Король звезды (джен)

Его разбудили шум шагов и громкие голоса в коридоре. Тёмный Лорд кричал, Беллатриса оправдывалась, её сестра испуганно повторяла: «Где мой муж?»

Дверь резко открылась, и Том Реддл, шатаясь, вошёл в библиотеку. Лицо его посерело, глаза почти поблекли, и только губы продолжали посылать проклятия. Он обвинял всех: Дамблдора, Поттера, своих слуг... Потом упал в кресло и протянул руку. Карл послушно подошёл к нему. Тонкие пальцы коснулись запястья — сначала слабо, но с каждой минутой всё сильнее — они словно выжимали юношу. Какое-то время Карл ещё мог стоять, потом книжные полки начали медленно кружиться. Он уже не видел пламени камина, стало темно...

— Вы его убьёте, — произнёс далёкий, холодный голос.

Тёмный Лорд с трудом заставил себя разжать пальцы.

— Северус, ты как всегда появляешься вовремя, — прошипела Беллатриса. — Жаль, тебя не было с нами в Министерстве Магии.

— У каждого своя работа, — спокойно ответил Северус Снейп. В его словах послышалась едва заметная насмешка.

— Как ты смеешь!..

— Прекратите! — крикнул Тёмный Лорд. Сегодня он один имел право гневаться. Но гнев лишал сил, а с мальчишки уже нечего было взять.

Опустив голову на руки, Том Реддл глухим голосом, который пугал сильнее, чем крик, отдавал приказания, больше похожие на приговоры. Слуги слушали их и уходили, не смея поднять глаз. Когда в библиотеке не осталось никого, кроме Тёмного Лорда, Карл встал, держась за подлокотник кресла, и тихо спросил:

— Почему вы не позвали меня?

— Слишком рано... — пробормотал он, глядя на пламя камина. — Это ещё не конец... не конец...

Карл с тревогой смотрел на сидящего в кресле волшебника. Обессилевший, потерпевший поражение, он вызывал чувство жалости. Но юноша понимал: Тёмный Лорд заставит мир дорого заплатить за своё унижение.

— Я вам сегодня больше не нужен?

— Нет, можешь идти...

Карл ещё немного постоял рядом, потом тихо вышел из библиотеки.

В коридорах замка было пусто и темно. Свечи почти догорели, а поставить новые никто не приказал. На диване в гостиной, сжавшись под грозными взглядами сестры, чужая в своём доме, плакала Нарцисса Малфой. Карл остановился и долго смотрел на неё. Он знал о войне по рассказам Франца, да ещё из учебников, с лёгкостью превращающих людей в цифры. Сегодня он увидел другую войну — у неё было лицо женщины, плачущей о своём муже.

И ведь это только начало... А потом?.. Что станет с ними потом?..

Бесшумно ступая по мраморным лестницам, Карл вышел в парк. Ночной воздух пах дождём. Вдалеке блестели молнии и раздавались глухие раскаты грома. Приближалась гроза...

К ним идёт гроза... Самая страшная, потому что создали её люди... Гром залпов, вспышки взрывов, дождь пуль... Раненые, убитые, потерянные и потерявшие... Будет ли кто-нибудь молиться за них?.. Останется ли в людях то, что способно молиться?..

Эта красивая, гордая женщина, которая теперь, сломленная, лежит на диване, прижимая подушку к покрасневшим глазам, — она никогда не попросит помолиться за неё... Никогда не посмотрит на него с добротой и любовью, с которыми смотрит на своего сына... Но разве от этого меньше нуждается она в любви?..

Вдруг он упустил что-то?.. Прошёл — и не заметил... Прожил — и не заметил... Какое странное чувство внутри... Словно там есть что-то, но не получается разглядеть... Слишком темно...

А вдалеке раскалывают небо на части яркие молнии. Будто огромные белые деревья, вырастают они из облаков и пронзают ветвями землю... Если одна из таких ветвей пронзит тебя, ты умрёшь... Но, может быть, в самое последнее мгновение перед смертью удастся разглядеть, что же там прячется внутри...

Скоро начнётся дождь... Надо вернуться в школу...

Там он научился заставлять танцевать ананасы, и даже мыши со временем стали превращаться в табакерки, но, как найти в себе себя, до сих пор не знает... Просто что-то жжётся внутри — будто он облако, из которого хочет вырасти молния... Но не вырастает... Гаснет, как свеча на ветру... А было бы чудесно взорваться большим светящимся Патронусом...

Повинуясь внезапному порыву, Карла достал волшебную палочку и вскинул её вверх — из палочки вырвалась белая птица. Хрупкая, словно стеклянная, она пыталась взлететь в небо, но раскололась... Осколки загорелись в свете фар. Послышался предостерегающий окрик, и в сантиметре от Карла остановилась машина.

— Ты в порядке? — взволнованно спросил водитель, открывая дверцу.

— ...Да... — пробормотал Карл, пряча волшебную палочку.

— Много раз в грозу ездил, разные молнии видел, но чтобы они вот так из земли в небо росли — первый раз вижу. Тебя точно не задело?

— Всё в порядке, — повторил он.

Странно, голос водителя почему-то показался знакомым. Мужчина шагнул в полосу света, и Карл узнал Николаса Палмера, работающего сторожем в приюте. Похоже, Николасу юноша тоже показался знакомым, он наклонился и удивлённо воскликнул:

— Слушай, а я тебя вроде знаю!..

— Я Карл... Карл Штерн...

— Точно!.. То-то я смотрю — лицо знакомое... Но ты давно у нас не появлялся, вот я и не сразу узнал... Ты чего тут в такое время делаешь?

Карл долго пытался придумать причину, объясняющую, почему он находится среди ночи один на шоссе.

— Я... Я опоздал на поезд... — сбивчиво проговорил он наконец.

— Ты что, собрался пешком до самого Лондона идти?.. Ну, чудак!.. Гроза вот-вот до нас доберётся!.. Давай, садись в машину!..

Карл не хотел ехать с Николасом, но его отказ при данных обстоятельствах выглядел бы странно. Пробормотав «спасибо», он залез в старенький автомобиль.

— На моём драндулете, конечно, быстро тоже не доедешь, — прокряхтел Николас, садясь на своё место. — Я собирался новый покупать, а потом подумал — зачем он мне нужен?..

Николас ехал, продолжая говорить о машине, поездках, своей жизни — длинно, многословно, часто повторяясь. Как всем старым людям, ему хотелось больше себя оставить в памяти тех, кому предстоит ещё жить долго...

Юноша рассеянно слушал эти истории, вспоминая, как Николас пять лет назад вёз его на вокзал Кинг-Кросс. Между тем мальчиком, со страхом ожидающим встречи с «новой школой», и им сегодняшним лежала пропасть. Будто не пять лет прошло, а пять жизней... Карл помнил, как тяжело ему было находить общий язык с одноклассниками и преподавателями (со многими общий язык не удалось найти до сих пор), но вдруг почувствовал острое желание вернуться в прошлое — когда ещё чисты были его руки, когда он ещё так мало знал о себе...

— ...Раньше хоть радость была — посмотреть с Францем скачки. А теперь всё время один...

Карл резко поднял голову:

— А где Франц?..

— Так ты не знаешь? У него приступ весной был, в больнице лежит... Я врача спросил, он сказал, что всё... Думал, ты слышал...

— Нет... нет, я...

— Ну, он уже немолодой... А потом война. Это ведь никому лет не добавляет...

Теперь Николас говорил о болезнях, войне и смерти.

— А где находится больница?.. — тихо спросил Карл.

— Хочешь к нему сходить?

— Да...

— Только ночью тебя не пустят, навещать можно днём.

— Днём меня здесь уже не будет... Днём я вернусь в школу...

— Ну, как знаешь, я тебя предупредил. А больница в трёх кварталах отсюда. Сам найдёшь?

— Найду.

— Тогда я тебя здесь высажу, а то мне в другую сторону.

— Спасибо...

Карл попрощался с Николасом и медленно пошёл по улице. Снова вернулось чувство, будто он что-то упустил... Теперь Франц... Франц заболел, а он даже не слышал...

Больница была невысоким старым зданием, в которое приходят умирать. Покосившиеся пристройки образовывали лабиринт, где почти невозможно найти выход. Оказавшись внутри, Карл пошёл наугад по узким коридорам.

— Эй, ты что тут делаешь?

Перед ним выросла фигура медсестры.

— Я ищу Франца Фишера.

— В такой час? Как тебя вообще пропустили?

— Я специально приехал в Лондон... Пожалуйста, можно мне его увидеть?

— А ты ему кто?

— ...Франц — мой дедушка... — ложь далась ему удивительно легко, потому что сегодня это было почти правдой.

— ...Ну, хорошо... — согласилась женщина. — Только не шуми.

Она проводила его до палаты, потом повторила:

— Не шуми. И ничего не трогай. Попрощаешься, и сразу домой.

Карл кивнул и толкнул белую крашеную дверь.

В палате шумели приборы и пахло лекарствами. Тонкие трубочки вливали в тело жизнь, пытаясь заставить работать старое сердце. Но оно с каждым ударом билось всё медленнее.

Карл присел на краешек постели и коснулся покрытой морщинами руки.

От этого прикосновения Франц очнулся и гаснущим взглядом обвёл палату.

— ...Ох... — выдохнул он, заметив Карла. — Правда что ли?.. Или сон?..

— Правда, — глухо ответил юноша.

— Спасибо... Я думал, придётся одному умирать...

— Франц...

Карл сжимал его руку, пытаясь отдать свою силу, но вся сила вытекала из поражённого болезнью тела, словно песок сквозь пальцы.

«Пожалуйста, не умирай!.. Возьми мою силу!.. Пожалуйста, возьми!..»

Но старый солдат уже ступил на свою последнюю дорогу. И душе его не нужна была жизнь, нужно было другое. С трудом приподняв седую голову, Франц прохрипел:

— Прости...

— ...О чём ты?.. Мне не за что тебя прощать!..

— Прости меня... — повторил старик.

И Карл вдруг понял, что не к нему обращается Франц, но в его лице — к миру, которому оставлено такое страшное наследство.

Карл наклонился, обнимая слабеющее тело, и прошептал:

— Я тебя прощаю...

Франц тяжело откинулся на подушку. По дорожкам, проложенным морщинами, потекли слёзы.

— Спасибо...

Он умирал. И Карл понимал: в этом теле будет теплиться жизнь, только пока Франц держит его руку...

Юноша тщетно сжимал холодеющую ладонь.

Франц ещё несколько секунд смотрел на него, потом пальцы разжались...

Карл онемело смотрел в раскрытые, ещё казавшиеся живыми глаза. Надо закрыть их... Надо закрыть... И это будет конец...

Он вышел из палаты, не погасив свет, словно боялся оставить Франца одного в темноте — и побрёл по коридорам. Бесцельно, безнадёжно... Карл мог в мгновение перенестись в любую точку мира, но в целом мире не было места, где он хотел бы сейчас оказаться...

Бродя в лабиринте одинаковых белых дверей, за каждой из которых умирали люди, он услышал тихий, хрипловатый голос, напевавший:

Когда мир уснёт,

закрой глаза и ты.

Пусть он тоже увидит

сиянье твоих серебристых снов.

Пусть тоже пройдёт

по сплетённому из тонких трав мосту

к той далёкой звезде,

где тебя ждёт счастье...

Карл остановился, поражённый. Это ведь песня из его снов!.. И голос будто тот же... Не может быть... Ведь это только сон...

Почему-то дрожа, он открыл дверь.

У окна, освещённая слабым светом луны, сидела женщина в белой больничной сорочке. Когда-то длинные волосы были коротко острижены. Женщина умирала от рака. Она пела и безнадёжно смотрела в небо, положив руки на худые колени.

Услышав звук шагов, она повернулась к Карлу. Он замер на пороге, не зная, что сказать, что спросить.

— Эта песня... Которую вы пели... — тихо проговорил он. — Я слышал её...

— Старая колыбельная... Мне отец пел... — она рассеянно улыбнулась.

— Нет, я помню, как вы пели её!..

— Не может быть... — покачала головой женщина. — Никто не помнит моих песен...

Она замолчала, продолжая тихо раскачиваться из стороны в сторону.

— К другим приходят... — вспомнив, что в палате, кроме неё, есть ещё кто-то, заговорила женщина. — А ко мне нет... Некому приходить... После меня никого не осталось... Справедливо... Ты знаешь, Бог справедлив... Такая жестокая справедливость... Я убивала чужих детей... И Он не позволил мне иметь своих... А вот было бы чудесно... Хоть одного... Чтобы приходил и приносил мне апельсины... Я не люблю апельсины... Но всем приносят... Я хочу, чтобы мне тоже...

— ...Каких детей... — прошептал Карл. — Каких детей вы убивали?.. Как?..

— Легко... Когда они маленькие — не больше кулачка — их легко убить... Доктор убивал, а я помогала... Подавала инструменты, убирала то, что от них оставалось... Они умирают молча, даже кричать не могут... Нечем ещё кричать... Доктор говорил, им не больно, потому что они ещё не люди... Он в Бога не верил... И я не верила... Но всё-таки думала, а может, им больно?.. И пела... Тому, что от них оставалось, пела... А вот один был... Никак его не забуду... Мать у него была такая красивая... Глаза голубые и ясные... Почти пять месяцев носила ребёнка, а потом пришла к нам... Отец — большой начальник — не хотел детей... А она его так любила, бедная, вот и решила... Доктор говорил, что уже поздно, а она знай себе повторяла: «Достаньте его!.. Достаньте его из меня!..» Доктор согласился... Это был чёрный день. На дереве за окном ворон всё сидел. Ворон — дурная примета... Я пыталась прогнать его, а он ни в какую!.. Доктор разрезал мать, достал плод, а когда стал зашивать, она умерла... Лежала — такая красивая в голубой сорочке... Я специально для неё выбирала, к голубым глазам очень шла... А этого ребёнка мы похоронить собирались, и вдруг я смотрю — у него сердце бьётся... Мать его убить хотела, но сама умерла... А он выжил!.. Лежал на столе — комочек плоти, сморщенный, уродливый, даже и не человек ещё, но вот как сильно жить хотел!.. Мы его отдали другим врачам. Тем, кто спасает таких маленьких. Они сказали, что не выживет... Слишком маленький, и ведь не сам родился... А я приходила к нему и пела... Думала, вдруг поможет... К нему ведь некому было приходить... Только однажды пришёл человек... Немолодой, но очень обходительный иностранец... Немец, наверное... Звук «р» смешно произносил... Наговорил мне комплиментов, а потом спросил, есть ли у этого ребёнка имя. Я сказала, ещё нет... А он: «Нельзя ребёнку без имени. Назовите его Карл Штерн». Несколько раз повторил, чтобы я не забыла... И я подумала — красивое имя, может, оно ребёнку счастье принесёт... Столько лет прошло, а я всё помню... Я ведь после этого ушла от доктора... Увидела его, крошечного, с бьющимся сердцем — и поняла, что не смогу больше... Ведь у них, у тех, кто ещё меньше, тоже сердце бьётся... Больше не смогла... Ушла... Вот теперь умираю одна...

Карл попятился, дрожащими руками хватаясь за стену.

— А ты кто такой?.. Ты сюда зачем пришёл?.. — потерянно спросила женщина.

Он пробормотал что-то неразборчивое, выбрался из палаты и побрёл по тёмным коридорам.

Гроза уже добралась до города. Небо раскалывали молнии, гремел гром, и потоки чёрной воды лились из облаков.

Карл шёл, не разбирая дороги, не видя луж, не слыша сигналов проезжающих машин.

Что он наделал?.. Что он наделал!.. Даже мать не смогла убить его, а он!.. Он почти убил себя!..

Тот ребёнок, который так хотел жить, что пережил собственную смерть, какую тайну он знал? Какую истину помнил? Зачем стремился попасть в этот мир?..

И сколько раз он предавал этого ребёнка своим желанием сдаться, опустить руки, уйти!..

Что он сделал с собой?!

Дождь заливал ему лицо, смешиваясь со слезами. Из груди вырывались хриплые рыдания. Забившись под узкий навес, он сел на асфальт, прижав колени к груди.

Из трактира на противоположной стороне улицы вышло несколько человек, что-то взволнованно обсуждавших. Вдруг один, извинившись перед товарищами, оставил их и подошёл к Карлу.

— Как же низко ты пал, Король Звезды!.. — печально проговорил он.

Карл поднял голову и увидел, что перед ним стоит Дала Вонгса, волшебник, которого он встретил на Чемпионате мира по квиддичу.

— А вы хотите подобрать меня? — с горькой усмешкой спросил юноша.

— Зачем?.. — спокойно возразил Дала Вонгса. — Ты встанешь сам, если захочешь.

Кто-то позвал его.

— Мне пора, — волшебник наклонил голову и вернулся к своим друзьям. Они пошли, не оглядываясь.

«Ты встанешь сам, если захочешь...»

Тот ребёнок знал, зачем жить... Он знал бы, зачем вставать...

Мама, почему ты сделала это?.. Я должен был родиться весной... Теперь моё время зима... Даже в июне я чувствую холод... Твой холод... Ты просила их вынуть меня... Я мешал тебе... Ты мечтала проснуться — и не почувствовать меня внутри...

За что?.. Мама, за что?..

Ты любила отца, но разве может любовь заставить убить?.. Ты хотела счастья, но разве можно такой ценой купить счастье?..

Мама, как мне теперь жить?.. Я думал, что убил тебя... Жил, чтобы искупить твою боль... Но как мне искупить твою вину?..

Что мне делать, мама?.. Я будто снова лежу на том столе, и во мне живое только сердце... Но я забыл все истины, я не понимаю, зачем мне нужно учиться дышать...

«Ты встанешь сам, если захочешь...»

Тот ребёнок... Он чего-то хотел, о чём-то мечтал... Чего мне хотеть?.. О чём мне мечтать?.. На моей руке чёрная змея... Чёрная змея в моей груди... Что мне делать, мама?..

«Ты встанешь сам, если захочешь...»

Карл поднялся и медленно пошёл по улице, заливаемый дождём.

Конец пятой части