Цветы валерианы (гет)

3 Ноября. Шармбаттон. Лаборатория магической фауны.

— Можно? — черноволосая девушка тихо постучала кулачком в косяк и, не дожидаясь приглашения, вошла, аккуратно закрыв за собой дверь. — Рольф, мне кажется, нам надо поговорить...

Она тревожно потирала руки, нервно заламывая тонкие загорелые пальцы. Вот она дошла до стула, села и резко замерла. Эти руки напоминали рыбок, плавающих в реке: тёмный верх, светлый низ, юркая линия сквозь поток воды и внезапная остановка. Она выглядела напуганной и смущённой. И Рольфу это не понравилось.

— Ты что, беременна? — спросил он резче, чем собирался. Чёрные ресницы испуганно вспорхнули. На него уставилась пара чёрных и блестящих, как у оленёнка, глаз.

— Не-ет, — она зябко поёжилась. — Нет, что за глупый вопрос? Конечно же, нет.

— Ну и слава Мерлину, — пробормотал Рольф. Этого, конечно, не могло быть. Но всё-таки, мало ли что? Он облегчённо вздохнул и вернулся к ручной мантикоре, которую кормил. Что ж, хотя бы здесь он ничего не испортил и не загнал себя в угол. Хищная мантикора с рысьей мордочкой покусывала прутья и он сосредоточился на кормлении, стараясь, чтобы его рука не попадала в зону поражения ядовитого хвоста: ручная или нет, но это всё-таки была мантикора, опасное магическое животное класса А.

— Рольф, — уже требовательнее позвала она. Девушка встала со стула и схватила его за плечо. — Нам надо поговорить. Сейчас.

— Нам? Сейчас? — Рольф покачал головой. Он был зол, но не на неё. Он не хотел её видеть, это правда... Но только лишь потому, что ему мучительно хотелось остаться одному. — Я занят.

Он улучил момент и погладил мантикору за ухом. Та замурлыкала, как обычная кошка, и Рольф улыбнулся. Если выбирать между мантикорой и Клэр ЛеФей, то сейчас он без колебаний выбрал бы мантикору.

— Но, Рольф... — в её голосе прорезались плачущие нотки, — прости меня, пожалуйста, я не хотела, чтобы тебя уволили, я думала, что если...

— Это неважно. Я на тебя не сержусь. Нам нечего обсуждать. Спасибо.

Какое-то время Клэр растерянно смотрела на Рольфа. Раньше она практически всегда могла его растормошить, заставить смеяться или хотя бы разозлить, на худой конец. Добиться искренней реакции. Но сейчас, глядя на хмурый профиль профессора Саламандера, она почувствовала, что слова застревают у неё в горле. Он казался таким... отрешённым, словно её здесь и вовсе не существовало. Ей хотелось расплакаться, закатить истерику, перевернуть корзину с флоббер-червями. Но почему-то у Клэр совершенно не было уверенности, что хоть что-то из этого на него подействует.

— Это значит, всё кончено? — она снова заглядывала ему под руку своими оленьими глазами.

Рольф на секунду отвлёкся от мантикоры и взглянул на неё. Вид у Клэр был жалкий и испуганный. Трогательный. Да, именно трогательный. Она была удивительно хорошенькой, искренней и несчастной, и Рольф посмотрел на неё, вглядываясь в каждую чёрточку и ожидая, что его вот-вот что-то кольнёт в сердце, затапливая теплом и нежностью, заставляя сопереживать. Он прекрасно помнил, как она когда-то подошла к нему после пар и задала какой-то идиотский вопрос. Как она смеялась. И передёргивала плечами, одновременно закатывая глаза: мол, «ну, всё и так понятно, о чём говорить?» Он смеялся, когда она смешила. Когда ей было грустно, ему тоже становилось грустно, и он пытался её утешить. Он легко «вёлся» на её настроения. Так он обычно и влюблялся: просто вёлся, поддерживал игру... не мог не поддерживать.

А потом ему всегда было сложно и жаль прекращать общение, даже после расставания. Словно он был что-то должен этим девушкам за то, что тратил их время и обманывал надежды. Доходило до смешного... Сколько раз Марьяна, чешская колдунья и бывшая фотомодель, вызывала его по каминной сети и, размазывая по щекам тушь, жаловалась на очередного любовника-негодяя? А Рольф приходил к ней, брал с собой огромную коробку грильяжа в шоколаде, и они весь вечер сидели на одном диване и грызли конфеты. Кто бы мог подумать, что красавицу с изысканными манерами и приличным счётом в банке может успокоить только эта, вообще говоря, условно съедобная сладость?

Была японская поэтесса, которой он однажды помог сделать ремонт, после того, как её дом основательно подпалил сбежавший ручной дракон. Потом она долго читала ему стихи, и они жарили... он уже не помнит что, но это тоже было весьма условно-съедобным — причём горелку им заменил вернувшийся с повинной дракончик.

Была девушка со странным именем Хлоя, с которой они три раза расставались и три раза сходились только потому, что она говорила «давай попробуем ещё раз». С кем-то он расстался совсем недавно, с кем-то давно, но все эти девушки в подобные минуты почему-то вспоминали именно о нём, а не о ком-то другом.

Каждый раз он слушал их жалобы, успокаивал их страхи, давился сомнительной стряпнёй и распевал сомнительные песни. А иногда и оставался на ночь. Он не мог уйти, до конца не удостоверившись, что им хорошо. Он всегда прибегал, когда им было плохо. Ему казалось, что каким-то непостижимым образом часть вины за их неудачи висела на нём, что если бы они в своё время с ним не связались, у них всё было бы по-другому. Поэтому, глядя на Клэр, он был уже готов к тому, что сейчас какая-то мощная, почти чужеродная сила охватит его, заставляя если не влюбиться в неё снова, то уж точно пожалеть о своей недавней грубости. Но нет. Он просто смотрел на девушку и не чувствовал ничего. Кроме, разве что, лёгкого раздражения за то, что она его отвлекла.

— Да, это значит, что всё кончено, — он пожал плечами. Странно, почему раньше это казалось таким невыносимо-сложным?

5 ноября. Хогвартс. Оранжерея.

Рольф снова сидел в Оранжереях в компании Невилла. Возможно потому, что тот был единственным мужчиной среди младшего поколения преподавателей, а возможно — просто потому, что теплицы были ближе всего к Лесу и к крылу Хаффлпаффа, Рольф повадился ходить к нему на чай и подолгу разговаривал обо всём. В конце концов, Невилл был удобен хотя бы тем, что не позволял паузам в разговоре слишком затягиваться. Было в профессоре что-то такое, что заставляло верить в будущее.

А это было как нельзя актуальнее для Рольфа: ему нравилось вести занятия, студенты-младшекурсники его, вроде бы, даже любили... но каждый раз, заглядывая под полог леса, он испытывал тревогу, постепенно перераставшую в страх. Ученики уже привыкли, что Рольф ведёт занятия, сидя к Лесу спиной. Не привык только сам Рольф, который раньше сказал бы любому, что бояться своего собственного места работы — тревожный и глупый симптом, который ни к чему хорошему привести не может! Он всё чаще и чаще вспоминал проклятую поляну. Иногда ему казалось, что она начинается прямо под пологом леса. И оттуда тянет, тянет мускусно-сладковатым душком опасности, лишая воли и способности мыслить... Вот почему, во время очередных посиделок в Оранжерее, Саламандер снова задал мучающий его вопрос:

— Расскажи мне об этом растении, о валериане, — попросил Рольф. Невилл вздохнул и провёл пальцем по ободку чашки.

— В принципе, я рассказал тебе всё, что знаю... — пожал плечами Лонгботтом. — Я же занимаюсь Травологией, а не Зельеварением...

— Ну, это хотя бы родственные дисциплины... Просто у меня всегда было плохо с Зельями, — смущённо усмехнулся Саламандер и развёл руками. Ему было жизненно важно получить от Невилла хоть какую-то новую информацию, хоть малейшую зацепку, которая могла бы всё поставить на свои места...

— Это ты мне говоришь? — профессор притворно поёжился. — Нас учил один человек, скажу я тебе... И держу пари, что хуже, чем я, ты всё равно заниматься не мог...

— Снейп... да, это было что-то... — Рольф закатил глаза. «Неужели он действительно ничего не знает?» — с тревогой подумал он. И сделал ещё одну попытку: — Но послушай, я ведь видел тебя с Поппи — вы прекрасно делали настойки и зелья для Больничного крыла, и я не заметил, чтобы ты испытывал какие-то затруднения...

— Я много практиковался... — Лонгботтом опустил глаза, казалось, смутившись. Но это было не то смущение, когда человека ловят на лжи, или когда ему неприятно о чём-то рассказывать. Скорее, это было вежливое выражение скромности, как у фермера, показывающего огромную тыкву, выращенную собственными руками, или плотника, выстругавшего прекрасную быструю лодку. И Рольф поддакнул ему, давая возможность наконец-то рассказать о своём успехе:

— Ты победил свои прежние страхи, и теперь ты отличный зельевар. Я угадал?

— Ну, не то, чтобы отличный, — улыбнулся Невилл. — Но я даже писал заявление на должность профессора Зельеварения, — его глаза затуманились воспоминанием, но потом он снова поднял глаза на Рольфа и пояснил: — МакГонагалл мне отказала.

Рольф вопросительно пожал плечами, надеясь, что Невилл сам как-то даст оценку этой фразе. К решениям МакГонагалл все прислушивались и их уважали: тот же Лонгботтом постоянно давал понять, что её мнение для него — закон. Но, судя по всему, её кадровая политика в последнее время часто воспринималась как слишком... экстравагантная и нелогичная. «Так когда-то говорили про Дамблдора», — подумал Рольф. И эта мысль ему не понравилась. Неужели и его назначение было такой «непонятной прихотью»? Он внезапно почувствовал себя в роли некоего гибрида Локхарта и Трелони. Приятного мало... Но Лонгботтом пояснил:

— Я думаю, она просто не хотела тревожить память Снейпа. Он ненавидел эту должность, но всё равно — был бы жив, с ума бы сошёл... заавадил меня, а потом сам заавадился, наверное, — Невилл странно улыбнулся и начал охлопывать карманы мантии. «В поисках сигарет», — почему-то понял Рольф. Раньше ему бы и в голову не пришло, что Лонгботтом курит: слишком уж хорошо тот знал о побочных эффектах разных растений. «Но люди не такие, какими кажутся, так, Рольф?» — ехидно спросил его внутренний голос. Невилл, тем временем, не найдя сигареты и не рискнув трансфигурировать её из магических растений, просто придвинул к себе очередную чашку чая и с наслаждением вдохнул его аромат. — Луна говорит, что теперь Слизерину остаётся только ждать, пока Скорпиус повзрослеет... — Невилл широко улыбнулся и отпил глоток из чашки.

— Малфой? С четвёртого курса? — поднял брови Рольф. — Этот мир всё необычнее и необычнее! А ты сам-то что о нём думаешь?

Невилл едва заметно поморщился. Его лицо приняло уклончивое выражение, словно он не хотел говорить об этом впрямую. «Как и обо всём, о чём ты спрашиваешь людей...» — заметил внутренний голос Рольфа. Саламандеру уже хотелось послать этот голос к драккловой бабушке. С каждым днём он словно всё больше придавался самобичеванию и самокритике, в результате чего большую часть времени ходил хмурый и неприветливый. Олимпии Максим, правда, это понравилось: не далее, как на прошлой неделе директриса, встретив его в коридоре, с улыбкой заметила, что если бы он всегда так себя вёл, то увольнять его бы не пришлось... «Вы стали гораздо серьёзнее относиться к своим обязанностям, Рольф». Можно прожить во Франции три года, прекрасно говорить на французском, но так и не научиться отличать иронию от хамства. Хотя, возможно, ему просто не было до этого дела.

— ...Я думаю, что он слишком похож на своего отца, — пожал плечами Лонгботтом. — Способный, но высокомерный. К тому же он постоянно цапается с младшим Поттером... Этого, по-моему, уже не изменишь, — он покачал головой и, казалось, задумался. А потом добавил, уже громче: — Но Луна в него верит. Знаете, Рольф... — он усмехнулся, — у неё есть такое выражение: «немного Рейвенкло». Это самый большой комплимент в арсенале Луны. Практически посвящение в особое звание... Так вот, она считает Скорпиуса «немного Рейвенкло».

Рольф отметил, с какой теплотой Невилл отзывался о Луне: с небольшой иронией, с уважением и с таким пониманием, что Саламандер невольно ему позавидовал. Было ещё какое-то странное чувство, но Рольф не смог подобрать ему точного определения. Вместо этого он задал вопрос, который уже давно его мучил:

— Скажите, Невилл... Вы же, наверное, хорошо знаете Луну. Какая она?

Лонгботтом, казалось, не удивился вопросу. Он усмехнулся, поднял глаза куда-то вверх и развёл руками, словно пытаясь подобрать подходящее слово. А потом начал говорить, давая словам обгонять друг друга:

— Она... невероятная. Нет, серьёзно. Студенты её просто обожают, хотя она строже МакГонагалл и баллы может снять чуть ли ни с каждого, не глядя ни на фамилию, ни на факультет. Они смотрят на неё как на чудо, сидят на каждом уроке с открытыми глазами и только успевают записывать... Она сделала класс по ЗОТИ похожим на место сбора Отряда Дамблдора, — здесь Невилл счастливо улыбнулся, а Рольф снова нахмурился. — Когда мы учились... ещё до того, как начались всякие серьёзные дела, её многие считали странной. Если честно, все. Кроме Гарри, пожалуй. Даже я, хотя мне ли говорить? — Лонгботтом смущённо провёл рукой по волосам, казалось, вспомнив что-то не очень приятное. — Но когда узнаёшь её поближе... она абсолютно адекватна, ты даже не представляешь, насколько... Каждое, каждое, — подчеркнул он и поднял вверх указательный палец, — её слово имеет смысл. Наверное, поэтому она так мало говорит... Ну, знаешь эту её манеру? — обратился он к Рольфу. — Словно она не любит вставлять вводные слова в предложения... Например, «Осторожно!», «Мандрагора», «Наушники».

— Да, точно, — Невилл улыбнулся и Рольф облегчённо рассмеялся в ответ, хотя смеяться ему вовсе не хотелось. Он понял, какое чувство не давало ему покоя: ревность. Ко всем, кто знал её, ко всем, кому она нравилась, к студентам, к преподавателям, к прошлому... ко всему, чего он не знал. К тому, чего он боялся... Он смотрел на беззаботно предающегося воспоминаниям Лонгботтома и понимал, что даже этот человек, которого Рольф уже почти мог бы назвать другом, буквально бесит его потому... что он может говорить о ней так: непринуждённо и свободно. Рольф внезапно понял, что если на следующий вопрос Лонгботтом ответит утвердительно, то это будет последний раз, когда даже просто разговаривает с Невиллом, не то, что пьёт чай. — Скажите, Невилл... Извините, что интересуюсь. Вас с ней что-то связывает?

Вопрос прозвучал непринуждённо, но Рольф внутренне напрягся в ожидании ответа. И пристально-пристально вгляделся в карие глаза собеседника, готовый поймать малейшую ложь, малейшее сомнение. Но Лонгботтом только улыбнулся.

— Мы друзья. Так давно, что, кажется, знали друг друга всегда, — у Рольфа отлегло от сердца. Следовательно, магическая дуэль отменяется... А Невилл продолжал: — Наверное, это можно считать за «что-то». Но... я думаю, её вряд ли кто-то знает по-настоящему.

«Я узнаю, — подумал Рольф. — Чего бы это мне не стоило».

6 ноября. Хогвартс.

— Постойте, Луна! — Рольф нагнал ее в коридоре.

Пар у него сегодня не было, но это и к лучшему: ничто не могло отвлечь или помешать. И на этот раз отступать он был не намерен: Саламандер был готов умолять, угрожать, убеждать, нести какую угодно чушь, лишь бы она его послушала.

Волшебница не снизила темпа и не повернула головы в его сторону. Но Рольф уже и не ждал другого. Не давая ей опомниться, он сразу же задал главный вопрос, ради которого караулил ее возле злополучной галереи:

— Не могли бы вы быть моим проводником?

Шаг колдуньи слегка сбился. Луна была явно удивлена. Она передернула плечами — как ему показалось, смущенно — и, склонив голову набок, как птица, пробормотала:

— Я сейчас не могу надолго покинуть замок, поэтому...

— Я говорю не о Лесе, — прервал ее Рольф. — Я хочу, чтобы вы помогли мне адаптироваться здесь, в Хогвартсе.

Теперь настал его черед говорить странные вещи, а ее — удивляться:

— Рольф, вы же здесь учились, зачем вам проводник?

Она подняла на него уклончивые, но внимательные голубые глаза. Он практически мог почувствовать её колебание: между недоверием и любопытством, чувством опасности и ситуацией самой обычной беседы. Она словно пробовала температуру воды кончиками пальцев ног. Рольф мысленно досчитал до двух и бросился словно в омут:

— Я хочу стать здесь по-настоящему своим, — отчеканил он. — Стать преподавателем, деканом, наставником... на деле, а не на бумаге...

А дальше он начал рассказывать ей обо всём: сбивчиво, намеренно не делая пауз, чтобы не дать ей себя перебить... Про Хогвартс, про чудеса и магию, про то, что иногда ему кажется, что он не понимает, что делает... он уже и сам до конца не понимал, что именно говорит: это был какой-то поток ни то мыслей, ни то эмоций. Он говорил так искренне, как не делал уже давно, надеясь, что это заставит её понять, заставит поменять отношение к нему... Один шанс — именно так он и осознавал это для себя — один-единственный шанс на понимание, всё или ничего. У него не было ни времени, ни желания разбираться в причинах, по которым его прежние слова вызвали у неё такую реакцию, но он должен был во что бы то ни стало убедить её, что он — совсем другой...

Когда он поднял глаза на Луну, её взгляд смягчился. И Рольф понял, что теперь он прощён. Какая разница, за что?

С 6-го по 11-е ноября. Хогвартс.

— Хотите посмотреть, как можно предотвратить разгром класса с помощью конфискации имущества? — Луна усмехнулась и кивнула в сторону группы четверокурсников, спешивших на последний урок.

Если бы кто-то раньше сказал Рольфу, что можно отлично проводить время с девушкой, разбирая планы уроков и обмениваясь впечатлениями об учениках, он бы не поверил. Однако сейчас это было именно так. Стоя в тени арки и наблюдая за студентами, он чувствовал себя таким счастливым, словно они с Луной катались на лыжах в горах, купались в море или ходили по музею магической скульптуры.

— Вы всегда так подозрительны к ученикам? — улыбнулся в ответ Рольф. Последний урок. Пятница. Ещё чуть-чуть и можно быть свободным на все выходные. Сейчас, не желая нарушить хрупкого равновесия их отношений, он держался с Луной подчёркнуто по-дружески, как коллега и только. Но скоро... да, очень скоро...—

— Нет, но они гриффиндорцы, и они идут на Прорицания, — пожала плечами Луна. Видя его непонимающий взгляд, она добавила: — не к Флоренсу, к Сибилле.

Рольфу оставалось только хмыкнуть: редко кто любил Прорицания, но многие выбирали его, чтобы не ходить на чрезмерно сложную Нумерологию. А Сибилла Трелони была патологически неавторитетна, что как будто побуждало учеников ко всяким выходкам.

Между тем, Луна вытащила из кармана и развернула бесформенный мешок для мусора. Лёгкое движение рукой — из карманов только что прошедших гриффиндорцев начали вылетать и приземляться прямо в мешок навозные бомбы, «длинные уши», шпаргалки всех мастей, всевозможные вредилки, пищалки, шумовые шарики, один спящий нюхлер (его она посадила в заранее приготовленную клетку и сунула в руки опешившему от неожиданности Рольфу). Луна была достаточно аккуратна, и предметы не пролетали у учеников над головой, а переваливались через край карманов и стелились невысоко над полом. Благодаря этому никто из гриффиндорцев так и не заметил «разоружения». Последним в руки Луны прилетел пучок мяты. По сравнению с остальным он выглядел довольно безобидно, но именно мята заставила профессора Лавгуд открыть ученикам своё присутствие:

— Мистер Поттер! — звонко произнеся сдвоенную «т», окликнула Луна. Мешок с «вредилками» она уже свернула и куда-то убрала, так что теперь стояла, словно возмущённая аллегория флоры, держа в правой руке палочку, а в левой — «букет» зелёных листьев.

От группы подростков нехотя отделился черноволосый зеленоглазый парень. «Как он всё-таки похож на своего отца! Точная копия, только очки не носит», — невольно подумал Рольф. Одногруппники ободряюще хлопали того по плечу: мол, не сдавайся, мысленно мы с тобой, но он и не выглядел особенно провинившимся. Скорее, наоборот, расслабленным и готовым выгородить себя при любых обстоятельствах.

— Альбус, я в очередной раз нашла в твоём кармане мяту, — констатировала Луна, демонстративно встряхнув зелёное доказательство вины младшего Поттера. — Ты знаешь, что у профессора Трелони аллергия на неё. Зачем ты собирался принести это на её занятие?

— Я не собирался, госпожа Лавгуд, — бодро отрапортовал Альбус Поттер, глядя на преподавательницу зелёными и как будто мутными глазами, какие бывают у человека, вдохновенно сочиняющего без надежды, что ему поверят, но с особым вызовом «а докажи». — Я хотел занести эту мяту к нам в башню, чтобы не тащить её на урок. Видите ли, я очень, очень люблю чай с мятой.

— Любишь чай с мятой, — неожиданно приветливо улыбнулась Луна. Словно она внезапно обнаружила, что у них есть общее редкое хобби. — Я тоже. Просто жить без этого запаха не могу. Но... — она сокрушённо пожала плечами, — в Большом зале я пить его не могу — из-за Сибиллы с её аллергией: её передёргивает, даже когда она её просто нюхает. Знаешь что... — с внезапным энтузиазмом сказала она, словно эта идея только что пришла ей в голову. — Приходи ко мне в кабинет послезавтра: попьём мятного чая, а то я по нему уже соскучилась!

Альбус, уже приготовившийся отстаивать свою версию событий, выглядел несколько ошарашенным. Но Луна продолжала тепло и искренне улыбаться. Так, что отказать было просто невозможно. Младший Поттер неуверенно усмехнулся и дёрнул плечом.

— С удовольствием, госпожа Лавгуд. Это великая честь для меня, — подросток церемонно поклонился, а потом добавил уже совершенно обычным, нетерпеливым тоном: — Так я могу идти на урок?

— Ох, да, я забыла, что перемена почти закончилась! — махнула рукой Луна. — Конечно, иди и передавай привет Трелони!

Поттер побежал догонять своих. Рольф, шокированный неожиданной педагогической вольностью не меньше Альбуса, уже собирался обратиться к Луне за разъяснениями, когда увидел, что она посылает какое-то заклинание. Едва различимый прозрачно-бледный луч, словно дымок или полупрозрачный туман, струился с конца её волшебной палочки в тот коридор, где исчез Альбус. По пути, «туман» обвивал пучок мяты. В этом жесте было что-то жадное, словно туман пил его, насыщаясь растительными соками. Закончив, Луна, всё также молча, махнула Рольфу рукой, велев следовать за собой. И он почему-то так и не решился нарушить тишину.

Только на лестнице, видя, что Луна вот-вот наступит на фальшивую ступеньку, Рольф вынырнул из своих раздумий и крикнул:

— Осторожно!

Но Лавгуд, разумеется, не обратила на предупреждение ни малейшего внимания. Она поставила ногу на ступеньку. Та растворилась в воздухе. Но Луна продолжала стоять, как ни в чём не бывало. Тонкие шпильки опирались на пустоту так же прочно, как на паркет.

— Всё-таки вам пора запомнить, что я доктор наук, — задумчиво произнесла она, прошлась по «ступеньке» взад-вперёд, а потом... пошла по воздуху, сделав «круг почёта» вокруг Рольфа.

— Практическая левитация? — несколько натянуто усмехнулся Рольф, надеясь, что его голос звучит беззаботно. Весёлая и понятная Луна-девчонка, к которой он уже успел привыкнуть и привязаться, казалось, опять исчезла. Сейчас у него снова было ощущение, что она с ним играет: иронично, расчётливо, насмешливо. Как можно быть спокойным, зная, что она стоит в воздухе прямо у него за спиной, так что можно почувствовать её лёгкое дыхание?

— Именно она, — поддержала его собеседница. Сейчас она парила в воздухе прямо перед ним: телесный призрак в светлых одеждах, марионетка, свободно раскинувшаяся между невидимыми тросами. — Ну же, спрашивайте, — она улыбнулась так же искренне, как до этого улыбалась Альбусу.

Это воспоминание неприятно царапнуло сознание Рольфа, словно он стал свидетельством мошенничества. Ведь, что бы ни натворил младший Поттер, заставлять его думать, что он прощён — и при этом посылать в него заклинания — было как-то не совсем верно... Лучше уж сразу наказать. «Насколько легко она врёт другим?» — думал он, ощущая странную злость, словно ложь Луны Лавгуд задевала его лично. Наверное, поэтому вырвавшийся у Рольфа вопрос принял такую странную форму: ни то обвинение, ни то опасение.

— Что вы сделали с мальчиком?

— Он же говорил, что любит мяту, — она пожала плечами, казалось, не заметив напряжения в его голосе. — Просто «обожает». Так что, можно сказать, я сделала ему подарок. Теперь, что бы он ни понюхал, попробовал, куда бы ни пошёл — запах и вкус мяты будут с ним везде...

— Всегда? — с лёгким оттенком ужаса переспросил Рольф. Но её только позабавила его реакция.

— До тех пор, пока я не отменю действие заклятия, разумеется, — она звонко рассмеялась и спрыгнула на настоящую ступеньку. — Зато чай со мной он не пропустит. Гарри просил меня поговорить с мальчиком, но как затащишь его в кабинет?

— Гарри? — автоматически спросил он, всё ещё не до конца придя в себя от её... коварства? Или лицемерия? Рольф сам не мог подобрать подходящего определения. Альбус чем-то напомнил Рольфу его самого: Саламандера часто подмывало на такие вот тихие хулиганские проделки. И ему даже становилось стыдно потом. Иногда. Поэтому Рольф как никогда осознавал, как чувствовал бы себя на месте Альбуса. Обманутым и разозлённым. Ведь одно дело — обычная строгость, снятие баллов, отработка, а совсем другое — наказывать, улыбаясь в лицо и говоря, что прощаешь...

— Гарри. Гарри Поттера так иногда называют. Друзья и коллеги, — она пощёлкала перед его лицом пальцами. — А вы всегда задаёте такие короткие и странные вопросы?

— Простите, — смутился Рольф. Было похоже, что он уже некоторое время созерцает перила лестницы остановившимся взглядом. — Я... я, кажется, действительно не могу привыкнуть.

— Рольф... — она нежно потрепала его по плечу. — Я, конечно, вас понимаю. Но как же вы тогда учите этих детей? Они — не страницы из учебника. И их родители — не памятники, а обычные волшебники. Представляю ваше выражение лица на собрании попечителей...

Когда она заглянула ему в лицо, он снова встретился взглядом с её светло-голубыми глазами. Огромные зрачки мешали сосредоточиться. С той самой памятной ночи в лесу они впервые оказались настолько близко друг к другу. Её дыхание было глубоким и ровным, и каждый раз, когда она вдыхала, её грудь, скрытая под плотной тканью туники, почти касалась его. Губы Луны в этот раз не были накрашены. Вот очередной вдох приоткрыл их, открыв взгляду мелкие, аккуратные зубы и розовый язычок. «Как у сиамской кошки», — снова подумал он, но где-то далеко, словно на периферии сознания.

Он подался вперёд, их губы сблизились так, что каждый мог почувствовать дыхание другого. Разум Рольфа словно подёрнула пелена, в ушах шумела кровь, всё быстрее и быстрее. С чувством, что он просто умрёт, если этого не произойдёт сейчас, он привлёк её к себе. Он не просто впивался в её губы поцелуем, он словно пытался удержать её им, впитать в себя, растворить, высосать до конца, словно вампир или дементор. Как алкоголик, пьющий из бутылки с аккуратной жадностью, не позволяющей даже капле пролиться мимо.

Она ответила на его поцелуй. Прохладные тонкие пальцы зарылись в его волосы, притягивая к себе ещё ближе, мешая его золотистые пряди с её белокуро-пепельными. Он уже не помнил, как они добрались до входа в его личные апартаменты. В памяти осталась только бесшумно хлопнувшая дверь комнаты. Кожа, тёплая, гладкая и словно наэлектризованная, такая, что одно прикосновение к ней, казалось, сведёт его с ума. Острые кончики ногтей, не царапавшие кожу спины, а словно скользившие по ней, посылая в позвоночник электрические разряды. Податливое и гибкое тело. Сверхъестественное, затягивающее ощущение притяжения. До последнего толчка, движения, вздоха. Словно он больше не принадлежал себе.

Кошмар № 2. Ночь 11 ноября. Хогвартс. Спальня Рольфа Саламандера.

Он лезет вверх по лестнице на чердак, обдирая руки о занозы лестницы. Ему страшно. На чердаке спокойно, там он сможет перевести дух и спрятаться. Рольф поднимает голову вверх — полынь уже почти высушилась, скоро можно будет её измельчать и рассыпать по банкам. Где-то здесь должен быть удобный уголок. Там есть одна книга, полезная книга. Он дочитает её и всё будет хорошо. Обязательно будет хорошо. Внезапно за спиной раздаётся шорох. Это, должно быть... Кто? Кто же это? Он силится вспомнить имя, но не может. Пытается развернуться и не может. А неизвестный всё ближе, ещё чуть-чуть и можно различить дыхание. Это страшно. Но страх сменяется тоской и жутким ощущением потери, глаза начинает щипать от слёз, которые наворачиваются, но всё никак не могут пролиться. Если бы он только мог вспомнить... Человек за спиной ступает почти неслышно, босыми ногами по скрипучим половицам. Скрип. Скрип. И тихо мурлычет себе под нос. Неуловимая мелодия, простая и грустная. Не в силах обернуться, он запрокидывает голову и видит над головой пучки тонких стеблей, похожих на цветущий укроп. Блеклые лепестки едва заметно шевелятся от невидимого сквозняка и... начинают опадать. Быстрее и быстрее, они засыпают Рольфа, как хлопья снега, садятся ему на плечи, ложатся на пол вокруг. От лепестков идёт сладковатый, тревожащий запах, невыносимо сильный, как боль...

Рольф Саламандер проснулся в комнате один. В окно просачивались первые лучи рассвета. Ветер снова закрыл окно, и в спальне было душно. Воздух казался плотным и почти ощутимым. В нём стоял запах валерианы, такой сильный, что Рольф чуть не потерял сознание. Перед глазами плыли круги, его мутило. Казалось, пробуждение стало продолжением кошмара. Пошатываясь от странной слабости, он едва смог добраться до окна и открыть его. В комнату хлынул свежий воздух. Рольф вдохнул его полной грудью, опёршись на подоконник... и потерял сознание.