Крестник (гет)

— Лили, это мы!

Звонкий голос Арабеллы Сеймур разбил утреннюю тишину, в которой купался особняк Поттеров. Лили недовольно оторвала голову от подушки и пошарила рукой по тумбочке в поисках будильника. Стрелки показывали половину двенадцатого. Лили плюхнулась обратно на постель и протерла глаза. Неудивительно, что она проспала все на свете — уходя рано утром, Джеймс заботливо задернул ночные шторы, чтобы слепящее солнце не разбудило ее слишком рано. Подумав об этом, Лили тепло улыбнулась.

Арабелла влетела в спальню, когда Эванс уже натянула майку и пальцами расчесывала волосы. Охнув, Лили обняла в ответ бросившуюся ей на шею девушку и с улыбкой кивнула смущенно выглядывающему из-за двери Ремусу, мол, можешь входить.

— Рем похитил меня из школы на все выходные, и мы можем провести их вместе. Здорово, правда? — Арабелла так и лучилась радостью, что Лили невольно заразилась тем же. — У парней какие-то свои жутко важные дела, он так ничего мне и не сказал, — картинно надув губки, Сеймур запустила в засмеявшегося Ремуса маленькой подушкой, от которой он не успел увернуться. — Ну и черт с ними, мы тоже найдем, чем себя развлечь. Я сделаю тебе ромашковую маску для волос, твой Поттер совсем обнаглел, ему нужно почаще выпускать тебя на свежий воздух, ты же не его пленница! — Арабелла вдруг перестала улыбаться и положила теплую маленькую ладошку на руку Лили: — Как он?

— Пока держится, — вздохнула Эванс, хотя у нее не было в этом стопроцентной уверенности. Ремус тихо положил подушку обратно на кровать, и Лили вцепилась в нее, будто в щит. — Мне кажется, если бы не я, он бы уже превратился во что-то кошмарное. Я слышу, как он разговаривает во сне. И мне эти разговоры совершенно не нравятся.

У Ремуса был такой затравленный вид, будто в том, что произошло с Джеймсом, была целиком и полностью его вина.

— Ну да ладно, — Лили поморгала, чтобы из глаз не полилась влага. — У нас все хорошо. А как вы, ребята? Тебя не хватятся? — тревожно спросила она у Арабеллы.

— Нет, — беззаботно махнула рукой она. — Флитвик укатил на какую-то конференцию в Чехословакию, а больше до нас никому нет дела. В Хогвартсе сейчас относительно спокойно, никто не истекал кровью уже три недели. Правда, Филч утверждает, что в замок постоянно кто-то проникает, но у него паранойя, это всем известно. Мы принесли сырные булочки, так что с тебя чай!

— Мне пора бежать, прости, Лили, как-нибудь в другой раз, — Ремус вошел вслед за ней на кухню и сразу же стал сопротивляться, когда она достала три чайные чашки. — Меня ждет Томас. Кажется, он готов приступить к нашим занятиям, — лицо Люпина было взволнованным, но он улыбался.

— Это же замечательно, Рем! — Лили поспешила заключить его в объятия. — Я верю в вас с Томасом, вы станете отличной командой и справитесь со всем на свете. Правда, Арабелла?— сияя, обратилась она к девушке, которая уже вовсю хозяйничала на кухне.

— Конечно, — подтвердила она, целуя Ремуса в худую щеку. Только сейчас Лили отметила, что Люпин здорово сбросил в весе. Причин тому могло быть много, начиная весенним авитаминозом и заканчивая нервными встрясками из-за всего, что творилось вокруг. Думать о том, что у Ремуса элементарно не было денег на еду, не хотелось, однако Лили все же сунула ему сверток с мясными пирожками, на которые вчера убила весь день. Джеймс по каким-то причинам прекратил есть мясо, и внятного ответа Лили от него так и не добилась. Он выглядел жутко сконфуженным и обещал обязательно попробовать потом, но Ремусу еда сейчас была нужнее. — Я же знаю, какой Томас обжора, — хмыкнула Лили, видя, что Люпин намеревается отказаться от пирожков.

— Спасибо, Лили, — выговорил Ремус, убирая сверток под куртку.

У двери Арабелла поцеловала его, и Ремус обхватил ее лицо бледными исцарапанными ладонями, после чего провел кончиками пальцев по румяной щеке своей девушки и ушел. Лили с улыбкой наблюдала за ними, прислонившись плечом к арочному проему. Они казались такими счастливыми, что не будь у нее Джеймса, она бы непременно позавидовала. Арабелла хлопнула в ладоши и поинтересовалась:

— Ну так чем мы сегодня займемся?

Лили уже давно положила глаз на библиотеку — нужно было привести книги в порядок и расставить по категориям в алфавитном порядке. Привычка делать все вокруг себя идеальным оказалась неискоренимой, сколько бы Джеймс с ней ни боролся. Хотя тратить выходной Арабеллы на такую скучную работу было бы верхом негостеприимства со стороны Лили, поэтому она позволила ей заняться своими волосами, которым и вправду требовался какой-то дополнительный уход. Хорошо все-таки иногда забыть о делах и позволить себе еще чуть-чуть побыть девочкой-подростком.

— Ремус с тобой очень счастлив, — сказала Лили, пока Арабелла втирала ей в кожу пахнущий полевыми цветами лосьон. Помолчав, она ответила:

— Знаешь, в последнее время у нас все… не так просто. Он постоянно говорит о Томасе, он как будто помешался на нем. Я понимаю, что он встретил себе подобного, и для него это очень важно… Я знала, что с ним будет нелегко, — она вдруг дернулась, будто сказала что-то очень личное и недоступное больше никому, и Лили поняла, что так оно и было. В горле встал какой-то очень неприятный, похожий на вату ком, но она не могла обвинять в чем-то Арабеллу. Более того, ей самой порой приходилось непросто с Джеймсом, но Лили скорее оторвала бы себе язык, чем позволила ему произнести эти слова. — Мы уже так давно вместе, но между нами до сих пор стоит его болезнь. И она всегда будет вот так стоять, если только… если…

— Арабелла, ты можешь поговорить со мной обо всем, я не стану тебя осуждать, — мягко сказала Лили, видя, что приятельнице нелегко дается этот разговор.

— Да не обращай на мой бред внимания, — тряхнула белыми локонами девушка. — У нас же девичник, правда? Значит, надо делать педикюр и сплетничать про красавчиков. Кстати, может быть, позовем Марлин? По-моему, она отдалилась от всех после расставания с Сириусом, но так же нельзя. Как ты считаешь?

— Ну, ей есть чем заняться, если верить Сириусу… Он обмолвился, что у нее кто-то появился, — нахмурила лоб Лили, вспоминая последнюю встречу с Блэком. Говорить о Марлин он не особо хотел, и Лили не стала лезть к парню в душу, в которой, она была уверена, тоже творилось черт знает что.

— Тогда тем более позовем ее! Я хочу знать все о ее новом бойфренде. Она всегда казалась такой… постоянной, мне даже вообразить ее трудно с кем-то еще, кроме Сириуса. У вас есть сова?

Пытаться остановить Арабеллу явно было плохой идеей, и уже спустя пять минут Сова, заскучавшая было без работы, вылетела навстречу Лондону. Можно было, конечно, послать Патронуса, но Лили ничего не знала о новом парне Марлин, и исключать вероятность того, что он магл, было нельзя. Сова привлечет не так много внимания, как взявшаяся невесть откуда серебристая говорящая лань.

Арабелла притащила с собой целую сумку косметики, и вскоре ногти на ногах Лили заблестели бордовым лаком. Лили в жизни не делала такого броского педикюра и сейчас чувствовала себя как-то неловко. Словно ей на пальцы надели праздничные колпаки, но Арабелла выглядела жутко довольной собой, и Лили не стала жаловаться. А когда Сеймур не без боя втиснула ее в короткое облегающее платье из черного кружева, Лили все-таки не сдержалась, и теперь на хихикающую Арабеллу строго взирала невероятно сексуальная, но до крайности возмущенная Лили Эванс.

— Джеймсу понравится, — только и сумела выговорить Арабелла.

— Откуда ты знаешь, что понравится Джеймсу? — фыркнула Эванс, невольно бросая на свое отражение в зеркале взгляд. Платье подчеркивало каждую выпуклость и впадинку ее тела, и Лили себе ужасно не нравилась в таком виде, однако в словах Арабеллы было зерно истины. Джеймс слишком долго лицезрел ее в своих растянутых футболках и строгих мантиях Дореи Поттер, и такой обновленный вид любимой девушки наверняка придется ему по вкусу. Поняв, что буянить Лили больше не намерена, Арабелла заколола ее ставшие мягкими и послушными волосы, оставив спереди один кокетливый локон, падающий на глаза.

— Вот увидишь. Знаешь, что? Тебе нужно позвать его на свидание!

— Что? — прыснула Лили, снова делаясь суровой. — Он в жизни не выпустит меня из дома в таком виде. К тому же… — она помрачнела. — Я все еще считаюсь мертвой, и мое появление в обществе вызовет много неудобных вопросов.

— А зачем светиться в обществе? — Арабелла, казалось, была до глубины души поражена глупостью Лили. — В ресторанах, если ты не знала, моя дорогая, есть такая услуга, как vip-кабинки. Вас никто не увидит и никто не потревожит. А еще можно смотаться на вампирскую вечеринку, там вообще никто никогда не задает вопросов.

— С таким успехом я могла бы предложить Джеймсу заявиться прямиком в логово Пожирателей. Вампиры? Да он до недавнего времени даже на улицу боялся меня выпустить!

— Лили, — вздохнула Арабелла с таким видом, будто объясняла законченному тупице правила игры в квиддич. — Ты же лучшая студентка своего выпуска. Ты должна помнить о такой штуке, как чары-обманка. Никто не запомнит твоего лица, Джеймс просто появится в обществе сногсшибательной красотки в каком-нибудь магловском ресторане. Послушай, вы живете вместе, вы друг другу еще не надоели? Ну хоть как-то разбавьте эту серую рутину!

— Моя серая рутина вот-вот заявится в белой маске и кровью на одежде, — не выдержав, отрезала Лили. Арабелла мигом прикусила язычок и побледнела, Лили даже стало ее жаль. Все-таки эти подробности не предназначались для чужих ушей. — И до половины ночи мы будем говорить об этом. Но, конечно, сегодня все пойдет быстрее, ведь ему до смерти захочется снять с меня это жуткое платье, — она ободряюще сжала плечо хмурой Арабеллы. — Что-то Марлин долго молчит.

Они обе машинально взглянули на окно, залитое солнечным светом. Никакого движения на фоне чистейшего голубого неба видно не было.

— Ладно, садись, — Лили решительно усадила Арабеллу в кресло, которое последние несколько часов занимала сама, — теперь моя очередь издеваться над тобой.

— Эй, я пыталась сделать из тебя принцессу! — вспыхнула Арабелла и понурилась, когда увидела, что первым делом взяла в руки Лили.

— Депиляция — это издевательство. Особенно для принцессы, — зловеще усмехнулась Эванс. В сочетании с ярко-красной помадой у нее получилось действительно устрашающе.

* * *

В бункере Томаса было тихо, сам хозяин обнаружился в гостиной. Не зная, как обозначить свое присутствие, Ремус топтался у двери и чувствовал себя как-то скверно. Вовсе не потому, что боялся Томаса или был чем-то разочарован, просто такое состояние уже было ему знакомо. С ним он впервые ехал в Хогвартс, с ним же принял дружбу Джеймса, Сириуса и Питера, с ним пошел на свое первое свидание с Арабеллой. Ремус не привык к тому, что хорошее дается ему в жизни просто так. Когда ему слишком хотелось чего-то, и вот теперь момент настал, он пугался и готов был в любую секунду дать задний ход. Необъяснимое состояние, Джеймс или Сириус его бы точно не поняли.

Томас бродил по гостиной, одетый в старые спортивные штаны и линялую футболку, а в руках у него была жестяная банка с пивом. Ремуса он заметил не сразу, но улегся на диван и закинул одну руку за голову, словно гости были у него в доме обычным делом. Прокашлявшись, Ремус прошел вглубь и уселся на край кресла, стараясь выглядеть не слишком взбудораженным.

— Как самочувствие? — поинтересовался Томас с усмешкой.

— Нормально, — пожал плечами Люпин. — Ну так что… э-э-э, приступим?

— Я не в настроении.

Простая фраза подействовала на Ремуса хуже, чем удар в солнечное сплетение. Томас как будто намеренно играл у него на нервах весь прошлый месяц и не собирался сдаваться даже сейчас.

— Прости, а когда ты будешь в настроении? — не выдержал Ремус, вцепившись в твердые подлокотники старого кресла. — Я тебе не комнатная собачка, Томас, чтобы бегать за тобой и упрашивать.

Хозяин дома весело приподнял бровь.

— А я уж думал, тебя золотистый ретривер покусал, а не оборотень. Начало мне нравится.

Обычно Ремус так не делал, но сейчас ему очень захотелось закатить глаза.

Томас поднялся на ноги и стал перед ним выхаживать, сцепив руки за спиной, как профессор перед студентами:

— Справиться со своей сущностью в полнолуние легко, но только при условии, что ты примешь себя таким, какой ты есть. Выпустишь своего внутреннего волка наружу. В том, что с тобой происходит под воздействием полной луны, виноват именно он. Ты не даешь ему развернуться. Не даешь вкусить полной жизни. Ты что-нибудь помнишь после своих превращений?

Ремус слушал Томаса, возмущенно раскрыв рот, поэтому не сразу совладал с собой, чтобы ответить:

— Нет, — отрезал он и сглотнул.

Может, Томасу начало и нравилось, но Ремус определенно не был в восторге.

— Твое человеческое «я» его подавляет. Да, и не надо делать такие удивленные глазки, мой друг. Чтобы справиться с болезненными трансформациями и жаждой крови, нужно отпустить волка погулять. Вот и все. Парадокс, не правда ли?

Ремус ничего не ответил. Ему стало душно.

— Ты — оборотень, Люпин, и ничего с этим поделать нельзя. Но ты отказываешься от этого, твой разум не принимает этот факт, и от этого страдает тело. Ты хотя бы раз перед обращением говорил себе, что справишься? Хотя бы раз не жалел себя? Хотя бы раз чувствовал в себе уверенность?

На каждый вопрос Ремус отвечал категоричным отрицанием. Томас неудовлетворенно хмыкнул.

— Смотри, — в руке у него возник блеснувший чистым серебром нож. Ремус уже догадывался, что Томас намеревается с ним делать, и все же оказался не готов к тому, как его «учитель» вдруг равнодушно полоснул себя по предплечью. Кровь горячей густой струей потекла по смуглой коже, Ремус чувствовал ее запах, это была странная смесь лесной свежести и соленой морской воды, а может быть, у него просто помутилось в голове от сумасбродных слов и действий Томаса. Но, скорее всего, кровь оборотня именно так и пахла. Не выдержав, Ремус выхватил палочку и занес ее над раной Томаса, но был остановлен прикосновением ледяного лезвия к собственной руке. Одно движение — и серебро войдет ему глубоко под кожу. — Этому тебя не научат настольные пособия начинающих оборотней, — снова заговорил Томас. — Так я жил в приюте Грейбека. Хочешь выжить — прими свою сущность, и тогда она станет не проклятием, а твоим даром.

Палочка в руке Ремуса задрожала. Он был уверен, что не произнес ни единого заклинания для остановки крови, но рана Томаса затягивалась буквально на глазах. Спустя несколько секунд кровь остановилась, и о произошедшем напоминал только ровный темно-розовый шрам на месте пореза, словно прошли не мгновения, а недели.

— Твое тело тоже так сможет. С серебром можно бороться. Другое дело — аконит. С ним все намного хуже и сложнее. Возможно, тебе приходилось работать с ним на зельеварении, и ты чувствовал лишь легкое недомогание, прикасаясь к нему или вдыхая его запах. В том, что ты отталкиваешь своего волка, тоже есть плюс. Пока в тебе жив человек, аконит не сможет причинить тебе большого вреда. Но как только волк будет отпущен на волю, с невосприимчивостью к некоторым вещам можешь распрощаться. Аконит — одна из таких вещей.

— А какие другие? — в горле у Ремуса пересохло, поэтому голос звучал слегка невнятно.

Томас прекрасно знал обо всем, что ему было нужно, поэтому протянул закрытую банку пива, которая, как Ремус догадался, была приготовлена специально для него. Пока он жадно пил горьковатое пиво, Томас сделал всего один глоток из своей банки, а взгляд его был неотрывно прикован к Ремусу.

— Об этом мы поговорим потом. Ну как, все еще желаешь продолжать обучение? Готов ли выпустить волка на охоту?

— Ты говоришь, что мое человеческое «я» подавляет волка. А какое из твоих «я» лидирует?

— Разве не очевидно? — коротко усмехнулся он, сминая банку и швыряя ее в сторону. — Во мне лидирует темный маг.

Такого ответа Ремус не ожидал, поэтому промолчал. Ему даже спрашивать ничего было не нужно; Томас, оказавшийся в своей стихии, становился все более разговорчивым.

— Но мы говорим о тебе, Люпин, так что слушай внимательно и не перебивай. Тебе будет нелегко. Ты можешь и дальше продолжать строить из себя святошу, но тем самым только сделаешь себе хуже, чем сейчас, а у тебя случай и без того запущенный. Контролировать оборотня в себе, как ты знаешь, можно. Мне это удается с двенадцатилетнего возраста. Именно тогда я понял, что каким бы хорошим человеком ты ни был, люди в первую очередь будут видеть в тебе монстра. Монстры тоже бывают разные, и твой сейчас очень зол. И он станет еще злее, когда не ты выпустишь его наружу, а полная луна. Сделай это, Ремус Люпин. Выпусти своего монстра до того, как это сделает луна. Я буду рядом, это поможет тебе. Не твои друзья-анимаги, а настоящий оборотень, который полностью контролирует ситуацию. Было бы идеально, если бы рядом был Грейбек, но…

— Я никогда не стану просить его о помощи, — руки Ремуса сами собой сжались в кулаки.

— Знаю и полностью разделяю твои чувства. Поэтому ты должен довериться мне, Люпин. Ну как, сможешь?

Ремуса трясло от ярости и бессилия. В словах Томаса была чистая правда, и он прекрасно это понимал. Никто не станет нянчиться с ним и заботиться о его чувствах. О Томасе заботились оборотни, и теперь он делал то же самое. Сложно было поверить, что он желает Ремусу добра, особенно после всего сказанного — воображение Люпина уже успело нарисовать просто кошмарные картины «освобождения волка», но терять ему явно было нечего. Если это поможет ему контролировать превращения и самого себя, рискнуть стоит.

— Всего один вопрос. Зачем тебе чугунная камера, если ты так хорошо владеешь собой в полнолуния?

Выражение лица Томаса смягчилось, однако уголки губ опустились, и когда он ответил, Ремус понял, что больше в жизни не сможет заговорить с ним об этом:

— Эта камера предназначается для Джоди. Она никогда не могла мириться со своим волком, и я уверен, что сейчас ничего не изменилось. Она слишком упрямая.

Ремус догадался, что Джоди была дорогим Томасу человеком, но по каким-то причинам она находилась где-то вдалеке от него. Догадок было слишком много, одна хуже другой, и потому он решил оставить их при себе.

Он уже начисто забыл о серебряном ноже, который по-прежнему упирался ему в кожу. Томас убрал его, покрутил перед собой и снова взглянул на Ремуса:

— Не хочешь попробовать прямо сейчас? На случай провала у меня есть лечебные примочки.

В его голосе сквозила неприкрытая усмешка, которая буквально взбесила Ремуса. Что он, производит впечатление законченной размазни? Ремус уже догадался, с чем связаны его болезненность, бледность и хилость. Одного только взгляда на Томаса хватало, чтобы увидеть силу, мощь и самое крепкое здоровье в мире. Если уж и быть оборотнем, то таким, которого не унесет ветром.

— Ты умеешь мотивировать, — сквозь сцепленные зубы прорычал Ремус и выхватил у Томаса нож, сжав лезвие в кулаке.

Боль была такой, что у Люпина чуть глаза из орбит не вылезли. Томас отступил на шаг назад, задумчиво наблюдая за изменениями, которые происходили с Ремусом. Кажется, он успел сказать что-то насчет того, что нужно было убрать ковер, но Люпин его уже не слышал. Кровь шумела у него в ушах, но было такое чувство, будто вся она сконцентрировалась в одном месте — под лезвием серебряного ножа, глубоко вошедшего ему в ладонь.

«Больно, — всхлипывало где-то внутри него слабое человеческое существо, над которым нависало нечто другое, гораздо более сильное и страшное; глаза его горели, как два красных угля — таких глаз у Ремуса не было даже после трансформаций. Друзья описывали его совсем не таким, каким он видел то чудовище, что насмехалось над хнычущим мальчишкой, баюкающим окровавленную почти до мяса ладонь. — Пожалуйста, отпусти, мне так больно!»

«Будет еще больнее, если ты не отпустишь меня, — прорычало чудовище, и Ремус сдался. Хнычущий бледный мальчик упал, из носа у него хлынула кровь, и чудовище, наступив ему на спину, сделало один неуверенный шаг вперед. Ремус слышал, как хрустели кости мальчика, его плач становился все тише и вскоре перешел в стон. Чудовище снова шагнуло и обернулось — его лицо принимало все более и более человеческий вид, а лужа крови, растекающаяся вокруг Ремуса-человека, уменьшалась. Вскоре он даже смог сесть и осмотреть свою раненую руку, но чудовище вдруг дружелюбно хмыкнуло, и Ремус вскинул на него взгляд. — Томас тебе не соврал. Наконец-то мы с тобой сможем ладить, Ремус Люпин».

«Кто ты?» — прошептал Ремус, хотя уже прекрасно знал ответ.

«Твой внутренний волк», — забавляясь, ответило чудовище.

— Эй-эй, Люпин, очнись! Очнись, посмотри на меня!

Томас похлопал его по щекам, и Ремус широко распахнул глаза. Ему все еще было страшно думать о том, что они, возможно, навсегда превратились в красные угольки, какие были у чудовища, но, судя по реакции Томаса, все было в относительном порядке. Разве что Ремуса тошнило, а от жжения в руке можно было ослепнуть.

— Смотри, у тебя получилось. Ты справился.

Томас осторожно поднес руку к глазам Ремуса, и он сквозь застилавшую их поволоку увидел, как рана медленно и неуверенно, но все же затягивалась. Ладонь уже не наполнялась кровью, как лодочка, только несколько красных капелек все еще сочились из пореза. Это было поистине чудом, настоящим чудом, и у Ремуса даже нашлись силы, чтобы встать на ноги и рассмотреть свою руку в свете лампочки, которая пару раз моргнула и успокоилась.

— У меня получилось? — неуверенно переспросил он. Внутренний человек и чудовище все еще маячили перед глазами, как фантомные фигуры. — И все? Так просто?! — возликовал Ремус.

— Ну конечно, нет, — расфыркался в ответ Хэмптон. — Чтобы вылечить рану от серебра, много ума не надо. Дождись полнолуния и поймешь, что это был детский сад в сравнении с тем, что ждет тебя во время обращения.

— То есть… мне каждый раз придется вот так позволять чудищу переступать через меня?

Томас посмотрел на него, нахмурив брови, и в очередной раз фыркнул:

— Не каждый раз, но поначалу будет сложно. Я ведь говорил о слишком запущенной стадии.

Желание снова сделать что-то подобное было таким, что Ремус нисколько не удивился, когда поймал себя на мысли, что впервые в жизни с нетерпением ждет полнолуния. За первым успехом наверняка последуют и другие! Ремус почти гордился собой, но Томас, кажется, был горд за него еще больше.

Ремусу не терпелось поговорить об этом с Джеймсом и Сириусом, но сначала нужно будет справиться с полной луной. И снова желание встретиться с полной луной один на один вспыхнуло в нем с жуткой силой. Порез на ладони полностью затянулся, оставив только длинный шрам, однако этот шрам был первым, которым Ремус по-настоящему гордился.

И было еще такое странное чувство… вряд ли он смог бы его описать, если бы потребовалось. Он был горд не за себя, а за Томаса, в котором он не ошибся.

* * *

Это было первое собрание у Темного лорда, на котором присутствовала Эстер Руквуд.

Она сидела по левую руку от Джеймса, и еле уловимый запах ее духов раздражал его хуже, чем бледная носатая рожа Нюниуса напротив. Руквуд больше не пыталась походить на Джой, впрочем, у Джеймса уже не было уверенности, что она вообще когда-либо пыталась быть на кого-то похожей. Если он ей и симпатизировал, то лишь по той причине, что с виду у нее было чуть больше ума, чем у других слизеринских девиц. Жизнь, в которую не врывалась то и дело Джой Пальмер, казалась Джеймсу чем-то нереальным, а может, Эйвери слишком долго продержал его без кислорода в гостиной Ловибондов, и ему начало казаться то, чего не было.

Монолог Трэверса, контролировавшего главу Департамента образования с помощью Империуса, вдруг прервался, чем и привлек к себе внимание заскучавших было людей. Лорд, однако, слушал своего слугу очень внимательно. Присмотревшись к Трэверсу, Джеймс увидел, как он судорожно оттянул воротник мантии, а его костлявая физиономия заблестела от пота.

— Калеб? — вкрадчиво позвал его Волдеморт.

— М-мой лорд, я… — Трэверс тяжело задышал. Казалось, что у него вдруг резко подскочила температура, и он пошатнулся. Рабастан и еще пара человек привстали со своих мест. — Простите, я неважно себя чувствую… с самого утра, но…

Договорить он не успел. Его тело обмякло и стало оседать на пол. Через две секунды Трэверс уже распластался по ледяному полу, а его лицо было белым, как сама Смерть.

— Отойдите от него, мой лорд! — взвизгнула Беллатрикс, с резвостью газели вскакивая со стула. У нее уже был довольно внушительный живот, но он ей совершенно не мешал в те минуты, когда Волдеморту грозил хотя бы намек на опасность. — Он может быть проклят, нужно немедленно узнать, кто это сделал!..

Снейп первым очутился возле потерявшего сознание Трэверса и уже вовсю щупал его пульс. Будь здесь Джой, она бы определила загадочную болезнь, даже не прикасаясь к нему. Джеймс знал о проклятиях достаточно, чтобы понять — здесь дело в чем-то другом. Снейп, закончив ощупывать руки и шею Трэверса, поднялся на ноги и подтвердил догадки Джеймса:

— Это не проклятие, мой лорд. Это драконья оспа.

В зале зашумели. Кто-то подался вперед, чтобы своими глазами увидеть заболевшего, кто-то наоборот попятился, опасаясь заразиться. К последним относился Родольфус, который оттеснил свою беременную жену к стене, а также Нотт, Мальсибер и Эйвери не пожелали рисковать здоровьем. К Люциусу уже семенил домовик с лекарствами, и Малфой пнул беднягу тростью в сторону Трэверса. Поджав уши, домовик бросился к больному.

— Мой лорд, позвольте спросить, вы когда-нибудь болели драконьей оспой? — деловито осведомился Снейп.

Во взгляде Волдеморта промелькнуло что-то красное.

— По-твоему, я похож на человека, который притягивает к себе какие-то болезни? — рявкнул он, теряя самообладание.

— А еще говорят, что у тебя тормозов нет, Поттер, — язвительно усмехнулась Эстер, наблюдая за Снейпом. Его лицо слегка побагровело.

— Прошу прощения за дерзость, мой лорд. Но мы должны быть готовыми к худшему. Я нашел на руках и шее Трэверса несколько гнойных язв, некоторые из них уже лопнули. Нужно как можно скорее изолировать его, а помещение продезинфицировать.

— Не нужно распоряжаться в моем доме, Снейп, — ядовито изрек Люциус. Джеймс впервые слышал, чтобы Малфой так разговаривал со Снейпом, которому в общем-то симпатизировал. Похоже, в Люциусе тоже мог проснуться обиженный домовладелец, и Джеймса позабавило это наблюдение.

— Я всего лишь забочусь о безопасности милорда, — бесстрастно отозвался Нюниус, но в глубине души он уже наверняка заливался горькими слезами — его старания снова не оценили.

— Он прав, — неожиданно для самого себя заговорил Джеймс. — Для тех, у кого нет иммунитета, драконья оспа может быть очень опасна. Я знаю, о чем говорю. Мои дед и бабка умерли от нее.

Люциус брезгливо взглянул на то место, где лежал Трэверс. Домовики уже отнесли его в другую комнату, но Малфоя это не успокоило.

— Я не желаю видеть его в своем доме, — заявил он, — здесь моя жена и мои родители, и я не допущу, чтобы кто-то из них оказался зараженным. Прошу меня простить, мой лорд.

Приложив к носу белоснежный носовой платок с серебряными инициалами на нем, Малфой стремительно покинул комнату. Теперь даже Темный лорд выглядел обеспокоенным.

Драконья оспа в прежние века вычищала целые волшебные поселения, пока не было изобретено лекарство, и вот теперь, когда казалось, что болезнь в былых масштабах отступила, Трэверс умудрился подхватить именно ее. За себя Джеймс не переживал, он переболел драконьей оспой еще в четырехлетнем возрасте. Но он запросто мог передать ее Лили, и потому ему нужно было срочно обсудить это со Снейпом. Собрание было сорвано, Родольфус увел Беллу, многие тоже сбежали, но Темному лорду было не до того. Впервые на его лице Джеймс видел растерянность.

Что, если из этого можно извлечь собственную выгоду?..

Он пока не до конца понимал, какую именно, но если Волдеморт чего-то испугался, этим просто нельзя не воспользоваться.

— Поттер, подожди, — позвал его Снейп уже у самой границы антиаппарационного поля. В Уилтшире, несмотря на середину мая, стоял мерзкий сырой холод, и Джеймсу не терпелось поскорее оказаться в теплой и приветливой родной Годриковой Впадине. — Возьми это, — Нюниус сунул ему какой-то пузырек с бледно-красной жидкостью. — Лекарство для Лили, — глухо пояснил он, видя настороженный взгляд Джеймса.

— Хм, благодарю.

— Не стоит.

— Пошел ты, — фыркнул Джеймс, разглядывая пузырек. — Где ты его взял?

— Пока вы с Руквуд стояли и лясы точили, я успел побывать дома. Слушай внимательно, пусть она выпьет его при первых же симптомах болезни. Надеюсь, ты в курсе, какие симптомы у драконьей оспы? — скривил губы Снейп.

— Надеюсь, ты сам догадаешься сварить себе яд, если ей станет хуже от содержимого этой пробирки, — Джеймс сунул ему под нос лекарство и удовлетворенно хмыкнул, когда Снейп чуть не подавился воздухом от возмущения. — Надо найти источник заражения. Что-то мне подсказывает, что Трэверс не случайно подхватил эту заразу.

— Ну конечно, ты со своей чуйкой, как обычно, впереди планеты всей, — съязвил Снейп. — Ты хуже авроров, Поттер. Видишь угрозу там, где ее нет.

— В этом и была твоя проблема, Нюнчик, — Джеймс убрал пузырек с лекарством в карман куртки и покосился на зашторенные окна особняка Малфоев. — Ты не видел в Волдеморте угрозу, пока не стало поздно. Передать Лили привет?

— Иди к черту, урод, — процедил Снейп и исчез. Удовлетворенно хмыкнув, Джеймс тоже аппарировал домой.

На его памяти, этот дом еще никогда не жил такой звонкой и веселой жизнью. Ремус привез Арабеллу на три дня, и за это время девчонки успели превратить уютный, но строгий особняк в подобие пестрой коробки с конфетами. Откуда-то из-под дивана жалобно мяукнул кот, нагнувшись, Джеймс вытащил его и расхохотался — Мэддокса осыпали блестками и повязали пышный оранжевый бант на шею. Неудивительно, что несчастный кот выглядел таким оскорбленным. Где-то наверху раздавался смех, из кухни пахло шоколадом, и Джеймс с довольной улыбкой облизывал ложку, которую обнаружил в кастрюльке с растопленным шоколадом для торта, пока в кухню не ворвалась румяная Лили и не отобрала у него лакомство.

— Это война, Эванс! — заорал Джеймс, и в следующую секунду в него полетели остатки муки.

Кухня оказалась на грани катастрофы: орехи, шоколад и другая снедь летала не хуже заклинаний. Изловчившись, Джеймс перехватил руки Лили у нее над головой и прижал разошедшуюся девушку к столу — ее шею и щеки заливала краска, глаза блестели, губы были красными и влажными, в волосах запутались съедобные «снаряды», а грудь вздымалась и опускалась. Лили обхватила его ногами, и Джеймс отпустил ее запястья, позволив ее пальцам запутаться у него в волосах.

— Люблю тебя, Эванс, боже мой, как же я тебя люблю, — горячо выдохнул ей в губы Джеймс, сжимая мягкое и гладкое, как шелк, бедро.

Пожалуй, ничто бы не помешало им заняться любовью прямо посреди разгромленной кухни, но когда стало слишком жарко, у двери раздалось вежливое покашливание.

Арабелла смотрела на них, поджимая губы, чтобы не рассмеяться. Сама она выглядела примерно так же, как и Лили до того, как у них с Джеймсом состоялась битва съестным. Похоже, Джеймс застал их в самый разгар «правды или вызова», потому как в руках Арабеллы была почти пустая бутылка вина:

— Твой ход, Лили!

— Ты выбрала «вызов», и она заставила тебя закидать меня едой?!

Вместо ответа Лили рассмеялась. Она и раньше выпивала, но сегодня, кажется, по-настоящему напилась. Пока она хихикала и цеплялась за него, пытаясь слезть с тумбы, Джеймс украдкой оглядел ее руки и шею на предмет гнойных прыщей, но кожа Лили была чистой и безупречной, как и всегда. Не скрывая облегчения, Джеймс выдохнул.

— Ты давно виделся с Марлин? — спросила у него Сеймур.

Джеймс отнял у нее бутылку и сделал глоток.

— Давно, но не думаю, что у нее что-то случилось. Бродяга вроде поддерживает с ней связь, мы бы знали, если что…

— Мы написали ей, пригласили на девичник, но она даже не ответила, — не без труда выговорила Лили, пытаясь дотянуться до бутылки, но Джеймс отвел руку назад, и Эванс вспыхнула, надув губы.

— Если бы до нее добрались Пожиратели, Эйвери орал бы об этом на всех углах, — успокоил девушек Джеймс. Он был уверен в Марлин и ее силах — за себя она точно сможет постоять, в крайнем случае спрячется у Сириуса или у друзей в приюте. Честно говоря, сейчас его больше волновало отсутствие Ремуса — с тех пор, как приехала Арабелла, он еще ни разу не объявился.

Лили с несвойственной ей силой обхватила Джеймса за шею руками и уткнулась носом в ключицу. Похоже, она уже была на грани отключки. Арабелла со смущенной и слегка виноватой улыбкой посторонилась, пропуская его с драгоценной ношей на руках. Их с Лили спальня сейчас напоминала какой-то склад косметики: столько разноцветных пузырьков и баночек, предназначение которых так и осталось для Джеймса загадкой, ему еще не доводилось видеть в одном помещении. Он уложил Лили в постель, поправил ей волосы и теперь с умиротворением смотрел, как она засыпает.

— Как думаешь, — она зевнула, крутя в пальцах тонкий рыжий локон, — может, мне остричь их? Так надоели, если честно…

— Я буду любить тебя даже лысой, — пообещал Джеймс, почему-то уверенный, что назавтра Лили даже не вспомнит о своем желании избавиться от роскошных волос.

— И даже если я потолстею? — по-детски спросила она.

Джеймс об этом еще не думал и надеялся, что такой момент наступит нескоро, но кивнул.

— Даже когда ты поседеешь, и у тебя выпадут все зубы. Не забывай — я видел тебя безносую, Эванс. Мне уже ничего не страшно.

— Мне тоже рядом с тобой совсем ничего не страшно, — она перестала дурачиться и теперь смотрела серьезно, хотя и по-прежнему слегка не попадала в фокус. — Я так тебя люблю, Джеймс Поттер…

— Даже если мне придется убивать младенцев? — совершенно серьезно спросил он.

Лили помолчала, затем сглотнула и закрыла глаза.

Вопрос так и остался без ответа, но почему-то Джеймс знал, что бы она хотела ему на это сказать.

* * *

Худшие опасения Волдеморта подтвердились — драконья оспа косила Пожирателей одного за одним.

Сразу после Трэверса гнойными прыщами покрылся Розье. У Мальсибера болезнь протекала в легкой форме, зато Абраксас Малфой, несмотря на все старания Люциуса выдворить заразу из Малфой-мэнора, лежал при смерти. Целители только руками разводили — у пожилого человека шанса на спасение практически не было. В кои-то веки забитые золотом до отказа сейфы Малфоев ничем не могли им помочь, и Волдеморту пришлось искать себе новый штаб.

Джеймс боялся, что Темный лорд обратится к нему с такой просьбой, и постоянного присутствия Эйвери и Мальсибера у себя дома он бы просто не вынес. Где спрятать Лили, он знал, но Волдеморт, похоже, решил, что особняк в Годриковой Впадине — слишком ненадежное убежище, и Пожиратели стали собираться у Ловибондов. Этот дом оставил после себя слишком много неприятных впечатлений, но выбора у Джеймса не было. Оставалось только радоваться, что Волдеморт предпочел относительно нейтральную территорию: хуже семейки Ловибондов были только Эйвери. Вряд ли Брайан вот так запросто забыл обо всем, что произошло между ним и Джеймсом в гостиной этого дома. Зато Генри был счастлив получить вожделенную Черную Метку, которая зашевелилась на его предплечье на глазах у всех собранных по такому поводу гостей.

— Марлин так и не объявилась? — поинтересовался Джеймс, смывая мочалкой пену со спины и плеч Лили.

Это был вечер, который они проводили в ванне с густой пеной и каким-то пахучим маслом. Лили очень любила такие штуки, зато Джеймс после них чувствовал себя бельем, выстиранным с кондиционером.

— Она прислала записку, с ней все в порядке, просто она сильно занята. Как ты думаешь, она что-то от нас скрывает? Я бы хотела ее навестить.

Джеймс вздохнул. После того, как они обнаружили, что Лили могут видеть далеко не все, ему стало не так-то просто удерживать ее дома.

— Только будь осторожна, возьми на всякий случай мантию, — повторил он, наверное, в сотый раз.

Лили устроилась поудобнее у него между ног, положила голову ему на плечо и стала водить пальчиками по его коленке. Наслаждаться этим Джеймсу довелось совсем недолго — Метка вспыхнула, требуя его присутствия. Лили со вздохом разочарования следила за тем, как он вытирается.

— Наверное, еще кто-то заболел. Честное слово, я не понимаю, почему я должен мчаться куда-то среди ночи, только чтобы узнать эту новость.

— А есть еще заболевшие? Я имею в виду, среди обычных людей? — спросила Лили.

Теория Джеймса о том, что драконьей оспой каким-то образом заражали только близких к Волдеморту людей, рухнула, когда в «Пророке» стали появляться заметки о зараженных на востоке, а затем и на юге страны.

— Да, но ничего в этом страшного нет. Волшебники и раньше болели драконьей и русалочьей оспой, причем в гораздо больших масштабах. Я скоро вернусь, — Джеймс склонился над ароматной ванной и поцеловал Лили в пухлые губы. Она ласково улыбнулась ему и напоследок все же не удержалась и брызнула в него мыльной водой. Похоже, жизнь с Джеймсом пробудила в ней авантюрную жилку.

Вызывали его в дом Лестрейнджей, но никого, кроме членов семьи, в особняке не оказалось. Джеймса встретил Рабастан в повседневной одежде — похоже, здесь ко сну еще даже не готовились. Из-за закрытой двери одной из спален доносились стоны, иногда переходящие в душераздирающие вопли и проклятия, которые мог изрыгать только сам Сатана. Оказалось, это была всего лишь Беллатрикс. Она рожала.

— Прости, конечно, за грубость, но чем я могу помочь в этой ситуации? — прорычал разозлившийся Джеймс. Ответил ему не Родольфус, выхаживающий по гостиной и заламывающий руки всякий раз, как Белла принималась орать, а Рабастан, чье лицо было белее мела.

— Беллатрикс больна драконьей оспой. Шансов, что ребенок выживет, практически нет.

Джеймс, не сказав ни слова, взял первый подвернувшийся под руку графин и сделал из него приличный глоток.

— Существует лекарство, способное вылечить младенца и не навредить ему. Мы почти сутки пытаемся связаться с теми, кто может дать его нам, но ответа нет.

Джеймс продолжал молчать, показывая, что слушает.

— Это облегченное лекарство от драконьей оспы много лет разрабатывалось в клинике Пьера Пальмера. Твоя мать ведь сейчас во Франции, не так ли? Ты должен связаться с ней, Поттер. Вы — последняя надежда Беллатрикс и ее ребенка.

В какой-то момент Джеймс представил, что с ним сделает Лили, если он, имея такую возможность, не спасет жизнь ни в чем не повинному младенцу. Впрочем, его совести Лили сейчас и не требовалась. Кем бы ни были родители этого малыша, он достоин жизни. Возможно даже, он вырастет не таким уж плохим человеком. Сухое морщинистое лицо Ральфа Лестрейнджа не выражало никаких эмоций, разве что глаза этого человека горели огнем. Чистокровные волшебники, несмотря ни на что, в первую очередь всегда заботятся о своей семье.

— У вас есть доступ к международной сети? — сухо спросил Джеймс.

Через пять минут он уже выходил из большого камина в гостиной особняка на Вишневой улице. Разница во времени составляла всего лишь час, но эльфы уже погасили все освещение и теперь занимались уборкой дома, снуя туда-сюда и попискивая, точно мыши. Заметив Джеймса, один из домовиков уронил тяжелый подсвечник и заголосил хуже мандрагоры.

— Меня зовут Джеймс Чарльз Поттер, и я приказываю тебе немедленно заткнуться и отвести меня к матери, кретин, — рявкнул Джеймс. Миндальничать с ними было некогда.

Эльф моментально прекратил визжать и послушно потащился к двери. Джеймс не был в этом месте уже много лет, но оно, казалось, все еще было пропитано духом его бабушки Айседоры. Ковры и гобелены, доставшиеся ей в качестве приданого, никуда не делись, словно всегда были частью этого места. Появилось только три новых портрета в галерее на первом этаже, где проходили Джеймс с домовиком — дед Джонатан дремал, склонив голову и уронив монокль; бабушка строго взглянула на внука и едва заметно улыбнулась, и отец, который смотрел чуть в сторону, приподняв голову. На его губах играла самодовольная улыбка, какую Джеймс видел у него всякий раз, когда мама начинала злиться на его колкие, но совсем не обидные фразочки в ее адрес. Глядя на отца, Джеймс подумал о Волдеморте и о том, как Чарльз Поттер стоял перед ним на коленях, моля спасти его сына. Нынешняя ситуация чем-то напомнила ему ту, что произошла девятнадцать лет назад, вот только ему нужно было от ребенка Беллатрикс только одно — чтобы он выжил. Чарльз не взглянул на сына, он вообще как будто застыл на своем портрете. Зато Джеймс простоял рядом с отцом, кажется, целую вечность — пока к нему не спустилась мама, на ходу запахивающая серебристый шелковый халат.

— Джеймс! — воскликнула она, прижимая руки к груди, и Джеймс, выведенный из транса, бросился к матери, подхватив ее и закружив посреди галерее. — Великий Мерлин, сынок, как же я соскучилась! — она запечатлела у него на щеках поцелуи. — А теперь поставь меня на пол, немедленно!

Скука скукой, но командный тон Дореи Поттер так никуда и не делся. Радость от встречи с сыном сменилась на ее лице настороженностью — ведь только самый крайний случай мог заставить его выйти с ней на связь. Дорея сжала его плечи, будто все еще не верила, что перед ней ее некогда худощавый и лохматый, как нарл, сын.

— Я тоже соскучился, — признался он, чувствуя себя пятилетним. Теплые мамины руки сняли усталость и раздражение, а ее присутствие, добрый взгляд и улыбка придали ему сил. — Ты даже не представляешь, мама, как я соскучился по тебе…

Ему столько всего хотелось ей рассказать и о стольком же спросить, но он не имел права забывать о том, что заставило его пойти на такой риск и проделать путь из Британии во Францию. Дорея уже отдала распоряжение о чае, но Джеймс отрицательно помотал головой.

— Мама, мне нужно одно лекарство, которое есть только у Пьера Пальмера. От него зависит жизнь новорожденного ребенка.

Черты лица матери заострились.

— Джеймс… О каком ребенке ты…

— О ребенке Беллатрикс Лестрейндж, — его так и подмывало закатить глаза: мама уже наверняка напридумывала себе невесть чего. — Белла больна драконьей оспой, и у нее начались роды. Ребенку поможет выжить только чудо. Никогда бы не подумал, что стану помогать этой ведьме, — раздраженно добавил он, — но…

— Думаю, Пьер с радостью примет нас. Поспешим, — Дорея не стала задавать ни единого вопроса, только деловито кивнула и велела эльфу подать ее пальто. Ночи в Париже стояли на удивление холодные.

Джеймс от всей души надеялся, что ему никогда не придется возвращаться в это место. Дом, где выросла и откуда с таким удовольствием сбежала Джой, снова встретил его белым туманом — проверкой чистой крови. Не найдя ничего лишнего, туман рассеялся, и железные двери распахнулись. Дорея держалась уверенно, словно бывала здесь так часто, что ее уже принимали как свою. Воспоминания одно за одним накрывали разум Джеймса, но он не позволил себе отвлекаться. Если он может спасти хотя бы одну невинную жизнь, он сделает это.

— Дорея, дорогая, — по лестнице к ним спускалась Розмари Пальмер, по-прежнему молодая и красивая, одетая в брюки и свободную блузку, так похожая на свою дочь. Джеймс как будто на самом деле видел Джой, только на двадцать лет старше. — Что-то случилось?

— Прости за поздний визит, Розмари. Нам нужно поговорить с мсье Пальмером.

Взгляд мадам Пальмер остановился на Джеймсе. Она как будто даже не удивилась, увидев его.

— Может быть, я могу чем-то помочь? Здравствуй, Джеймс.

— Добрый вечер, — буркнул он. Эта женщина внушала ему странные чувства: неприязнь, смешанную с жалостью.

— Мсье уже отдыхает, — Розмари сцепила руки в замок. — Завтра…

— Завтра будет поздно, — Джеймс еле сдерживался, чтобы не зарычать на хозяйку.

Кажется, она собиралась что-то ему сказать, что-то издевательски понимающее, но миссис Поттер не дала ей этого сделать. Сжав губы и одарив опешившую Розмари ледяным взглядом, Дорея поднялась по лестнице и скрылась из виду. Где-то хлопнула дверь, разбудив наверняка не только Пьера Пальмера, но и половину Вишневой улицы. Розмари вздрогнула, но промолчала.

Что-то подсказывало Джеймсу, что если он поднимется в комнату деда Джой, то наверняка все испортит. Минуты ползли медленнее улиток, Беллатрикс уже могла родить троих за это время. Когда настенные часы гулко пробили половину четвертого утра, наверху снова послышалось какое-то движение. Дорея, которая выглядела бодрой и весьма довольной собой, спустилась к уже давно потерявшему терпение Джеймсу, а следом за ней семенил низенький и нисколько не изменившийся за пять лет Пьер Пальмер. В руках он нес деревянную шкатулку, которую, даже не утруждая себя приветствием, сразу же вручил Джеймсу.

— Беллатрикс твоя племянница, — только и сказал он, обратившись к Розмари, — а ты даже не пожелала поставить меня в известность о ее болезни. Надеюсь, она родит здорового и сильного наследника.

И он ушел. Не спросив ни о Джой, не сказав больше вообще ничего. Джеймс открыл шкатулку, внутри на черной бархатной подкладке, в одном из шести углублений лежал маленький флакон с прозрачно-красной жидкостью, напоминающий тот, что Снейп дал ему на случай болезни Лили. Подняв голову, Джеймс собирался поблагодарить Пальмера, но его уже не было. Только Розмари зябко обнимала себя за плечи, а Дорея держала дверь распахнутой, дожидаясь сына.

— Спасибо, — все-таки произнес Джеймс, убирая шкатулку во внутренний карман куртки.

Зеленое пламя в камине трещало, зовя его обратно в Британию. Дорея обняла сына, прижавшись щекой к его груди — мама и раньше была миниатюрной, а теперь и вовсе едва доставала сыну до плеча. Напоследок она провела рукой по щеке Джеймса, и пока в ее серых глазах не заблестели слезы, Джеймс шагнул в камин.

— Англия, Лестрейндж-холл.

Ему все еще было душно и нестерпимо хотелось вернуться в Париж, чтобы поговорить с матерью, но сейчас было дело гораздо важнее. Эльфы все еще сновали по дому с чистыми полотенцами и чанами с водой, Ральф Лестрейндж по-прежнему сидел в своем кресле, дымил сигаретой и глядел в пустоту, словно прошло лишь пять минут, а не несколько часов. Родольфуса нигде не было видно, поэтому Джеймса опять встретил Рабастан. Его лицо не выражало никаких эмоций.

— Я принес лекарство для Беллатрикс, — сглотнув, сообщил Джеймс и протянул ему шкатулку, нутром чувствуя, что оно уже не понадобится.

Рабастан взглянул на шкатулку, но не взял ее и взглядом велел Джеймсу идти за ним. Из комнаты, где рожала Белла, не доносилось ни звука. Рабастан открыл дверь, домовики разом поджали уши и расступились перед кроватью. Простынь между ног Беллы была измазана кровью, и это было не самым кошмарным зрелищем. Ее лицо и руки покрывали уже прорвавшие чирьи, из которых сочился розоватый гной, влажные от пота черные кудри разметались по подушке. Белла, кажется, спала, значит, роды уже закончились. Но ни колыбели, ни просто свертка, в котором мог бы находиться младенец, в комнате не было.

— Что это значит? — сипло спросил Джеймс, чувствуя, как леденеют руки и ноги.

Рабастан обернулся к нему, и в его взгляде впервые промелькнула боль.

— Мой племянник родился и прожил всего двадцать три минуты, Поттер. Ты опоздал.

И он ушел, оставив Джеймса наедине с измученной Беллатрикс и торжествующей совестью.