Возвращение Принца-полукровки: Любовь и тайны Северуса Снейпа (джен)

Снейп в очередной раз пролетел сквозь тьму и приземлился в Большом зале, где ученики Хогвартса наслаждались аппетитным завтраком, доставленным, как обычно, эльфами-домовиками с их кухни. Он увидел себя, сидящим за слизеринским столом несколько поодаль от других студентов… Даже слизеринцы в основной своей массе теперь сторонились его, справедливо полагая, что он стал Пожирателем смерти. Молодой Снейп неотрывно смотрел на Лили, сидящую за столом Гриффиндора. Та с беспокойством вглядывалась в ту сторону, где обычно сидел Джеймс в окружении своих друзей. Сейчас его место пустовало; Снейп заметил, как Сириус Блэк и Ремус Люпин обменялись встревоженными взглядами. Лили, вероятно, тоже это увидела. Она быстро вышла из-за стола и, в мгновение ока взлетев вверх по винтовой лестнице, оказалась перед портретом Полной Дамы. Снейп, быстро наложивший на себя невидимые чары, едва поспел проскользнуть вслед за ней в Общую гостиную, а оттуда — в мужскую спальню для семикурсников Гриффиндора.

Спальня на первый взгляд казалась пустой, но с кровати Джеймса доносились едва слышные всхлипывания.

— Джеймс… — тихо позвала Лили. — Джеймс, я знаю, что ты здесь…

Всхлипывания усилились.

Лили протянула вперед обе руки, как будто она что-то нащупывала. Наконец ее пальцы сомкнулись, словно хватая воздух, и в следующий момент Лили и Снейп увидели сидящего на кровати Джеймса, который судорожно прикрывал лицо ладонями, а в руках Лили оказалась внезапно проступившая из ниоткуда очень легкая серебристая ткань. Это была Мантия-невидимка, которой Джеймс, очевидно, решил укрыться от посторонних взоров.

Снейп, никак не ожидавший увидеть своего ненавистного соперника в столь жалком положении, поспешил запереть дверь защитным заклинанием, чтобы никто не мог проникнуть в спальню. Ни Джеймс, ни Лили этого не заметили, поскольку Снейп был невидимым, а примененное им заклинание — невербальным.

Джеймс оторвал от лица мокрые ладони и поднял на Лили покрасневшие и опухшие глаза. Его очки лежали рядом на подушке, так что из-за сильной близорукости он едва различал смутные очертания склонившейся над ним стройной фигуры.

— Лили? — едва слышно произнес он. — Как… как ты здесь очутилась? Девочкам… сюда нельзя… — он снова тихонько всхлипнул.

Лили ничего не ответила, только присела рядом в изножье кровати, робко обхватила рукой плечи Джеймса и устремила на него полный сочувствия взор.

— Ты… Ты ведь все знаешь, да? — в голосе Джеймса звучало такое отчаяние, что сердце Лили едва не перевернулось у нее в груди. Джеймс легким кивком указал в сторону, где валялся скомканный листок пергамента. — Это… письмо пришло сегодня утром… Официальное заключение из больницы святого Мунго…

Лили быстро пересекла спальню, подняла письмо и, развернув пергамент, пробежала его глазами. В письме, выдержанном в сухом официальном тоне, сообщалось, что целителям больницы святого Мунго ценой продолжительных усилий удалось наконец вывести мистера и миссис Поттер из коматозного состояния. Сейчас они делают все возможное, чтобы перевести их заболевание в стадию ремиссии, но, учитывая возраст пациентов и характер их заболевания, никаких утешительных прогнозов они дать не могут. Целители уже перепробовали все известные средства для лечения драконьей оспы, но даже новейшие методы, оказавшиеся весьма эффективными в ряде случаев, здесь не сработали. Так что единственному сыну мистера и миссис Поттер советуют крепиться — самое страшное может произойти в любой момент. Если даже целителям удастся ослабить симптомы заболевания, это лишь на какое-то время отсрочит неизбежное. Самый благоприятный в данном случае прогноз — не более полутора-двух лет.

— Джеймс, я… — Лили запнулась. — Мне очень жаль…

Джеймс снова поднял на нее полные слез глаза.

— Как… как давно ты узнала? — тихо спросил он.

Лили не стала кривить душой:

— Около… около полутора месяцев назад.

Лицо Джеймса исказилось страшной мукой:

— И ты… ты молчала?! Все это время знала и молчала?!

Лили снова подошла к кровати Джеймса и присела рядом на корточки, мягко сомкнув свои пальцы на его широких запястьях.

— Я знаю, как это больно… Поверь мне… Я ведь и сама потеряла родителей… около двух с половиной лет назад[1].

— Правда? — Джеймс взглянул на Лили; в его больших и лучистых карих глазах в этот момент ощущалась такая трогательная детская наивность, что Лили с трудом верилось, что перед ней сидит тот самый человек, который за эти полтора месяца буквально вытащил ее из глубочайшей депрессии.

— Да, — тихо ответила она. — Произошел… несчастный случай… Оба они попали в больницу — в одну из тех, где лечат магглов… А потом…

* * *

Лили старалась подобрать подходящие слова, чтобы ободрить Джеймса, но ее саму стремительно накрывала волна жгучей боли. Для девушки, еще не достигшей пятнадцатилетнего возраста, внезапная гибель родителей стала настоящим ударом. Страшное горе, постигшее семейство Эвансов, не сблизило Лили со старшей сестрой — напротив — обе замкнулись в себе, отдалившись друг от друга настолько, насколько это было возможно в их положении. И если Петунья еще могла держать себя в руках, по-прежнему продолжая заниматься хозяйственными делами и со свойственной ей маниакальной аккуратностью тщательно следить за своей внешностью и одеждой, то Лили было все равно. Она буквально силой заставляла себя встать с постели и, проклиная все на свете, бралась за расческу.

С грехом пополам расчесав жесткие и непокорные рыжие волосы, Лили, не мудрствуя лукаво, стягивала вьющиеся пряди в обыкновенный хвост. Затем она неохотно шла на кухню, где всякий раз натыкалась на недовольный взгляд Петуньи, вынужденной теперь готовить на себя и на сестру, наливала себе чай, брала пару тостов и удалялась в свою комнату, отчаянно вгрызаясь в румяные хрустящие хлебцы и размазывая по щекам жгучие слезы.

Лили не хотелось жить. Невыразимая тоска и отчаяние накрывали ее с головой. Все то, что раньше казалось приятным и вызывало радость и смех, теперь жутко раздражало. Весточки от подруг, регулярно приносимые совами, подвергались безжалостному уничтожению еще до вскрытия перевязанных затейливыми ленточками свитков пергамента, подарки демонстративно игнорировались. По своей природе живая и общительная мисс Эванс перестала ходить в гости и принимать гостей в своем доме. Она потеряла интерес ко всему на свете.

Из того страшного кошмара ее буквально вытащил Северус. В самый день смерти матери Лили, он, словно нутром почувствовав неладное, примчался к дому Эвансов и опустился на холодную отсыревшую землю возле запертой калитки. Накрапывал противный мелкий дождик. Влажный промозглый ветер пробирался под тонкую льняную блузу Северуса (сменившую несколько лет назад ненавистную рубашку с отложным воротником, обрамленным потрепанными кружевами по типу жабо), сковывая своим леденящим дыханием все его тело, доводя до непроизвольных судорог, но его это не волновало. Он просидел так до тех пор, пока Лили не выглянула в окно, не сжалилась над ним и не впустила в дом. Практически то же самое, благо, правда, что без дождя, повторилось в день смерти отца мисс Эванс.

Северус ни разу, ни единым словом не напомнил Лили о ее горе. Но было видно, что каждую ее потерю он принимает и переживает как свою. В обоих случаях Северус лишь молча впивался долгим сочувственным взглядом в исполненные невыразимого страдания зеленые миндалевидные глаза, а затем робко, но крепко обнимал Лили за плечи, бережно прижимая к груди ее хорошенькую головку с выбивающимися из хвоста медными вьющимися прядями.

Северус неизменно находился рядом с Лили и в дни похорон и во все последующее время ее глубочайшего отчаяния и печали. Он словно бы чувствовал, что в эти минуты нужен ей как никогда. Время от времени он осторожно сжимал ее дрожащие холодные пальцы в своей надежной ладони, задерживая ее руку в своей ровно настолько, сколько это требовалось Лили. Сколько Петунья ни куксилась, сколько ни кривила в досаде тонкие губы, она не могла ничего поделать — ей приходилось мириться с постоянным присутствием в доме Эвансов этого неотесанного сальноволосого замухрышки. Вскоре Петунья уехала в Лондон, где прошла курсы быстрого набора текста и получила работу в офисе. Из редких писем сестры Лили узнала, что та начала встречаться с «надежным и респектабельным» магглом по имени Вернон Дерсли[2].

Как Лили жалела потом, что не ответила на такую безграничную душевную щедрость Северуса и не была рядом с ним год спустя, когда его самого постигло столь же тяжкое горе!

Да, к тому времени, когда умерли родители Северуса, он и Лили уже были в ссоре, но именно тогда у мисс Эванс появился превосходный шанс все исправить. От одной лишь мысли о том, что вовремя проявленная ею чуткость могла предотвратить роковые последствия, ей становилось нечем дышать, и ее глаза стремительно застилала пелена слез.

* * *

— Твои родители живы, Джеймс, — услышала она свой собственный голос — мягкий и очень тихий, словно бы доносившийся из небытия. — По крайней мере, сейчас, в данный момент, они живы. Помни об этом и цени каждое мгновение, проведенное с ними.

— Я очень хотел бы увидеть их, — также тихо ответил Джеймс. — Я пробовал… сегодня утром, как только прочел письмо… Пробовал тайком пробраться к ним… Обернувшись оленем, я доскакал до Хогсмида, а затем аппарировал в Лондон, к больнице святого Мунго. Но меня так и не пустили к родителям, как я ни умолял всех — от дежурившей на пропускном посту ведьмы до главного целителя. Я попытался было проскочить на третий этаж, где лечат больных с инфекционными заболеваниями, под Мантией-невидимкой, но, видимо, в больнице стоят какие-то особые распознающие чары, так что меня сразу же засекли и вернули назад.

— Что ж, будем надеяться, целителям удастся хотя бы на какое-то время блокировать распространение инфекции, снизить до приемлемого предела вероятность заражения, и тогда у тебя еще появится возможность не только увидеть своих родителей, но и поговорить с ними, обнять их и сказать, как ты их любишь. У меня такой возможности уже не будет никогда.

Она на какое-то время замолчала, стараясь отогнать прочь вновь нахлынувшие воспоминания, а затем, улыбнувшись сквозь слезы, добавила:

— Может быть, ты еще успеешь познакомить меня с ними, как и обещал.

— Ты понравишься им, — Джеймс в первый раз улыбнулся; улыбка получилась вымученной, но в ней было нечто настолько искреннее и трогательное, что зацепило Лили неимоверно, пробудив какие-то новые, совершенно неведомые чувства. — Ты просто не можешь не понравиться.

— Прости, что я так долго ничего тебе не говорила, — негромко произнесла Лили. — Я не хотела причинять тебе боль.

Джеймс довольно долго глядел на нее затуманенным взором, а затем согласно кивнул и сказал:

— Думаю, не ты одна скрывала от меня правду… Сириус тоже знал, ведь так?

Лили грустно кивнула.

Джеймс снова вгляделся в ее зеленые глаза и неожиданно спросил:

— Ты поэтому соглашалась гулять со мной, да? Ты делала это из жалости, верно, Лили?

Лили отрицательно покачала головой, но в то же время осознала, что в словах Джеймса была доля правды. Но то была не обычная жалость — если вообще можно было так назвать те душевные порывы, к которым, скорее, подходило определение «сочувствие». Нет… к этой жалости (или сочувствию) примешивалось что-то иное… Нежность, глубокая нежность… и, может быть… нечто большее… чувство, которое сама она не успела понять… и тем более не могла истолковать…

Джеймс потянул руку за очками, надел их и, снова взглянув на Лили, мгновенно уловил выражение, появившееся на ее лице.

— Лили… — тихо сказал он. — Я не хочу, чтобы ты жалела меня. Никто не должен был видеть моих слез.

Лили печально улыбнулась:

— Под Мантией-невидимкой не скроешь терзаний чуткого сердца.

Джеймс не спускал с нее пронзительного взгляда. Некоторое время прошло в незыблемом молчании. Наконец Джеймс засунул руку во внутренний карман мантии и вытащил оттуда волшебную палочку; Лили с тревогой и любопытством наблюдала за ним.

Джеймс взмахнул палочкой, произнеся при этом невербальное заклинание, и в следующее мгновение в его свободной руке (в другой он по-прежнему держал палочку) появилась маленькая, отделанная пурпурным бархатом коробочка в форме сердечка. Джеймс слегка постучал палочкой по ее крышке, и коробочка раскрылась. Внутри лежало изящное золотое колечко, украшенное восхитительным изумрудом, превосходно гармонировавшим с зелеными глазами Лили, которая с невыразимым трепетом в сердце смотрела, как Джеймс встает с кровати и становится на одно колено:

— Лили, выходи за меня замуж, — сказал он, очень серьезно глядя в ее глаза. — Тот, кто именует себя Темным Лордом, собирает людей под свои знамена, а это значит, что скоро нас всех ожидает особенно нелегкое время. Кто знает, как все может сложиться: вполне возможно, это мой единственный шанс попросить твоей руки. Я хотел бы всегда быть рядом с тобой, хотел бы иметь возможность оберегать и защищать тебя — всегда и везде, когда бы это ни потребовалось. Я люблю тебя… всегда любил… С тех пор как впервые увидел тебя там, в купе «Хогвартского экспресса»… С того дня я ни разу не взглянул ни на одну другую девчонку. И никогда не взгляну. Мне очень страшно, Лили. Ты теперь знаешь, каково мое положение, знаешь, что случилось с моими родителями. После них у меня никого не останется в этой жизни — ни единой родной и близкой души, кроме, быть может, Сириуса, но это совсем другое дело — у него своя дорога, а я… я живу теперь только ради тебя, Лили… И ради наших будущих детей, если мне улыбнется такое счастье… если ты дашь согласие…

Этого Снейп вынести уже не смог. Поттер даже не знает, насколько он счастливый. Счастливый уже оттого, что она оказалась рядом с ним в этот момент. Ему дозволено быть близко к ней, глядеть на нее, принимать ее утешения, в то время как сам Северус был лишен всего этого. Когда он потерял родителей (обе эти утраты, словно по злой иронии судьбы, постигли его в течение года — так же, как это произошло у Лили и, очевидно, произойдет у Поттера)[3], он остался один на один со своим горем. И со своей разъедающей сердце любовью к Ней. И хуже всего то, что только он один был в этом виноват.

Снейп резко повернулся к двери спальни, поспешно снял ранее наложенное им защитное заклинание и стремительно выбежал прочь. Взрослый Снейп из Омута памяти, как обычно, последовал за ним.

[1] По поводу датировки рождения и смерти родителей Лили Эванс никаких официальных данных, подтвержденных непосредственно Дж. К. Роулинг, нет. Согласно русскоязычной ГП-вики, рождение мистера и миссис Эванс датируется не позже 1940 года, дата смерти указана до октября 1981 года, т. е., до момента гибели Джеймса и Лили Поттеров (см.: http://ru.harrypotter.wikia.com/). Англоязычная HP-wiki предлагает следующую датировку жизни мистера и миссис Эванс: рождение — в (или до) 1942 г., смерть — между 1 сентября 1971 и октябрем 1981 года, т. е., между поступлением Лили в Хогвартс и гибелью четы Поттеров (см.: http://harrypotter.wikia.com/). Что касается свадьбы Лили и Джеймса Поттеров, то достоверно известно, что на этом мероприятии присутствовал Сириус Блэк в качестве шафера (прописано непосредственно в каноне). Неизвестно, присутствовал ли на свадьбе кто-то из родителей невесты или к тому времени оба они умерли (см.: http://ru.harrypotter.wikia.com/). Автор настоящего сиквела, учитывая все имеющиеся данные на эту тему, попытался выстроить наиболее правдоподобную, на его взгляд, хронологию событий.

[2] История знакомства Вернона Дерсли и Петуньи Эванс приведена здесь в согласии с официальными данными Pottermore (официальный источник: https://www.pottermore.com/writing-by-jk-rowling/vernon-and-petunia-dursley).

[3] По поводу датировки рождения и смерти родителей Северуса Снейпа, равно как и в случаях с родителями Лили Эванс, мы не имеем никаких официальных данных, подтвержденных непосредственно Дж. К. Роулинг. Правда, в одном из интервью писательница упомянула, что Северус осиротел еще учась в Хогвартсе на последних курсах, но не привела при этом конкретных дат. Даты рождения и смерти отца Северуса, Тобиаса Снейпа, не указаны ни в одном источнике. Что касается матери Северуса, Эйлин Принц, русскоязычная ГП-вики приводит только приблизительную дату смерти — до 1996 года (см.: http://ru.harrypotter.wikia.com/). Кроме того, здесь встречается упоминание о судьбе обоих родителей Северуса на 1996 год: «Не известна судьба Тобиаса и Эйлин, но к 1996 году их обоих уже точно нет в живых: Северус живет в родительском доме в Паучьем тупике лишь вдвоем с Хвостом, и квартира имеет такой вид, будто уже не первый год является домом только для Северуса» (см.: http://ru.harrypotter.wikia.com/wiki/Эйлин_Принц). Англоязычная HP-wiki указывает примерную дату рождения матери Северуса — ок. 1930 — 1935 года (см.: http://harrypotter.wikia.com/), основываясь на факте, что учебник Эйлин Принц по зельеварению для шестого курса (он же — знаменитый учебник Принца-полукровки) был опубликован за пятьдесят лет того, как попал в руки Гарри Поттеру в 1996 году. Автор настоящего сиквела выстраивает свое предположение относительно периода смерти родителей Северуса, не противоречащее имеющимся на сегодняшний день данным.