Severus (джен)

Маркиза обнаружила простой серый конверт с красной сургучной печатью перед самой прогулкой. Её удивило, что письмо лежало не на подносе для корреспонденции, как обычно, а прямо на кроватной подушке, будто отправитель желал подчеркнуть интимность послания. А учитывая, что послания Рене выглядели иначе…

Амалия на миг прикрыла глаза, ощутив бегущий по спине холодок тревоги.

Кто мог отправить подобное? Чужая записка в спальне замужней дамы… Это как минимум неуместно.

Она открыла глаза и, прищурившись, подошла к кровати. Письмо и не думало исчезать, хотя, наверное, было бы гораздо спокойнее списать всё на чей-то глупый розыгрыш.

Ещё немного поколебавшись, она всё-таки взяла его в руки и внимательно оглядела. Ни адреса, ни имени.

На какой-то миг ей захотелось не читая бросить странный листок в камин и забыть о происшествии, но проснувшееся любопытство побудило присесть за туалетный столик и сорвать печать. Однако не успела она пробежаться глазами по первой строке, как пальцы её задрожали, а кровь отлила от щёк.

*

Рене возвращался к себе после несколько затянувшегося разговора с Малфоями, когда камеристка Амалии, задыхаясь, бросилась к нему навстречу.

— Мессир, простите, но я должна сказать вам нечто важное… — обычно сдержанная и немногословная, как все северянки, Брангена запнулась и отвела глаза.

— В чем дело? — Скользнув взглядом по её раскрасневшимся щекам, он спрятал руки за спину и сцепил пальцы в замок, чтобы не выдать охватившей его вдруг тревоги. Бран всегда была для Амалии много больше, чем простая служанка. Преданная наперсница, которая предпочла оставить родных и отправиться в чужой, незнакомый Прованс, чем расстаться с молочной сестрой и подругой.

— Мессир, моя госпожа, — Брангена сделала ещё одну попытку начать. — Маркиза… не пошла на прогулку, сказала, что ей нездоровится, и…. до сих пор из комнаты не выходила, — сбивчиво выпалила она, подтверждая его худшие опасения: что-то случилось с Амалией или с Айллин.

— Ты стучала?

— Д-да, мессир, но она… Она ответила, что хочет побыть одна. Вы ведь знаете… — камеристка остановилась, подбирая слова, и вновь отвела глаза. — Ей иногда это нужно…

Несколько мгновений Рене смотрел на нервные пальцы камеристки, безотчетно теребившие край кружевного форменного передника, а потом кивнул:

— Хорошо. Спасибо, что рассказала мне. Можешь идти. Я сам зайду к госпоже и во всем разберусь.

Брангена низко поклонилась и почтительно шагнула в сторону, уступая дорогу хозяину.

* * *

Часы давно пробили семь, а значит, следовало одеваться к ужину, но Амалия не могла заставить себя пошевелиться. На ней до сих пор было домашнее платье, то самое, в котором она собиралась отправиться на прогулку, а волосы в беспорядке рассыпались по плечам. Но это её нисколько не волновало. С бледным, похожим на маску лицом она сидела за туалетным столиком, устремив неподвижный взгляд в бездонные глубины зеркала. Казалось, маркиза подверглась парализующему заклятью неизвестного преступника, каким-то образом сумевшего нейтрализовать защитную магию, охраняющую замок и его обитателей.

Так вначале решил и Рене, когда Амалия никак не отреагировала на его появление.

Бросившись к застывшей фигуре, он уже хотел коснуться её плеча, как вдруг заметил раскрытое письмо на ковре. Рука Рене медленно опустилась, а затем он наклонился и поднял пергамент. Лиловые чернила, острый, нервный почерк… Смутно знакомый.

Моя дорогая Амалия…

Он заставил себя прерваться.

Есть ли у него право читать послание, адресованное Амалии?

Но если не прочесть его, как можно разобраться в том, что произошло?

Поколебавшись, Рене решил, что ситуация требует отбросить правила этикета, и вернулся к письму:

Прости меня тысячу раз за то, что, возможно, этим посланием причиняю тебе боль, но я просто не в силах дольше молчать! С момента нашей последней встречи скоро исполнится десять лет, а я все не могу забыть тот день. Много раз я пытался смириться с судьбой и разорвать связавшие нас узы. Я пытался начать новую жизнь: путешествовал, выбирая самые опасные тропы, несколько лет провел в Боливии, даже воевал, но… куда бы я ни шел, с кем бы ни говорил, повсюду мне виделось твое лицо. Сколько раз мне казалось, что достаточно протянуть руку, чтобы ощутить тяжелый шелк твоих кос, ощутить их сводящий с ума аромат, тепло твоего тела. А сегодня ночью ты снова была моей, и моя рука лежала на твоей груди… И каким же горьким оказалось пробуждение! Мерлин, пожалей безумца, который не в силах забыть тебя. Я знаю, что ты принадлежишь другому и не нарушишь данной ему клятвы, и всё-таки! Несмотря ни на что, я не теряю надежды снова услышать наяву, как бьется твое сердце. Сердце, которое должно быть только моим. Всегда!

Клянусь тебе, я буду ждать этого момента, я сделаю все, что в моих силах, ради возможности его приблизить. Может быть, твой муж умрет, даст тебе развод или каким-нибудь ещё образом освободит тебя от клятвы!

Прости, я знаю, что болен тобой! Я безумен! Пожалей же меня, как смертельно больного, который просит тебя лишь об одном — помни меня и знай, что на свете нет ничего, чем бы я ни пожертвовал бы за возможность снова назвать тебя моей.

Т.

Перечитав письмо ещё раз, Рене аккуратно сложил его и спрятал в карман.

Несмотря на всю видимую нелепость его первого предположения о том, что в состоянии Амалии виноват забравшийся в дом злоумышленник, оно оказалось недалеким от истины.

* * *

Большинство родственников и гостей разъехались, и ужин подали в малой гостиной. Здесь обычно собирались только самые близкие. Впрочем, хоть и не все из присутствующих формально относились к семейству де Сен-Аман, однако чужих здесь также не было. В самом начале трапезы Рене сообщил, что лорд и леди Малфой внезапно решили присоединиться к наследнику и в полном составе отправились навещать французскую родню. И вот теперь за столом сидели лишь маркиз и маркиза де Сен-Аман, Северус, маленькая Айллин и прибывшая полчаса назад Эйлин.

Несмотря на то что мысли Северуса были заняты судьбой рунеспура, ему сразу показалось, что Рене и Амалия чем-то озабочены. Маркиза была очень бледна и хотя старалась улыбаться, казалось, избегала встречаться глазами с супругом. Тот же, в свою очередь, выглядел непривычно отстраненным. Эйлин держалась подчеркнуто чопорно, что также не способствовало восстановлению непринужденной атмосферы. В итоге, ужин прошел в тягостном молчании, под тихое позвякивание серебряных приборов, а бесшумно перемещавшиеся слуги лишь усиливали сходство этой трапезы с каким-то мрачным ритуалом.

Когда же Амалия вдруг поднялась и, сообщив, что нездорова, покинула гостиную, стало совсем тоскливо.

С её уходом атмосфера сгустилась ещё сильнее, и Северус окончательно сник. Разыгравшееся воображение уже рисовало ему разные ужасы, подстерегавшие его невылупившегося питомца, как вдруг маркиз нарушил тишину, обратившись персонально к нему:

— Дорогой Северус, возможно, вы немного утешитесь, если узнаете, что ваша тетя, мисс Айрис, прибудет к нам сегодня.

От неожиданности Северус уронил на блюдце нож, даже не заметив, как нахмурилась Эйлин. Рывком подняв голову, он жадно вгляделся в лицо хозяина замка.

— Правда? — вопрос сорвался с губ сам собой. Несмотря на утренний разговор с Амалией, он до сих пор не мог поверить в этот приезд. Это было бы слишком хорошо для привычной реальности.

— Правда, — Рене улыбнулся в ответ краешком губ. — Но, полагаю, она появится здесь ближе к ночи, когда вы уже будете спать. В связи с этим я попросил бы вас потерпеть до утра, тем более что нам с ней нужно будет обсудить несколько важных вопросов. Так как, вы можете пообещать, что не станете искать встречи с вашей тетей и не покинете вашу комнату до утра?

Прежде чем ответить, Северус помолчал, прикусив губу.

Увы! Маркиз будто бы прочитал его мысли. А ведь он действительно собирался разузнать у Трике, в какой комнате остановится Айрис, чтобы пробраться к ней сразу после того, как она поговорит с Рене. Ещё лучше было бы послушать сам разговор. Он предпочел бы знать правду о той опасности, которая ей грозит. Но…

Он ведь обещал Айрис не лгать…

— Итак, ваше слово, Северус… — потребовал Рене.

И ему не оставалось ничего другого, как обреченно прошептать в ответ:

— Обещаю.

* * *

Этой ночью Амалия долго не могла уснуть, а когда ей все-таки удалось забыться, ей приснилась знакомая песчаная коса.

— Мы всегда будем вместе, правда? — спросила она, останавливаясь и пытаясь отдышаться.

— Конечно, — уверенно ответил Лео и крепче сжал её пальцы в своей ладони. — Я никогда не оставлю тебя, если только…

— Если что? — она устремила на друга испытующий взгляд.

— Если только я не надоем тебе, и ты сама не велишь мне уйти, — скороговоркой отозвался он и улыбнулся в ожидании привычного ответа.

У этого диалога было множество вариаций, изобретение которых давно превратилось у них в игру. А началось все, когда старая Зельда — полуслепая сумасшедшая старуха, — наблюдая за тем, как рыбацкий сын Лео и девочка из господского дома вместе строят песчаную крепость, однажды сказала мальчику:

— Какой же ты глупый, что дружишь с ней! Вот увидишь, она выйдет за ровню, а ты останешься один.

В тот день Амалия не растерялась и, отряхнув песок с рук, возразила:

— Нет! Мы всегда будем вместе.

Спустя годы их маленькая игра неизменно заканчивалась этими словами.

Так было наяву, а потом, когда предсказание старухи сбылось, много раз повторялось во сне, когда ей снилась песчаная коса.

— Мы всегда будем вместе.

*

Лунный луч скользнул по белому шелку подушки, затем, немного помедлив, коснулся густых ресниц спящей.

Веки женщины дрогнули, но не открылись.

— Мы всегда будем вместе, — сонно прошептала она и улыбнулась, не подозревая о том, что её слышит вовсе не тот, кому этот ответ предназначен.