Негаданная Судьба (гет)

Тьма и безумье опутают сердце,

Демоны ночи придут на порог,

Будем едины и в жизни, и в смерти

Кровью напившись, не дрогнет клинок.

Скверна уйдет, солнце встанет рассветное,

Все, что мечтал, мне дано сохранить,

Но пантеон своих собственных демонов

Только еще предстоит победить...

Смауг шумно принюхался, поводя гребенчатой кожистой мордой. Пребывая в глубокой спячке, он уже несколько десятков лет не слыхал аппетитного живого духа, но теперь целый букет ароматов будоражил его обоняние. К сожалению, это не был запах гномов, этой замечательной еды, вкус которой, несмотря на прошедшие годы, Смауг все еще ощущал на кончике языка.

Дракон расправил крылья, потягиваясь и стряхивая с них прилипшие золотые монеты, и азартно лупанул хвостом. В груди его заклокотало, и Гермиона с Бильбо услышали рокочущий, раскатистый, будто дальний гром, но, однако, вкрадчивый голос, который, казалось, заполнил собою всю залу.

— Я слышу ваше дыхание! Воры, да? — мурлыкнул Смауг, припадая на брюхо и подбираясь ближе к невидимым посетителям. — Вы не гномы, хотя ими от вас изрядно пахнет. И вы хорошо умеете прятаться, однако же я, в конце концов, все равно отыщу вас. Не лучше ли облегчить мне задачу и явиться самим?

Оскалившаяся острыми, как бритва, клыками морда проплыла в метре от Гермионы, выдохнув ей в лицо облачко теплого пара. Девушка сжала руку Бильбо и потянула его за собой, аккуратно пятясь в противоположную от ящера сторону. Под ногами предательски позвякивали монетки.

Смауг безошибочно уловил направление звука и метнулся следом за неведомой еще добычей.

— Ну же, не стесняйтесь, покажитесь, кто вы есть! — пророкотал он, и в груди его, просвечивая через кожу красными прожилками и подсвечивая чешую, заперекатывалось драконье пламя.

Гермиона ахнула и дернула Бильбо под защиту естественной каменной колонны, когда мимо со свистом пронесся столп багрового огня. Стало жарко, сверкающий металл под ногами потеплел. Смауг потянулся в сторону незваных гостей, словно привязанный, было слышно как его когти скрежещут по золотым монетам. Слышал ли он их, чуял ли или видел сквозь магию, но игра в кошки-мышки складывалась явно не в их пользу.

Гермиона выдохнула, и, собрав все свое мужество и дивясь собственной решительности, вышла из-за колонны, скинув невидимость. Благодаря все еще действующим чарам, она не увидела Бильбо и ужаса, что плескался при этом в его взгляде.

— Посмотри сюда, Смауг Ужасающий! — крикнула она, чувствуя движение потеплевшего воздуха, когда дракон метнулся к ней. — Я та, что пришла под Гору, не испугавшись тебя!

Ящер заинтересованно прищурился и с мгновение разглядывал ее, почти уложив голову на кучу золотых монет. На его морде застыл острозубый оскал, удивительно напоминающий сардоническую ухмылку.

— Маленькая человеческая женщина? — протянул он. — Люди глупы и трусливы, а ты довольно бесстрашна для человека, если осмелилась явиться сюда. — Однако ж, ты пахнешь гномами больше, чем человеком, — вынес он вердикт. — Они где-то рядом, эти подземельные паршивцы, не так ли? Только почему вперед они отрядили девчонку? Хотя, полагаю, ты не единственная незваная гостья в этом зале.

Гермиона вскинула голову и надменно посмотрела на Смауга, от всей души надеясь, что ее страх не слишком бросается в глаза.

— Я та, что не рождалась в этом мире. Я умею становиться невидимой и перевоплощаюсь в волчицу. И я пришла сюда по своей воле, а не по чьей-то указке. — сказала она, осторожно обходя исполинского ящера по кругу и краем зрения замечая, как потихоньку отскакивают монетки из-под ног невидимого Бильбо, который, судя по всему, не стал терять времени, и пока она заговаривала зубы чудищу, шарил по пещере в поисках небезызвестного камушка.

— Мне нравятся загадки, женщина, — прошипел Смауг. — Если ты пришла за золотом, так и быть, я позволю тебе взять, что захочешь.

— Мне не нужно богатство, на котором лежит проклятье, — фыркнула девушка.

Дракон разразился раскатистым смехом, от которого задрожали даже стены.

— Так думают эти глупые гномы! Золото не имеет сердца и души, — возразил он. — Оно не может быть проклято. Другое дело Одинокая Гора. Когда-то очень давно у нее было сердце...

Гермиона напряглась, чувствуя, как понимание окатило ее ледяной волной.

— Однако, что-то в тебе меня беспокоит... — продолжал Смауг. — От тебя словно бы пахнет чем-то... Магией! — взревел он, поднимаясь на дыбы и взметая крыльями горячий воздух, заставляя Гермиону отпрянуть. — Я ненавижу волшебников! Те пятеро, что живут в Средиземье, всего лишь слабые и глупые старики, но те, что ныне ушли за Море, истребляли мой род! Кто ты такая?!

— Я не принадлежу ни к тем, ни к другим, равно как и не принадлежу к этому миру! Кстати, там, откуда я пришла, твои сородичи — не более, чем бессловесные глупые ящерицы! — насмешливо выкрикнула она.

— Я начинаю думать, что на вкус ты не хуже, чем гномы! — зарычал Смауг, делая выпад в сторону девушки.

Это послужило для нее сигналом. Гермиона сорвалась с места и побежала, скользя на движущемся, сыпучем золоте. Она закувыркалась и полетела куда-то вниз, чувствуя как на голову сыплется бесконечный золотой дождь, заваливая ее тепловатым металлом. Она вынырнула, и, закатившись в какую-то каменную щель, смогла наконец набросить невидимость.

— Ты маленькая, юркая, умная ведьма, но тебе не спрятаться от меня! — прорычал Смауг, выдыхая сноп огня. — Я все здесь утоплю в своем пламени!

Гермиона зашипела. Горячий металл под нею жалил ладони.

— Эмин! — услышала она рваный шепот у себя за спиной, и обернувшись увидела как к ней подползает Бильбо, на котором чары невидимости уже рассеялись. Похоже, ему повезло меньше, и драконий огонь успел его зацепить. От него валил пар, а концы кудрявой всклокоченной шевелюры с одной стороны были опалены и стали теперь не длинней пары пальцев. — Погляди, что я нашел, пока прятался! — и он вытащил из-за пазухи и раскрыл на ладони самый необыкновенный драгоценный камень, который только приходилось видеть Гермионе.

Торин был прав — Аркенстон было невозможно спутать ни с чем. Овальный, выпуклый, прозрачно-белый, он был похож на гигантскую каплю росы застрявшую на раскинутой паутине, которую солнце просвечивает насквозь, зажигая внутри нее сверкающий золотой огонек.

Он лег в ладонь Гермионы холодной, чуждой тяжестью, руку заломило от этого неожиданного всепроникающего холода, и девушка чуть не выронила камень, потом спрятала его в карман, решительным движением поднимаясь на ноги.

— Надо выбираться отсюда, дядя, — сказала она, наблюдая, как Смауг продолжает планомерно прожаривать пещеру. — Иначе скоро мы превратимся в барбекю.

Бильбо не стал уточнять, что имела ввиду Гермиона. Он просто ринулся вслед за племянницей, прошмыгнув чуть ли не перед самой мордой разъяренного ящера. Девушка намеревалась вернуться тем же путем, которым они пришли сюда, вырваться наружу через тайную дверь, рядом с которой они оставили отряд. Правда, что они будут делать после, когда огромный огнедышащий зверь решит настигнуть их, она не представляла.

Зато Гермиона слишком хорошо понимала, что именно сейчас лежит у нее в кармане.

Гномы повскакивали на ноги, ощутив первые содрогания Горы. Те пришли наверх неясным вибрирующим гулом, от которого задрожала земля и вспорхнули ночные птицы.

— Что это? — с трепетом в голосе вопросил Ори.

— Дракон, нетрудно догадаться, — проворчал Балин. Он тоже не одобрял Торина, отправившего Бильбо прямиком в пасть Смауга.

— Похоже, мне пора разведать, как там дела, — тотчас произнес Гэндальф, торопливо поднимаясь, и нарочито беззаботно добавил, — Думаю, что вам лучше пока обождать тут.

Торин схватился за голову, наблюдая, как волшебник исчез в недрах горы. Теперь не было сомнений в том, что дракон жив, что он проснулся, и не спустит просто так вторжение в свою обитель.

— Торин... — нерешительный и какой-то упавший голос Бофура заставил его обернуться, а мгновением позже и в бессильной ярости воззриться на то, что тот держал в руках. Плащ Гермионы.

— Мне жаль, но, кажется, она ушла уже давно, — извиняющимся голосом добавил он.

Но Торин уже не слушал его. Испытав за рекордно короткий срок всю гамму отрицательных эмоций, начиная неконтролируемым гневом и заканчивая сводящей с ума тревогой, он мог думать только об одном — Гермиона была там, внутри Горы. И там же был вполне живой и по всей видимости разъяренный Смауг.

Он опрометью бросился в темноту подгорного прохода, на ходу выхватывая Оркрист. За ним, один за другим, побросав все, кинулись остальные гномы, и скоро лощина опустела.

* * *

В Эсгароте тоже почувствовали, как задрожала земля и взволновались озерные воды.

— Это со стороны Горы, — в ужасе переговаривались люди. — Видно старики не врали, и дракон действительно существует.

Бард-лучник велел собраться своим детям еще с вечера. Стоило лишь представить его удивление, когда на закате солнца на перила его крыльца прилетела неприметная серая пичужка да спела свою незатейливую песенку, которая рассказала наследнику Гириона гораздо больше, чем обычная птичья трель. Но, к чести Барда, он поверил услышанному и не замедлил начать действовать.

Но если его семья и его друзья прониклись и послушались сразу же, то остальных пришлось убеждать дольше. Градоправитель Эсгарота едва не засадил мятежного лучника в темницу, посчитав, что тот попросту склоняет народ к бунту. Однако тех, кто поверил, было больше, а после грохота и содроганий Одинокой, скептически настроенных не осталось совсем, и вскоре десятки челноков отплыли из Эсгарота по темным водам ночного озера.

Бард убедился в том, что его дети покинули город, но сам не двинулся с места. Ему нужно было исполнить еще один наказ, переданный серым дроздом.

* * *

Леголас не ожидал теплого приема, когда, возвратившись в Лесное Королевство, предстал пред светлые очи своего отца. Трандуил был спокоен, как покрытый льдом океан, но молодой эльф понимал, что это всего лишь видимость.

— Зачем ты явился сюда, Леголас? — вопросил король Лихолесья. — Если ты раскаялся в своем поведении, то знай, что я не спешу прощать тебя.

Леголас задрал подбородок и сверкнув глазами, слегка улыбнулся.

— Я пришел не за отпущением грехов, отец. И не нуждаюсь в твоем прощении. Я пришел напомнить тебе о том, кем ты являешься, потому, что ты — потомок валаров, а не мелкий алчный королек с местечковыми амбициями.

В глазах Трандуила полыхнула ярость.

— Ты забываешься, Леголас. Я все еще твой отец, и ты обязан оказывать мне уважение!

Молодой эльф грустно усмехнулся.

— Много ли в нас осталось того, что достойно уважения? Беда стоит на пороге, а мы отсиживаемся в своей пещере точно крысы! Скажи, отец, давно ли нам стало все равно? Давно ли свет валаров погас в наших сердцах?

— Эта ведьма из другого мира околдовала тебя, Леголас! — воскликнул Трандуил. — Она помогает гномам и к их выгоде настраивает тебя против твоего народа!

— Мой народ со мной, отец, — возразил юноша и сделал приглашающий жест рукой. Повинуясь ему, в тронный зал вошла целая колонна из облаченных в доспехи эльфийских воинов. Они строем остановились позади Леголаса. — Я призвал эльфов Лихолесья подняться и идти к Одинокой Горе на помощь Эребору и Торину Дубовому Щиту, потому, что вскоре этот край ожидает нашествие врага пострашнее, чем Смауг Ужасающий. Я прошу тебя, король Трандуил, встань во главе своего народа и веди его за собой.

Никогда еще Трандуил не испытывал такого чистейшего бешенства. Он молниеносным жестом выдернул из ножен свой меч и так же неуловимо быстро приставил его к горлу сына. Леголас не дрогнул и не сдвинулся с места ни на палец.

— Ты предал меня, мой сын, вступив в сговор с гномами из Эред-Луин и человеческой колдуньей! Тебя возьмут под стражу до тех пор, пока ты не образумишься или не рассеются чары, помутившие твой разум.

Леголас улыбнулся, когда стражники не шелохнулись.

— Мой народ сделал свой выбор отец, как и мы с тобой. — он обернулся к эльфам. — Пусть три сотни из вас идут немедленно на опушку леса, к Долгому озеру, да прихватят с собой как можно больше припасов и теплых вещей. Жители Эсгарота покидают город, спасаясь от гнева дракона, и им требуется помощь. Остальные воины, те, кому небезразлична судьба нашего края, на рассвете мы выступаем в Эребор, ибо зреет тревога и грядет общая беда.

Леголас вновь обернулся к безмолвному разгневанному Трандуилу и с болью в голосе произнес:

— Надеюсь, что ты поймешь меня отец, а, возможно, когда-нибудь и поддержишь. Я не могу поступить иначе.

* * *

Смауга было сложно обмануть чарами невидимости, и он следовал за Бильбо и Гермионой неотрывно. Они немного попетляли по залам, но в какой-то момент оказались отрезанными от выхода его огромной тушей. Они были зажаты в каменном застенке, у Смауга будто на ладони, и девушка поняла, что следующая порция драконьего огня может стать последней в их жизни. Она выбросила вперед руки резким жестом, наколдовывая напротив каждого из глаз ящера по крупному, с кулак, сгустку света, ярко-желтому светлячку. Ослепленный и взбешенный неожиданной резью в глазах, Смауг взревел и царапнул когтем по морде в бесплотной попытке освободиться, но только пустил собственную кровь.

— Скорей, дядя, — завопила Гермиона, таща хоббита обратно к выходу и, к своей радости, увидела появившегося из темноты Гэндальфа. А Смауг уже спешил за ними по пятам.

— Ты думаешь, твое колдовство способно перехитрить меня, ведьма? — зарычал он, поднимая крыльями горячий ветер. — Я сожгу даже твои кости!

— Смауг! — услышала Гермиона голос Торина, а потом увидела и его самого. Гном бесстрашно стоял перед ящером, волосы его развевались от горячего ветра. — Это я пришел изгнать тебя отсюда! Тебе не нужна ведьма, иди и возьми меня!

— Так вот кто за этим стоит! — загрохотал дракон. — Дубощит, ты набрался наглости вернуться сюда? Защищаешь девчонку? Тогда смотри, как она умрет!

Гермиона сама не сообразила, как она успела среагировать, но пламя, родившееся в груди дракона и готовившееся извергнуться из его разверстой пасти, встретилось с целым столбом воды, под напором ударившим ему в морду. Раздалось шипение пополам с ревом Смауга, повалил густой пар. Дракон завертелся и забил хвостом, задевая и обрушивая колонны.

— Вы поплатитесь за то, что сотворили, но сперва на ваших глазах я разделаюсь с людьми, с теми наглыми, потерявшими страх озерниками, что живут неподалеку, — взвившись прорычал он и рванулся прочь по переходам, выбираясь наружу через парадные ворота. Потом он расправил крылья и, мелькнув на фоне звездного неба разляпистой темной кляксой, понесся прочь.

— Вот и случилось то, чего мы боялись, — сказал Гэндальф. — Смауг направился в Эсгарот.

Гермиона потерла чумазый лоб и отрицательно помотала головой.

— Они ушли... то есть я на это очень надеюсь, — сказала она, поднимая глаза на Торина. Тот смотрел на нее, рвано дыша, а потом, отбросив в сторону меч, сгреб ее в объятия, прижимая к себе так сильно, что хрустнули ребра.

— Зачем, ну зачем ты полезла сюда? — прошептал он, отстраняя ее. — Если с тобой что-нибудь случится, я... — он замолчал, посчитав, что и так сказал слишком много.

Гэндальф с интересом воззрился на них, явно делая одному ему известные выводы, но вопросы задавать не стал.

Торин неохотно отпустил Гермиону, как взгляд его вдруг стал острым и остановился на хоббите.

— Ты нашел камень, Бильбо? — спросил он, делая шаг в его сторону. Тот уже открыл рот, чтобы ответить, но в последнее мгновение взглянул на Гермиону и замялся, и эта заминка сказала Торину больше, чем любые слова. Он медленно присел, подбирая с пола Оркрист и не сводя глаз с хоббита.

— Ты правда нашел его, — утвердительно произнес он, оттесняя беднягу Бильбо в сторону лезвием меча. Другие гномы застыли в отдалении.

Ну вот и все, подумала Гермиона. Сделай это.

— Оставь его, Торин, у Бильбо нет Аркенстона, — сказала она, запуская руку в карман и доставая сверкающий камень, — Он у меня.

На мгновение лицо гнома озарилось такой радостью и одновременно одержимостью, что Гермиона отступила на шаг. Гэндальф незаметно переместился вплотную к ней.

— Эмин... — предупредительно начал Торин. — Что происходит?

— Ты изменился, — горько сказала девушка. — А всему виной Сердце Горы.

— Откуда тебе известно про сердце горы? — удивился Торин, с трудом подавляя в себе желание метнуться к ней и вырвать из рук камень.

Она грустно улыбнулась.

— Смауг проговорился в приватной беседе. Но кое-что я ощущала и раньше. Эребор — не просто гора. Когда-то у нее было сердце, которое защищало и твое царство и твой народ, но потом гномы взяли его оттуда, где ему предназначено было быть до скончания мира. И оборвались ниточки, всколыхнулось спокойствие. И Смауг пал на Эребор, будто великая казнь. Некогда процветающее королевство ушло в небытие. Вы ошибались Торин, все эти годы. Проклятие лежит не на золоте, проклят Аркенстон и род подгорных королей, которые украли его у Горы.

— Что ты несешь, Эмин?! — взорвался гном. — Что наплел тебе этот червяк? Может, это он околдовал тебя?

— Камню теперь не место здесь, Торин, — добавил Гэндальф. — Он должен уйти в небытие.

Торин переводил полный одержимости взгляд то на одного, то на другого, уже переставая соображать от застилавшего глаза гнева.

— Эмин, подойди сюда, — угрожающе начал он, наступая на нее, но Гермиона попятилась и виновато произнесла:

— Прости, Торин, но я должна это сделать. Не нужно ненавидеть меня.

С этими словами она схватила за руку Гэндальфа и через короткое мгновение место, где они стояли, осталось, к ужасу Торина, совершенно пустым. Меч со звоном выпал из его руки.

* * *

Резкий рывок в области солнечного сплетения швырнул Гермиону навстречу холодной каменистой земле на уже знакомой вересковой пустоши. Она со стоном перекатилась со спины на бок и свернулась клубочком. Головная боль стучала в висках тысячью молоточков, вызывая слабость и дурноту. Гермиона с трудом разлепила веки и увидела как из носа крупными каплями падает кровь, быстро образуя на серой земле бурое пятно.

Рядом, кряхтя и опираясь дрожащими руками на посох, поднялся Гэндальф. Он выглядел определенно не лучше девушки.

— Это называется трансгрессией, — угрюмо пояснила она на немой вопрос мага. — Самый распространенный способ передвижения волшебников в моем мире. Нет, — поспешно сказала она, видя как его глаза полезли на лоб. — Обычно я не валюсь без сил и не захлебываюсь кровью. О, Мерлин! — воскликнула она озираясь по сторонам. — Это место в действительности существует!

— Торин так и не удосужился рассказать тебе о Зеркальном озере?

Гермиона выпрямилась, стараясь усмирить звездочки, пляшущие в глазах.

— Он говорил, что мой сон — не более чем ночной кошмар. Хочешь сказать, что он мне врал?

— Не говорил всей правды, если быть точным. — Гэндальф повел рукой, — Сейчас мы с тобой за полмира до Эребора. Те три пика впереди — Фануиндхол, Карадрас и Селебдор, под ними лежит Кхазад-Дум, величайшее царство гномов Средиземья, которое теперь кишит лишь орками да другой нечистью. Это речка Селебрайна, а озеро, что ты видела во сне, не что иное как Заповедное озеро гномов Келед-Зарам. Легенды говорят, что здесь впервые заглянул в него первый гном Дарин и узрел над своей головой созвездие Серп Валаров, Валакирка, которую впоследствии стали называть короной Дарина. Говорят, она покоится там, на дне озера, и дожидается возрождения великого гномьего короля. Почему ты отправилась сюда, не зная даже сон или явь это место?

— По непонятному наитию. К тому же ты сказал, что ответы я найду в своих снах. А озеро снилось мне не один раз.

Гэндальф кивнул и побрел вдоль по течению Селебрайны, сделав приглашающий жест рукой.

— Идем, Эмин. Ты должна посмотреть в воды Зеркального.

Гермиона послушалась, и, как в давешнем сне, склонилась над темной гладью. Она снова не увидела ничего, кроме звезд на бархате ночи, но теперь она не боялась и не колебалась.

— Пусть сердце горы покоится на дне заповедного озера вместе с короной Дарина, — услышала она голос мага, и кивнула, вытягивая руку со скрытым в ладони камнем над недвижной водой. И разжала пальцы.

Вода в Келед-Зараме вспыхнула золотистым сияньем и стала прозрачной на короткое мгновение, а после Аркенстон мигнул в стремительно темнеющей глубине и погас навсегда.

— Пусть в Эребор вернется благополучие, — прошептала Гермиона, прикрыв глаза. — Пусть сердце Торина раз и навсегда освободится от этой одержимости. О, Гэндальф, — простонала она, — Он никогда меня не простит.

Маг наморщил лоб и огладил бороду.

— Со временем он поймет, Эмин, поймет и простит. Ты слишком дорога ему, — уклончиво добавил он.

Гермиону вновь накрыл приступ головокружения, и она бессильно опустилась на землю.

— Я не думаю, что сумею аппарировать нас обоих обратно к Горе, — сказала она. — Справедливо говоря, предыдущее перемещение далось мне из рук вон сложно.

— Мы не перемещаемся так в Средиземье, и подобной магии здесь нет. Возможно, это была твоя последняя... хм... трансгрессия, — с трудом повторил он незнакомое слово.

— Я все же попытаюсь, — ответила девушка. — Не идти же нам пешком. Надеюсь, что мы не расщепимся по дороге.

Гэндальф задумался.

— Эмин, ты помнишь те места, где обитает Беорн? Перенеси нас лучше туда. Это на пять сотен лиг ближе, чем Эребор, да и у меня есть, о чем потолковать с этим оборотнем.

Она устало кивнула и взяла мага за руку. Знакомый рывок вышиб из нее дух, а потом она провалилась в непроглядную темноту.

* * *

Гермиона, не имея сил разлепить отяжелевшие веки, потерла лицо ладонями, стараясь унять резь в глазах. Ей не было нужды осматриваться — дом Беорна она узнала бы и не открывая глаз. Ее окутывал все тот же густой и пряный запах свежего сена, смешанный со сладким духом парного молока и медового каравая. Она приподнялась на локте, и, протянув дрожащую руку, нежно потрепала по загривку дремлющего рядом белого козленка.

Гэндальф и Беорн что-то оживленно обсуждали, сидя за столом с ведерными кружками густого пахучего меда.

— Проснулась, маленький щенок? — ласково спросил гигант, завидев растрепанную и помятую девушку, вынимающую из волос соломинки. — Поди сюда, а то пропустишь все самое интересное.

— Гэндальф, ты цел? — спросила она, отламывая кусок каравая и придвигая к себе кружку молока размером с целый кувшин и жадно набрасываясь на еду. — Я чувствую себя так, словно и впрямь расщепилась.

— Мы были недалеки от этого, — мягко сказал волшебник.

— Птицы-разведчики доносят вести, — заговорил Беорн. — К Одинокой Горе уже приближаются полчища орков из Дол-Гулдура. Во главе их — Азог Осквернитель, и он хочет голову подгорного короля.

Гермиона закашлялась, подавившись молоком, и вскочила на ноги.

— Мерлин! Они совсем одни там, под горой! Азог в такой ярости, что способен в одиночку перерезать весь отряд!

Гэндальф молча отхлебнул, внимательно рассматривая ее взволнованное порозовевшее лицо поверх своей кружки. Как ни странно, он выглядел особенно довольным. Потирая ладони, он с торжеством во взгляде повернулся к Беорну.

— Что я тебе говорил, друг мой? — лукаво улыбаясь вопросил он. — Торин очень изменился за последние месяцы. Лиха, что преследовало его род, больше нет. Нужно помочь ему, и тогда, смею быть уверенным, Эребор ожидает новая эра.

— Хорошо, — согласился великан. — Хотя я и не люблю гномов. Завтра мы соберем войско и двинемся к Одинокой Горе. О, это будет самое необычное войско, которое только можно представить! — добавил он, видя сомнения девушки. — Не беспокойся, маленький щенок, мы вовремя поспеем на подмогу твоему королю.

* * *

В груди Смауга вперемешку с собственным пламенем клокотала ярость и возмущение. Его посмела побеспокоить жалкая горстка гномов, которые уже век, как забыли дорогу в Эребор! Этот король-изгнанник не только проник под Гору, да еще и приволок следом непонятную человеческую девчонку, что швырялась магией направо и налево, да напоследок еще и обожгла ему глаза этими дрянными огоньками! Смауг помнил, как гном бросился защищать ее. В то мгновение он не думал и об Аркенстоне. Он решил, что разделается с эсгаротцами, а ведьму оставит на сладкое. А Торин Дубощит перед смертью сначала увидит, что станется с его колдуньей. И дракон хищно оскалил острые, словно кинжалы, клыки.

Ему, пребывающему в мстительном предвкушении, было невдомек, что Эсгарот пуст, словно выброшенная на берег озера раковина, из которой давным-давно уполз рак-отшельник. Горожане в эти минуты уже достигли северных границ Лихолесья, и эльфы, посланные царевичем Леголасом, встретили их и теперь помогали устроиться на ночлег.

В городе затаился всего один человек — тот, кому было суждено стать погибелью Смауга Ужасающего.

Бард завидел в небе темное пятно, неумолимо приближающееся к городу и крепче стиснул в руках свой тугой тисовый лук. Он отдавал себе отчет в том, что эта ночь, скорее всего, станет последней в его жизни.

Пусть я погибну, но и Смауга я заберу с собой. И тогда люди северо-востока заживут вольно и спокойно, как во времена цветущего Дейла, когда правителем был мой предок Гирион.

Бард не дрогнул, когда горячий ветер пронесся над городом и драконье пламя хлынуло на крыши Эсгарота и пролилось в озеро, смешав небо и воду в адскую круговерть.

Он выжидал, прячась на самой высокой сигнальной башне города. И дождался, когда бледная юная луна вышла из-за облаков и осветила силуэт ящера, будто багровый смерч парящего над Эсгаротом. И тогда единственная оставшаяся черная гномья стрела нашла свою цель и вонзилась в ямку на его груди чуть повыше сердца.

На другом берегу Долгого озера бездомные ныне эсгаротцы с ужасом и восторгом наблюдали, как Смауг Ужасающий с последним, исполненным боли ревом, рухнул с небес, подминая под себя их город, и погребая под обломками, водой и пламенем их спасителя Барда-лучника.

Однако, Бард был слишком непрост, чтобы просто так сгинуть вместе со Смаугом.

* * *

С того самого мгновения, как исчезли Гэндальф и Гермиона, никто из гномов еще не рискнул и на шаг приблизиться к Торину. Бильбо, тот и вовсе старался прикинуться ветошью и вообще не показываться гному на глаза, потому, что именно для него риск попасться под горячую руку был наиболее вероятен.

Торин сидел, охватив руками голову руками и до боли вцепившись пальцами в волосы. Сейчас он был уверен, что потерял все, ради чего жил последние месяцы. Мечту о Родине, о Камне Государя... и женщине из другого мира, которая нечаянно украла его сердце.

Эмин была так близко!... Настолько, что он был готов поверить, уже поверил в то, что жизнь не оборвется, а напротив наполнится новой радостью и новым смыслом.

Торин был упрям. Голос рассудка, непривычно ясный для последних дней, настойчиво твердил ему о его же неправоте, но Торин не мог понять и принять то, что произошло в сокровищнице горы.

Зачем девушка это сделала? Куда она забрала Аркенстон? Какую роль во всем этом играет старый маг в серой хламиде? И что, во имя Дарина, сейчас происходит с Эмин? Ему казалось, что от подобных вопросов его рассудок помутится раньше, чем кто-либо мог предположить.

— Торин, на тебе лица нет, — осмелился заметить Двалин. — Даже твои племянники боятся заговорить с тобой.

Торин поднял на него усталый и какой-то больной взгляд.

— Маги предали нас, — сурово сказал он. — Ты сам видел, как они ушли неведомо куда, и вместе с ними сгинул камень.

— Возможно, тебе стоит дождаться их возвращения и спросить у них самих, — добавил Балин. — Всему должно быть объяснение.

— Объяснение?! — гаркнул Торин. — Она знала, что значит Аркенстон для меня и моего народа! Что это — единственный способ заставить семь родов объединиться и сразиться за Эребор! Кто теперь я, Балин? Теперь даже не король-в-изгнании! И никто не придет к нам на помощь.

— Прекрати истерику! — рассердившись, прикрикнул старый гном. Ему казалось, что он пытается приструнить несмышленого ребенка, а не собственного короля. — Я стар, но мой слух еще не изменяет мне — я чудесно расслышал, что сказала девушка перед тем, как уйти! Тебе не приходило в голову, что она оказала нам услугу?

— Она украла камень! — вскричал Торин, поднимаясь. — Для чего? Может, чтобы передать его эльфам?

— Ты дождешься ее возвращения! И будешь вести себя подобающим образом! И выслушаешь ее!

— Я сомневаюсь, что мне удастся удержать себя в руках. Тебе известно, что сдержанность — не самая сильная сторона моего характера, — мрачно произнес Торин.

— А вот у меня на этот счет сомнений нет, — парировал Балин. — Потому, что я знаю, насколько сильно ты любишь Эмин, — понизив голос, добавил он. — И не надо делать такое лицо. Я видел вас двоих, тогда, в доме Барда. — он усмехнулся, видя, как смутился Торин. — Правда, вы были слишком заняты друг другом, чтобы заметить кого-то еще.

На востоке небо стремительно светлело — наступало утро. Гномы решили уйти из Горы и спуститься вниз, чтобы укрыться от Смауга, который непременно должен был возвратиться. Но, выйдя в давешнюю лощину на верхнем ярусе, они подивились непривычной тишине, царившей вокруг и устремили свои взгляды в сторону Долгого озера. В рассветных сумерках уже ясно был заметен дым, расползающийся над озерной гладью. А дракона нигде не было видно.

Зато они увидели другое. Тут, вблизи Одинокой Горы, где зима уже вступила в свои права, в небе теперь кружились целые стаи птиц, и не только воронье да дрозды, эти вечные спутники, но и зяблики, пересмешники и другие, что уже давно должны были затаиться на зимовку в Лихолесье.

— Это все очень странно, — размышлял Глоин, спускаясь по знакомой лестнице. — Может что-то стряслось со Смаугом? Птицы не вернулись бы сюда, если бы ящер был поблизости, и уж точно бы не стали распевать песни!

Гномы спустились вниз, где вместо Северных Ворот зияла широкая расщелина. Потайной верхний вход в Гору они закрыли, опасаясь, что его отыщет кто-нибудь чужой.

Смауг не появлялся, и, посоветовавшись, решили не терять времени даром и попытаться укрепить разрушенные ворота. Торин не сомневался, что в самом скором времени их посетят нежеланные гости.

Гномы — народ трудолюбивый и добросовестный, и за работой они забылись настолько, что не сразу обратили внимание на Кили и Фили, которых Торин отрядил в разведку, дабы обойти Гору и окрестности, и которые теперь бежали обратно что-то громко крича и размахивая руками. Гномы побросали инструмент и схватились за оружие, думая, что им грозит опасность, но лица молодых гномов были радостными и возбужденными.

— Дядя!... — кричал Фили.

— У нас гости... — вторил ему брат, пытаясь перекричать.

— Из Железных Гор...

— Даин Железностоп со своей дружиной...

— Явился к тебе на помощь!...

Торин с минуту пытался прислушаться к своим шебутным племянникам, но потом, признав это занятием безнадежным, рявкнул на них так, что оба присели.

— А теперь расскажите мне внятно, что стряслось. Да пусть один из вас молчит! — поспешил добавить он.

— Птицы-разведчики доносят вести, — заговорил Фили, переглянувшись с младшим братом. — Смауг мертв, канул в Долгое озеро вместе с человеческим городом. Эсгарота больше нет.

Торин опустил голову. Плечи его поникли.

— Дядя, — тихо позвал Кили. — Эсгаротцы живы, все до последнего человека. И Бард-лучник с ними. Это он застрелил дракона, всадил черную стрелу ему прямо в сердце!

Торин пристально вгляделся в лица племянников недоверчивым взглядом стальных глаз.

— Как получилось, что никто из людей не погиб? — спросил он. — Или Смауг Ужасающий стал неуклюж за полторы сотни лет сидения под Горой?

Фили и Кили снова переглянулись, а потом расплылись счастливыми улыбками.

— Птицы говорят, что Радужная волшебница предупредила эсгаротцев, передав наказ с серым дроздом.

* * *

Даин Железностоп был молодой предводитель гномов, что жили в холмах Железного Кряжа, к северу от Одинокой Горы. Торин приходился ему дальним родственником, настолько дальним, что он даже не мог сказать, каким именно. Но гномы были вторым после хоббитов народом, который настолько ценил семейные связи, что само их наличие порой было важнее, чем подробности хитросплетений генеалогии.

И Даин со своей дружиной отправился на подмогу Торину, как только услыхал, что тот с товарищами приблизился к Одинокой Горе. А когда птицы своим бесконечным гомоном понесли вести о гибели Смауга по всему Северо-Востоку, то и вовсе заторопился.

Торин уверился в том, что он теперь не один, только тогда, когда стройные ряды войска Даина показались на дороге, ведущей в Дейл. Он радостно приветствовал родича, но радость эта долго не продлилась.

Орды гоблинов верхом на волколаках и следующих за ними по пятам варгов, обрушились на Гору с севера. Небо затянуло тучами воронья и стаей кровожадных нетопырей, словно траурным одеяньем, волчий вой и рык заполнил долину.

Но среди этих леденящих душу звуков раздался и другой, вселяющий надежду. Боевой зов эльфийского рога заставил Торина и других гномов в изумлении воззриться на войско в серебристых доспехах и воинов со стягами Лесного Королевства, вооруженных луками да копьями, приближавшихся к Горе со стороны Долгого озера.

Торин вгляделся в стройные ряды эльфийских лучников, с удивлением отмечая, что их ведет не Трандуил, а тот самый молодой остроухий князек, что так раздражал его своим присутствием в отряде. Но теперь не было времени для выяснения приязни.

Эльфы хлынули на вражеское войско, и первые его ряды захлебнулись в море эльфийских стрел. Но радоваться было рано. С севера к Горе спешили все новые и новые черные полчища, и Торин уже не был уверен ни в своих силах, не в силах своих нежданных союзников. Он крепче стиснул в руке Оркрист, готовый сражаться до последней капли крови, защищая стены своей Родины.

* * *

Шли часы, а Гэндальф все еще выглядел спокойным и расслабленным, будто бы явился сюда с одной целью — подышать целебным клеверным духом в полях Беорна. Он беззаботно курил, разглядывая голубую даль, а в уголках его не по-старчески ясных глаз, притаилась хитринка. Он время от времени с улыбкой поглядывал на Гермиону, которая, кусая губы, нервно мерила шагами двор беорновой усадьбы.

А Гермиона нервничала. Она сходила с ума, гадая, живы ли еще гномы и ее дядя. И Торин... девушка не могла отделаться от мыслей о том, что он, возможно, возненавидел ее. И, черт возьми, почему ей так важно отношение этого мрачного гнома с дурным нравом?

Ей неясны были намерения старого мага и их гостеприимного хозяина, которые, вместо того, чтобы действовать, что-то обсуждали и выжидали.

А потом в теплом голубом небе показались они. Чудовищные орлы. Огромные, колоссальные птицы, будто сошедшие со страниц детских сказок, сделали пару кругов над лугом и приземлились подняв крыльями целый ураган. Гермиона была готова броситься наутек, но, заметив, что Гэндальф не только не волнуется, но и уже идет навстречу нежданным гостям, сумела сохранить достоинство и отправилась следом, держась чуть поодаль и с опаской разглядывая птиц.

Кажется, теперь я понимаю, что за войско намереваются собрать Гэндальф и Беорн.

— Приветствую тебя, Галлифракс, предводитель орлов Средиземья! — произнес Гэндальф, и Гермиона уже ничуть не удивилась, услыхав, как птица, почтительно склонив голову, заговорила густым, глуховатым, слегка надтреснутым голосом. После знакомства с говорящим и вполне разумным драконом и дроздами, умеющими передавать послания, предельно вежливый, говорящий орел казался почти обыденной вещью.

— И тебе привет, Серый странник. Ты призвал нас в сложный час, и мы готовы прийти на помощь жителям Северо-Востока. Я рад, что тебе удалось выбраться живым из Черной Крепости, — орел скосил умные янтарные глаза и взглянул через плечо мага прямо на Гермиону. — Мы принесли радостную весть для тебя и Радужной волшебницы, — сказал он делая несколько шагов к девушке. — Смауг Ужасающий мертв! Его сразил Бард-лучник черной гномьей стрелой. Теперь дракон покоится на дне Долгого вместе с озерным городом.

— Ты уверен в том, что говоришь, Галлифракс? — недоверчиво нахмурился маг. — Если это так, то одним врагом стало меньше!

— Человек сумел понять послание, которое принес ему серый дрозд от Радужной волшебницы, — и орел снова уважительно поклонился Гермионе.

— Бард! — с облегчением выдохнула девушка, — Я думала, что схожу с ума, когда разговаривала с дроздом... Постой, как ты меня назвал? — спросила она, ошалело воззрившись на птицу.

— Так тебя прозвали дрозды, которые разносят вести по всему краю, — ответил Галлифракс. — Ты не похожа на магов этой страны, — он едва заметно кивнул в сторону Гэндальфа. — Они пришли из-за Моря в обличье древних старцев, их магия могущественна, но и только. Когда-нибудь они уйдут, и для Средиземья она останется лишь воспоминанием в летописях, а когда-нибудь забудутся и они. Ты человек. И передашь свой дар детям, а те передадут его своим. И что бы ни случилось, свет твоей магии останется в нашей стране навсегда, распространится среди народов Средиземья и подарит им благополучие и процветание.

Гермиона хотела возразить, что вообще-то хочет вернуться обратно в свой мир, и ее дети, рожденные здесь — нечто из области фантастики, но Гэндальф, деликатно кашлянув, опередил ее.

— Ты слишком далеко загадываешь, Галлифракс, мой друг. Для начала нам всем нужно остаться в живых, да разогнать ту собачью свору, что прямо сейчас движется в сторону Одинокой Горы. Нам следует поторопиться, я полагаю.

Орел наклонил голову в знак согласия. Он припал к земле, приглашая Гермиону взобраться к нему на шею. Девушка сделала это безропотно и молча, однако же успев мысленно проститься с жизнью.

Это не скачки по крышам Эсгарота наперегонки с неугомонным эльфом. Это гораздо, гораздо хуже.

Когда Галлифракс поднялся в небо, трепет и боязни растворились сами собой, и Гермиона уже не видела ничего, кроме пушистых, похожих на раскрывшиеся коробочки хлопка обрывков облаков в белом от солнца небе. Она не смотрела, как другие орлы подхватили Беорна и Гэндальфа, и, выстроившись в четкий клин, повернули на северо-восток, к Одинокой Горе.

В ее жизни не было ничего более поразительного, чем этот полет посреди облаков. Ни одно из чудес, случившихся с нею ранее, будь то первое письмо из Хогвартса или эффектное появление Минервы МакГонагалл из камина в доме ее родителей-магглов, не могло сравниться с этим чудом свободы, овладевшим ее сердцем. Хотелось одновременно отпустить руки, лихорадочно вцепившиеся в блестящие перья, и представить себя летящей рядом, словно птица.

— Галлифракс! — крикнула она, и на нее тут же уставился круглый коричневый глаз. — Откуда пошел твой род?

— Нас создали айнуры, волшебница. Мы — пастыри келвар, животных и птиц, всех живых тварей в Арде, мы живем очень долго, но редко вступаем в контакты с детьми Илуватара, а тем более с гномами. Но мы приходим на помощь, если нас призывают для праведного дела маги Средиземья, ибо обычным людям непонятна наша речь. Но, посмотри — мы почти у цели!

Гермиона сложила ладони козырьком и, приподнявшись, вгляделась вдаль. День был солнечным и ясным, и Одинокая Гора хорошо просматривалась на фоне голубого неба. Внизу проплывали знакомые уже пейзажи и спокойная гладь Долгого озера с дымящимися еще развалинами Эсгарота. Девушка охнула и прикрыла лицо руками. Ей оставалось лишь надеяться, что Бард смог выжить и выбраться из этого кошмара.

Впоследствии Гермиона вспоминала Битву Пяти Воинств, а именно под этим именем осталось сражение в анналах истории, как самое страшное, что ей только доводилось видеть.

Орочьи орды и гоблины верхом на волколаках стекались к Горе непрерывным потоком, сминая и гномьи и эльфийские рати, ряды которых стремительно редели. Черная скверна обволакивала горные отроги, подобно вязкой горячей смоле, кровь лилась рекой, и камни побурели от ее потоков, земли было не видать под телами павших. Запах крови и тлена плыл над долиной плотной завесой.

Гермиона, сидя на спине Галлифракса силилась разглядеть в толпе и всеобщей мешанине Торина и компанию, но они как сквозь землю провалились, всюду были только незнакомые ей гномы в тяжелых доспехах. Зато она, к своей радости, заметила живого и невредимого Барда, который тоже привел к Горе эсгаротских воинов и теперь сражался бок о бок с гномами и эльфами.

Орки были в бешенстве. Они сражались с мстительной яростью и безрассудством, а первым среди них был Азог, который мстил за смерть сына.

Орлы пали на них небесной карой, и появление их решило исход боя. Огромные птицы сбрасывали орков со скал, разметывали чудовищными когтями, били стальными клювами.

Внизу Гермиона увидела Беорна в образе черного медведя, который погребал под своими лапами целые десятки варгов. Его огромные зубы перекусывали варжьи шеи будто тростинки.

Гермиона не обладала эльфийским зрением, но разглядела Леголаса, который убил Азога, но которого целый десяток орков загнал на скалу и оттеснил к самому краю каменной осыпи. Она с ужасом увидела, что от падения того отделяет лишь мгновение.

— Галлифракс, поможем ему! — крикнула она, и орел рванулся к земле, разбрасывая по пути врагов. Он щелкнул клювом, приземляясь на край скалы.

— Леголас! — завопила Гермиона, протягивая руку. Эльф птицей взлетел ей за спину, и они взмыли ввысь.

Орочья лавина схлынула под натиском гигантских птиц. Внизу объединенное войско людей, гномов и эльфов, которые на время забыли о своих разногласиях, разгоняло жалкие останки вражьей орды. Эльфийские стрелы и копья настигали одиноких, бегущих прочь гоблинов.

День догорал, унося с собою последние воинственные крики, и лязг боевой стали затихал в наступающих сумерках. Битва Пяти Воинств завершилась, и на Северо-Восток пришел мир.