У нас впереди целая жизнь, Северус (джен)

Февраль 1997-го года

В больничном крыле стояла тишина. Безмятежная тишина, мирная.

Бесшумно ступая, я подошел к спящим гриффиндорцам. Уизли развалился на постели, как убитый, ровно и глубоко дышал, а вот Поттер ворочался во сне, веки его нервно подрагивали. Я остановился возле него и, опершись двумя руками об изножье кровати, вгляделся в лицо. Поттер был слишком бледным, даже, можно сказать, изможденным. Уже сейчас что-то не дает ему спать спокойно. Опустив голову, я тяжело вздохнул: а что же будет дальше?

Сегодня он проиграл матч. Наверняка вообразил, что теперь его известность померкнет, вот и волнуется, переживает. Пускай. Иногда проигрывать было полезно для зазнавшегося мальчишки, так важно разгуливавшего по школе и совавшего свой нос, куда не следует.

Уизли всхрапнул. Я кинул на него недовольный взгляд: этот болван, даже когда спит, создает массу шума. Всего неделю назад он был на волосок от смерти и, конечно же, не задумывался, что было бы с его родителями, если бы Поттер не пришел на выручку.

Несмотря на раздражение, я ощутил нечто похожее на... гордость за Поттера. Он не растерялся, вспомнил о безоаре. Возможно, воскресил в памяти мои уроки. Во всяком случае, сейчас мне почему-то было приятно так считать. Будто я сумел его хоть чему-то научить.

Тем не менее, он остается крайне избалованным. Здесь, в школе, что бы ни случалось, он всегда в безопасности: Альбус не переставал контролировать все, что происходило с Поттером и вокруг него. Но то, что ему предстоит... Я не знаю, справится ли он, вынесет ли.

Уловив осторожное движение в глубине палаты, я резко обернулся. Ко мне неспешно приближался Дамблдор. Серебристый лунный свет, лившийся из высоких окон, по мере его движения выхватывал высокую худую фигуру из полумрака, царившего в больничном крыле. Так он и шел: то появлялся, то исчезал.

Около недели я не разговаривал с директором. И случайно встречая его в коридоре, только здоровался.

Снова уставившись на Поттера, я старался справиться с обуревавшими меня эмоциями. Здесь были и злость, и желание тут же бросить Дамблдору в лицо, что он не прав, и сомнения насчет того, что же именно я хочу высказать ему, но самым отвратительным было то, что я опасался этого разговора. Поэтому избегал директора последнее время. Знаю, это малодушно, но я не могу теперь беседовать с Альбусом как ни в чем не бывало, делать вид, что ничего не случилось.

— Как ваша рука? — негромко спросил я у директора, как только он остановился рядом. Он посмотрел на меня так печально и так понимающе, что я тут же проклял себя за недостойное поведение.

Да что со мной происходит?

Может, дело даже не в том, что я узнал. В конце концов, если рассуждать здраво, то, что Поттер встретится в финальной схватке с Темным Лордом, я понимал с самого начала. Я думал, что мы делаем все возможное, чтобы уберечь его от лишнего риска. Что он может умереть, я тоже догадывался, но то, что он должен умереть... Это меняло все.

Дело было и в том, что теперь Альбус определенно знает, что у меня внутри. Мой Патронус сказал ему многое. Он и раньше, как никто другой, понимал меня, видел насквозь. Не скажу, что меня это радовало, порой даже его присутствие сковывало, но я никогда не жалел о том, что так было. И отчего-то я чувствовал себя неуютно рядом с ним в последнее время, каждый раз отводил взгляд первым. Словно мне было стыдно за то, что я все еще способен любить, что до сих пор люблю ее.

Директор осмотрел руку и ответил:

— Она меня не тревожит, Северус.

Зато мне не дает покоя.

— Зелья, которые я варил, у вас остались?

— Вы считаете, что, закончись они у меня, я не попросил бы вас сварить еще? Думаете, я не забочусь о том, чтобы продержаться как можно дольше? — с явным намеком на мою назойливость прозвучало в ответ.

Я скривился: не знаю уж, что и думать.

— Вы ведь не предупредили меня, что собираетесь надеть заведомо опасное кольцо и что мне следует заготовить зелья, чтобы вас можно было откачать, — парировал я.

— Исчерпывающее объяснение. Вы меня уговорили, — безмятежно согласился Альбус. — Пожалуй, отвара, уменьшающего болевой эффект, действительно осталось на самом дне флакона.

— Обязательно сварю, — я кивнул.

Хотя бы сознался. И почему сразу нельзя было ответить?

Мы постоянно не о том говорим. Не о том, о чем стоит.

Альбус не навязывал мне свое общество после того памятного разговора, но сейчас он специально разыскал меня. Значит, осталось не так много времени. Значит, он хочет быть уверенным, что я не отступлю.

Он не собирается объяснять свои мотивы. Он ждет, чтобы я сам решил, верить ли в то, что Поттеру необходимо отдать свою жизнь. А я так не хочу в это верить! Не могу окончательно согласиться с тем, что нет иного пути для мальчика!

Я уже набрал в грудь воздуха, чтобы высказать ему все, но что-то меня остановило. Дамблдор неотрывно смотрел на Поттера.

Это его спокойствие... Оно ненормальное. Он готов к тому, что я возненавижу его.

У Альбуса определенно есть еще одна тайна, которой он не хочет делиться. Может, смысл ее настолько жесток, что лучше никому не знать. Но нельзя слепо следовать указаниям: он знает, что я так не смогу!

Тогда что же здесь самое важное? Чего он добивается, чего хочет от меня, несмотря на то, что я могу отказаться? И почему он верит в то, что этого не произойдет?

Наверное, я обязан убедить себя, а затем и Поттера, что смерть — единственный выход.

— Скажите мне...

— Да, Северус, — откликнулся Дамблдор.

— Как можете вы быть уверены, что я не предал вас? Что, если вы заблуждаетесь? Что, если я сменил сторону во второй раз? — выпалил я и покосился на него.

— Разумеется, я не могу быть уверен на сто процентов, но я верю вам, — вполголоса сказал директор.

Его слова вызвали на моем лице мимолетную усмешку: никто, кроме Дамблдора, не смог бы так ответить.

Затем шквал дикого раздражения и одновременно благодарности именно за такое отношение со стороны Альбуса нахлынул на меня. Как же безумно хорошо от того, что кто-то тебе доверяет, но вместе с тем, как же невыносимо осознавать, что это доверие ограничено! И так было всегда.

Откуда ни возьмись, над больничными койками возник Пивз. Придерживая котелок, он пару раз перекувыркнулся в воздухе и отвесил глубокий поклон.

— Добрая ночка, школьный голова! — прокудахтал полтергейст.

— Будь добр, веди себя потише, Пивз.

— А лучше проваливай отсюда, — желчно добавил я.

Пивз повертелся еще немного, но так и не решился на какую-либо выходку в присутствии Дамблдора и поплыл к выходу.

— Пивз вас остерегается.

Чуть не лишившись дара речи, я проворчал сквозь стиснутые зубы:

— Скорее вас. Дождусь ли я дня, когда вы избавите школу от этого надоедливого создания?

— Иногда мне кажется, что, когда вы устаете сердиться на людей, вы начинаете проявлять недовольство по отношению к тому, что подвернется под руку, — пряча улыбку, произнес директор.

Теперь я едва не захлебнулся от негодования, но, не заметив этого, Альбус продолжил:

— Мне хотелось бы прояснить одну вещь, Северус.

Мигом утратив способность злиться, я устало произнес:

— Похоже, это неизбежно.

— Время уходит, — вздохнул Дамблдор.

Не могу больше слышать, как он говорит о надвигающейся смерти! А мысль о том, что виновником стану я, истощает, подтачивает меня изнутри.

— Я вас внимательно слушаю, — не выдержав, поторопил я его.

— Вы уже решили, как сообщите Гарри о том, что будет необходимо сделать?

— Он не поверит ни одному моему слову, — мой тон граничил с безразличием.

— Однако это крайне важно. Я прошу вас попытаться сделать это не словами.

Несколько секунд ушло у меня на то, чтобы справиться с желанием разораться. Когда же этот человек начнет изъясняться напрямую?!

Справившись со вспышкой гнева, я произнес, взвешивая каждое слово:

— Вы намекаете на то, чтобы я отдал ему свои воспоминания?

— Можно выбрать другой способ. Но воспоминания избавят Гарри от ненужных сомнений.

— Знаете, что я думаю? — вкрадчиво отозвался я. — Ваш Гарри решит, что они поддельные. Мне понадобится невероятная удача, чтобы он захотел их просмотреть.

— Вот именно. Везение понадобится всем нам, но у вас оно должно быть исключительное, — многозначительно склонил Дамблдор голову на бок, продолжая разглядывать спящих детей.

Он про Феликс Фелицис? Пожевав губы, я вынужден был решить, что идея действительно стоящая.

— Я подумаю над этим, — кивнул я. — Потом.

Потом... То есть, когда начнется самое непредсказуемое: эта война пойдет в открытую. И больше не будет того Хогвартса, в который можно вернуться и почувствовать себя дома, в безопасности. Где можно забыть о том, что творится кругом. Неужели, возвращаясь с собраний Пожирателей, я больше не буду знать, что меня ждут?

И не станет Альбуса, с которым существовала надежда, что мы победим.

Я усмехнулся своим в высшей степени глупым мыслям. «Мы»? С каких пор я считаю себя одним из тех, кто на правильной стороне, на светлой?

Тот, кто убивает, не может считать себя светлым.

А разве Альбус не убивает этого ребенка? И других? Тех, кто успеет погибнуть прежде, чем сын Лили выполнит порученное ему задание?

Дамблдор всегда верит в людей. В любой ситуации. И, если бы у Поттера не было шанса, Дамблдор не угробил столько времени на то, чтобы воспитать, вырастить, привить наклонности к борьбе, приучить быть лидером, брать на себя ответственность нахального от природы и самонадеянного гриффиндорца. Он не рисковал бы неоднократно своим положением и именем ради того, кого намерен подставить под зеленый луч. Если он действительно готов погубить Поттера ради уничтожения частицы Лорда, засевшей в нем, Альбус сделал бы это еще в ту ночь, когда его мать пожертвовала собой. Он не стал бы ждать, когда Лорд возвратится, когда мальчик повзрослеет. Дамблдор не позволил бы себе привязаться к нему.

Возможность, что Поттер выживет в очередной раз, существует. Директор не мог не предполагать, что я приду к этому. Он сознательно старался, чтобы я поддался эмоциям и думал о нем, о Дамблдоре, что угодно. Чтобы я считал его насквозь лживым.

Но он одновременно и боялся того, что я о нем подумаю... Стоит только вспомнить, как он закрыл глаза, когда сообщил мне правду.

Решив, что наш разговор закончен, директор собрался уходить.

— Альбус! — хрипло окликнул я его.

Он обернулся, и мое сердце содрогнулось: лицо директора было белым, изборожденным глубокими морщинами. Возможно, так падал свет, а может, он в самом деле так перевоплотился за эту неделю. Я таким его никогда не видел. Отчаявшимся.

— Только скажите правду... Я хочу спросить... Вы бы рассказали мне, что ждет Поттера, если бы я не вынудил вас это сделать?

Дамблдор ответил не задумываясь:

— Я давно собирался расставить все точки над «i», Северус, — он говорил почти шепотом, и сомнений в его откровенности не оставалось, — но не думаю, что я смог бы решиться. Поэтому я ждал, когда вы сами спросите, хоть и надеялся, что этого не произойдет...

— Молчите! — зажмурив глаза, я проглотил ком, стоявший в горле, и произнес: — Не объясняйте больше ничего. Я сделаю все, как вы скажете.

Еще пару мгновений мы стояли в абсолютном безмолвии, а потом я даже не услышал, а скорее почувствовал, что он уходит.

Разомкнув веки, я выждал минуту и посмотрел на Поттера, затем как следует огляделся, чтобы удостовериться, что здесь больше никого нет. Потому что не хотел, чтобы кто-либо видел меня в этот момент. Даже Дамблдор.

Осторожно, опустившись на колени, поправил Поттеру одеяло.

Не верится, что я это делаю.

Еще раз нервно осмотрелся и, изучив самые темные углы больничного крыла, наконец ощутил, что лишь один я не сплю.

Может, завтра я решу, что это глупо, может, даже подумаю, что это сон. Но сейчас мне просто необходимо сказать ему...

«Прости меня, Поттер. Мне за столькое надо попросить прощения, что я не знаю, с чего начать.

Прости за то, что когда-то пожелал тебе смерти. Ведь я совсем тебя не знал... Но даже не в этом суть. А в том, что никому и никогда нельзя желать смерти. Нельзя решать, кому жить, а кому нет. Я не раз жаждал смерти разных людей и не понимал, что кто-то точно так же может убить тех, кто мне дорог. И почему я осознал это так поздно?

Теперь я понимаю, что, даже если бы Лили выжила, она не смогла бы с этим жить. Точнее, если она не пожертвовала бы собой, тогда это была бы не она. Не та Лили, которую я люблю.

Говорят, что любовь спасает... Наверное, мои чувства настолько никчемны, что их нельзя так называть. Ведь я никого не смог уберечь. Ни ее, ни тебя. Я только уничтожаю все лучшее, что было в моей жизни.

И ты извини меня, но я в очередной раз поверю Дамблдору и больше не буду тебя оберегать. Во всяком случае, не буду стараться, не знаю, получится ли. Даже если есть один шанс на миллион, что ты выживешь, я не буду надеяться. Альбус не хочет, чтобы я ожидал благополучного исхода, значит, так нужно.

Знаешь, я столько лет воображал себе, что вот меня не станет, неважно когда, а ты будешь жить. В таком чудесном, солнечном мире, где не будет вражды и унижений. В таком, какого не досталось мне. Поэтому я старался сделать как можно больше, чтобы приблизить конец войны. Всегда немного утешало, что после меня кто-то останется.

Конечно, говорить так слишком самонадеянно, но если бы у меня был сын, я хочу, чтобы им был ты. Завтра я пожалею даже о том, что подумал это. Но сейчас пусть останется иллюзия, что Лили выбрала бы меня, а не твоего отца. Она научила меня мечтать... И ты не осуждай меня за то, что я немного помечтаю сейчас.

Да, я не был ей мужем, уже и другом ей не был. Последние пять лет я не общался с ней. Представляешь? А забыть не могу до сих пор. В глубине души я понимал, что таким, как я, не место рядом с ней. А поверить в то, что недостоин Лили, я просто не хотел. Потому что твоя мать была совершенством, Поттер. Таким далеким от меня, но притягательным. И того времени, что мне довелось видеть ее, хотя бы издалека, было слишком мало. Если бы ты только знал, какой она была... Но я лишил тебя возможности знать своих родителей, и мой поступок нельзя оправдать.

Начинаешь понимать, что надо ценить тех, кого любишь, и быть ближе, только когда теряешь. И теперь я часто думаю о том, как мало ценил тебя, Поттер. Как мало отдавал должное тому, что ты существуешь. Меня даже тяготило то, что ты родился, то, что я обещал тебя охранять. А с каких-то пор, я сам не заметил и понял только, когда Альбус это сказал, я привязался к тебе. Нет нужды больше это отрицать.

Я убью Альбуса и причиню тебе боль. Я честно не хочу, чтобы ты страдал. За такое не прощают, и ты меня никогда не поймешь, но тем не менее...

Прости меня».

В порыве странного чувства, которое можно было назвать отцовской любовью, но которое я просто не мог испытывать, не имел права, я протянул руку, чтобы погладить его по голове.

Метка зажглась болью, и я опомнился.

Темный Лорд зовет меня. Ночью. Значит, случилось что-то неординарное.

Поднявшись с колен, я посмотрел на него последний раз. Все-таки хорошо, что есть нечто безвозвратно разделяющее меня и ее сына. Потому что я никогда не пожелал бы Поттеру оказаться там, где бываю я.

* * *

Июнь 1997-го года

По парадной лестнице вслед за мной поднималась Беллатрикс. Рассчитывает, что ей перепадут милости повелителя, которых следует ожидать мне. Ну или хочет полюбоваться в очередной раз на Темного Лорда.

В гостиной он был один, расхаживал из угла в угол. Я неожиданно нашел его забавным: волнуется, ждет новостей.

«А что тут смешного?» — спросил я себя.

«Абсолютно ничего».

Кажется, скоро у меня начнется истерика... Потому что сейчас я чувствую себя чересчур спокойно. Запрятал свои мысли под толстую броню, под которую Темному Лорду никогда не пробраться.

Никому туда не пробраться.

Кроме Поттера.

На мгновение в памяти всплыло его испуганное лицо и вопль смятения: «Трус!»

Боль, от которой только удалось абстрагироваться, снова готова была раздавить меня.

«Забудь об этом. У тебя есть долг», — немыслимым образом у меня получилось удержать себя под контролем и укрепить ментальный блок. Даже руки не дрожали. Хотя они как-то... онемели.

Беллатрикс, опередив меня, по-хозяйски села на ручку кресла, а я, уловив ее подозрительный, исподлобья, взгляд, остановился в нескольких шагах от Лорда.

— Дамблдор мертв.

Прищурившись, он смотрел в сторону. Делает вид, что ему это неинтересно. Но я-то уловил едва заметное облегчение, промелькнувшее на его лице.

— Я не сомневался в тебе, Северус.

Его слова эхом отдавались в моей голове.

Похвала? Чтобы скрыть выворачивавшее наизнанку отвращение, я низко склонил голову:

— Благодарю, мой Лорд, — в голосе ничего, кроме преданности.

— А что Драко? — поигрывая палочкой, холодно спросил он.

— Он струсил, повелитель, — фыркнула Лестрейндж презрительно.

Мерлина ради, я столько сделал, чтобы уберечь младшего Малфоя от гнева Темного Лорда, а теперь его милая тетушка ставит мне палки в колеса!

Взгляд, которым Лорд пригвоздил ее к месту, полностью компенсировал мою злость.

— Ты сегодня достойно послужил мне, — он в хорошем настроении? — А с теми, кто не выполнил свой долг, я разберусь позже. Ступай.

Беллатрикс замешкалась.

— И ты ступай, Белла.

Уязвленная женщина вышла вместе со мной из гостиной. Не удержавшись от злорадной улыбки, я произнес:

— Прекрасный вечер, не правда ли?

И, не дожидаясь ответной реплики, стал быстро спускаться по лестнице. Мне вовсе не хотелось сейчас с кем-то общаться. Она крикнула вслед несколько ругательств, но я не стал прислушиваться и ускорил шаг.

Только вот куда идти? Хороший вопрос.

Сейчас я хочу куда-нибудь подальше отсюда, чтобы никто не видел, как слабость и бессилие овладевают мной. Я еще держусь, но вот-вот сломаюсь.

Надо пережить эту ночь, а потом...

Выскочив на улицу, я наугад побрел к антиаппарационному барьеру, хотя совершенно не помнил, в какую сторону повернул от ворот.

«Ты сделал то, о чем он тебя просил. Это было быстро, и он ничего не почувствовал».

Тогда почему в мозгу снова и снова прокручивается, как его тело подбрасывает немного вверх и оно переваливается за ограждение?

Сосредоточившись, я представил маленькую площадь, зажатую со всех сторон домами. Резкий рывок — и вот я уже на месте. Впервые после аппарации у меня кружилась голова. Предосторожности ради я вынул палочку и направился к штабу Ордена.

Постояв недолго возле крыльца, я прислушивался к ударам в груди: казалось, сердце готово остановиться.

Отвык быть один — вот в чем штука. Я так долго стремился быть как можно дальше от людей, а теперь не могу.

В доме на площади Гриммо сейчас пусто. Все должны быть в школе.

Заперев тяжелую дверь несколькими заклинаниями, чтобы не помешали неожиданные визитеры, я на ватных ногах брел по тускло освещенному коридору. Воспользоваться Люмосом мне показалось лишним.

Сквозняки, затхлость и запах гнилого дерева. Неудивительно, что Блэк не хотел здесь жить.

А что сейчас в Хогвартсе? Учителя, возможно, помогают Помфри и спрашивают друг друга: а где же Альбус? И почему нападавшие так быстро ушли?

А может, они уже знают? Может, Поттер все рассказал им?

Как же Минерва будет без Дамблдора? Как я буду без него?

И Хогвартс больше меня не примет...

«Надо найти фотографию», — эта мысль возникла в голове и никак не желала уходить. Как-то раз Блэк обмолвился, что у него были фотография и письмо. Одни из последних, что прислала ему Лили.

Нечаянно ударившись коленом, я выругался вслух. Проклятая нога тролля! Понаставили тут черт знает что! С размаху оттолкнув уродливую подставку для зонтов, я кинулся наверх. Апатия, владевшая мной до того, отступила, на место ей пришла самая настоящая ярость.

Ненавижу это место... и Блэка, и Орден, и Дамблдора, и Поттера! В особенности его! Как же я его ненавижу!

Сколько комнат... Но я обыщу их все. Переверну дом вверх дном, но найду!

Скорее всего, он держал письма в спальне. На третьем этаже она была всего одна. Вломившись туда, я распахнул хлипкие дверцы платяного шкафа, но тут же махнул рукой.

Бред! Не станет он их здесь хранить. Быстро выдвигая разные ящики, дрожащими руками я перебирал их содержимое. Кто бы научил это проклятое блэковское отродье складывать бумаги вместе! Кое-где мне попадались страницы из журналов, потрепанные книги, но они не представляли никакой ценности. Зачем, спрашивается, накапливать этот мусор?

«Думаю, вы можете называть меня просто Альбус, теперь мы с вами коллеги».

Неожиданно я почувствовал, что лоб горит, а глаза готовы расплавиться. Но по наитию продолжал обшаривать комод.

«Как мне повезло, как невероятно повезло, что у меня есть вы, Северус».

Куда Блэк мог его положить?!

Ящики кончились. Выкинув пару мелких вещиц на пол, я беспокойно закрутился на месте. Где же оно?

«Только вам известно, потерпит ли ваша душа ущерб от того, что вы поможете старику избавиться от боли и унижения».

Вы ошибались, Альбус, моя душа потерпела ущерб!

Нахлынувшее отчаяние затопило мой разум целиком. Взревев, я содрал с кровати белье и принялся разрывать его на куски.

Невозможная беспомощность. Что я творю? Кинув тряпье на пол, я вышел из комнаты. Меня пошатывало.

С лестницы доносились причитания портрета:

— Мерзопакостные грязнокровки, мало кровушки моей попили при жизни...

Организм отторгал то, что я сделал с собой, то, что я совершил. Во рту стало горько, и к горлу подступила тошнота. Ворвавшись в ванную, которая благо находилась на том же этаже, я склонился над черной умывальной раковиной...

Стало чуть легче. Включив кран, я глотал ледяную воду, прочищая горло, и понемногу приходил в себя. Полусидя на полу, положил голову на край раковины и некоторое время наблюдал, как из кранов в форме разинувших пасть змей вытекает вода.

«Фотография. Мне нужна фотография».

Еще недолго побыв в ванной, я вздохнул и заставил себя подняться на самый верх.

Взгляд остановился на табличке с именем «Сириус». Должно быть, здесь. Я толкнул дверь, и передо мной открылась безобразная картина: стены, заклеенные магловскими плакатами вперемешку со знаменами Гриффиндора. Разве можно так не уважать даже свой факультет? Я уж не говорю о Слизерине, на котором учились все его родственники.

Но я пришел вовсе не для того, чтобы лишний раз удостовериться в его пренебрежении ко всем окружающим.

Грубо встряхивая книги, выкидывая ненужный мусор с тумбочки и из шкафа, я продолжал искать.

Письмо обязано найтись.

Схватив потрепанный сборник «Руководство по уходу за мотоциклом», я заметил краем глаза, что выронил на пол конверт. Склонился пониже, и мне понадобился всего момент, чтобы понять: оно!

Взяв его в руки, я поковылял к кровати, но, не дойдя до нее, рухнул на колени и принялся жадно рассматривать снимок.

Поглаживая ее изображение кончиками пальцев, я не смог перебороть рыдания, давно рвущиеся наружу.

Живая.

У меня не было ни одной фотографии, где она была настолько живой.

Какое же это упоительное счастье: видеть ее!

Доверие, надежда на будущее, стремление быть лучше ради той, которую люблю — я хотел почувствовать это вновь. Правда хотел. Мешало осознание потери, говорившей, что эти чувства я никогда не испытаю больше по-настоящему.

Спустя некоторое время я вспомнил и про письмо. Оно адресовано не мне, это верно, но ведь его писала Лили. Она выводила эти строчки, прикасалась к этому листу.

«Дорогой Бродяга!

Спасибо, огромное тебе спасибо за подарок на день рождения Гарри! Он все еще остается у мальчика самым любимым. Гарри всего только год, а он уже летает на твоей игрушечной метле и выглядит страшно собой довольным — прилагаю снимок, посмотри сам...»

Я снова полюбовался фотографией. На этот раз разглядел на ней еще и ребенка. Маленького Поттера. Она отдалась им без остатка, сыну и мужу, я винил ее тогда... А Лили просто делала все, чтобы дарить радость. Даже я становился рядом с ней другим.

Снова вернулся к тексту. Нетерпеливо пробежав его глазами, я впился в последние слова и, зажав рот ладонью, долго не мог оторваться от них.

«С любовью,

Лили».

Этот пергамент — настоящее сокровище.

Бесчестный поступок, но я украду для себя немного ее любви. Хотя бы эти два слова. Они самые важные.

Спрятав драгоценный клочок бумаги поближе к сердцу, я разорвал и фотографию.

Мне нужна только Лили, а Поттер...

«Ну так убей меня! Убей, как убил его, трусливый...»

Закинув колдографию как можно дальше от себя, под комод, я попытался перебороть водоворот совершенно ненужных сейчас мыслей.

Как он посмел называть меня трусом! Он настолько же ограниченный, пустоголовый, бестолковый, каким был Джеймс. От разочарования и обиды на этого мальчишку я инстинктивно сжал кулаки. Таким образом скомкав бесценное письмо, которое писалось... не мне.

Для меня от нее ничего не осталось. Кроме воспоминаний. Остальные связи разорваны.

Из ослабевшей руки выпало письмо. И я не стал его подбирать. Пусть все останется так, как есть.

* * *

Апрель 1998-го года

— Руэрунт ин фруста!

Трепещущая женщина не успела вскрикнуть, а заклятие уже рассекло ее тело пополам, и оно бесформенной грудой осело на землю. Темный Лорд удовлетворенно осматривал работу молодых Пожирателей: порубленные куски усеяли задний двор Малфой-мэнора.

Тенью я следовал за Лордом, который буквально шел по трупам. Но я старался обходить кровавое месиво. Самое главное — не смотреть в глаза и тогда... как будто ничего не чувствуешь.

За нами, чуть в отдалении, шли остальные, в том числе новые приближенные повелителя: Яксли, Трэверс, Селвин... А в самом хвосте плелись Люциус с Нарциссой и Драко. Лорд так полюбил устраивать вместо собраний вот такие показательные убийства магглов, что я не понимал, зачем каждый раз вынуждаю себя присутствовать. И видеть, как он иногда подзывает к себе Драко и заставляет на глазах у матери применять наитемнейшие проклятия к живым людям. Но мне отчего-то казалось необходимым быть здесь. Хотя едва ли я смогу помочь: что детей избавить от попыток применять Круцио, что их жертв освободить от заклятий.

Темный Лорд остановился и обвел взглядом открывшееся нам зрелище:

— Торжество справедливости.

— Их давно нужно было уничтожать, мой Лорд.

Его лицо озарило сдержанное восхищение:

— И теперь мы можем делать это, не скрываясь, Северус.

— Безусловно, — я постарался произнести это слово с благодарностью. Словно признателен за внимание, которым он меня удостоил.

Осталось всего два маггла. Указав на них рукой, обтянутой настолько тонкой кожей, что можно было различить, как по венам течет кровь, Темный Лорд велел желающим расправиться с этими людьми. Я и он в молчании пошли дальше.

Вот в какой ранг возвели темные искусства. Просто убить, просто пытать. Почему бы не применить Круцио или, скажем, убивающее проклятие?

Темные искусства опасны тем, что они изучают то, что за гранью. Выходят за рамки обычного понимания нравственности. Они дают возможность заглянуть глубже в природу вещей, в то, чего боятся обычные люди. Потому они вечны и неистребимы, их нельзя до конца понять. Можно открывать и исследовать их, но применять так потребительски... Это уже перестает быть искусством.

Единицы могли овладевать знаниями об этих древних заклинаниях: рискованно для людей недалеких. Темный Лорд хотел покорить их, но, в конце концов, они превратили одаренного, амбициозного мага в то, чем он является сейчас. В психа.

А может, и я стал таким же? Ведь у меня внутри так тихо... хоть я и нахожусь в аду.

* * *

— Можно тебя на пару слов?

— Я спешу, Маверик, — кинул я на ходу Нотту.

Мы были одни в холле поместья Малфоев, остальные Пожиратели потихоньку разошлись, меня же Темный Лорд просил ненадолго задержаться для того, чтобы обсудить, какие меры безопасности от проникновения в Хогвартс Поттера необходимо ввести.

— Понимаю, ученики, нелегкий труд директора и так далее. Но я думаю, тебя заинтересует то, что я хочу сказать.

— Сомневаюсь, — отрезал я и начал спускаться к выходу.

Он равнодушно стал говорить мне в спину:

— Я тут подумал, ну, о той ситуации, когда мы засаду на Поттера в июле устраивали... да и о других планах нападения на этого юркого поганца, — мой шаг становился все медленней. — Ты всегда приносишь Темному Лорду информацию о том, где Поттер будет и когда. Но при этом каждый раз не хватает одной существенной детали, которая бы позволила Темному Лорду уничтожить эту помеху, — тут я и вовсе замер. — И мальчишке удается улизнуть.

Ни один мускул не дрогнул на лице, а рука сама собой, незаметно, так, чтобы нельзя было разглядеть со спины, чтобы не шелохнулись полы мантии, потянулась к палочке. И решение созрело молниеносно.

Убить.

Самый легкий путь. Темный Лорд даже и не спросит, что стало с его слугой. Он иногда не замечает, когда пара-тройка Пожирателей не возвращается из рейда. К Нотту он зачастую относился, как к пустому месту. И мы здесь вдвоем. Если я отпущу его вот так запросто, я наживу себе огромную проблему, которая может подорвать все планы Альбуса.

Хм... только вот незадача: куда спрятать тело?

«Ты уже убил одного. Одумайся. Во что ты превращаешься!»

Эта мысль отрезвила меня. Дурман, окутывавший мозг, рассеялся.

У Нотта нет доказательств — только пустые угрозы. Я ни разу не оставлял следов.

Не произнося ни слова, я повернулся к нему, сохраняя безразличное выражение лица. Если сейчас я что-либо скажу, то выдам себя, а так Маверик не будет знать, прав он или нет.

Нотт смерил меня недоверчивым взглядом:

— Ты уже задумал покончить со мной? Не торопись. Я ничего не требую, Северус. Просто хочу, чтобы ты запомнил то, что я тебе сказал, — слишком весело произнес он. — Так, на будущее.

И, подмигнув, сбежал по ступенькам вниз. Хлопнула дверь. Как громом пораженный, я проводил его взглядом и потом тоже вышел на улицу. Порывы ветра не давали нормально отдышаться и заставляли прищуриться. До сих пор я не мог отойти от шока, появилось ощущение, словно из-под ног вырвали почву: только что я был готов к тому, чтобы снова произнести непростительное.

Однажды я переступил черту и больше никогда этого не сделаю.

Да, иногда мне казалось, что я упал так низко, что дальше некуда, что мне не выбраться из этой бездны. Есть вещи, которые я способен сделать, теперь я это знаю, но которые никогда больше не совершу. Дамблдор понимал, о чем говорил, когда уверил меня в том, что Темного Лорда убить нельзя, но можно уничтожить. Зло нельзя побороть злом — иначе убьешь в себе все человеческое и станешь чем-то более страшным, нежели Волдеморт.