Чудовище (джен)

Надо сказать, мелкий знал, что делал, когда награждал Малфоя новым прозвищем: на первом же квиддичском матче выяснилось, что попытка Воробья отлигиллиментить дементора не прошла бесследно. Видать, нежить его запомнила, и когда школьнички заполнили стадион, а их эмоции, не смотря на откровенно дерьмовую погоду, засияли ярче рождественских огоньков, дементоры явились незваными гостями и, проигнорировав второго ловца, вплотную заинтересовались Воробышком. Слава Святому Патрику, шкет сумел отключить эмоции, но даже и так прикосновения покрытых струпьями и язвами тонких пальцев были омерзительны, что уж там говорить о ментальных контактах. Добби рассказывал, что стадион только ахнул, когда стая дементоров завела свой зловещий хоровод вокруг Гарри Поттера. Однако на преподавательской трибуне присутствовал директор, который не растерялся и выпустил свой Патронус по толпе нежити, облепивших мелкого. Вот только происходило все это на нехилой такой высоте, а одновременно удержаться на метле и держать ментальные щиты у Воробья не получилось, и поэтому ребенок — ладно, подросток — рухнул камушком вниз. Шкет не разбился благодаря все тому же директору, все остальные преподаватели — та же Макгонагалл, к примеру — отчего-то ловили ворон, loscadh is dó orthu! (п/а: ирл. Чтоб они сгорели)

Альбус Дамблдор не зря считался сильнейшим магом: мелкий отделался испугом и сломанной в щепы метлой. Матч Гриффиндор проиграли, однако радость от того, что Поттер все же жив, пересилила горечь поражения. С чего, кстати, они отказались от переигровки, я так и не поняла, ну да и черт с ними. Мне на этот, с позволения сказать, вид спорта всегда было наплевать, а Воробышек после близкого контакта с дементорами был не в том состоянии, чтобы снова радостно прыгать на метлу. Он и так с трудом заставлял себя адекватно реагировать на вполне невинные подколки Моли, которые, с учетом специфики их взаимоотношений, вполне можно было расшифровать как завуалированную попытку поддержать заклятого недруга.

Злополучный матч состоялся шестого ноября, и к тому времени Малфой по ходу решил, что лучше уж с легкой подачи все того же Поттера его будут звать Слизеринской Молью со всеми сопутствующими более-менее безобидными шуточками и подколками, чем Королевой Драмы и аплодировать с криками «Браво!», «Бис!» на каждую его попытку поддразнить шрамоголового. Все же милую привычку давать прилипчивые клички Воробей сполна унаследовал от папеньки, царствие ему небесное, придурку. Правда, если Джеймс Поттер клеил ярлыки на всех вокруг, и друзей, и врагов — жену он, к примеру одно время звал Рыжей Стервой, а после и Бестией — то мелкий одаривал меткими прозвищами исключительно тех, кто его доставал. Отсюда пошли «дядюшка Морж» и «тетушка Кляча» для опекунов, «Кит-убийца» для кузена, «Пожиратель Долек» для директора, прозвища для Уизли и Грейнджер. Хвала Всевышнему и всем святым, меня мелкий называл Патти, а ведь мог выдумать что-то вроде «Феи-крестной» или «Мамонстра», с этого заразы бы сталось!

А вот старинного друга своего отца Воробей про себя именовал исключительно как Перевертыш, а в особо желчном настроении Шакалом Табаки. И дело было вовсе не в обиде подростка на оборотня, ни разу за двенадцать лет не вспомнившем о сыне друга, так много сделавшего для него. Дело было в другом поступке Люпина.

Главная сволочь и язва всея Хогвартса, профессор зельеварения Северус Снейп относился — и крайне обоснованно — к новоявленному профессору ЗОТИ с презрением и недоверием. Как нам с мелким стало известно из воспоминаний Сириуса Блэка, еще в сопливом возрасте Снейп имел сомнительное удовольствие наблюдать Рэмуса Люпина в его зверином облике на расстоянии удара лапой, и потому ему — и мне, кстати, тоже — была абсолютно непонятна и неприятна мысль о том, что рядом с детьми ходит темная тварь, способная в течении трех дней в месяц ладно, если убить, так ведь и заразить или искалечить учеников. Люпин мог быть сколько угодно хорошим человеком и преподавателем, но оборотню не место рядом с детьми, как ВИЧ-инфицированному — на станции переливания крови. Но кто ж зельевара спрашивать о том будет? К тому же его явно, как обладающего необходимой квалификацией, припахали варить своему неудавшемуся убийце аконитовое зелье. Снейп не был бы Снейпом, если бы при данных обстоятельствах не прошелся по самолюбию оборотня как трактор по елочным игрушкам.

Люпин тоже не был безгрешной маргариткой и в банде Джеймса Поттера присутствовал не для галочки. Оборотень решил отмстить, и сделал это в лучших традициях Мародеров, чужим руками. На первом уроке ЗОТИ, когда они проходили боггарта, этот вот уж точно Шакал Табаки не нашел ничего лучшего, как, узнав, что больше всего Невилл боится грозного зельевара, выпихнуть парнишку перед шкафом с нечистью и показать ему, как действует заклинание Ридикюлус. Спору нет, зельевар, как и любой другой мужчина, в одеянии Железной Августы смотрелся уморительно, над этим потом хохотала почти вся школа, но этим самым весь гнев Снейпа, не понимающего таких шуток, пал исключительно на беднягу Лонгботтома. А главный инициатор веселья, добрейший и интеллигентнейший профессор Люпин остался в стороне.

Воробей, кстати, таких шуток тоже не понимал. А потому от Люпина он шарахался как дементор от Патронуса. Даже под Хэллоуин, когда чертов Перевертыш поймал его в коридоре и зазвал на чай, птах был неразговорчив, вопросов о папе-маме не задавал и при первой же возможности смылся. И правильно сделал, потому как очередное полнолуние выпало аккурат на этот во всех смыслах веселый день. Шкет особо за лунным циклом не следил, но спасибо Слизеринской Летучей Мыши, принесшей кубок со свежесваренным аконитовым.

Результатом «невинной» шуточки Люпина стало удвоение количества придирок к паре Поттер-Лонгботтом. И если Невилл страдал из-за идиотского чувства юмора некоторых преподавателей, то мелкий — исключительно по собственной дурости: на одном из занятий он повторил то, что его отец совершил двадцать лет назад — дал новую кличку Северусу Снейпу. Она оказалась настолько меткой, что мигом прилипла к декану Слизерина.

Как-то на уроке зельевар в очередной раз прошелся по эссе Невилла. Оно не было ни плохим, ни хорошим, твердое Удовлетворительно, но помимо всех реальных ошибок там была маленькая описка, «зельетворение» вместо «зельеварения». «Что ж я, по-вашему, зельетвор, Лонгботтом?» — уничижительно-насмешливо спросил Снейп. Невилл, весь красный, как рак, молчал, потупившись. Вместо него ответил Воробей, которому весь этот цирк изрядно надоел. Шкет тихо, но внятно произнес: «Скорее, зельетварь... сэр». И скорчил, зараза, при этом ту же рожицу, с которой его маменька на младших курсах разговаривала с папенькой. Получалось, кстати, довольно похоже. Судя по тому, каким ровным безэмоциональным голосом Снейп в абсолютной тишине лишил Гриффиндор ста баллов, чувака проняло до самых потрохов. Так Гарри Поттер, несмотря на потерю большого количества баллов, в очередной раз стал героем школы, а Снейп из зельевара превратился на несколько ближайших лет в Зельетварь.

Триумф шкета, сама того не зная, подпортила декан Гриффиндора. Когда Ответ Поттера пошел в массы и дошел до преподавателей, это старая, траченная молью мышебойка умиленно, с улыбочкой, заявила:

— Поттер, вы так похожи на своего отца!

Лучше уж бы пощечину дала, ей-богу! Мелкий потом говорил, что чувствовал себя, будто его в грязи с ног до головы вываляли. А ведь Минерва Макгонагалл ничего такого не имела в виду. Она же была совершенно не в курсе, что птах знал, как развлекались на досуге папуля и его дружки.

Похвала собственной деканши подтолкнула птаха на еще один глупый поступок. Он побежал извиняться перед Мастером Зелий, даже не подумав, что делает. И встретил Снейпа прежде, чем успел одуматься. Тот его, конечно, прогнал, даже не потрудившись вслушаться, что там лепечет «новая хогвартская знаменитость». Уже ночью до мелкого дошло, как он крупно прокололся: Гарри Поттеру никто не рассказывал о том, каким на самом деле был его отец в школе, все только отделывались, что и он, и Лили были чудесными людьми и талантливыми учениками. Выслушав торопливую речь пацаненыша, я посоветовала ему вывернуть все наизнанку: мол, все ему говорили, каким хорошим был Джеймс Поттер, даже Макгонагалл сказала, что он, Гарри, на папу похож, а ведь папа — как хороший ученик, вроде Гермионы — наверняка никогда не позволял себе оскорблять, пусть и невольно, учителей. Вполне себе толковая — на мой взгляд — отмазка, главное, ее не говорить, а думать, при этом мямля что-то нечленораздельное, чтоб взрослые поверили.

Однако мелкого по этому и любому другому поводу пред ясны директорские очи не вызвали. Тем не менее, с конца сентября и шкет, и Невилл были вынуждены удвоить усилия, затрачиваемые на эссе для Снейпа: за то, что другим ставили «Удовлетворительно», они, в лучшем случае, получали «Слабо». Однако ценой неимоверных усилий к Рождеству их оценки по зельям вновь вернулись на уровень конца предыдущего года.