, вы правы, и это всего лишь совпадение, — устало проговорил он и добавил: — Вы свободны, Люциус, отправляйтесь отдыхать.

Несмотря на большие сомнения в том, что сегодня удастся уснуть, этому распоряжению он повиновался с большим удовольствием.

* * *

Дверь прикрылась за спиной Малфоя с тихим стуком, и Рене остался один. Впрочем, это ненадолго. Вполне вероятно, что скоро сюда придет Эйлин. По крайней мере, в ответ на отправленное утром приглашение она написала, что будет, хотя на турнире так и не появилась. Впрочем, учитывая обстоятельства, это даже к лучшему. Он предпочел бы разобраться во всем и найти Северуса самостоятельно. Может быть, она придет ночью и они спокойно поговорят. Такое уже случалось раньше, потому что Эйлин не любила церемонных бесед в присутствии посторонних ушей и глаз.

Пока же у него есть немного времени, чтобы всё обдумать. В том числе решить, стоит ли делиться с нею неприятными новостями.

Неспешно пройдясь вдоль заставленных книгами массивных шкафов, он остановился перед одним из них и уже потянулся, чтобы распахнуть дверцу, но потом отдернул руку и решительно отвернулся от полок.

Вряд ли пыльные фолианты могут сейчас помочь. У него была возможность познакомиться с тяготеющим над Летним Турниром проклятьем на собственном опыте. Не говоря о том, что, вернувшись спустя три месяца после исчезновения, он с головой погрузился в фамильные летописи и трактаты, посвященные случаям наведения порчи на древние роды.

С каким рвением он пытался разобраться в преследующих его семью чарах, понять, что именно произошло на Турнире 1959 года, и по каким дорогам его носило целых три месяца, хотя ему казалось, что прошла всего одна ночь? Но гораздо больше его интересовало другое: почему злая магия Турнира подействовала на Эйлин, хотя генеалогическое древо утверждало, что род де Сен-Аман не был кровно связан с Принцами? Пытаясь добраться до разгадки, Рене на какое-то время превратился в охотника за собственными воспоминаниями. Дни и ночи он сидел над пергаментом, пытаясь по крупицам восстановить всё, что видел в том причудливом мире, в который его забросили чары. А потом наступил момент, когда стало ясно: больше ничего сделать нельзя, хотя от ощущения, будто львиная доля событий утекла сквозь пальцы как вода, хотелось рвать и метать.

Рене снова подошел к окну, за которым постепенно стихала гроза. Слабеющий ветер торопливо разгонял рваные тучи, и в прорехах загоралось все больше звезд. Откуда-то издалека доносились глухие раскаты грома. Они напоминали сонное ворчание огромного зверя, который, почуяв близящийся рассвет, возвращался в свое логово после славной охоты. Невольное сравнение напомнило ему о том, что с точки зрения традиций этот Летний Турнир оказался успешным. Охотникам посчастливилось убить сразу двух дромарогов, что случалось нечасто и, согласно приметам, сулило удачный год для владык Монмиреля и всей провинции. Хотя верилось в это с трудом. Особенно учитывая тревожные донесения из Британии. Судя по тому, что рассказал осведомитель, волшебный мир стоял на пороге войны, которая вряд ли будет локальной.

От тягостных мыслей его отвлек звук шагов. Легких и в то же время уверенных. Таких… знакомых…

* * *

Кем бы ни было чудовище, Северус не испытывал ни малейшего желания с ним встречаться. К тому же приближалась гроза. Понятно, что нужно как можно скорее уходить отсюда, но он даже не представлял, куда угодил и в какой стороне находится замок!

Рычание стало громче. От низкого раскатистого звука по спине пробежал холодок. Северус попятился и вздрогнул от неожиданности, когда его спина уперлась во что-то твердое. Оглянувшись, он понял, что это огромное дерево, и тут же в голову пришла мысль, как спастись, если монстр приблизится на опасное расстояние.

В этот момент раздался новый раскат грома, смешавшись с протяжным трубным звуком. Может быть, это охотники?

Северус едва удержался от того, чтобы, поддавшись порыву, броситься к ним навстречу. Ведь они могли отвезти его в Монмирель! Однако в следующий миг он заставил себя отказаться от искушения. Даже если эти охотники — участники турнира, они могут в азарте погони не заметить его в темноте, если, конечно, не произойдёт чего-то похуже.

Северус постарался не представлять себе в красках, как на него налетает дромарог или перекусывает пополам грифон. Даже смутных набросков этих событий хватило, чтобы заставить его отказаться от соблазна и вернуться к первоначальному плану. Поэтому, поспешно оглядевшись, Северус стал карабкаться на дерево. К счастью, оно оказалось старым, и, несмотря на то что до нижних веток было не меньше трех его ростов, грубая, потрескавшаяся кора служила неплохой лестницей.

Через несколько минут Северус устроился между стволом и веткой — такой толстой, что её обхвату мог бы позавидовать и полувековой дуб. Стремительно смеркалось, однако немного выше того места, где он находился сейчас, на фоне ствола темнело какое-то пятно. Вероятно, это дупло, и, судя по очертаниям, очень большое. Если так, то в него вполне можно забраться и, если не явится пернатый хозяин, даже поспать. Здесь его никто не достанет, а утром...

От оптимистических рассуждений Северуса отвлек громкий треск. Он перевел взгляд вниз, и от того, что он там увидел, перехватило дыхание.

Ломая молодые деревья и кусты, на поляну вывалилось создание, которое оторопевший Северус поначалу принял за живую гору. Однако уже в следующий миг он был вынужден признать, что оказался неправ. Затормозив прямо на середине небольшой полянки, зверь ловко развернулся, приготовившись дать отпор преследователям. Огромная темная масса двигалась с быстротой, которую сложно было ожидать от существа подобных размеров, так что Северус успел заметить лишь горящие оранжевым огнем огромные глаза, показавшиеся ему размером с чайные блюдца. Эффект, который они произвели на затаившегося в своем убежище мальчика, мог поспорить лишь с впечатлением от другого, поистине выдающегося украшения — чудовищных рогов, растущих как будто бы из пасти и похожих на бивни доисторического мамонта.

Монстр задрал морду и свирепо зарычал. Казалось, он сам вызывает охотников на поединок, не желая мириться с жалкой участью преследуемой жертвы.

И тут Северус вдруг осознал, что судьба пожелала преподнести ему невероятный подарок: редчайшее зрелище, видеть которое доводилось очень немногим магам. При мысли же о том, что подавляющее большинство счастливцев были охотниками и рисковали ради этого жизнью, его охватило сладкое чувство восторга. В эту минуту он ощущал себя таким счастливым, что ни за какие блага мира не согласился бы променять свое место на этом дереве на уютную теплую кровать в замке. Затаив дыхание, он ждал появления других участников действа, и они не замедлили явиться.

Первым приближение врага почуял дромарог. Издав ещё один раскатистый рык, он пригнул голову и подобрался, готовясь к броску на неприятеля.

А в следующее мгновенье на поляну вылетели охотники. Их было двое. Один держал в руках сигнальный рог и пылающий факел. Его грифон хищно щелкал клювом и хлопал крыльями, такими ослепительно-белыми, что Северусу захотелось зажмуриться. Второй всадник, вооруженный длинным и узким клинком, с трудом удерживал своего отчаянно рвущегося вперед грифона, который, то и дело оседая на задние лапы — Северус помнил, что у грифонов они — львиные, — пытался дотянуться передними до ощетинившегося дромарога.

Первый охотник снова затрубил, и спустя секунду сильный порыв ветра принёс откуда-то издалека ответ. Простой мотив звучал торжествующе. И действительно:

— Один есть! — громко воскликнул сигнальщик.

— Да, теперь дело за нами! — отозвался его товарищ и свистнул, отпуская поводья.

Почувствовав наконец свободу, его грифон оттолкнулся задними лапами от земли и прыгнул на дромарога. Последний сориентировался мгновенно и встретил его, выставив вперед свои страшные рога. Раздался чей-то оглушительный вопль, и Северусу стоило огромных усилий не закрыть глаза, когда всадник размахнулся и нанес колющий удар, целясь в горящий, как громадная головня, глаз.

Удар был молниеносным. Однако дромарог сумел в последний миг отвернуть мохнатую морду, и сталь скользнула по кости. Раздался противный скрежет, полетели искры. Ответ не заставил себя долго ждать. Следуя заданной ударом инерции, монстр вначале опустил голову почти до земли, а потом резким рывком поднял вверх, едва не нанизав агрессора на свой жуткий рог.

— Осторожнее! — раздался испуганный крик, и Северус увидел, как товарищ нападавшего перекинул за спину сигнальный горн, собираясь броситься на помощь.

— Нет! Я справлюсь! — воскликнул тот, одновременно обходя дромарога по кругу в поисках удобной позиции для новой атаки. Монстр поворачивался вслед за ним, не сводя с врага горящего взгляда. Это было похоже на причудливый танец втроем. Каждый из партнеров одновременно танцевал друг с другом, прекрасно понимая, что наградой победителю станет жизнь и свобода, а проигравшего возьмет смерть.

Напряжение было столь велико, что воздух вокруг наэлектризовался. Северусу казалось, что его связывают с главными действующими лицами невидимые нити, и стоит только моргнуть, как хрупкое равновесие нарушится и один из дуэлянтов уйдёт в край теней.

Внезапно чудовище сделало выпад, и хотя всаднику удалось уйти от столкновения, острый рог вонзился в основание крыла грифона. Раздался страшный, почти человеческий вопль боли, от которого по телу Северуса прокатилась горячая волна. Ноги и руки его вдруг стали ватными, сердце забилось в груди пойманной птицей, и он не упал на землю только потому, что его опора обладала достаточной шириной.

Невольно приоткрыв рот и распахнув изумленно глаза, он, задыхаясь, смотрел, как грифон пытается освободиться, но каждый рывок заставляет рог ещё глубже погружаться в его тело. Тем временем всадник пытался прицелиться, но, похоже, рваные движения бедняги делали эту задачу невыполнимой. Словно почувствовав, что баланс сил склоняется в его пользу, дромарог зарычал и начал снова опускать голову… В следующий миг Северуса осенило: «Он ведь гораздо тяжелее грифона даже вместе со всадником и к тому же дьявольски силен, а значит… может попытаться подбросить их вверх, а потом просто раздавить упавших к ногам врагов». Нечто подобное он видел в журнале, который ему как-то дала Айрис, на волшебных, движущихся иллюстрациях к статье, посвященной корриде.

Не понимая толком, кому из участников смертельного поединка он сочувствует больше, Северус перевел взгляд туда, где стоял товарищ попавшего в переделку охотника, и заметил, как тот достаёт из-за спины что-то тонкое и длинное… Когда же на конце блеснул металл, стало понятно, что это…

Копье!

Северус чуть не захлебнулся воздухом.

Мерлин! Он что… собирается… Это же против правил…

И тут в ответ на его мысли охотник слегка завел назад руку, в которой держал факел, и, сильно размахнувшись, послал свое оружие в дромарога.

Время вдруг замедлило свой привычный бег, и очень отчетливо, будто все происходило не ночью, а при свете дня, Северус увидел, как копье неспешно приближается к дромарогу и, слегка задев кольчужный рукав всадника, медленно погружается в сияющий глаз.

* * *

Ещё до того, как повернуться лицом к поздней гостье, Рене знал, что это…

— Эйлин… — невольно шевельнулись его губы, в то время пока он наблюдал, как она пересекает кабинет и останавливается в двух шагах перед ним, а потом уже спокойнее добавил: — Мы ждали вас раньше…

— Я полагала, вы помните причину, по которой я не бываю на этом турнире, — перебила она, откидывая скрывавший глаза глубокий капюшон.

— Я помню, — согласился Рене. — Так же как и ваше письмо, в котором вы обещали сделать на сей раз исключение.

— Я написала, что приеду, но имела в виду не турнир, — сказала Эйлин, расстегивая фибулу плаща.

— О чем же в таком случае шла речь? — вежливо осведомился он, освобождая её от мягко шелестящего шелка цвета ночного неба.

— Я намеревалась забрать Северуса, — ответила она, опускаясь в предложенное кресло.

Рене отвернулся и молча направился к закрытому резному шкафу.

— Могу я предложить вам что-нибудь, Эйлин?

Послышался тихий смешок.

— Думаю, для Огденского немного неподходящая атмосфера. Но и время шерри для нас осталось позади, не правда ли… Рене?

Он обернулся, пристально вглядываясь в спокойное лицо и пытаясь обнаружить подтекст этого непривычно-откровенного намека.

Однако в черных глазах, взгляд которых так часто мог быть презрительным, холодным, отсутствующим, иногда сияющим или обжигающе-жарким и очень редко мягким, была лишь решимость.

— В таком случае подойдет коньяк, — спокойно сказал он, распахивая дверцы и разглядывая содержимое бара. Выбрав темную причудливой формы бутылку, Рене наполнил бокалы ароматным напитком. — Идеальный выбор для ночных бесед, — добавил он, с тонкой полуулыбкой подавая гостье бокал.

Эйлин кивнула и поднесла его к губам.

— Я знала, что ты не спишь.

Рене опустился в кресло напротив Эйлин и последовал её примеру. Густой обволакивающий огонь растекся по языку, смывая налёт никому не нужных сейчас светских любезностей.

— Верно, с тех пор ничего не изменилось. Этой ночью мне не хочется спать, — откликнулся он, делая ещё один глоток.

Некоторое время они просто молчали, наслаждаясь ночной тишиной и изысканным вкусом драгоценного напитка, а когда бокалы опустели, Рене поднялся, чтобы наполнить их снова.

— Почему ты изменила своё решение? — спросил он, касаясь пальцами гладкого обсидианового стекла и пытаясь по весу определить, сколько содержимого осталось внутри и не пора ли откупорить новую бутылку. В том, что Эйлин поймет, о чем идет речь, Рене не сомневался.

Однако она не спешила с ответом. Он неторопливо разлил остатки, вернулся на место и подал бокал, слегка задев кончиками пальцев прохладное запястье. От его внимательного взгляда не ускользнуло, что это заставило Эйлин едва заметно вздрогнуть.

Рене с трудом удалось не поддаться искушению, отбросить эту нелепую игру в светскую непринужденность, схватить её за плечи и как следует встряхнуть, наблюдая, как в холодных глазах вспыхивает огонь! Его остановила лишь мысль о том, что время, когда это было бы уместно, тоже прошло. Слишком поздно…

— Мне кажется, так будет лучше для него, — тихо сказала она, возвращая Рене в настоящее.

Хотя какое может быть настоящее, если оно пропитано горьким дымом прошлого?

— Северусу здесь хорошо, — проговорил Рене, делая большой глоток и ощущая, как коньяк прогоняет усталость, а вместе с нею тупую боль в виске. В прояснившемся сознании родилось очевидное решение: он не станет говорить Эйлин о том, что Северус исчез. По крайней мере, до тех пор, пока мальчик не найдется.

— Вот именно, что «хорошо», — с нажимом ответила Эйлин. — Я боюсь, что даже слишком. Бедному полукровке с фамилией Снейп лучше не привыкать к роскоши. Он и так не слишком любит свой дом, а мне бы не хотелось, чтобы вернувшись отсюда, — она обвела рукой обстановку, — он его возненавидел.

Прежде чем ответить, Рене помолчал.

— Мне кажется, Северус слишком живой и любознательный ребенок для этого, — возразил он. — Только по-настоящему сильное страдание способно отравить его жизнь ненавистью. Я уверен, что будет разумнее оставить его здесь, по крайней мере, на лето. Здесь он многому сможет научиться, да и климат Прованса полезнее для его здоровья, чем Йоркширский.

— Разумно ли привыкать к южному солнцу тому, кто должен будет провести семь лет на севере Шотландии? — усмехнулась Эйлин. — Впрочем, мы можем обсудить это позже. Ночные разговоры плохо вяжутся с делами, — сказала она и, помолчав, добавила: — Если только это не связано с тайными заговорами и политикой.

Рене поднялся и поставил опустевший бокал на стол.

— Ты пришла, чтобы поговорить со мной о политике? — спросил он, и глаза его потемнели.

* * *

Северус сам не знал, что заставило его остаться на месте, когда все было кончено и дромарог с протяжным стоном рухнул на землю.

Почему он не попытался позвать на помощь или как-то привлечь внимание охотников, а вместо этого молча наблюдал за происходящим? Вот метнувший копье сигнальщик подходит к своему товарищу, помогает ему сойти с раненого грифона… Потом они вместе склоняются над беднягой, видимо, осматривая повреждения. Северуса удивило, что они двигались до странности медленно, как будто находились под водой. Контуры их фигур становились все более нечеткими и расплывчатыми. А может быть, что-то случилось с его глазами?

Он прижал пальцы к векам и с силой потер их. Открыв глаза, обнаружил, что на поляне уже никого нет.

Когда он осознал, что потерял свой шанс вернуться в замок, его охватило отчаяние.

А потом пришел страх.

Тьма стала густой и непроницаемой. Да и лес вокруг как будто бы изменился. Усиливающийся с каждой минутой ветер свистел в вековых кронах, ломая сухие ветки, заставляя старые деревья жалобно скрипеть. Дуб, который дал Северусу приют, был могуч, а корни уходили в землю слишком глубоко, чтобы качаться под напором стихии, как большинство его собратьев. Великан встречал бурю неподвижно, словно гранитный утес, но каждый шквал, будто бы в отместку, срывал с его роскошной шевелюры целые пригоршни листьев.

Гроза стремительно приближалась, и медлить больше было нельзя.

Поборов сковавшее тело оцепенение, Северус заставил себя встать на ноги. Крепко вцепившись пальцами одной руки в растрескавшуюся кору, похожую на чешую гигантской рыбы, он вытянул вверх другую, чтобы ощупать замеченный раньше провал в стволе.

Первая попытка оказалась неудачной, так как для того, чтобы дотянуться до темнеющего края, его роста все-таки оказалось недостаточно. Чертыхнувшись сквозь зубы, Северус предпринял новую попытку, поднявшись на цыпочки и вытянувшись так, что жалобно заныла каждая мышца. На сей раз усилия принесли свои плоды, и кончики пальцев ощутили пустоту.

Похоже, это действительно дупло, и, должно быть, большое, подумал он и, воодушевленный этой мыслью, стал карабкаться по стволу, подгоняемый крупными холодными каплями начинающегося ливня.

* * *

Если бы кто-нибудь когда-нибудь сказал Люциусу, что он будет волноваться из-за постороннего, почти незнакомого мальчишки, к тому же полукровки, он бы посоветовал фантазеру проконсультироваться в св. Мунго. Но… Действительность порой преподносит сюрпризы. И вот теперь, проворочавшись в постели не меньше часа и самому себе удивляясь, он обнаружил, что не может уснуть.

Бросив угрюмый взгляд на сереющее небо и тихо выругавшись, Люциус поднялся, прошлепал босыми ногами к шкафу, достал халат, поплотнее закутался в него и устроился перед темным провалом камина. Разговор с Рене упорно не шел из головы.

Снова и снова перед ним вставало напряженное, бледное лицо маркиза. Люциус еще никогда не видел его таким взволнованным. И всё из-за маленького оборванца, который в прямом смысле свалился как снег на голову! А потом Рене принялся носиться с ним, словно с испанским инфантом!

Люциус хмыкнул неожиданному, но показавшемуся ему удачным сравнению. Хотя в мальчишке и правда что-то есть. Очень неглуп, даже, пожалуй, хитер и при этом… непосредственен. Черноволосый и черноглазый, он похож на уголёк, который готов вспыхнуть от малейшего дуновения. И Люциусу это нравилось. Большинство его кузенов и кузин по сравнению с ним казались безжизненными куклами. Конечно, за исключением Беллатрикс…

Губы Люциуса насмешливо изогнулись. В живости Беллатрикс Блэк было что-то надрывное, нарочитое… и опять же, как будто бы искусственное… Он вспомнил её резкий нервный смех и откровенные взгляды, которыми она изводила его весь прошлый семестр. В эту минуту ему вдруг пришло в голову, что за её выходками, часто идущими вразрез с благопристойностью, кроется желание вырваться из удушающего плена этикета, которому подчинялась жизнь в аристократических семьях. И всё же, несмотря на то что сам Люциус начинал понимать свою, не приведи Мерлин, невесту, её общество вызывало у него только одно желание — оказаться как можно дальше!

Совсем другое дело — этот худенький черноглазый заморыш. Горячий, легко воспламеняющийся, такой… живой! Все чувства, все эмоции отражались на его лице, как в зеркале, и наблюдать за ним было так же увлекательно, как смотреть на закатное море.

Образ, возникший перед глазами, оказался настолько красочным и ярким, что Люциус нахмурился. Несмотря на любовь к Китсу, он отнюдь не собирался становиться поэтом.

— Inflamare! — прошипел он, и в камине вспыхнул огонь. Несмотря на лето, ему было зябко. Всему виной бессонная ночь и дурацкие мысли!

Вскочив с уютного кресла, он несколько раз обошел комнату.

Импровизированный моцион помог разогнать досаду. Позлившись на себя некоторое время, Люциус в конце концов решил, что если отбросить неуместные философствования и не впадать в лирические отступления, события прошлого вечера достойны, чтобы попробовать в них разобраться.

Он начал с того, что вернулся в кресло и, глядя на пляшущие языки пламени, попытался вспомнить, что он когда-либо слышал о проклятье Летнего Турнира. Выходило, что всё, что ему было известно, он рассказал мальчишке, а именно: чары были наложены могущественным магом несколько столетий назад и действовали исключительно на членов рода де Сен-Аман. Жертвы проклятья исчезали во время турнира в неизвестном направлении, и хотя многие благополучно возвращались, за время отсутствия в них происходили внезапные перемены, которые немедленно оказывали влияние на характер, пристрастия и дальнейшую жизнь. Последствия могли быть самыми разными: кто-то разрывал помолвку прямо перед свадьбой, кто-то отказывался от наследства в пользу младшего брата, кто-то пускался в странствия. Люциус вспомнил, что слышал даже об одном самоубийстве.

Ходили слухи, что чары иногда показывают своим жертвам будущее, но вот подлинное или ложное… по понятным причинам ответить на этот вопрос не представлялось возможным.

Впрочем, углубляться во всю эту метафизику не было никакого смысла. По крайней мере, до тех пор, пока не станет ясно главное. А именно: какое отношение имеет полукровка Снейп к семейству де Сен-Аман?

Люциус наклонился за кочергой и принялся задумчиво ворошить зашипевшие угли.

И ещё не мешало бы понять, нет ли связи между этой пропажей и исчезновением его матери на турнире десять лет назад?

Пламя затрещало, с новыми силами набрасываясь на смолистые поленья, и одновременно в голове родилась мысль настолько неожиданная, что Люциус едва не выронил кочергу.

Черт! Неужели в сплетнях, что ходили о Рене и Эйлин Принц, была хоть доля правды?

Отброшенная кочерга жалобно зазвенела, а Люциус откинулся на спинку кресла.

С другой стороны, все эти неясности с исчезновениями могли иметь одно объяснение: в июне 1959 года Эйлин Принц была беременна, а отец ребенка — которым был никто иной как Северус Снейп — Рене де Сен-Аман!

Если принять эту гипотезу, многие странности, связанные с Турниром, получали простые объяснения.

Люциус ощутил, как его охватывает волна азарта, похожего на охотничий. Он рывком поднялся и снова принялся мерять шагами комнату.

Неужели все так просто?

Если бы! Существовали неоспоримые факты, противоречащие этой версии.

Так, было совершенно непонятно, почему тогда Рене не женился на Эйлин, которая была ровней ему если не по состоянию, то по древности рода? Ведь для подобных браков происхождение нередко имело даже более важное значение, чем деньги, особенно если жених был богат и мог позволить себе закрыть глаза на отсутствие приданого.

Но если бы даже по каким-то причинам этот брак не мог состояться, а Рене вынужден был бы отвергнуть Эйлин и ребенка, такая гордячка как Эйлин ни за что бы его не простила. Кроме того, её семья не оставила бы оскорбителя в покое. Все знали, что мстительность — фамильная черта Принцев, передающаяся по наследству вместе с бледной кожей, черными как ночь глазами и талантами в области ментальной магии. Но ничего подобного! Эйлин продолжала посещать друга детства, и, судя по всему, даже после её скандального брака с маглом между ними сохранились хорошие отношения.

Да, контраргументы выглядели весьма весомо.

А ведь на какой-то миг ему показалось, что он на правильном пути!

Кратковременный подъем, вызванный ощущением близкой разгадки странностей Монмиреля, его хозяев и гостей, сменился раздражением и досадой на весь белый свет, а в особенности на разные таинственные проклятья, мнимых наследников и брошенных девиц.

Бессонная ночь обещала послать мантикоре под хвост целый день.

— Ну и Мордред с ним! — решил он вслух. — Захочу, просплю хоть до ужина, а светская жизнь пусть катится к драным книззлам!

С этой успокоительной мыслью Люциус направился к кровати, устало потирая ноющие виски.

За окном разгорался стремительный июньский рассвет, знаменуя начало нового дня, которому было суждено раскрыть кое-какие секреты. В том числе некоторые из тех, что проклял в сердцах наследник благородного семейства.