От ненависти до... любви? (гет)

После рождения детей прошло почти два года. Тот день был одним из немногих, которые я могла посвятить себе. Люциус уехал накануне и должен был вернуться только на следующий день. Драко, как обычно, из-за приближавшихся экзаменов задерживался подолгу в школе. Астория почти всё время проводила с годовалым Скорпиусом. Уложив двойняшек днём спать, я оставила их под присмотром Лонки и вышла в сад. В отличие от дома, сад почти с самого начала стал моим любимым местом, и я старалась проводить там по возможности всё свободное время. Но, едва присев на скамью, я увидела сову, летевшую ко мне. Птица была мне незнакома. Расплатившись с совой, я развернула письмо. И уже через минуту стояла в своей гардеробной, спешно переодеваясь в маггловскую одежду и давая указания испуганной Лонки. Заскочив на несколько секунд к Астории, я попросила её присмотреть за малышами и, выбежав из дома, аппарировала вблизь того места, о котором было написано в письме Гарри.

Не буду рассказывать, что я пережила в те дни. Если вы теряли близких, вы меня поймёте. Если нет — не желаю вам когда-либо пережить это. Мои родители погибли. Я до сих пор удивляюсь, каким образом мне удалось тогда не поддаться отчаянью. Как ни странно, слёз у меня не было. Я думала больше о том, что вот ведь только пару недель назад мы отпраздновали день рождения Мелиссы, а ещё через две я должна была привезти малышей, чтобы бабушка с дедушкой могли поздравить их со вторым днём рождения. О том, что я уделяла родителям мало внимания. Хоть я и старалась использовать любую возможность, чтобы навестить их, как всегда в таких случаях приходили мысли, что можно было делать это чаще. Собрав всю свою волю, я затолкнула их поглубже в своё сознание. Впереди у меня было достаточно времени, чтобы сожалеть об этом. Тогда же мне следовало думать о другом: о том, как организовать похороны родителей, и о том, как быть с Мелиссой. Я была единственной, кто мог это сделать. Других родственников у нас не было.

Конечно же, я была не одна. Если бы не Гарри, не знаю, смогла бы я тогда справиться. Вы спрашиваете, почему только Гарри? Рона не было. Нет, не потому, что я этого не хотела. И не из-за того, что он не стал моим мужем — его измену я давно простила. Просто несмотря на всю доброжелательность к магглам маггловский мир так и остался ему чуждым. Возможно, если бы мы поженились, он и стал бы чувствовать себя в нём свободно. Но мы не поженились, и Рон был в нём чужим. А время подготовки похорон — не самое лучшее, чтобы использовать его как возможность освоиться. И он, и я понимали это.

После похорон мне нужно было устроить Мелиссу. От мыслей о будущем сестры моё сердце просто разрывалось. Гибель родителей стала для неё потрясением, и малышка перестала разговаривать. Прогнозы врачей были неутешительными. Возможно, всё было бы лучше, если бы сестрёнка могла жить со мной — всё-таки ничто не помогает справиться с горем так хорошо, как поддержка тех, кто тебя любит. Увы, об этом не могло быть и речи. Поэтому мы с Гарри начали подыскивать пансионат, где Мелисса могла бы жить и учиться пять дней в неделю, а на выходные я могла бы её забирать. Я собиралась увезти её в другой город, где ничто не напоминало бы ей о трагедии, и собиралась купить вблизи пансионата небольшой домик, чтобы мы с Мелиссой и малышами могли проводить там уикенд. Была бы моя воля — я бы уехала, не задумываясь, из Малфой-мэнора и поселилась с сестрой и детьми. Но я была обязана жить под одной крышей с мужем. Что же касается детей — Люциус однозначно не позволил бы мне их забрать. Поэтому я готовилась отстаивать своё решение проводить несколько дней в неделю с сестрой и детьми в маггловском мире. В конце концов, в последние три года я совсем не напоминала о равенстве в нашем браке.

Но накануне того дня, когда мы с Гарри собрались ехать в выбранный пансионат, пришло письмо из Министерства магии. Прочитав его, я не поверила своим глазам. Письмо было не просто из Министерства — оно было написано самим министром. Лично. Кингсли выражал соболезнования и предлагал Мелиссе, поскольку других родственников у неё, кроме меня, нет, а я, по понятным причинам, не могу жить с ней в маггловском мире, поселиться в магическом мире, в доме моего мужа. Я горько усмехнулась, прочитав это предложение: даже если Бруствер и пошёл мне навстречу, позволяя обойти Статут о Секретности, Люциус никогда не согласится, чтобы в его поместье жила маггла, пусть и сестра его жены. Тут же в голову полезли мысли о том, сколько доводов мне придётся привести, чтобы убедить Люциуса согласиться на предложение министра, и каким яростным будет наш спор. Однако, глубоко вздохнув, я решила отложить эти размышления до более подходящего момента. Но следующая фраза в письме меня потрясла: со слов министра, Люциус уже согласился! Если бы я не знала Кингсли, я решила бы, что это очень жестокая шутка.

Разумеется, я приняла предложение министра, не раздумывая. Мелисса будет рядом со мной — а со всем остальным мы справимся. Отправив ответ, на следующий день я получила из Министерства магии разрешение проживать Мелиссе в Малфой-мэноре при соблюдении некоторых условий: Мелисса могла жить в поместье только до совершеннолетия; пределы Малфой-мэнора она могла покидать только для посещения маггловского мира; о том, что в поместье волшебников живёт неволшебница, мог знать ограниченный круг лиц, и в случае необходимости сообщить кому-либо ещё требовалось сначала получить разрешение министерства; после своего совершеннолетия Мелисса обязана была соблюдать Статут о Секретности, причём ответственность за это ложилась не только на меня, но и на Люциуса. Прочитав последнее, я хмыкнула — неужели мой муж на это согласился? Но, в общем-то, меня это не интересовало. Люциус дал согласие, чтобы Мелисса жила в Малфой-мэноре — об этом я даже мечтать не могла. Всю ответственность за выполнение условий министерства я могла взять только на себя, но вот Люциус сделал самое главное. Не могу передать словами, какую благодарность я испытывала тогда к нему. И я не знала, каким образом смогу её выразить. Я знала, что для него это не имеет значения, но всё же написала ему письмо. Как можно более тепло поблагодарив его, я сообщила, что ещё несколько дней займёт оформление опекунства над Мелиссой, а затем мы аппарируем. Сову я попросила поселить в совятне Малфой-мэнора — ведь больше ей не нужно было служить почтальоном между Мелиссой и Драко.

* * *

Как только все проблемы с опекунством над Мелиссой были решены, я собрала вещи сестры и взяла Живоглота. Восьмой курс в Хогвартсе он ещё был со мной, но когда я поступила в академию, я оставила кота Лиссе, попросившей меня об этом, и с тех пор Живоглот жил у родителей. Гарри взял на руки Мелиссу, и мы аппарровали. Не знаю, чего я ждала, но нас никто не встретил на улице, и сердце у меня тревожно сжалось. На какую-то секунду я даже подумала, что всё это сон или чья-то злая шутка, и на самом деле нет никакого разрешения министерства. Но, подняв глаза, в окне гостиной я увидела Драко — он нас ждал. Конечно, я должна была догадаться сама, что на то, чтобы встретить нас на пороге, был наложен негласный запрет Люциуса — подобное поведение он, скорее всего, расценил бы как отсутствие выдержки, что было неприемлемым для тех, кто носил фамилию Малфой. Но всё же Драко нашёл способ обойти запрет отца — и, увидев Малфоя-младшего, я сомневаться в реальности происходящего перестала.

Войдя в гостиную, мы с Гарри поздоровались. Взгляды всех присутствующих тут же устремились на Мелиссу.

— Драко! — вдруг воскликнула она и, соскочив с рук Гарри, побежала к Драко.

А он подхватил Мелиссу на руки, прижал к себе и сказал так, как будто они виделись совсем недавно:

— Привет, принцесса!

— Драко! — Обняв его за шею, Мелисса заплакала. — Драко, я так по тебе соскучилась.

— Я тоже, принцесса, я тоже, — прошептал он так тихо, что эти слова я не услышала, а прочитала по его губам.

Услышать голос сестры оказалось настолько неожиданным, что я покачнулась, и тут же почувствовала, как Гарри подхватил меня.

Тем временем Драко опустил Мелиссу на пол, собираясь познакомить её с отцом и женой, но моя сестра его опередила. Повернувшись к Астории, она вежливо произнесла:

— Здравствуйте. Вы, должно быть, Астория, жена Драко. Миона рассказывала о вас. Вы и правда очень красивая.

Тон, которым Мелисса начала говорить, был старательным копированием светского тона взрослых. Но восхищение, с которым она произнесла последнюю фразу, было настолько искренним, что Астория не смогла не поддаться порыву и, присев перед Мелиссой, с улыбкой произнесла:

— Спасибо, Мелисса. Надеюсь, мы станем друзьями.

Улыбка, которой ответила ей Мелисса, была робкой, что резко контрастировало с той смелостью, которую она выказала при обращении к Астории. Взяв Мелиссу за руку, Драко подвёл её к сидящему в кресле Люциусу.

— Мелисса, я хочу познакомить тебя с моим отцом. Мистер Люциус Малфой, — сказал он.

— Я знаю, — ответила Мелисса, — вы муж Мионы.

Под взглядом Люциуса малышка сильнее сжала руку Драко и прижалась к нему.

С минуту мой муж внимательно разглядывал её, затем ответил:

— Совершенно верно, юная леди.

После чего встал и, кивнув Гарри в знак прощания, вышел из комнаты.

Что и говорить, трудно переоценить поддержку моего друга. Он без малого десять дней не видел свою семью, чтобы не оставлять меня ни на минуту. И, несмотря на это, ушёл только тогда, когда убедился, что Мелисса принята благосклонно всеми членами семьи.

Первое, что я сделала, проводив Гарри, — поднялась к детям: я страшно по ним соскучилась. Вслед за мной вошли Драко с Мелиссой — Малфой решил, что ей нужно поздороваться с племянниками. Пока дети были маленькими, я никуда не вывозила их из поместья. Но в последние месяцы я регулярно брала их с собой к бабушке и дедушке, поэтому Мелиссу они узнали. После этого Драко повёл её познакомиться со своим сыном, а потом показать, где устроилась её сова.

Тем временем я обустраивала комнату, где должна была поселиться моя сестра. После совершеннолетия Мелиссе предстояло вернуться в мир магглов, и чувствовать она должна была себя там уверенно. Поэтому я убрала из комнаты все волшебные вещи, чтобы она не привыкала пользоваться ими. Вместо этого я достала её одежду и вещи, взятые из родительского дома. Зачарованная сумочка, которая была у меня во время наших скитаний в последний год войны, позволила мне забрать довольно много вещей, — я считала, что привыкнуть к имению Мелиссе будет намного легче, если в нём у неё будет свой уголок со знакомой обстановкой. Я не стала спускаться в столовую, а поужинала с сестрой и детьми в своей бывшей гостиной — до тех пор, пока малыши не подросли, чтобы иметь каждый свою комнату, моя бывшая спальня стала их общей спальней, а моя бывшая гостиная — игровой комнатой. Драко провёл небольшую экскурсию по дому, чтобы Мелисса смогла немного ориентироваться, а я познакомила её с Лонки и объяснила правила, принятые в доме.

Эти дела заняли время до вечера. Люциуса я в тот день видела только в гостиной, когда мы прибыли. Но как только я уложила сестру и детей спать, то прошла в спальню. Пусть ему это было и не нужно, но не поблагодарить его я не могла. Однако в спальне Люциуса не оказалось.

Я не могла понять почему, но в тот вечер я впервые ощутила, что вернулась домой. И это было тем более странно, что после рождения детей я не называла Малфой-мэнор домом даже в мыслях и тщательно избегала этого в разговорах. В последующие дни я попыталась разобраться, что вызвало во мне подобное чувство. Возможно, дело было в Драко, в том, что он ждал нас здесь. Возможно, в том, что Люциус, переступив через все свои убеждения, согласился, чтобы Мелисса жила в его доме. Я так и не разобралась. Но поняла одно: этот дом приютил дорогого мне человека и уже поэтому не мог больше быть для меня источником страданий.

Вероятно, под этим впечатлением я даже изменила своему обычному поведению. Раньше я обязательно нашла бы Люциуса и поблагодарила его и только потом занялась бы своими делами. Но в тот день я чувствовала себя очень уставшей. Не найдя Люциуса в спальне, я решила, что поговорю с ним позже, и прошла в ванную. Я включила воду и начала было раздеваться, но замерла, потому что яркий свет вдруг погас. Вместо него ванную освещали несколько свечей за моей спиной — их я не видела, но знала, что это так. Потому что один раз такое уже было.

__________

Это случилось через несколько месяцев после нашей первой брачной ночи. Тогда Люциус точно также вошёл, когда я собиралась принять ванну. Увидев, что свет погас, я уже потянулась было к палочке, но в темноте появился огонёк — от свечи, парившей под потолком. За ним ещё один, потом ещё. Свечей было не очень много — ровно столько, чтобы создать приятный полумрак. Слегка удивившись, я высказала предположение, что это то же заклинание, которое использовали в Хогвартсе, чтобы освещать Большой зал. Кивком Люциус подтвердил мою догадку. Следующим заклинанием он немного изменил форму ванны так, чтобы в ней удобно было сидеть нам вдвоём. Этим я немало восхитилась — не то чтобы ванна изменилась сильно, но трансфигурация предмета таких размеров, да ещё наполненного водой, требовала определённой искусности. Я была достаточно опытна в трансфигурации, чтобы оценить ловкость, с которой Люциус сделал это. А когда мы оказались в ванне, муж применил ещё одно заклинание, которое снова меня поразило: из воздуха появился бокал, который сам собой наполнился вином. Нет, удивило меня не то, что бокал появился из воздуха — наколдовать его могла и я, и не то, что он сам собой наполнился вином — такое волшебство я тоже видела. Меня удивило, что бокал парил в воздухе сам по себе, подплывая, стоило только Люциусу протянуть руку. Не скрывая восторга, я попросила рассказать об этом заклинании — и по его ухмылке поняла, что на это рассчитывать не стоит. Тогда я начала строить догадки, высказывая то одно предположение, то другое, пока Люциус не прекратил мои попытки угадать поцелуем.

За предыдущие два года я поняла, что, несмотря на весь внешний лоск, который Люциус старательно придавал мне, подчёркивая моё положение хозяйки дома, единственная роль, которую он мне отводил в своей жизни — роль постельной игрушки. И в своих комнатах он разрешил, как выразился Драко, а точнее — заставил жить меня только для того, чтобы игрушка была всегда под рукой. Я в этом убедилась, причём не раз. Пытаясь не сломаться, я сумела перечеркнуть все воспоминания о том, какое удовольствие испытывала, отдаваясь мужу. Но всё же две ночи — брачную и эту — моя память хранила как драгоценности, не желая с ними расставаться. Потому что в ту ночь впервые с моих губ в миг наслаждения сорвался не стон, а его имя. Именно с той ночи мы стали называть друг друга по имени. Вернее, это я стала называть по имени его. Люциус же, перестав называть меня «мисс Грейнджер», старался не обращаться ко мне вовсе. А если такая необходимость и возникала, то это были слова «дорогая» или «милая», сказанные насмешливым тоном. И всё же после той ночи я чувствовала, что наши отношения перешли на новый уровень близости. И с той ночью было связано ещё кое-что. Мадам Помфри определила мой срок беременности с точностью почти до дня, и почему-то я была уверена, что наши дети были зачаты именно в ту ночь.

__________

Я застыла, пытаясь отогнать нахлынувшее воспоминание. Не шевельнулась, когда Люциус стал снимать с меня одежду, слегка касаясь моей кожи только кончиками пальцев. Словно куклу он поднял меня и поставил в наполненную ванну. И только когда он, сев сам, посадил меня себе на колени и обнял, я не смогла больше противиться. Как я ни старалась, я так и не смогла избавиться от тоски по тому ощущению полной защищённости, которое охватывало меня раньше в его объятиях. Возможно, так устроен человек, — а может, не человек, а только женщина, — что он не может быть всё время сильным. А, возможно, это я настолько была измучена и предыдущими двумя годами нашего противостояния, и трагедией с моими родителями. А Люциус... В то время он был для меня кем-то вроде бога, который сошёл на землю и совершил чудо на моих глазах. Другого сравнения я подобрать не могу. И если бы кто-то мне сказал тогда, что всё его поведение — это очередная игра, чтобы заставить меня подчиниться, я всё равно сделала бы то, что сделала. Закрыв глаза, я прижалась щекой к его груди и отдалась тому чувству полной безопасности, которое испытывала только рядом с ним. Странно, не правда ли, — чувствовать себя в безопасности рядом с тем, кто тебя ненавидит?

— Как ты узнала, что с родителями что-то случилось? — нарушил тишину Люциус.

Подняв голову, чтобы посмотреть на него, я ответила:

— Когда я вернула их из Австралии, министерство предложило установить охранные чары на дом и наложить заклинание на родителей, чтобы обезопасить их, пока на свободе ещё оставались пожиратели. Я думала, что это заклинание давно уже снято, но, видимо, его оставили. Когда их сбила машина, заклинание сработало. Поскольку это касалось меня, о происшедшем сразу сообщили Гарри. Он выяснил, что случилось, и прислал мне сову. Папа погиб сразу, а мама скончалась ночью в больнице.

На последних словах комок подступил к моему горлу, и я наконец-то смогла заплакать — первый раз после смерти родителей. Уткнувшись лицом в грудь Люциуса, я плакала и чувствовала, что мне становится легче — как будто часть моей боли исчезает. Возможно, и правда, как говорят, со слезами горе уходит. Но я почему-то уверена, что тогда мне стало легче именно потому, что рядом со мной был он. Что он позволил мне выплакаться у него на груди. Что, не сказав мне ни слова сочувствия, он всё же выразил его — просто обняв меня.

— И всё случилось на глазах твоей сестры? — спросил Люциус, когда я немного успокоилась.

— Мама успела её оттолкнуть, а люди, которые оказались рядом, не позволили ей увидеть родителей после того, как их сбили. Так что видеть она не видела. Но она поняла, что случилось. После этого она не проявляла никаких эмоций, не плакала, даже разговаривать перестала. Делала всё, что нужно, но молча. Психологи сказали, что в таком состоянии люди иногда пребывают годами, — тихо рассказывала я. — Я уже настроилась на то, что потребуется длительное лечение. И когда она увидела Драко и бросилась к нему... Врачи сказали, что вывести её из этого сможет не менее сильное потрясение, но кто бы мог подумать, что встреча с Драко станет настолько сильным потрясением для неё. Они же с того раза не виделись, только переписывались...

Осознав, кому я сказала про переписку Драко и Мелиссы, я отпрянула от мужа и с ужасом посмотрела на него. Но Люциус не проявил никакого недовольства.

— Ты знал, — выдохнула я, когда поняла, почему. — Ты знал, что они переписываются. Как давно?

— Давно, — ответил он, как обычно, не утруждая себя объяснениями.

— И... почему ты не сказал об этом?

— Забавно было наблюдать за вами, — усмехнулся он. — И ещё интересно было узнать, насколько хватит терпения и выдержки Драко.

Решив, что если я продолжу разговор на эту тему, то настроение Люциуса может и испортиться, я снова прижалась щекой к его груди.

Я долго молчала, а потом начала говорить то, что обязана была сказать:

— Я знаю, что моя благодарность тебе не нужна, но всё же... я хочу, чтобы ты знал, что ты сделал для меня. Я не думала, что ты согласишься на предложение Кингсли. И когда он написал, что ты согласен... С моей души как будто камень свалился. После того, как Мелисса словно пришла в себя, встретив сегодня Драко, я всё думаю, что, видимо, в нашей жизни действительно всё предрешено. Я к тому, — пояснила я, — что не является ли закономерностью, что они не встречались столько времени? Потому что иначе встреча с Драко не стала бы для неё таким сильным потрясением. А сейчас я думаю, что я должна тебя благодарить не только за то, что ты согласился приютить Мелиссу, но и за то, что тогда ты не захотел, чтобы они виделись. И за то, — я подняла голову и посмотрела на мужа, — что, узнав об их переписке, не стал ей препятствовать. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь отблагодарить тебя за это.

В глазах Люциуса вспыхнул и тут же погас огонёк, и он сказал:

— Думаю, сможешь. Сегодня ночью, — пояснил он, когда я кинула на него вопросительный взгляд.

Его рука скользнула по моей спине.

— Будет больно, — сказал Люциус, глядя мне в глаза и явно наслаждаясь моим замешательством, когда я поняла, что он имел в виду. — Но ты же не можешь забыть, насколько сильнее ощущается удовольствие, когда боль заканчивается, не так ли? — тихо выдохнул он мне на ухо, и от его слов по моему телу прошла дрожь. Он знал, о чём говорил.

Пожалуй, здесь я должна кое-что объяснить. Когда я сказала, что Люциус не был груб со мной, я не солгала. Откровенной грубости не было. Если помните, я предполагала, что у моего мужа были определённые предпочтения в постели. Однако узнала я о них немного позже и постепенно. Ему нравилось во время близости причинять боль женщине. Но делал он это очень искусно. Я бы даже сказала, виртуозно. Сейчас, с высоты прожитых лет, я уверенно говорю, что, приучая меня к боли и наслаждению, сменяющих друг друга, он превращал меня не только в игрушку для своих постельных утех, но и добивался того, чтобы эта игрушка стала совершенством. Но это сейчас. А тогда я была слишком неопытна, и все новшества в постели воспринимала как должное. Нет ничего запретного, если это доставляет удовольствие обоим, — помните? Он получал удовольствие, причиняя мне боль, я — когда боль заканчивалась и он ласкал меня. И он был прав, наслаждение, следовавшее за болью, было во много раз сильнее, чем обычно.

В ту ночь, впервые после рождения детей, я не просто исполняла супружеский долг. Я хотела быть с ним. И, когда я уже засыпала, обнимая мужа, в голову пришла нелепая мысль, что, возможно, не только мне не хватало наших прежних отношений. Возможно, и Люциусу было важно знать, чувствовать, что я принимаю его с радостью.

Утром, не открывая глаз, я прижалась к нему сильнее и впервые за долгое время вдохнула его запах, вызывая дорогие мне воспоминания.

— Я хочу, чтобы наш брак был обнародован, — сказал Люциус, поняв, что я проснулась.

От неожиданности я села в постели и удивлённо посмотрела на него. Но он ничего не добавил и только смотрел на меня, ожидая ответа. Закусив губу, я пыталась найти аргумент, который позволил бы мне отказать. Однако ничего, кроме «Я боюсь», в голову не приходило, — а это был не аргумент. Поэтому я просто кивнула.

Мы опоздали всего лишь на день...