Чудовище (джен)

Та памятная ссора с Воробьем, так напугавшая меня, произошла фактически на пустом месте. Вот только у мелкого на этот счет было иное мнение. У него вообще тогда чаще всего обо всем было иное мнение. Конкретно в том случае мы сцепились из-за годовщины гибели его родителей и желания шкета непременно на Хэллоуин посетить могилу родителей. Если в прошлом году птах прислушался к моему мнению и не стал подходить к директору с просьбой выдать ему сопровождающего, то в этом году Гарри встал на дыбы. Дело в том, что наши занятия по ментальным практикам помогли ему вспомнить, что именно он видел и слышал в ту страшную ночь Хэллоуина восемьдесят первого, а потому вот так все оставить и не почтить память родителей, отдавших свою жизнь за него, мальчишка не мог и не хотел. Я же была против столь демонстрационного акта памяти: благодарность и почитание умерших героев-родителей — слишком удобный рычаг для манипулирования, и отдавать его в руки директору мне не хотелось. К тому же, я не думала, что директор или его зам, и по совместительству декан Гриффиндора, соблаговолят поднять свои ленивые задницы и показать парню, где похоронены его родители.

Я оказалась права: старой помойной мышебойке хватило наглости и ханжества заявить, что она не намерена ни для кого делать исключения, даже для Поттера, потому что правила едины для всех. А бородатая сволочь мало того, что влез в сознание мелкого и попытался затереть желание Воробья посетить кладбище в Годриковой лощине (так же, как в том году попытался затереть желание поблагодарить зельевара за спасение во время матча и извиниться за подожженную мантию), так еще и прочувственную речь толкнул. О том, как хорошо это и правильно помнить о жертве родителей. О том, что надгробные камни — лишь камни, и если Гарри не будет рядом с ними в годовщину гибели, это не будет означать, что мальчик не чтит своих родителей, ведь он помнит о них не только раз в году. О том, что, пока память о Лили и Джеймсе Поттерах и их любви к нему живут в сердце их сына, они на самом деле живы. Хорошие слова, в чем даже правильные… и приправленные внушением скорби и вины. Это самое внушение было настолько филигранным и искусным, что чуть не сломало защиту Воробья от подобных действий, но ребенку помог феникс. Огненно-алая птица, перелетев на подголовник кресла, в котором сидел мелкий, потерлась золотистым клювом о волосы ребенка, что-то негромко прокурлыкав ему на ухо. Этого хватило, чтобы не позволить наведенным эмоциям превратиться в его собственные. Уж не знаю, был ли директор доволен поступком своего фамилиара, но вот Воробышек был ему благодарен от души. Сопротивление Дамблдору и процесс отделения своих эмоций от внушенных вымотали ребенка так, что даже когда он мне об этом рассказывал, у него не было сил даже толком рассердиться. Чудовищная душевная опустошенность едва не вылилась в депрессию, к счастью, Бог миловал. Ко Дню Всех Святых ребенок пусть и находился в скверном расположении духа, но уже вполне оклемался от посещения кабинета директора. После этого Воробей зарекся вообще что-либо просить и у Альбуса Дамблдора, и у Минервы Макгонагалл.

На пир в Гарри не пошел. Как он сам объяснил, у парня было чувство, что если он присоединится в Большом зале к пирующим и смеющимся школьникам, он чуть ли не осквернит память родителей. Не пошел он и с Провокатором и Носорожкой на прием призраков, куда девочку пригласил Почти-Безголовый Ник. Возможно, его соседи бы и настояли, чтобы Поттер не оставался один, а пошел бы с ними, но тут вмешался Невилл. Сирота при живых отце и матери прекрасно понимал, что чувствует его друг, лишенный возможности даже побывать на могиле родителей, а потому решительно потребовал оставить Гарри в покое. Надо сказать, что тлетворное влияние Воробышка сделало свое черное дело, и из робкого и неуклюжего рохли Лонгботтом все больше становился похож на эдакого тихого кремешка, который не лез поперек, не затевал драки, но если уж высказывал свою точку зрения, то стоял на ней до конца. Он уже не пасовал перед слизеринцами (и те его старались не особо трогать), но все еще боялся их декана, хотя котлы на зельеварении больше не взрывал. Тихая решительность Невилла все еще заставала врасплох других гриффиндорцев, поэтому они, удивленно потоптавшись у двери, покинули помещение. Однако эта решительность растворилась без следа, стоило Воробышку сказать: «Спасибо, друг». Дико покрасневший Лонгботтом тут же смущенно что-то пробормотал и со своим коронным «Ну... это... я пойду, да?» испарился. Выражаясь словами мелкого, работать с ним еще и работать. Amen!

Оставшись в одиночестве, мелкий, захватив из спальни альбом с колдографиями своих родителей (подарок, жутко сказать, не друзей отца или матери, а лесничего), устроился в гостиной перед пылающим камином. Он бы и со мной связался, но я тогда еще была на работе. Однако поговорить в тот вечер нам так и не удалось. Во-первых, довольно скоро вернулись с призрачной вечеринки слегка зеленоватые от увиденного Рон и Гермиона: праздники у привидений — действо несколько специфичное. А во-вторых, и Гарри и его приятели несколько проголодались и решили спуститься на кухню, поскольку ужин в Большом зале они все же пропустили.

Но до кухни они так и не дошли. На втором этаже их остановила зловещая надпись на стене и подвешенная за хвост Миссис Норрис. Воробей, который за эту дюжину дней несколько изменил отношение к хвостатой стражнице школы, естественно, не мог пройти мимо. Отмахнувшись от призывавшего смыться от греха подальше Рона, он уже достал палочку, чтобы снять несчастное животное, но тут, как на грех, из-за угла вышла толпа отпраздновавших Хэллоуин школьников.

Разумеется, первыми подозреваемыми стала троица гриффиндорцев. Разумеется, оправдания детей никто не стал слушать. Единственным, что спасло их всех от наказания, а Гарри — еще и от ссоры с Филчем, являлось то, что заклятие, наложенное на бедное животное, было совершенно точно не под силу второкурсникам.

Кстати, в процессе дознания Рон и его лохматая подружка без колебаний соврали директору и остальным преподавателям, что все это время были втроем: у Воробья фактически не было алиби на момент появления надписи, и они его решили таким образом прикрыть. Затея, несомненно, исходившая от Носорожки (надо отдать ей должное, девчонка быстро ориентировалась в экстренных ситуациях), была так себе: и директор, и зельевар Снейп были опытными легилименторами. И если декан Слизерина шерстил мозги учащихся считанные разы, то Дамблдор заглядывал в сознание детей гораздо чаще. Правда, делал он это максимально мягко и щадяще. Настоящий мастер своего дела, mallacht a mháthair féin air, если б у Воробья был стандартный щит, он был бы обнаружен и вскрыт вмиг. (п/а: ирл. Чтоб его родная мать прокляла!) С «лабиринтом» птаха все обстояло иначе, но и он бы не защитил при тотальной легилименции от такого мэтра. Тем не менее, директор детскую ложь проглотил и не поморщился. Все равно он увидел в сознании малыша, что тот до прихода Уизли и Грейнджер не покидал гостиной Гриффиндора.

Само дознание велось классически: хороший коп (Дамблдор) — плохой коп (Снейп). Что-то в защиту детишек попыталась вякнуть деканша Гриффиндора, потом пургу начал нести Локхарт, и троицу выперли, дабы не ронять перед ними авторитет преподавателей (куда уж ниже!). Лично меня во всей этой истории насторожили две вещи: первое — почему директор с особым тщанием просканировал только Воробья, практически забыв про Уизли и Грейнджер, а ведь как раз эти двое гуляли по замку. Что такого мог мелкий и не могли остальные? Нет, мог-то он много чего, но директор-то об этом не был в курсе (надеюсь). Второе — что за голос слышал ребенок на подходе к злополучной стене, который не слышали ни рыжий, ни девчонка? Галлюцинации были исключены — только не у птаха, только не после наших занятий. Ответ на оба этих вопроса я знала, он крутился у меня в подсознании, а я никак не могла его выловить. И только после случая со змеей в Дуэльном клубе часть мозаики — не вся, отнюдь не вся — сошлась.