Отражённый блеск (гет)

Шаннах укутала Добби в сухую накидку, тот благодарно улыбнулся и заснул. Зажженный им огонь плясал в воздухе на одном месте, и ему почему-то было наплевать на легкий сквозняк подземелья. Девушка подумала, что это хорошо, а то так и замерзнуть недолго. Сколько еще тут придется пробыть? Ступень, две? Не стоило бы задерживаться, но домовик пока идти не может, а она не двужильная, чтобы на руках его тащить. Хотя, если ему в ближайшее время не станет лучше, то придется — куда деваться.

Тишина здесь абсолютная. Совсем немного отошли от пропасти, а уши словно ватой забило. Неприятно это. Постоянно приходится прислушиваться, и это утомляет и раздражает. Добби прав: никакое нормальное существо это место своим домом не назовет. Нет в нем ничего домашнего.

Шаннах вспомнила свой единственный караул в подземелье Обители. Даже и сравнивать не стоит. Там камень шершавый и теплый на ощупь, а тут как лед руками гладишь. Скользко и холодно.

Бр-р-р-р, лучше не думать об этом, а то опять озноб пробирает. Хорошо бы поспать, пока есть возможность. Вон Добби сопит — обзавидуешься. Она осторожно вытащила руку из-под бока домовика. Острые иголки побежали под кожей — отсидела.

Кстати, под маской на лице тоже иголки покалывали. Отсидела заодно и физиономию? Это вряд ли. Девушка закрыла глаза и медленно провалилась в сон.

Только задремала — Добби закашлялся. У нее даже сердце зашлось от неожиданности. Скорее бы уйти отсюда. Давит.

Шаннах поворочалась и поняла, что уже не заснет. И дышать стало тяжелее. Насморк, что ли, подцепила во время купания на акведуке? Она осторожно втянула воздух через нос. Дышится свободно, но ощущение заложенности не проходит. Впрочем, она быстро догадалась, в чем дело. Здесь просто нет никаких запахов. Никаких. Потому и кажется, что нос заложен.

Так. Звуков нет. Запахов нет. Чего еще нет? Правильно. Еще еды нет и не предвидится. Проблемой это пока не стало, но это уже не за горами. С собой-то они не взяли ничего. Вот только этот сверток, что у домовика к спине ремешком примотан. Хотя Добби этого свертка почему-то боится. Ну и тем более надо его снять — глядишь, бедняге легче станет.

Что же это может быть? Она смотрела на сверток и понимала, что сейчас уговорит себя в него заглянуть. Что команда на «посмотреть» уже прошла, а заминка — это невинная отмазка для совести. Девушка притворно вздохнула и распустила тесемки, которые были трогательно завязаны бантиком. Какая прелесть!

Добби сопит, но не просыпается. И не надо. Спи, дружок, отдыхай. Шаннах осторожно развернула увесистый сверток. Значит, она тащила и его, и Добби. Без груза домовик весил бы вполовину меньше. А она еще удивлялась, чего это эльф такой тяжелый, хотя на вид доходяга.

Последний лоскуток ткани соскользнул с запретной ноши, и девушка не сдержала возглас восхищения.

— Матерь великая, красота-то какая!

И тут же заткнула себе рот кулаками и скосила глаза на эльфа. Дрыхнет. Значит, можно без помехи рассмотреть это чудо. Прекрасная тонкая золотая чаша просто сияла в лучах магического огня. Крупные драгоценные камни переливались на ее изящных гранях, раскидывая по полутемной пещере разноцветные блики.

Шаннах не могла и подумать, что каждый видит Чашу в единственном и неповторимом варианте. Даже когда на нее смотрят несколько человек, каждому она является по-своему. Никогда бы она не поверила, что страшный маг, который преследовал их по пустыне, был уверен, что Чаша сделана из потемневшей платины. А Добби и вовсе считал ее стеклянной…

Бережно и осторожно поворачивая Чашу в руках, Шаннах осмотрела ее со всех сторон и окончательно уверилась, что столь красивой и изящной вещи она еще никогда не держала.

Ее восторг словно разбудил кого-то, дремавшего внутри этой Чаши и, заинтересованный столь глубокими эмоциями, это кто-то отвлекся на мгновение, чтобы удовлетворить свое любопытство. В голове как бы сам по себе проскользнул вопрос:

«Не хочешь ли ты владеть этой Чашей?»

Девушка даже испугалась этой, как ей показалось, собственной мысли.

«Зачем она мне? Такая красота не может принадлежать одному человеку. Это творение если и достойно чего-то владения, то никак не меньше, чем руки богини. Матери, например. А я смею лишь благодарить судьбу за то, что довелось держать в руках такое совершенство».

Чаша вспыхнула в руках девушки, словно соглашаясь с ее мыслями. На миг Шаннах показалось, что она держит в руках живое существо, которое снисходительно рассматривает тело и душу бывшей послушницы Матери седьмой ступени корпуса защитниц… Она испугалась и хотела поставить Чашу на холст, в который она была завернута, но руки не послушались ее. Шаннах почувствовала даже угрозу, как что-то мощное и сильное, готовое вторгнуться в ее судьбу и что-то решить за нее и без нее. Правда, эта сила пока еще медлила, то ли заканчивая процесс выбора, то ли колеблясь, раздумывая, в какую форму облечь свое вмешательство.

Страх охватил девушку. Она попыталась крикнуть, чтобы разбудить Добби, или хотя бы как-то обозначить свое несогласие с происходящим, но из открытого рта не вылетело даже шепота. Она была уже не властна над своим телом и над своей судьбой.

Медленно, но неотвратимо Чаша повернулась своим открытым зевом к лицу девушки. Хотя ей самой показалось, что все было в точности наоборот: неведомая сила наклонила ее голову и заставила заглянуть внутрь сосуда. Уместно было бы испугаться, запаниковать, омертветь от ужаса, но ничего этого с ней не произошло. Мягкое лунное сияние в глубине чаши приковало ее взор и навеяло странное в такой ситуации спокойствие и ощущение тепла и защиты.

«Вспомни о себе все», — шепнул ей бесплотный голос.

И тут же на девушку обрушилась лавина образов, обрывочных видений, забытых и полузабытых снов, детских и взрослых страхов, вкусов, цветов, желаний…

Два совершенно разных мира сошлись в ее голове в ментальной схватке. Небрежностью Гарольда насильно соединенные в девичьем сознании, они получили временную свободу и произвели в ее памяти с эффект разорвавшейся бомбы. Они пытались выдавить друг друга в небытие и утвердить свою исключительную власть. И на все это, как казалось, с легким недоумением смотрела обитавшая в Чаше сила, словно озадаченная странной и невозможной в обычном разуме схваткой двух таких различных наследий.

Впрочем, нейтралитет Чаши был недолгим. Она властно вторглась в разум девушки, распахнув его, как книгу, перелистывая и сортируя страницы и дописывая новые, которые были не нужны для одного мира, но являлись обязательными для другого. Чаша решила все сама, как она это делала тысячи раз на протяжении тысячи лет по отношению к сотням поколений волшебников и магов всех миров и всех времен…

Шаннах почувствовала, что внутренняя круговерть образов и мыслей пошла на убыль, и все заслонили огромные зеленые глаза Гарольда.

Великая мать! А он-то тут причем?

Возбужденная память медленно успокаивалась. Она раз и навсегда была разделена на то, что отныне будет личными воспоминаниями и на то, что останется лишь общими знаниями и второстепенной информацией. Вот только ломило виски, и пульсировала боль в глазах…

Это пока еще была только боль. Но она медленно-медленно отступала, и на ее место приходили звуки и ощущения. Чаша отпускала ее из своего разъятого зева и даже как будто успокаивающе шептала:

«Вот и все. Так будет лучше. Иди и ничего не бойся. Все что тебе потребуется — ищи внутри себя. И слушай только свое сердце…»

Чаша еще раз вспыхнула светом и погасла. Ослабевшие руки Шаннах не удержали ее, и магический сосуд покатился по полу подземелья.

Добби вскинулся и, подслеповато щурясь со сна, кинулся поднимать свою драгоценность.

— Добби плохой! Добби не удержал и она упала! Добби плохой!

Он уже привычно нацелился макушкой в ближайший выступ стены, чтобы наказать себя, но девушка строго сказала:

— Не смей. Это я виновата, Добби. Я перевязывала шнурок на твоем мешке, и чаша выкатилась из него. Давай завернем ее обратно.

— Хорошо, что ничего не случилось, госпожа.

Шаннах не стала разубеждать домовика. Она понимала, что на самом деле все не так — с ней случилось что-то очень важное. Все ее привычное мироощущение полетело псу под хвост. С таким трудом достигнутое равновесие между всеми воспоминаниями безнадежно нарушено, она опять плохо понимает, кто она, откуда и что ей, собственно, в этом мире надо. То, что сидело в этой проклятой Чаше от души покопалось в ее голове, а к добру это или к худу — выяснится позже. Кстати, теперь почему-то магический сосуд потерял для Шаннах свое очарование, и она не могла понять, что так восхитило ее, когда она его только увидела.

«Слушай свое сердце», — всплыло в ее памяти.

«А я что, до этого всю свою жизнь задницу слушала?» — мрачно подумала девушка, посмотрела на собирающегося в дорогу домовика, поморщилась от непроходящей боли в висках и стала ему помогать…

* * *

Снейп уже заканчивал свое ежедневное занятие с Глимми у Арки. Мелкий засранец сегодня превзошел сам себя. Мало того, что с последнего раза они не продвинулись ни на шаг дальше, так он еще всю душу вымотал зельевару своими жалобами и хныканьем. Кики ему подай, пи-пи он хочет, а ты, «дюдюка», шел бы прямо отсюда к самой «блюке».

Кстати о «блюках». Этим сомнительным сочетанием букв Глимми обозначал блэкморов. Над Поттер-мэнором их было предостаточно, и наблюдательный малыш давно понял, что их надо бояться. Так что фраза «Дюдюка гуляет к блюке» была в лексиконе эльфеныша аналогом откровенного пожелания няньке Снейпу отправиться в пасть дементору.

Ругаться вообще-то не разрешалось, но малыш просто гениально перенял манеру Кикимера ворчать себе под нос, если ему что-то не нравится. И теперь, когда Снейп слышал невнятное бормотание, в котором проскальзывали «дюдюки» и «блюки», ему не трудно было догадаться, о чем идет речь.

— Ладно, пошли. Но учти, Глимми, если ты так будешь стараться, то не увидишь своего отца еще очень долго!

В ответ Глимми выдал ему кучу негодующего бормотания, из которого следовало, что Глимми старается, но во всем виноваты «блюки», которые летают, а раз сегодня дождик, так они еще и водой брызгаются! И вообще, пора звать Кики, а то «дюдюки» сегодня было очень много. Примерно так.

Снейп кисло выслушал мелкого хитреца и пообещал ему, что если он в следующий раз не будет стараться, то «дюдюки» будет еще больше, а вот Кики не будет совсем.

Малыш испуганно замолчал и нахохлился, но Снейп подошел к нему и дружески придвинул ногу. Эльфеныш просиял и, карабкаясь по ней обеими руками, как по стволу дерева, забрался на плечо зельевара и уселся на нем весьма довольный жизнью.

— Хитрец! — добродушно констатировал Северус и направился к выходу из пещеры.

В этот момент Арка полыхнула ярким синим светом.

Снейп замер на месте, а потом быстро метнулся за выступ стены. Снял с плеча Глимми и засунул его в каменную нишу. Палочка была уже в его руке, и он напряженно вслушивался в звуки, раздающиеся из Арки. Как он хотел услышать голос Поттера, но опасался вместо этого получить дребезжащий смешок Дамблдора или Фламеля. Если это они, то что делать? Сражаться или заключить временный союз против возрожденного Воландеморта? Правильнее — первое, а умнее — второе.

Надо выбрать между умом и совестью до того, как эти белобородые упыри вылезут из Арки. Потом будет поздно. Снейп последний раз взвесил ситуацию на своих внутренних весах. Нет. Иметь дело с коварными старцами он отказывается. Значит — сражаться. Северус крепче сжал палочку.

Вот! Арка распахнулась и в ее сиянии появился темный силуэт. Один! Это не может быть Поттер. Приземистый и полноватый маг — это Фламель!

— Ступефай! — взревел Снейп.

Красный луч с его палочки ударил пришельца прямо в грудь. Раздался удивленный вскрик. Маг выронил какой-то сверток. Кто-то щелкнул пальцами, и пещера погрузилась во тьму. Арка тоже погасла. Темноту прочертила пара невербальных заклинаний, потом раздался свист камня, сочные шлепки ударов и невнятные ругательства.

— Госпожа, это мистер Снейп! — отчаянно заверещал Добби откуда-то с пола.

— Какой еще Снейп? Этот козел чуть не убил тебя!

Вспыхнул свет.

Зельевар лежал на полу. Его палочка, выбитая из рук, валялась в углу пещеры. Шаннах, умелым захватом перекрутившая ворот его мантии, была близка к тому, чтобы придушить волшебника, который вчистую проиграл защитнице Матери рукопашную схватку.

Добби поспешно щелкнул пальцами. Ворот мантии Снейпа, словно отсеченный лезвием, остался в руках у Шаннах, а зельевар тряпичной куклой шмякнулся на землю, издавая полузадушенные проклятия.

— Оставьте его, госпожа! — завопил домовик, видя, что не остывшая от схватки воительница намеревается добавить своему сопернику хорошего пинка.

— Ладно! — девушка неохотно отошла от жертвы магловских боевых искусств. — Ты не ранен, Добби?

— Добби? Папа Добби? — заверещал малыш из-под потолка. — Я тут! Глимми тут. На меня! На Глимми!

Домовик застыл на месте, как громом пораженный, а потом с восторженным писком подбежал к стене и начал карабкаться по ней к сыну, совсем забыв о своей магии. Шаннах осторожно вытащила из ниши эльфеныша и вручила потерявшему от счастья дар речи отцу.

Потом девушка быстро развернулась в сторону поверженного противника. Тот сидел на земле, тяжело дыша, и рассматривал эльфийскую идиллию. Потом перевел взгляд на свою противницу, злобно перекосил брови и процедил:

— Я думал, что самые идиотские события в моей жизни связаны исключительно с Поттером, но вы, мадемуазель, его перещеголяли!