Этюды начинающего убийцы (джен)

Работать без Скорпиуса оказалось не так тяжело, как думал Гарри, пожалуй, это было пока единственным, что радовало его в расследовании. Да, Скорпиус сообразительный, мозговитый, да чего уж там, гениальный, но уж слишком тяжело было угнаться за его мыслями, а тем более понять саму логику его доводов.

Сейчас же место Скорпиуса занял сварливый патологоанатом Блейз Забини. И Гарри, несмотря на то, что они особо никогда не ладили, признал, что если закрыть глаза на то, что Блейз — хам, алкоголик, скептик и просто сволочь, то в напарники ему достался довольно неплохой, если не сказать добродушный человек. Рядом с Блейзом Гарри чувствовал ту легкость, отсутствие которой порой мешало ему уживаться со Скорпиусом. Легкость в общении (хоть и в чуточку высокомерном), в идеях, в поступках...Грубо говоря, несмотря на благородное происхождение и наследие чистой крови, Блейз Забини был совершенно нормальным.

Единственный крохотный минус — Блейз имел навязчивую привычку спаивать все живое в радиусе пяти метров от себя, поэтому, когда Главный Аврор, переживший уже четвертое похмелье за неделю, опрашивал преподавателей, на него смотрели с жалостью, словно думая, что уж очень тяжело переживает развод с женой.

— Ну сколько же можно! — устало протянула Гермиона, которая частенько захаживала в их жилище и помогала с делом Вероники Дэй как могла. — Блейз!

— Да-да, — отозвался Блейз, спрятав за спину початую бутыль рома.

— Вы вообще работаете или как? — возмутилась Гермиона, забрав у Гарри стакан.

— Работаем, — кивнул Блейз, не дав Гарри ответить. — У нас пауза.

— Недельная?

— Женщина, у меня сын в тюрьме, я имею право залить горе!

— Скорпиус не твой сын, — закатила глаза Гермиона.

— Он еще и не мой сын! — простонал Блейз. — Все, я в депрессии, Уизли, ты довела меня.

Гермиона отмахнулась и села в кресело.

— На правах самой адекватной в этой комнате...

— Не обобщай, — усмехнулся Гарри, потянувшись к графину с водой. — Что стряслось?

— Кроме того, что вы оба вместо того, чтоб хоть что-то делать, квасите с утра до ночи — ничего, — разозлилась Гермиона. — Так вот, дорогие мои, властью данной мне силами справедливости, я объявляю сухой закон.

Блейз от неожиданности и ужаса поперхнулся ромом.

— Это смерть для Блейза, — сказал Гарри, подумав, что большинство волшебников так не реагировали на имя Темного Лорда, как Блейз на слово «сухой закон».

— Что вы сделали за неделю? — строго спросила Гермиона.

— Опросили весь преподавательский состав, узнали, что было во флаконе с воспоминанием, поговорили со следователем Шеридан, изучили заключение о смерти Вероники, — прошипел Блейз. — До семьи Дэй мы никак не доберемся, хотя адрес есть, но это дело выполнимое. Так что, не смей осквернять мою алкогольную амброзию, женщина.

— А ты знаешь, Блейз, почему вы никак не доберетесь до родителей Вероники? — спросила Гермиона и достала из сумочки старый номер «Пророка».

Она развернула газету и протянула Гарри какую-то маловажную статью и указала пальцем на колдографию гладковыбритого мужчины с крючковатым носом.

— Маркус Дэй, отец Вероники, — пояснила Гермиона. — Ты не мог не узнать его, Гарри.

Блейз наклонился к столику и внимательно взглянул на мужчину.

— Бывший судья Визенгамота, — произнес Гарри, поймав вопросительный взгляд Блейза. — Тот, который вынес приговор Драко.

Но на лице Блейза не дрогнул ни один мускул. Гермиона заинтересовано посмотрела на него, будто пытаясь понять, почему вспыльчивый патологоанатом в самые напряженные моменты остается спокойным.

— Судья Визенгамота, — повторил Блейз. — Маркус Дэй. Что ж, плохо дело.

— Поэтому я и не спешил тебе говорить, — оправдался Гарри. — Ты бы сразу понял, что это мотив убийства.

— Согласен, — признал Блейз. — Но если бы Скорпиус хотел мстить, он бы выждал, а затем нашел бы самого судью, не убивая Веронику.

— Тогда он бы начал не с судьи, а с меня. Я ведь передал Драко суду.

— Кто знает, вдруг, если бы Скорпиуса не посадили, он бы довел свой план до ума и задушил бы тебя ночью колючей проволокой...

— Вы так спокойно об этом говорите! — воскликнула Гермиона.

Гарри и Блейз удивленно обернулись к ней.

— И я предлагаю это использовать, — неожиданно мягко произнесла Гермиона.

— Женская логика? — вскинул брови Блейз.

— Ты хочешь опять выдать Скорпиусу справку? — спросил Гарри.

— Если у Скорпиуса действительно есть проблемы с головой, то никакой закон, ни наш, ни маггловский не разрешает заключение в тюрьме.

— Но подразумевает заключение в лечебнице. Гермиона, история повторяется. И знаешь, мне кажется, что пребывание в лечебнице не пошло Скорпиусу на пользу, — возразил Гарри.

— Но это вариант, — задумался Блейз. — Из лечебницы вытащить реальнее, чем из тюрьмы.

— Окститесь, детективы! — закатила глаза Гермиона. — Вы что, думаете, я предлагаю поместить бедного ребенка обратно в палату? Да, у Скорпиуса есть странности, но это слишком уже.

— Тогда что за базар ты устроила? — не вытерпел Блейз, налив себе рома.

— Когда я изучала Скорпиуса, я не нашла у него тех синдромов, которые были записаны в его медкарте, — пояснил Гермиона. — И записи его психиатра менялись, мол, Скорпиус прибыл к ним совсем больным, а буквально через месяц начал идти на поправку. Нереально, правда? Особенно, если спустя еще некоторое время симптомы повторяются.

— Как человек с азами медицинских познаний, ты должна знать, что такое явление называется рецедивом, — произнес Блейз. — Явление частое, кстати.

— А ты, как человек с незаурядным интеллектом, должен заметить, что по странному стечению обстоятельств симптомы Скорпиуса начали проявляться сразу же после убийства Вероники Дэй, а именно, если рассуждать логически, в следующие несколько часов.

— Синдром Аспергера проявился за какие-то два-три часа? — насмешливо спросил Гарри. — Я хоть и не знаю, что это такое, но...

— Но это врожденная особенность, — закончил за него Блейз. — Которая у Скорпиуса с детства не замечалась.

Гермиона довольно откинулась на спинку кресла.

— Браво, Блейз, — улыбнулась она. — Я рада, что наконец-то мы понимаем друг друга.

— Следовательно, диагноз липовый? — заключил Гарри. — Значит кто-то хотел или спасти Скорпиуса от тюрьмы, или побоялся чего-то.

— Или, я почти уверен, чтоб Скорпиуса не нашли и не вознообили процесс расследования, — кивнул Гарри.

— Кто не нашел?

— Блейз, не тупи.

— Так, а кто? Кто его искал?

— Ты, — снисходительно сказал Гарри. — Лечебница — маггловская, хрен бы ты его нашел.

У Блейза было такое лицо, будто в один миг он познал истину. Гарри даже подумал, что в Блейзе, судя по его лицу, проснулся какой-то философ-мыслитель. Но, когда «мыслитель» вздохнул и потянулся к бутылке, Главный Аврор понял, что ступор у Блейза прошел моментально.

— Думаешь, это ключик к невиновности? — протянул Блейз. — Липовый диагноз, лечебница...но не слишком ли сложно?

— Я хочу это проверить, — заявила Гермиона. — У меня пока есть одна теория, но говорить не буду, хотелось бы подтвердить свою догадку.

— Как пожелаешь, — кивнул Гарри. — Мы можем как-то помочь?

— Да, завязывайте с пьянством.

Гермиона попрощалась, и, что-то обдумывая, покинула комнату. Блейз проводил ее заинтересованным взглядом, а после обернулся к Гарри.

— Сам ничего не понимаю, — опередил очевидный вопрос Главный Аврор. — Ладно, давай работать, а то страшно подумать, что там в тюрьме делают из Скорпиуса.

Блейз вытаращил глаза и с горечью допил ром.

— За мной семья Вероники, — сказал Гарри, встав со стула. — А ты, Блейз, с кем из преподавателей в Хогвартсе ладил?

— С Северусом, — кивнул Блейз. — А что?

— Не удивлен, — усмехнулся Гарри. — Значит, будешь опрашивать портрет Снейпа, ну и заявись-ка к следователю Шеридан.

— Зачем? — напрягся Блейз.

— Может у нее есть список возможных свидетелей, она, кстати, об этом обмолвилась.

— Она мне не нравится, — процедил Блейз.

— Тебе никто, кроме Евы, не нравится.

Услышав имя любимой женщины, Блейз словно подобрел.

Ева Менделлип стала тем самым рычагом, способным заставить Блейз делать все, что угодно.

* * *

— Здесь, конечно, не санаторий, но жить вполне можно, — поведал Десмонд Нотт, махнув рукой то ли на сонного аврора, то ли на стены, нежно бирюзового цвета (неожиданного для тюрьмы).

Взяв обязанность экскурсовода на себя, Десмонд, сразу после завтрака, решил устроить Скорпиусу знакомство с «каталажными хоромами», во всяком случае, в их камере тюрьму называли именно так. Скорпиус, который провел в тюрьме уже чуть больше недели, от компании отпрыска Пожирателя смерти не устал, напротив, проводил время с пользой.

Завел себе блокнотик, в котором записывал жаргонную речь сокамерников, Десмонд и тут помог, оказавшись на редкость отличным «репетитором». Поучавствовал в драке своей камеры против камеры из южного крыла. Выучил восемнадцать синонимов к слову «аврор» (по большей части не очень культурных).

— А библиотека здесь есть? — поинтересовался Скорпиус. — Все хорошо, но по вечерам скучно, а в «бутылочку» я с вами играть больше не буду.

— Что ж так? — захохотал Десмонд.

— Мне все время Остин выпадает, нахер мне такое западло?

— Ты Остина не шугайся. Он, конечно, сказочный долбоеб, но не буйный. Тут одного только человека бояться надо.

— Кого?

— Меня, — улыбнулся Десмонд. — Я тут семь лет почти, считай, после второго курса повязали. Один из старших.

— Так ты еще больший недоучка чем я, — усмехнулся Скорпиус.

— Ну так, — хохотнул Десмонд. — Так вот, библиотека есть, убогая, но есть. В соседнем корпусе — женские камеры, тут уж не до библиотек.

Они приветственно кивнули аврору, Десмонд даже пожал ему руку, состроив почтительную мину.

— Малфой, после обеда на клеймение подойди, — распорядился аврор. — Меня найдешь, я тебя отведу.

Скорпиус подозрительно на него уставился, но Десмонд увел его от полузасыпающего аврора.

— Что ты такой перепуганный, будто к тебе Остин опять целоваться лезет? — спросил Десмонд, когда они свернули в очередной коридор.

— Что такое клеймение?

— Не боись, не смертельно, — успокоил Десмонд. — На руке надрез сделают, пластину металлическую вставят, заштопают и все. Что уж поделать, это их заморочка, мол, чтоб за территорию тюрьмы не выходили, ведь аврорам нашим, мягко говоря, посрать на то, кто сбегает, а кто сидит.

— И как эта пластина поможет предотвратить побег?

— Легенда гласит, что если вырваться за ворота, пластина такую боль причиняет, что твои крики всех аврор в округе соберут.

— Очередная магическая хрень? — вскинул бровь Скорпиус. — А у тебя есть такая пластина?

Десмонд кивнул. Он задрал левый рукав своего светло-серого одеяния и показал шрам на предплечье, сантиметров пять в длинну.

— Но это все хрень, — продолжил Десмонд. — Бессмысленная трата чудо-пластин.

Они спустились в столовую, под пристальным взглядом полноватого аврора в потертой служебной мантии. По пути к ним присоеденился и чудак Остин, которого все называли исключительно по фамилии, так как имя его оставалось в секрете. Может, его имя было слишком важным, чтоб говорить, а может просто никто и не спрашивал.

Столовая была общая, поэтому Скорпиус часто сталкивался с заключенными женского пола. Первого же дня хватило, для того, чтоб понять, что девяносто процентов девушек, от тринадцати и до двадцати лет, имеют такой арсенал ненормативной лексики, что Десмонд, Блейз Забини и сам Скорпиус просто курят в сторонке.

— Слава тебе Господи, что они в другом корпусе, — прошептал Десмонд, когда сурового вида девушка, прошла мимо него.

— Сколько здесь вообще заключенных? — спросил Скорпиус, ковыряя вилкой в картофельном пюре.

— Сто двадцать где-то, — пожал плечами Остин, поправляя свои длинные дреды, чтоб не лезли в тарелку. — Но к девкам лучше не лезть. Только заключенный третьего уровня может лазить к ним в корпус.

— Меня это мало интересует, — отрезал Скорпиус.

— А что тогда?

— Кто-нибудь, имея пластину в руке, пытался сбежать?

Остин подавился тем, что ел, и разразился хриплым кашлем. Десмонд замер, с ложкой в руках и смотрел на Скорпиуса так, будто тот вдруг предложил им стать свидетелями Иеговы.

— Что? — насторожился Скорпиус.

— Ты что, охренел? — хрипло спросил Остин, которого Десмонд сильно треснул по спине.

— Почему? В нашем положении естественно думать о побеге....

— Он рехнулся, — в благоговейном ужасе пролепетал Остин, дергая себя за дреды. — Он рехнулся...

— Остин, затихни, — попросил Десмонд, отставив тарелку. — Я ему все объясню.

Скорпиус, просто пораженный реакцией сокамерников, уже составлял план побега из чудовищно опасных ловушек и коридоров, когда Десмонд поманил его к себе.

Они встали из-за стола, и направились к выходу.

— Никакого побега, командир, — сказал Десмонд аврору, стоявшему у дверей и подтолкнул Скорпиуса вперед.

— Что это было? — удивленно спросил Скорпиус, сунув руки в карманы робы. — Это очередная тюремная фишка?

— Я тебя понимаю, — просто ответил Десмонд. — За неделю многого не поймешь. Обычно это приходит после месяца-двух.

— Что приходит?

— Осознание того, что никуда бежать не надо.

* * *

— Мы не сдались, и уж тем более, мы не слабаки, — сказал Десмонд, присев на подоконник. — Я сначала думал, что у меня одного такие мысли, но, как оказалось, нет.

— Вы просто сидите здесь, зная, что никакой амнистии не будет? — возмутился Скорпиус.

— А нужна нам эта амнистия? — усмехнулся Десмонд. — Взгляни на нас. Хороших детей из интеллигентных семей здесь нет. Немногих родные ждут. Я не хочу говорить за всех, мало ли, но взять бы меня к примеру.

Скорпиус смотрел на его совершенно спокойное лицо, словно Десмонд говорил какие-то очевидные вещи, а он, как клинический болван, не понимал ни слова.

— Отца не видел ни разу, тот сразу после моего рождения в Азкабан загремел, там и коньки откинул, — протянул Десмонд. — Мать в приют подкинула. Родных нет, какие-то тетки-дядьки живы, но я им нахер не нужен, тем более с такой-то репутацией. Меня когда за разбой загребли, я, как и ты, тоже подкопы рыл, решетки пилил...А потом задумался.

— Все потому что тебя никто не ждет? Но это же бред. Жить можно и одному.

— А разве это жизнь? Работу не найти, максимум — улицы мести, информаторы рядом будут, авроры покоя не дадут, — произнес Десмонд. — Здесь для нас все есть. Койка, еда, компания, даже к девкам лазить можно. Что мне еще надо? Что нам еще надо? Мы потерянные, забытые, вычеркнули нас. Не будет жизни нам после амнистии.

— Я так три года жил, — процедил Скорпиус. — И информаторов, и авроров, и слежку, и одиночество — все прохавал, и, как видишь, жив.

— И нравится такая жизнь? — невесело улыбнулся Десмонд. — Что у тебя есть, кроме насосанных миллионов?

Десмонд надавил на больное место. Причем до этого момента, боли Скорпиус не чувствовал, собственно, не зная о существовании этой точки.

— Помню, обмолвился ты, что, мол, печется о тебе патологоанатом из высшего общества, — продолжил Десмонд. — Допустим, я поверил в эту бескорысную заботу. Хочется тебе верить, что нужен ты кому-то — верь. Но, мой тебе совет: не выебывайся, сиди здесь и не думай, что на свободе у тебя все кардинально изменится. Не жалеешь себя и свои нервы, так пожалей своего патологоанатома, поверь мне, родственник-преступник — тяжелый крест.

— Десмонд, — ледяным тоном произнес Скорпиус. Десмонд вздрогнул. — Я прекрасно знаю, что всему что у меня есть, я обязан похоти мужиков, которые мне в отцы годятся. Но у меня очень плохая память, поэтому, есть крохотная вероятность, что я не убивал ту школьницу.

— А какая разница? Думаешь, ты один тут без вины виноватый? Перед Богом и перед собой ты честен, а авроры пускай делают, что хотят, в аду для них есть отдельный котел.

Скорпиус приподнял пробитую бровь.

— Я слишком хорошо умею брать в рот, чтоб тратить молодость здесь, — прошептал Скорпиус. — Я проникся твоими словами, но позволь мне еще чуть-чуть понадеяться на справедливость Аврората.

— Дело твое, я за это не буду к тебе иначе относиться, — кивнул Десмонд, хлопнув его по спине. — Кстати, ты о своих талантах помалкивай, а то вдруг кто-то захочет это проверить....

— Теперь ты понимаешь, почему я думаю о побеге? — улыбнулся Скорпиус.

Десмонд расхохотался и они мирно, больше не обсуждая задушевные темы одиночества и справедливости, вернулись в столовую, доедать остывший обед и выводить из ступора Остина.