Невероятно, но факт (гет)

Яркое мартовское солнце слепило глаза, вынуждая прищуриваться и отворачиваться от окна. В широкой полосе света сверкали пылинки, заставлявшие Петунью недовольно кривиться — она едва ли не с младенчества вела с пылью непримиримую войну, и все поверхности в доме Эвансов сияли идеальной чистотой. Скрестив руки на груди и нетерпеливо притоптывая ногой, она замерла у книжного шкафа с раздражением на лице. Родители сидели на диване, беспокойно и недоуменно поглядывая на младшую дочь: она позвала их для важного разговора, а теперь молчит, кусает губы и смотрит с непонятной тоской. Араминта никак не могла собраться с духом, чтобы начать объяснения.

Как же это тяжело! Принимая решение, она даже не представляла, насколько трудно будет рассказать все родным. Однако нельзя было бесконечно тянуть время, и, глубоко вздохнув, Араминта начала рассказ. Она старалась смотреть куда-нибудь в сторону, только время от времени бросая быстрые взгляды на родителей и сестру. Они слушали, чуть нахмурившись, а в их глазах сменялись недоверие, недоумение, паника… Когда Араминта замолчала, на некоторое время воцарилась тяжелая тишина, прерванная саркастичным замечанием Петуньи:

— Очень смешно, Лили! Тебе не кажется, что это глупая шутка?

— Это не шутка, Туни, — печально возразила Араминта, посмотрев сестре прямо в глаза, чувствуя, что будет скучать, несмотря на ее постоянную враждебность.

— И думать об этом забудь! — отрезал отец, порывисто вставая с дивана. — Что еще за параллельные реальности?! Я запрещаю тебе! Слышишь?

Мама схватила его за руку, призывая успокоиться, но он вырвал ладонь, прожигая дочь сердитым и одновременно испуганным взглядом. Араминта слегка побледнела и вцепилась пальцами в подоконник, рядом с которым стояла. О подобной реакции она даже не подумала. А следовало бы! Как можно было не понять, что родители не отпустят ее с легким сердцем?

— Ты не можешь запретить мне, пап, — твердо произнесла она, хотя уверенности вовсе не чувствовала. — Я — совершеннолетняя и имею право сама решать, что мне делать.

— Что?! — отец даже задохнулся от возмущения.

Шагнув к ней, он хотел что-то сказать, но его прервал тихий мамин голос:

— Ты действительно любишь того мальчика?

Отец замер на месте, словно споткнувшись, и обернулся на жену. А та смотрела на дочь с пониманием и грустью в больших лучистых глазах.

— Больше жизни.

— Тогда желаю тебе счастья, родная… Хотя мы будем очень скучать!

Араминта сама не заметила, как оказалась в маминых объятиях, уткнулась носом ей в плечо. От привычного с детства чувства защищенности, легкого цитрусового аромата маминых духов, нежности ее рук на глаза навернулись слезы, и Араминта тихонько всхлипнула, пытаясь справиться с накатившими эмоциями и не разрыдаться. Мама мягко отстранила ее, взяв за плечи, с нежностью провела рукой по волосам. В глазах у нее, также как и у дочери, блестели слезы.

— Мам, не плачь, пожалуйста! Только не плачь! — прошептала Араминта, чувствуя, что еще чуть-чуть — и больше не выдержит.

Та грустно улыбнулась:

— Не буду.

Отец смотрел на них, нахмурившись и явно не собираясь так быстро сдаваться.

— Кэт, ты хоть понимаешь, на что соглашаешься? — воззвал он к жене. — Мало того, что Лили мы, думаю, больше не увидим, так еще неизвестно сделала ли она правильный выбор. Мы же совсем не знаем этого парня, даже не видели его ни разу!

— Не видели, но знаем, — возразила мама. — Лили сказала, что он — копия Симирам, а это значит, что он достойный человек.

Араминта не в первый раз поразилась тому, какая мудрая у нее мама, посмотрела на хмурого отца, ничуть не убежденного словами жены, и кинулась ему на шею, крепко обняла и тихо произнесла:

— Папочка, я тебя очень-очень люблю, но я не могу по-другому.

Он сразу сделался каким-то растерянным и усталым. Нежно взяв ее лицо в ладони, он обреченно признал:

— Я ведь не смогу тебя удержать, да? — и когда Араминта кивнула, с жалостью глядя на него, добавил: — Как же ты похожа на меня: такая же упрямая!

Отец по-прежнему был недоволен происходящим, но начал сдавать позиции, и Араминта поняла, что победила: он не станет ей препятствовать, запирать в комнате, даже уговаривать больше не будет. Вот только от этой победы становилось совсем тоскливо.

Выскользнув из папиных объятий, Араминта шагнула к молчавшей все это время Петунье:

— Туни… Мы не очень ладили последнее время, но ты моя сестра, и я люблю тебя.

У той что-то дрогнуло в лице, однако она тут же недовольно поджала губы.

— Эгоистка! — бросила она и, резко развернувшись, побежала наверх, шумно протопав по лестнице.

На втором этаже хлопнула дверь. Араминта растерянно заморгала, глядя вслед сестре. Ну что она опять сделала не так?!

— Не обижайся на нее, Лили, — мама обняла ее за плечи, мягко притянула к себе. — На самом деле она тебя любит, чувствует, что теряет тебя, оттого и злится. Просто Туни слишком гордая, чтобы показать, насколько ей на самом деле больно.

Араминта удивленно повернулась к маме: посмотреть на выходки сестры с этой точки зрения ей ни разу в голову не приходило. Неужели Петунья ревнует ее к волшебному миру? Но она ведь пыталась наладить отношения, даже ввести Туни в круг своих друзей — та неизменно отталкивала протянутую руку. Араминта тяжело вздохнула. В любом случае теперь уже слишком поздно: больше она Петунью — эту Петунью — не увидит.

Тот день — их последний день вместе — названные братья и сестры провели у Джеймса и Лили в Годриковой Лощине. Против обыкновения они не шутили, не смеялись, не спорили, не мечтали о будущем, даже почти не разговаривали. В гостиной поттеровского особняка царила атмосфера грусти и некоторой обреченности.

При прощании возле уже сужающегося, колеблющегося портала плотину прорвало. Парни, конечно, считали себя выше того, чтобы обнаруживать эмоции, но и у них глаза подозрительно блестели. Девушки же плакали, не скрываясь. Одна только Симирам упрямо хмурилась, прикусив губу, в попытке сдержаться.

Последние объятия, последние обещания не забывать — и Мародерки по очереди исчезли в переливающейся дыре портала. На мгновение появилось дикое желание шагнуть следом за подругами. Араминта отступила назад, изо всех сил стиснув руку Сириуса, напоминая себе, ради чего она пошла на это.

— Ты точно уверена? — раздался у нее над ухом его шепот. — Пока еще не поздно передумать…

Араминта посмотрела на него и улыбнулась сквозь слезы, покачав головой. Нет, она знала, что приняла верное решение, даже если сейчас больно.

Портал вспыхнул так ярко, что друзья вынуждены были зажмуриться, и погас. Пещера погрузилась во тьму. Араминта уткнулась лицом Сириусу в грудь, крепко обняв его. Вот и все. Больше она не увидит своих подруг, своих сестер. Даже с семьей прощаться было не настолько тяжело: ведь в этом мире тоже были Эвансы, пусть и чуть-чуть другие, а девочек здесь не было.

Сириус обнял ее в ответ, прижал к себе, слегка коснулся губами волос. Араминта глубоко вздохнула и слабо улыбнулась, не отрываясь от него. Она заплатила высокую цену за свое счастье, но оно того стоило.

Рассказать правду решили только родным и Дамблдору. Для прочих Араминта стала девушкой, сильно изуродованной темным проклятием. По легенде, вернуть свое лицо ей было невозможно, и Дамблдор нашел ритуал, с помощью которого на пострадавшего налагалась внешность донора. Донором любезно согласилась стать Лили Поттер. Эту версию для интересующейся общественности сам директор и предложил, после того как, выслушав их невероятную историю с непроницаемым выражением лица, несколько мгновений пристально разглядывал обеих девушек, смущенных таким вниманием. Будто сравнивал. Для правдоподобности пришлось сменить и фамилию — отныне Лили Эванс перестала существовать, на свет появилась Араминта Уилсон. Она недолго думала насчет своей новой фамилии — назвала первое, что пришло в голову, — все равно в скором времени собиралась стать Блэк.

— Спасибо за доставленное удовольствие, — заявил Дамблдор, весело блеснув глазами, когда они уже собирались уходить. — Давно меня никто так не удивлял.

Сказать, что мистер и миссис Эванс были поражены, узнав о появлении еще одной дочери, значит не сказать ничего. Но когда первый шок прошел, они приняли Араминту с распростертыми объятиями. Только мистер Эванс недоверчиво спросил:

— А твои родители… там… так просто тебя отпустили?

Сердце кольнуло при напоминании о семье, но Араминта постаралась не показывать этого, широко улыбнулась:

— Почему «просто»? Папа вообще был категорически против. Но я взрослый человек, и им пришлось смириться.

Мистер Эванс хмыкнул и переглянулся с женой, которая едва слышно произнесла:

— Вся в тебя!

А вот Петунья скривилась и пробормотала: «Как будто нам одной ненормальной было мало!» Араминта с Лили обменялись обреченными взглядами: ну, что с этой язвой сделаешь! Однако сказанные мамой при прощании слова глубоко запали в душу Араминты, и она решила попытаться помирить своих сестер.

* * *

«Кабанья голова» была погружена в полумрак, что не удивительно, учитывая слой сальной грязи на окнах — дневной свет просто не проникал в тесный, в жизни не мытый зал. А огарки свечей, расставленные на грубых деревянных столах, мало чем помогали в плане освещения. Но самое большое отвращение вызывал козлиный запах, насквозь пропитавший бар. Вот же угораздило Аберфорта заинтересоваться этими вонючими животными! Редкие посетители старались скрыть свои лица и демонстративно игнорировали друг друга.

Сириус устроился за дальним столиком, надвинув на самые глаза капюшон простой черной мантии. Он внимательно наблюдал за входом, задумчиво постукивая пальцами по столу. За все полчаса, что он здесь провел, посетителей в «Кабаньей голове» не прибавилось, и Сириус уже начал думать, что зря пришел, когда дверь распахнулась. На пороге появился довольно высокий юноша, темноволосый, с тонкими чертами лица. Он оглядел зал, брезгливо поморщившись. Когда его взгляд задержался на Сириусе, тот слегка отодвинул капюшон, и юноша на мгновение сощурился, в серых глазах мелькнуло непонятное выражение, но он тут же снова стал невозмутимым и, не спеша, направился к столику.

— Что тебе надо? — холодно спросил он, усевшись напротив Сириуса.

Тот усмехнулся:

— И тебе здравствуй. Где твои манеры, братец?

Регулус посверлил его тяжелым взглядом и вдруг улыбнулся, разом став похож на нормального человека. Только в этот момент Сириус осознал, насколько соскучился по брату.

— Так что случилось? — повторил вопрос Регулус уже совсем другим тоном.

Сириус буквально кожей почувствовал, что он тоже скучал. И это вселяло надежду.

— Пойдем — хочу показать тебе кое-что.

Регулус нахмурился, недоверчиво посмотрев на него, но пошел следом в заранее заказанный номер, где все было готово для безопасного разговора.

Сириус давно хотел поговорить с братом, снова попытаться переубедить его: ведь Симирам смогла, значит, еще не все потеряно. Однако долгое время он не мог придумать, что сказать, какие аргументы использовать, чтобы Регулус прислушался. Озарение пришло после очередного сражения с Пожирателями. Сириус отправил сову, прося брата прийти в субботу в «Кабанью голову», почти не надеясь на согласие. Но вот же мелкий молча топает позади него по скрипучей лестнице с обшарпанными перилами, готовый выслушать. Несмотря ни на что. От осознания этого факта губы непроизвольно растягивались в счастливой улыбке. У него все получится — теперь Сириус был в этом уверен.

Комната была довольно маленькой, с минимумом мебели, такая же темная, как бар. Мрачности добавляли грязно-коричневые обои и занавески на окнах, выглядевшие так, словно им лет сто минимум, и за эти сто лет их ни разу не стирали. Регулус снова скривил презрительную мину, но ничего не сказал, вопросительно уставившись на брата.

— Хочу поделиться кое-какими воспоминаниями, — Сириус жестом пригласил его к столу, на котором стоял Думосбор.

Каменный сосуд, украшенный искусной резьбой, озаренный исходившим от содержимого серебристым свечением, чужеродно смотрелся в убогой комнатушке: как драгоценный кубок в хибаре нищего. Пришлось повозиться, чтобы достать Думосбор — все-таки это достаточно редкий и дорогой артефакт, — но Сириус не привык останавливаться перед трудностями.

Регулус недоуменно приподнял брови, но кивнул.

Сириус коснулся палочкой водоворота мыслей. Серебряная субстанция быстро завертелась, стала прозрачной, в ней появилось изображение комнаты. Посмотрев друг на друга, братья одновременно опустили головы к чаше. В следующее мгновение они оказались в большом доме, по которому осторожно, явно опасаясь засады, передвигались несколько человек. Одним из них был Сириус. Он ступал мягко и бесшумно, подняв палочку, готовый атаковать при малейшей опасности.

— И что мы здесь делаем? — спросил Регулус.

— Смотри. Все вопросы потом.

Сириус-из-воспоминания переглянулся с одним из товарищей и направился к лестнице. Братья последовали за ним. На втором этаже он остановился так резко, что Регулус едва не врезался в него. Сириус смотрел себе под ноги с безумной смесью эмоций на лице: жалость, ярость, вина от осознания того, что не успели, желание порвать кого-нибудь на мелкие кусочки. Регулус с ясно различимым опасением опустил взгляд: все-таки не часто увидишь всегда умеющего держать себя в руках старшего брата в подобном состоянии. Прямо перед ними на полу посреди коридора лежала девочка лет пятнадцати. Регулус сглотнул, будто борясь с подступившей тошнотой. Убитая лежала в неестественной позе — будто сломанная кукла, светлое платье было разорвано и насквозь пропитано кровью, так же как и пушистый ковер под ней. Тело ее было не просто изрезано — искромсано: девочку явно долго пытали, перед тем как убить. И хорошо еще, если только пытали…

Тем временем Сириус-из-воспоминания, взяв себя в руки, двинулся дальше и зашел в первую попавшуюся комнату. На открытом окне колыхались легкие прозрачные занавески, а в кроватке с высокими бортиками лежал мертвый ребенок, возрастом не больше года. Лучи теплого майского солнца скользили по застывшему крошечному личику.

Сириус замер у кроватки, явственно скрипнув зубами, пальцы сжали палочку с такой силой, что удивительно, как она не сломалась.

— Твари! — с ненавистью процедил он, добавив еще пару словечек покрепче.

И сейчас, просматривая это воспоминание, снова захотелось выругаться и свернуть кому-нибудь шею. Подавив бушующие эмоции, Сириус едко произнес:

— Полюбуйся на работу своих соратников.

Регулус вздрогнул — похоже, он почти забыл, что не один здесь.

— Это всего лишь маглы, — пробормотал он, словно оправдываясь, но по тому, как он побледнел и как дрожали у него губы, Сириус понял, что добился нужного эффекта.

— Это люди, — с нажимом возразил он. — Младенец, которому было всего несколько месяцев. А уж о том, что они сделали с той девочкой, даже думать не хочется.

Регулус снова сглотнул и бросил на брата отчаянный, растерянный взгляд.

Когда они вернулись из воспоминания, Сириус уничтожил содержимое чаши и повернулся к Регу, который, нахмурившись, сосредоточенно смотрел в окно с таким видом. Некоторое время они молчали — Сириус обдумывал, что сказать, Регулус переваривал увиденное.

— Я не знал… — едва слышно пробормотал он, по-прежнему не отрываясь от созерцания пейзажа за окном. — Я хотел не этого…

— Это еще не самое худшее из того, что творят эти подонки, — Сириус шагнул вперед, положил руки на плечи брату, заглянул в лицо. — Не ввязывайся в это, Рег. Пожалуйста.

— Но я уже ввязался! — Регулус машинально потер запястье, в душе вспыхнуло смятение и отчаяние. — Меня теперь не отпустят!

— Не дрейфь — прорвемся!

Легкомыслие в голосе Сириуса было слишком наигранным, чтобы ему поверить, но почему-то заставляло чувствовать себя увереннее.

Он тут же потащил брата к Дамблдору. Регулус пытался упираться — откровенничать с великим светлым магом ему совсем не хотелось — но загоревшегося идеей Сириуса разве остановишь?

В итоге Регулус опомнился уже в директорском кабинете, осознав, что напряженно сидит в тут же наколдованном кресле, разглядывая красно-желтый ковер под ногами, краем уха слушая рассказ Сириуса и каждой клеточкой ощущая на себе пристальный взгляд директора. Сириус в своей версии событий упирал на наивность, идеализм и дурное влияние семьи. Что было, конечно, правдой, но заставляло чувствовать себя идиотом. Когда он замолчал, Регулус решился, наконец, поднять взгляд и удивленно моргнул. Он ожидал гнева, презрения, да хотя бы даже вежливого равнодушия, но уж никак не подобного выражения сочувствия, понимания и желания помочь. Неужели директор действительно беспокоится о каждом своем студенте?

— Нейтрализовать метку несложно, — задумчиво произнес Дамблдор. — Но у тебя могут возникнуть проблемы с сокурсниками.

Регулус только плечами передернул — это он и так знал и уже думал о том, как ему еще полтора месяца существовать в школе. И куда деваться после школы: Темный Лорд не прощает отступников и наверняка начнет на него охоту. И как объясняться с родителями: они мечтали, какого величия достигнет их сын под началом Волдеморта.

— Старайся поменьше с ними общаться, — продолжил Дамблдор. — К счастью, ты, как староста, можешь жить в отдельной комнате. Думаю, до конца учебного года можно будет продержаться.

«А что потом?» — хотел спросить Регулус, но прикусил язык. Нечего сотрясать воздух бессмысленными вопросами: это не проблемы директора. Сириус словно прочитал его мысли:

— А потом, если родители не проявят понимания, переберешься ко мне.

Сразу было видно, что он абсолютно уверен в негативной реакции родителей. В общем-то, Регулус тоже особых надежд не питал, и потому предложение брата, сделанное безапелляционным тоном, как нечто само собой разумеющееся, грело душу.

Только когда он, совершенно измотанный этим бесконечным днем, забрался в кровать, осознание происшедшего закружило водоворотом. Ужас от увиденного, горькое разочарование в лидере, которым он до сих пор восхищался, тревога о будущем, о том, как теперь жить, обрушились на Регулуса, точно лавина в горах. В какой-то момент даже появилось малодушное желание умереть, но он прогнал его: ведь была во всем и хорошая сторона. Где-то в глубине души затаилась робкая радость, оттого что в его жизнь вернулся Сириус.

Возвращение домой после окончания школы стало самым тяжелым за все семь лет Хогвартса. В дороге Регулус, закрывшись в купе для старост, обдумывал разговор с родителями, и все равно в итоге получилось не то и не так. Отец на его эпохальное заявление пожал плечами и пробормотал:

— Твое дело.

И вообще он выглядел постаревшим и больным, но в тот момент Регулусу было не до подобных тонкостей, поскольку мать немедленно разозлилась, начала кричать о том, что он губит свою жизнь, о том, что не понимает, от чего отказывается, о проблемах чистокровности и маглах, которые все заполонили. Регулус пытался убедить ее, как мог, упомянул даже о зверствах, творимых Пожирателями. Но Вальбурга лишь презрительно хмыкнула, передернув плечами:

— Да кому нужны эти маглы?

Впервые Регулус задумался: неужели мать всегда была такой жестокой? Хотя, с другой стороны, она-то ведь не была в том месте, которое показывал ему Сириус, не видела этого кошмара.

Имя брата непроизвольно вырвалось в споре, что было большой ошибкой. Мать буквально взвилась, совершенно потеряв контроль над собой:

— Так вот кого я должна «благодарить»! Я так и знала! Проклятый отщепенец никак не успокоится! Хочешь пойти по его следам, отречься от семьи?

— Но, матушка, Сириус ведь прав…

— Прав? Прав?! — Вальбурга шумно втянула воздух и вдруг резко сменила тон — будто переключила режим, — стала холодной и бесстрастной. — Что ж, если ты так считаешь, можешь убираться к нему.

Регулус пытался еще что-то сказать, но мать развернулась и покинула комнату, точно он внезапно превратился в пустое место. Он растеряно посмотрел на отца, умоляя о поддержке, но тот, так ничего и не сказав, удалился вслед за женой.

Впервые в жизни Регулус начал понимать брата. Было невероятно обидно и больно. Значит, пока он разделял их взгляды, он был любимым сыном, надеждой и радостью. А стоило ему пересмотреть убеждения, как тут же перешел в разряд предателей, недостойных не то что любви — даже малейшего внимания.

Собрав вещи, Регулус аппарировал к Сириусу, который, сочувственно посмотрев на его потрясенную физиономию, усмехнулся:

— Добро пожаловать в реальный мир, братец.

Но вопреки ехидным словам тут же обнял за плечи, как бывало в детстве, и от этого стало невероятно тепло и спокойно. Словно они вернулись в те далекие, безмятежные времена, когда самой большой бедой была несладкая овсянка на завтрак.

* * *

В окно раздался резкий стук, и Араминта испуганно подскочила. Хотя за столько лет жизни в магическом мире давно пора было привыкнуть к тому, что это всего лишь прилетела почтовая сова. Вот только из-за войны нервы были постоянно напряжены до предела, и каждый шорох заставлял вздрагивать и оборачиваться. Сириус улыбнулся, мимолетным жестом успокаивающе коснулся ее плеча, направляясь к окну, чтобы впустить большого черного филина. Но Араминта заметила в его глазах тревогу и недоумение, появившиеся при виде птицы. Точно такой же филин прилетал к Симирам, до того как она сбежала из дома. Напрашивался вывод, что Сириусу пришло письмо от родителей. С чего бы этого?

Судя по тому, с каким отсутствующим выражением лица он читал послание, ничего хорошего там не было. Араминта прикусила губу, чувствуя, как привычно вспыхивают беспокойство и страх, за последнее время ставшие главными эмоциями. Ну, вот почему все так? Только у них появилось время, чтобы побыть вдвоем, отдохнуть и просто насладиться жизнью, как тут же что-то случилось.

А Сириус все смотрел и смотрел в пергамент, словно надеясь вычитать между строк тайный смысл. Араминта затаила дыхание, боясь потревожить его несвоевременным вопросом. Но когда он все с тем же каменным лицом принялся складывать письмо: пополам, потом еще пополам, и еще — она не выдержала:

— Что?

— Отец умер, — и голос его был таким же ничего не выражающим.

Несколько мгновений Араминта внимательно смотрела на Сириуса, пытаясь понять, насколько на самом деле его задевает эта новость. После чего шагнула вперед, крепко обняла, стараясь вложить в объятие всю свою любовь, тревогу, желание поддержать, утешить.

— Все в порядке, — он ласково провел ладонью по ее волосам. — Они давно стали мне чужими.

Кого обмануть пытается? Можно подумать, она его не знает.

— Не ври мне, — твердо произнесла Араминта и, подняв голову, посмотрела ему прямо в глаза.

Сириус невесело усмехнулся, признавая свое поражение:

— Ладно, ты права. Не совсем чужими. Что бы там ни было — это мой отец. Вот только я сам не могу понять, что сейчас чувствую.

Араминта собиралась спросить, пойдет ли он на похороны, но ее прервал хлопок аппарации — в комнате появился взволнованный Регулус.

После ссоры с родителями он временно поселился у Сириуса, но в Орден Феникса вступать не стал, не желая сражаться против бывших соратников. Вместо этого он в один прекрасный день объявил, что поступил на стажировку в Отдел Тайн. До полудня он пропадал там, а в свободное время либо занимался самообразованием, либо проводил с братом и его друзьями, с которыми довольно быстро сблизился. Араминта, невольно сравнивая его с тем Регулусом, которого знала в родном мире, отметила, что этот был более жестким, замкнутым и гордым, что неудивительно, учитывая разницу в их судьбах.

Без лишних предисловий Регулус спросил, едва завершив аппарацию:

— Тебе сообщили? — и, дождавшись подтверждающего кивка, продолжил: — Пойдем на похороны?

Сириус пожал плечами:

— Не боишься, что тебя та же Белла убьет, как только увидит?

— Нет, ты не понял: я не предлагаю тебе явиться на глаза родственникам. Я хотел просто проститься с отцом, хотя бы издалека. Так, чтобы никто не заметил.

Сириус хмыкнул:

— И как ты собираешься это провернуть? — но не успел Регулус ничего ответить, как он добавил: — Ладно, не мучайся — есть у меня идея…

Пока Араминта молча слушала их диалог, ее преследовало ощущение, что что-то не так. Парни обсуждали возможность пойти на похороны таким тоном, будто говорили о загородной прогулке. Но за показным равнодушием чувствовалась растерянность, боль и еще нечто неуловимое. Как вдруг Араминта поняла: пойти на похороны означало увидеть мать, которая, не задумываясь, вычеркнула их из своего сердца. А что если… Араминта сама сначала испугалась мысли, пришедшей ей в голову, но чем больше она думала, тем больше ей казалось это правильным.

— Сириус… — она замолчала, поняв, что не знает, как выразить свою идею, а главное — как отреагирует на нее Сириус.

Опустила голову, боясь посмотреть на него и передумать, нервно перебирала пальцами край мантии, пока тот, потеряв терпение, не спросил:

— Что?

Араминта, наконец, собралась с силами и подняла на него глаза.

— Прости, если лезу не в свое дело, но… Ты не думаешь, что стоило бы помириться с матерью? — не дав ему возможности возразить — а потому как сверкнули его глаза, она поняла, что возразить он мог бы многое — она быстро добавила: — Знаю-знаю, она… скажем так, не идеал, но… Поставь себя на ее место: сыновья покинули ее (пусть по ее собственной вине, но об этом потом), муж умер. Она осталась совсем одна — без надежд, без будущего. Да, она своими руками создала себе такую жизнь, но… она ведь твоя мать, — совсем тихо заключила Араминта. — Я прошу тебя — попытайся! Уверена, в глубине души она любит тебя. Вас обоих.

Если вначале Сириус готов был страстно спорить, доказывать, что мадам Блэк наплевать и на его жалость, и на его любовь, и вообще ничего из этого не выйдет, то последние слова заставили что-то дрогнуть в душе. Пусть даже Вальбурге не нужно это примирение (если допустить, что оно состоится), оно нужно ему самому. Араминта права в одном: это его мать, и другой у него нет. Сириус переглянулся с Регулусом и понял, что брат думает то же самое, после чего медленно кивнул:

— Я попробую.

Араминта радостно улыбнулась и порывисто обняла его — так, будто он ее заветное желание исполнил.

* * *

На похороны Ориона Блэка собрался весь цвет магической Британии. Мадам Вальбурга выглядела в этом обществе, точно королева среди подданных: величественная, надменная, несгибаемая. И все-таки сквозь ледяную маску проступала усталость и опустошенность. Она словно разом постарела лет на пятьдесят, хотя на ее лице не прибавилось ни одной морщинки.

Ветер поднимал волны на море, раздувал мантии, сгибал макушки деревьев, покрывавших холмы, которые поднимались сразу за пустынным песчаным берегом. Графство Норфолк, где находилось фамильное имение Блэков, отличалось суровой, но живописной природой. Возможно, именно за это его любила английская аристократия.

Сириус с Регулусом наблюдали издалека под мантией-невидимкой, которую они позаимствовали у Джеймса. Тот был очень недоволен, узнав о том, куда они собрались, даже хотел пойти с ними, но отступил перед справедливым возражением Сириуса, что втроем они под мантию не влезут. Джеймс насупился еще больше, но, в конце концов, дал артефакт со словами: «Ладно — бери, а то с тебя ведь станется и так пойти!»

За отсутствием обоих наследников обязанности главы рода взял на себя Сигнус Блэк. Все встали кругом, внутри которого возвышался гроб из вяза, покрытый тонкой черной тканью.

Сигнус уже взял заготовленный факел, а Вальбурга подняла палочку, намереваясь зажечь его, когда Сириус выскользнул из-под мантии-невидимки. Регулус даже понять ничего не успел, как он уже перехватил руку Сигнуса и произнес безукоризненно вежливым тоном, точно на светском приеме:

— Не позволите ли мне, дядя?

Немая сцена. С самыми разнообразными эмоциями на лицах все разом уставились на Сириуса. Пожалуй, самыми забавными лица были у матери и дяди. «Гриффиндорец!» — пробормотал ему вслед Регулус с таким выражением, с каким обычно говорят: «Идиот!»

Первой пришла в себя Беллатрикс: она выхватила палочку, явно собираясь проклясть отщепенца без лишних разговоров. Но Вальбурга вдруг резко подняла руку, ладонью в сторону племянницы, призывая ее к порядку, и выразительно посмотрела на брата. Белла замерла, недовольно и озадаченно нахмурившись, но приказ тетки нарушить не посмела. А дядя Сигнус кивнул, отдал Сириусу факел, поклонился ему и отступил назад, встав в общий круг.

Регулус удивленно моргнул: вот уж никак он не думал, что мать позволит это Сириусу. А как же «позор плоти» и «проклятый предатель»?

Сириус замер перед гробом, прямой как стрела и величественный как король. Какие бы эмоции он не испытывал, по невозмутимому и чуточку высокомерному выражению его лица невозможно было ничего понять. Сейчас в нем отчетливо чувствовались все Мерлин-знает-сколько поколений аристократов. Он высоко поднял зажженный матерью факел и начал нараспев произносить на кельтском языке древние слова прощания, смысл которых понимали единицы. А говорилось в этой речи о том, как велик и славен был ушедший, как опустел мир без него, какая тяжелая это потеря для рода и прочую высокопарную чепуху, которую повторяли для всех, даже если на самом деле покойник ничего собой не представлял. На одно мгновение Регулусу почудилось, что Сириус верит в то, что говорит, особенно в слова о потере. Но в следующий миг наваждение пропало. С каждым словом рука Сириуса опускалась все ниже, пока факел не коснулся края гроба, который тут же вспыхнул, и пламя взметнулось вверх к синему небу. Сириус бросил факел в огонь и шагнул назад. Мать встала чуть позади справа от него, дядя Сигнус — слева.

Вдруг вокруг погребального костра посыпались разноцветные искры, языки пламени колыхнулись в стороны, а из середины поднялась призрачная фигура медведя. Все дружно выдохнули. Регулус только в этот момент понял, что невольно задерживал дыхание. Видимо, не он один. Издревле считалось, что в виде Патронуса отлетает на небо душа покойного. Если же он не появлялся, значит, за умершего следовало усиленно молиться.

Сириус поднял палочку, вслед за ним то же самое сделали остальные. В небо устремилось несколько серебристых лучей, которые, соединившись в одной точке, куполом опустились на догорающий костер. Когда от него остался лишь пепел, серебристый купол преобразовался в урну, вобрав пепел в себя. Отныне урне предстояло занять свое место в семейном склепе.

Сириус повернулся к матери и успел заметить на ее лице выражение удовольствия. Он с трудом подавил желание протереть глаза — не померещилось ли? — но в следующее мгновение Вальбурга снова стала невозмутима и холодна, как айсберг.

— Матушка, мне необходимо поговорить с вами, — тихо произнес он, наклонившись к ней.

Она окинула его оценивающе-презрительным взглядом и высокомерно изрекла:

— Помнится, я предупреждала тебя, что дороги назад не будет. И то, что я позволила тебе провести обряд — исключительно из уважения к памяти Ориона, — ничего не меняет.

Сириус поморщился — ну, ни капли не изменилась! Он уже хотел плюнуть на все и оставить мать в одиночестве, которого она так старательно добивалась, но в памяти всплыл настойчивый голос Араминты: «…в глубине души она любит тебя». Любит? Он сильно в этом сомневался — сколько он себя помнил, Вальбурга ни разу не приласкала старшего сына, ни разу не сказала ни единого одобрительного слова в его адрес. Всегда только упреки, ругань, наказания. Он никогда не понимал, чем заслужил подобное отношение. Помимо разума и воли вырвался вопрос, который мучил Сириуса еще в детстве:

— Мама, за что ты меня ненавидишь? Я ведь твой сын.

Вальбурга едва заметно вздрогнула и пробормотала:

— Я не… — оборвав себя на полуслове, она снисходительно бросила: — Хорошо. Говори.

— Не здесь и не сейчас, — Сириус кивнул на толпу родственников, с недоумением наблюдавших за их переговорами.

Несколько бесконечно долгих мгновений Вальбурга внимательно изучала его. Сириус на всякий случай отвел взгляд: он всегда подозревал, что мать прекрасно владеет Легилименцией. Наконец, она кивнула:

— Приходи завтра к обеду.

Облегченно вздохнув, Сириус поклонился, как того требовал этикет, сначала матери, потом дяде и направился к Регулусу, спиной чувствуя ненавидящий взгляд Беллатрикс. Да и остальные присутствовавшие особой доброжелательностью не отличались. Взять хоть Малфоя, у которого было такое выражение, точно он усиленно пытался что-то просчитать. Сириус усмехнулся: помимо того, что он исполнил свой сыновний долг, сумел договориться с матерью о встрече, так еще в качестве приятного довеска всей авантюры взбесил этих чистокровных снобов. Шалость определенно удалась!

Его руки кто-то коснулся, и Сириус невольно вздрогнул.

— Это я, — прошептал над ухом голос Регулуса, и, перед тем, как они вместе аппарировали, он ехидно, однако с ноткой восхищения добавил: — Ну, ты совсем больной!

Оказавшись дома, оба расхохотались. Веселье их носило некоторый отпечаток истерики, зато помогало снять безумное напряжение, владевшее братьями в течение всего обряда.

— Нет, вы только посмотрите: мы тут, понимаешь, волнуемся, нервничаем, а они развлекаются!

Джеймс, замерший посреди гостиной — наверняка перед этим в своей обычной манере метался из угла в угол, — выглядел одновременно злым, любопытным и счастливым. Сириус успокаивающе улыбнулся Араминте, встретившей его встревоженным взглядом, и иронично приподнял брови:

— А тебе завидно, Сохатый?

Питер, жевавший за столом какое-то пирожное, предвкушающе хихикнул; Лили с Ремусом обменялись обреченными взглядами.

— Да чтобы я?! Завидовал?! Да как ты мог подумать подобное?! — патетично воскликнул Джеймс, истово прижав руку к груди. — Мне просто интересно, что такого смешного могло случиться на похоронах?

— Хм… дай-ка подумать… — задумчиво протянул Сириус. — Пожалуй, самым забавным была физиономия дражайшей кузины Беллы.

— О да! Это было то еще зрелище! — мечтательно заметил Регулус.

Сириус одобрительно покосился на брата: так держать! Будет и из него Мародер.

— Клоуны! — бросил Ремус, демонстративно возведя глаза к потолку.

Девушки хихикнули. А Джеймс вдруг резко стал серьезным:

— Хочешь сказать, ты показался им на глаза? Бродяга, у тебя совсем крыша поехала?!

— Да брось ты, Сохатый, — отмахнулся Сириус. — Видишь же — вернулся я, живой и здоровый.

Джеймс хмыкнул, еще несколько мгновений буравил друга сердитым взглядом и потребовал:

— Рассказывайте!

* * *

Дом на площади Гриммо ничуть не изменился с тех времен, когда Сириус был здесь в последний раз: все тот же роскошный, но мрачный особняк, в котором царил мистический холод, пробиравший не то что до костей — замораживающий душу.

— Мастер Сириус! — объявил Кричер, осуждающе зыркнув в его сторону.

Сириус пожал плечами: домовик никогда его не любил, и это чувство было вполне взаимным. Вальбурга поднялась навстречу, но руки не подала, только кивнула, приглашая садиться. Некоторое время обед проходил в молчании. Этикет требовал, чтобы мать первая начала разговор, а она не торопилась этого делать, поглощенная своими мыслями, и лишь время от времени со странным выражением поглядывала на сына. Заговорила Вальбурга, когда Кричер подал десерт:

— Так что ты хотел от меня?

Сириус слегка склонил голову, посмотрел матери прямо в глаза:

— Мама… может, прекратим эту междоусобную войну?

Вальбурга упрямо поджала губы:

— Ты сам ее начал — это только твоя вина!

Знакомой багровой вспышкой душу охватило раздражение. Вот почему она его так бесит? Но Сириус, скрипнув зубами, проглотил готовые сорваться колкие слова, медленно произнес:

— Хорошо. Пусть так. Я прошу у тебя прощения за доставленные неприятности.

Долго-долго Вальбурга смотрела на него, будто взвешивая все за и против, и когда Сириус уже решил, что она отвергнет предложение мира, она снисходительно бросила:

— Твои извинения приняты.

Сириус тихонько облегченно вздохнул. Кажется, получилось… К счастью, проблем чистокровности и служения Волдеморту мать поднимать не стала, видимо, тоже боясь разрушить хрупкое перемирие. И даже согласилась сделать ответный визит, чтобы встретиться с младшим сыном.

Встав из-за стола, Сириус собрался попрощаться, как вдруг Вальбурга остановила его и пригласила следовать за собой. К огромному удивлению Сириуса, они подошли к гобелену с родовым древом, где мать, взмахнув палочкой, что-то прошептала, и две черные дыры, зияющие под именами Ориона и Вальбурги Блэк, медленно затянулись и на ткани проступили золотые нити, сложившиеся в имена: «Сириус Орион Блэк», «Регулус Арктурус Блэк». У Сириуса брови на лоб полезли: вот уж он никак не ожидал, что мать решит восстановить их во всех правах. Но это было только начало. Вальбурга велела Кричеру принести из своей комнаты шкатулку с драгоценностями, из которой извлекла старинный фамильный перстень. Сириусу начало казаться, что он спит, он даже украдкой ущипнул себя за руку и зашипел от боли. У Вальбурги чуть дрогнули губы, но она, оставаясь невозмутимой, потребовала:

— Протяни правую руку.

Сириус подчинился, все еще не в силах избавиться от ощущения нереальности происходящего. Мать надела ему перстень на средний палец и торжественно изрекла:

— Ты теперь глава рода, сын мой, прими свое наследство.

После чего присела в реверансе. Сириус мотнул головой, словно это могло избавить от наваждения, сглотнул и сдавленным голосом произнес ритуальные слова:

— Я принимаю его с благодарностью, матушка, и обещаю быть достойным его.

Вальбурга сухо кивнула и улыбнулась уголками губ. Если бы не все предшествующее, Сириус решил бы, что ему померещилось.

* * *

Мадам Блэк, быстро освоившаяся с переменами в своей жизни, вскоре заявила Сириусу, что глава рода обязан жениться, и как можно скорее — чтобы обеспечить род наследником. И заключила свою речь заявлением:

— Я составила список достойных семей, в которых есть невесты — посмотри и выбери.

Сириус поперхнулся от такого ультиматума, но взял себя в руки и решительно возразил:

— Не надо. У меня уже есть невеста.

Мать посмотрела на него с подозрением и с угрозой в голосе осведомилась:

— Надеюсь, не грязнокровка? — и, не дав ему ничего ответить, сказала, как отрезала: — Я желаю с ней познакомиться, дабы убедиться, что она тебе подходит.

Сириус изначально не хотел рассказывать матери правду об Араминте и теперь только укрепился в этом. Посовещавшись, они решили представить ее чистокровной американкой, недавно переехавшей в Англию, в остальном изложив общеизвестную легенду о смене внешности. Американским происхождением можно было объяснить и недостаток манер — Сириус, конечно, научил ее основным правилам, но всего Араминта была просто не в состоянии усвоить за нехваткой времени и привычки.

Естественно, перед встречей с будущей свекровью она страшно нервничала, но старалась не показывать этого. Правило номер один: леди Блэк в любой ситуации должна быть бесстрастна и уверена в себе.

Пока Сириус рассказывал матери ее выдуманную историю, Араминта наблюдала за Вальбургой. Высокомерна, черства, горда до невозможности — тех, кто ниже ее по происхождению, просто не замечает, а маглов и вовсе за людей не считает. Араминта зябко поежилась: веселая ей жизнь предстоит с такой свекровью! Хорошо еще, Сириус настоял, что они останутся жить в доме, доставшимся ему от дяди Альфарда. И все-таки была в мадам Блэк одна черта, которая нравилась Араминте: сыновей она действительно любила, хотя и тщательно скрывала свои чувства даже от них.

Услышав о происхождении потенциальной невестки, Вальбурга презрительно скривилась:

— Американка! — и с невероятно снисходительным видом добавила: — Что ж, могло быть и хуже…

Под «хуже» подразумевалось, что с Сириуса сталось бы найти себе какую-нибудь маглу — это было кристально ясно. В переводе на человеческий язык высказывание Вальбурги означало: «Ты, конечно, далеко не идеал, но, по крайней мере, чистокровная. Раз уж Сириус тебя выбрал, так и быть — приму в семью. Но ты, деточка, лучше не высовывайся и не смей мне перечить». Страшно подумать, что было бы, если бы Вальбурге сообщили правду про невестку. Обида сменилась злостью — до сих пор пытавшаяся сохранять спокойствие Араминта не выдержала и едко заметила:

— Да уж лучше, чем ваша племянница — Пожирательница Смерти!

Вальбурга слегка побледнела, в ее глазах полыхнуло пламя. Сириус с Регулусом дружно отступили от матери на шаг. Сириус и невесту потянул за собой, но та не поддалась: она лишь на мгновение испугалась и усомнилась — не сказала ли лишнего, но тут же снова гордо вскинула голову.

— Какое право ты имеешь в таком тоне говорить о моей семье?! — прошипела Вальбурга, точно разозленная змея.

— А какое право вы имеете в таком тоне говорить со мной? — не смутилась Араминта.

— Наглая девчонка!

Обмен любезностями длился довольно долго — они прожигали друг друга возмущенными взглядами, а их реплики становились все язвительнее. Регулус с Сириусом следили за перепалкой, чуть ли не затаив дыхание. Последний, кажется, в глубине души забавлялся, но и был начеку — готовый в случае чего броситься защищать Араминту.

Как вдруг, оборвав выяснение отношений буквально на полуслове, Вальбурга повернулась к старшему сыну и одобрительно заметила:

— Хороший выбор, Сириус: из этой девочки получится замечательная леди Блэк.

Араминта едва воздухом не подавилась от удивления: вот так проверка! Сириус тоже не поверил своим ушам — озадаченно переглянулся с братом. Тот только плечами пожал: мол, и я ничего не понял.

— Ну, ты даешь, Араминта! — восхищенно присвистнул Сириус, когда мать вернулась домой. — Не ожидал, не ожидал…

— Не зря же я семь лет провела в компании двух самых безбашенных девчонок школы, — улыбнулась она, чрезвычайно довольная собой.

Кажется, общение со свекровью будет не столь ужасным, как она боялась.

Свадьба состоялась в сентябре.