The moment to live (гет)

1 сентября

Рон резко дернул на себя дверь купе, и та громко захлопнулась. Гермиона, поджав губы, недовольно взглянула на него, но Рон только мотнул головой.

— Никак не пойму, в чем дело, — раздраженно сказал он, садясь рядом с Гермионой. — Это просто... неправильно, понимаешь?

Гарри кивнул в ответ, а Гермиона примирительным тоном сказала:

— Они все понимают, просто пытаются сделать все как можно лучше.

— Да ни черта они не понимают! — огрызнулся Рон, и в душе Гарри был с ним согласен. — Так они не помогут людям вернуться к привычной жизни.

— К привычной жизни у них не получится вернуться, — тихо сказала Гермиона, — что бы они ни делали. Так быстро это не забудется. Эту войну, будь она проклята, запомнят навсегда. — Она опустила глаза. — Давайте сменим тему, ладно?

Гарри не мог винить ее за это нежелание обсуждать то, что происходит прямо сейчас, но знал, что рано или поздно придется об этом заговорить — так почему бы не сегодня? Хогвартс-Экспресс вполне располагает к беседам, а обсуждать было что...

В последние полмесяца лета их оставили в покое. Ни одной совы, ни одного вызова. В первое время Гарри казалось, что они снова прячутся и не контактируют с внешним миром, а на деле это оказалось лишь попыткой высокопоставленных лиц дать им отдохнуть и прийти в себя.

Гермиона была права — так прийти в себя никто из них не смог бы. Да, они устали, вымотались и даже постарели на этой войне — но им нужно было что-то делать, причем много, часто. Иначе голову заполняли совсем нехорошие, трагичные мысли, а сердце замирало от чувства вины, неуверенности и беспомощности. Они хотели начать менять этот мир к лучшему... а их буквально заперли, оставив для перемещения лишь Нору, Гриммо, Ракушку да еще пару домов близких друзей, и запретили в течение тех оставшихся летних дней заботиться о чем-либо. Рона и Гермиону даже освободили от должностей старост на ближайший учебный год — они и так "поработали" — хотя Гермиона очень хотела стать старостой школы.

Эта война действительно не могла стереться из памяти по мановению руки. Никто, конечно, не хотел забывать и не мог забыть ее, — но все же, как думал Гарри, люди слишком много мыслили еще в военных категориях и как будто не желали (а на самом деле просто не могли) перестраиваться на новый лад.

* * *

Сошедший с ума мир постепенно восстанавливался, отряхивался от пепла войны и поднимался из грязи, — но было предпринято слишком мало решительных действий, да и прошло еще слишком мало времени: три месяца — всего три... Разумеется, какие-то шаги по стабилизации обстановки в Англии были сделаны. ВРИО министра магии Кингсли Шеклболт трудился без устали. Помимо предложения медицинской, психологической и финансовой помощи тем, кто серьезно пострадал во время участия в войне, он занялся организацией самого ближайшего будущего страны.

Все те, кто в мае находился или по возрасту должен был находиться в школе, отправились переучиваться: правительство постановило, что в июне дети могут не сдавать экзамены, а закончить или продолжить обучение (по всем необходимым предметам, в спокойной обстановке и с хорошими преподавателями) в новом учебном году. Кингсли, конечно, предложил всем тогдашним семикурсниками сдать ТРИТОНы и выпуститься из школы — но на платформе 9 и 3/4 Гарри заметил абсолютно всех своих бывших однокурсников, даже слизеринцев, которые прошлый учебный год прожили в наиболее привычных для себя условиях, чем все остальные — как считалось.

Кингсли позаботился и о том, чтобы избавиться от подобного стереотипа. В середина мая он объявил, что все скрывающиеся Пожиратели смерти будут объявлены в розыск; те же бывшие последователи Темного Лорда, кто остался на виду и не пустился в бега, отправились в аврорат. Было заведено огромное количество дел и расследований. Кого-то отправляли в Азкабан, кому-то высылали невероятного размера счет для уплаты штрафа, кто-то был пристроен на общественно полезные работы.

Министр дал всем бывшим "темным" время — ровно один месяц — и уже с десятого июня Визенгамот день за днем рассматривал дела и просто сочувствующих режиму Темного Лорда, и открытых Пожирателей смерти.

Гарри, к слову, присутствовал на всех до единого разбирательствах. Он помнил — не мог не помнить — то, что творили в свое время некоторые из этих людей, но знал также, что среди них находились и невиновные, оказавшиеся в рядах темных магов случайно или под гнетом семьи, общественного мнения или из-за шантажа. Сначала Гарри не ожидал, что будет выступать в роли своего рода адвоката — но Гермиона напомнила ему о том, как в подобной ситуации судили Сириуса, — и он отправился отстаивать справедливость.

Больше всего разговоров вызвало вмешательство Гарри в дело Малфоев: именно благодаря его свидетельствам Нарциссу и Драко оставили на свободе, а Люциуса отправили в Азкабан лишь на пять лет. Гарри чувствовал себя бесконечно обязанным миссис Малфой — где бы он был сейчас, если бы не ее ложь Волдеморту?.. — и думал о том, что уже второй раз этот мир спасает материнская любовь: сначала — Лили Поттер к нему, полутрогодовалому Гарри, а затем Нарциссы Малфой — к Драко. Именно со знанием, что он жив, и в беспокойстве о нем миссис Малфой объявила Темному Лорду о смерти Поттера и более не участвовала в битве, забрав с собой семью.

С недовольством, недоверием, скрепя сердце — но Нарциссу и Драко все же отпустили. После суда Гарри несколько раз слышал разговоры и сплетни о том, что могли сделать Малфои ради того, чтобы их оправдали, — но пресекал их как только мог.

Его девизом на лето стало "Несправедливости — нет", и он тратил огромное количество времени на разговоры с бывшими врагами, со слизеринцами-старшекурснкиами, их родителями и разными "неблагонадежными" людьми.

Наверное, то, что он был хоть как-то занят, отвлекало его, заставляло мозги отключаться от мыслей о тревожащем прошлом и неясном будущем, — но в середине августа все заботы сошли на нет, и в голову все больше возвращались ужасные картины.

Столько людей не вернулось в те дни домой... Перед глазами снова и снова лежали тела Ремуса и Тонкс — со скрещенными руками, как будто кто-то позаботился о том, чтобы они не разлучались и после смерти; снова собирались в кружок Уизли, потерявшие одного сына — или брата, — но словно утратившие при этом кусок души; Деннис Криви с застывшим лицом и воспаленными глазами опять смотрел на тело Колина, сжимая кулаки и закусывая губу; а сколько было других — тех, кого Гарри увидел не сразу или не увидел вообще?..

Сколько сердец разбилось в ту ночь, сколько искалеченных рассудков появилось наутро... сколько порядело семей, сколько взглядов, мнений и надежд было разрушено в один миг... И что осталось? Остались жалкие, разрозненные кучки людей, боящихся смотреть в глаза другим, не желающих принимать новую реальность и старающихся всеми силами заглушить физическую и душевную боль...

Между этими картинами Гарри видел семью Уизли — потерянную, растрепанную,— и миссис Тонкс с еще двумя ранами на сердце и крошечного Тедди, еще не способного понимать, что родителей он больше не увидит.

И совсем-совсем редко, в перерывах между приступами раздирающих душу прозрений, была Джинни: было ее успокаивающее бормотание, невесомые руки, зарывающиеся в волосы, ее покусанные от переживаний губы, напоминающие о счастливой довоенной весне...

Гарри не понимал, как он прожил год без нее — такой теплой, домашней, родной и любимой девочки, отчаянно верившей в него все это время, — и, наверное, больше не собирался с ней разлучаться.

* * *

Джинни ехала с ними в одно купе — положив голову Гарри на плечо, она дремала с полуулыбкой на лице, находясь где-то на грани реальности и сна.

Напротив них сидела задумчивая Луна с раскрытым журналом на коленях, в который она лишь изредка опускала глаза. Гарри настоял на том, чтобы она поехала вместе с ними — ее отец с конца весны был в Мунго, куда попал из-за расстройства психики ("Окончательного помешательства", говорил Рон), и ей, скорее всего, не хватало поддержки и заботы. Луна жила неподалеку от Уизли и бывала у них довольно часто, но Гарри все равно тревожился за нее.

Из соседнего купе до Гарри доносились голоса Невилла, Дина и Симуса, которые явно спорили о чем-то типично школьном — кажется, о квиддиче. Гарри закрыл глаза, радуясь, что сейчас кто-то уже может думать не только об ужасах войны и неясном будущем, но и о привычных и знакомых с детства вещах.

Нужно сделать так, чтобы люди отошли от пережитого ими кошмара и вернулись — не к прежней, но хотя бы к нормальной и спокойной жизни. Он постарается сделать это.

* * *

Первокурсников было больше, чем когда-либо на памяти Гарри, но это было нормально — фактически на первый курс поступали два потока. Из всей малышни те, кто уже "отучился" первый курс под надзором Кэрроу, выделялись не слишком ярко, но все-таки отличались от совсем новеньких ребят: измученными лицами, большими и слегка недоверчивыми глазами и цветными галстуками, которые обычно появляются у первокурсников только после Распределения.

Гарри был уверен, что им не придется заново распределяться, но администрация школы решила иначе, и Шляпу на себя примерили все первокурсники этого года. Большинство из них оказалось распределено на Райвенкло и Хаффлпафф — видимо, после только что пережитой войны многие не хотели идти ни на Слизерин (Гарри подумал, что придется, наверное, разрушать и стереотип "Слизерин = плохой"), ни на Гриффиндор (может, "герои" напугались?..)

Так или иначе, во время ужина Гермиона подошла к каждому первокурснику, представилась и перекинулась словами с некоторыми новичками.

— Они все боятся, хоть и не показывают этого, — сказала она, вернувшись и сев рядом с Роном. — Им нужно поскорее освоиться в Хогвартсе. Наверное, после ужина я попрошу их задержаться и поговорю с ними о... прошлом годе.

— Не трать на них слишком много сил, Гермиона, — пробурчал Рон. — Поверь: полностью все осознать они смогут только самостоятельно, а ты так нервы себе потреплешь.

Гермиона пожала плечами, видимо, не желая начинать спор, и обратила внимание ребят на преподавательский стол. Проблемы были лишь с четырьмя должностями — Трансфигурацией, Маггловедением, Защитой и Зельями. Профессор МакГонагалл решила провести год в качестве директора и преподавателя Трансфигурции одновременно — у Гарри было смутное чувство, что она хочет, чтобы кто-то из их курса заменил ее после выпуска. Профессором Зельеварения оставили Слизнорта, а на две других "спорных" должности взяли новых людей. Преподавать Маггловедение вызвалась некая профессор Кларк, а ЗОТИ — специально назначенный Кингсли Шеклболтом аврор Кристиан Кент.

Перед отправлением в школу Гарри обсудил с Кингсли то, как преподавалась и будет преподаваться ЗОТИ, и был практически уверен в том, что все бывшие члены Отряда Дамблдора в этом году будут выгодно выделяться на уроках. Отряд, судя по всему, не нуждался в еще одном возрождении, но все ребята из него здорово сдружились и два года назад, и в прошлом году, и наверное планировали продолжать общаться между собой и в будущем.

Джинни говорила, что в прошлом году ОД использовал те самые зачарованные галлеоны, так что при необходимости у Гарри будет возможность снова созвать всех ребят, — но он надеялся, что такой необходимости не будет, разве только по неким положительным поводам. Один такой повод у него уже засел в голове — 19 сентября у Гермионы долен был быть день рождения, и Рон подговаривал друга и сестру помочь ему в организации праздника.

Вечером первого сентября будущее представлялось весьма безоблачным, но это не значило, что оно таким и будет.

* * *

Самым первым уроком после возвращения в Хогвартс у Гарри, Рона и Гермионы были Заклинания. Несмотря на то, что в школу вернулся весь поток, который и поступал, казалось, что семикурсников гораздо меньше, чем положено. У преподавателей, похоже, тоже сложилось такое впечатление, и седьмым курсам в этом году предстояло проучиться целый год вместе — всеми четырьмя факультетами.

Усевшись за стол слева от Рона, Гарри окинул взглядом медленно наполняющийся класс. Кроме них троих после завтрака сюда успели добраться только Парвати и Падма Патил — они негромко и явно раздраженно о чем-то переговаривались, отойдя чуть в сторону, — и Гойл. Казалось очень странным видеть его без Крэбба — Гарри настолько привык, что двое телохранителей Малфоя всегда маячили вместе, что даже теперь вид одинокого Грегори наводил на мысль, что его друг просто опаздывает — задержался у пирожных в Большом зале, например. А на самом деле то, что осталось от Крэбба (если вообще осталось), лежит сейчас в навечно закрытой Выручай-Комнате...

Нет, это был не первый случай, когда Гарри задумался о том, через что же прошли его ровесники со Слизерина — все-таки летом ему пришлось немало повстречаться с бывшими врагами, — но, кажется, именно листающий в полном одиночестве учебник Гойл привел его к мысли о том, что начать улучшать этот мир придется изнутри, с малого: со школы.

Гермиона, кажется, заметила, как Гарри задумчиво смотрит на слизеринца, потому что высунулась из-за Рона и сказала:

— Гарри, я понимаю, тебе не терпится снова начать что-то делать, но.. тебе не кажется, что нам и в самом деле нужно переключиться?

Гарри решительно помотал головой, но ответить не успел — вместо него заговорил Рон:

— Ты же знаешь, Гарри не успокоится, пока не сделает все, что ему придет в голову. Да и... кто мне только вчера до хрипоты рассказывал о том, какие законопроекты нужно немедленно внести? — Гермиона закатила глаза. — Только после исполнения всех планов у нас получится по-настоящему отойти от этого всего, до тех пор что-то постоянно будет напоминать... о долге.

И когда Рон успел научиться думать так... совсем не так, как положено думать юноше его возраста?

Гарри в который раз подумал — как же быстро пришлось им всем повзрослеть... Семнадцати— и восемнадцатилетние мальчишки и девчонки вышли на поле боя, едва закончив — или даже не закончив — школу, стали воевать против тех, с кем учились, кого довольно хорошо знали и к кому, возможно, относились не так уж и плохо. И к какому результату они пришли?

А ведь его родители, кстати, тоже оказались на войне почти сразу после школы, а люди чуть старше — как раз примерно ровесники матери Сириуса! — учились и выпускались в годы террора Гриндевальда...

Главное, чтобы у следующего поколения было спокойное детство и юношество. Гарри вспомнил о крестнике — Тедди окажется в сознательном возрасте уже в другом мире, и только от них сейчас зависит, каким будет этот мир.

Гарри почувствовал, что внутри него пляшут очень двоякие чувства. С одной стороны, на самом деле хотелось поскорее окончить школу и начать приводить все дела в норму, в конце концов, их с Роном уже ждали в Академии Авроров, а Гермионе наверняка обрадуются в Отделе магпорядка. Это будет, наверное, очень деятельная и хорошая жизнь: учеба, карьера в Аврорате... скорее всего, не только уголовные, но и какие-то административные дела... потом — семья, брак... Сейчас это и в самом деле казалось логичным и, главное, правильным.

Но хотел ли он этого на самом деле?

Почему-то вспомнилась Андромеда Тонкс — нет, Андромеда Блэк — которая вопреки своей семье и мнению общества сделала не то, что казалось бы правильным, а нечто совершенно сумасшедшее и абсурдное. И она счастлива — была какое-то время, пока и ее не коснулась война, — но все же была.

Неправильные это все мысли, заметил Гарри про себя. Он ведь любит Джинни, да и действительно хочет в Аврорат. А почему тогда кажется, что это окажется каким-то неискренним, фальшивым — просто притворством, у которого не будет конца?..

* * *

Заклинания прошли довольно спокойно, как и последовавшая за ними Трансфигурация, а вот на следующем уроке — ЗОТИ — напряжены оказались абсолютно все. Во время их учебы у них ежегодно менялись преподаватели, в прошлом году этот предмет — ну, точнее, темные искусства в чистом виде — вел Пожиратель смерти, — и теперь все внимание было приковано к профессору Кенту. Он явно еще недолгое время работал в Аврорате, но, раз его направил Кингсли, значит, доверить обучение детей ему можно было.

Профессор Кент начал с того, что разбил всех на пары в произвольном порядке (единственным правилом стала принадлежность соперников к разным факультетам) и попросил коротко продемонстрировать их умения. Начал он, как ни странно, не с Гарри, а с Невилла — тому в напарницы попалась Ханна Аббот с Хаффлпафа. Невилл весьма любезно, если в поединке такое возможно, дал девушке возможность показать все, на что она способна, а затем резкой серией заклятий обезоружил и обездвижил ее.

Пробыв учебный год фактически предводителем ОД, Невилл поднабрался опыта в заклинаниях, но Гарри не ожидал, что он будет так лихо орудовать волшебной палочкой. Невилл сражался как весьма и весьма поднаторевший в боевых действиях человек, и на минуту Гарри даже задумался, плохо это или хорошо. Решив, что лучше, если подобный опыт человек все-таки набирает на занятиях в мирное время, Гарри стал дожидаться, пока не вызовут его.

Разумеется, ему в напарники достался ученик Слизерина — это было предсказуемо — Гарри порадовался лишь, что это не Малфой, а Панси Паркинсон. Она вскинула палочку, дождавшись, пока Гарри взглянет на нее (он удивился, что она не стала нападать неожиданно), а затем невербально наслала на него какое-то заклинание. Гарри среагировал мгновенно, отразив его в Панси, та растерялась, не успев ни защититься, не увернуться, и отлетела в другой конец класса под действием собственных же чар.

— Они что тут — привыкли к тому, что против них никто не посмеет выступить, что ли? — озадаченно предположил Рон, когда Гарри вернулся на свое место.

— Нет, я думаю, она просто растерялась и не сразу сообразила, что я отразил заклинание, — пожал плечами Гарри и стал смотреть на то, как Гермиона с уверенностью атакует Джастина Финч-Флетчли.

Урок прошел довольно гладко — профессор хотел лишь посмотреть на то, с чем ему предстоит поработать, но из-за пробных поединков семикурсники задержались на пять минут после колокола. Гарри уже выходил из класса, когда Рон кивнул ему на оставшуюся у своего стола Паркинсон, которая о чем-то спорила с Малфоем. Гарри помедлил и прислушался — скорее по привычке, чем из желания действительно услышать разговор слизеринцев.

— ...только не говори мне, что это серьезно, Драко!

— Что ты хочешь услышать, Панс? — Малфой, похоже, был в неплохом расположении духа. — Нет, я не люблю ее, если это так важно для тебя.

— Не любишь?.. Тогда... что... — Паркинсон казалась сбитой с толку.

— Да, не люблю, но Тори вызывает у меня искреннюю симпатию. Возможно, в будущем... — Малфой зажмурился, и на его лице проступила странная, совсем не свойственная ему по-доброму довольная улыбка.

— Но почему... ты что, собираешься жениться на ней? — упавшим голосом спросила Панси.

Гарри потянул Рона за рукав — нечего подслушивать выяснение отношений этой малоприятной парочки,— но ответ Малфоя они все же услышали, он хрипловато рассмеялся:

— Ты все еще не поняла, Панс? Мы начали встречаться только потому, что родители навязали нам друг друга. Наша помолвка была в августе, Тори ведь уже есть семнадцать, а поженимся мы через год, когда я закончу Хогвартс.

Оказавшись в коридоре, Гарри и Рон переглянулись, но не успели ничего сказать — Гермиона, с любопытством смотря на них, вопросительно кашлянула. Они направились к классу Зельеварения, и по дороге Рон сказал:

— Малфою навязали невесту, и он ссорится с Паркинсон. Все у них не как у людей.

— Почему не как у людей? — возразила Гермиона. — Ссориться с девушкой — это, хм, абсолютно нормально.

— Я про невесту. Он так и сказал — их друг другу навязали родители.

Гермиона пожала плечами:

— Она, наверное, из богатой чистокровной семьи, где это принято. Какое нам до них дело, Рон?

— Они собираются пожениться. Вступить в брак — в семнадцать-восемнадцать лет! Это же... э... рано, разве нет?

— По закону уже можно. Люди торопятся жить, Рон, — только что закончилась война, и неизвестно, что будет дальше... Твои родители и родители Гарри тоже поженились сразу после школы. Кроме того — от Малфоя, скорее всего, требуют наследника и восстановления репутации, так что ближайшие пару лет ему не удастся делать то, что захочется.

Рон с интересом посмотрел на Гермиону:

— Наследник? Уже?

Гермиона хмыкнула:

— На продолжении рода помешаны все древние чистокровные семьи.

— Они разве не на чистоте крови...

— А одно от другого недалеко стоит. Наверное, тебе будет полезно поговорить с Кричером. У тебя, кстати, в предках Блэки тоже водятся, да и Прюэтты, и Уизли — тоже довольно старинные семьи, странно, что ты не знаешь никаких традиций.

— Это потому, что отец и мама у меня нормальные, а не какие-то Малфои или Блэ... — его взгляд упал на Гарри, и он запнулся. Гарри махнул рукой:

— Это ведь и вправду так. Из Блэков, сдается мне, нормальными можно назвать только Сириуса и Андромеду. Да и Регулус под конец жизни... очнулся.

— А миссис Малфой? — напомнила Гермиона. — Она тебе жизнь спасла, в конце концов.

— И я ей за это премного благодарен, — кивнул Гарри. Рон насупился:

— Но она тоже не совсем нормальная. Кто в здравом уме станет женой Люциуса Малфоя?

Гермиона укоризненно посмотрела на него:

— Рон, ты же только что сам слышал — в их семьях принято заключать брачные договоры между детьми, которые этого не хотят. Может быть, она тоже вышла замуж... под гнетом семьи.

— А вот Андромеда — нет.

— Миссис Тонкс несколько отличается от своих сестер, не находишь?

— О чем мы вообще говорим? — неожиданно спросил Гарри. — Какая нам, собственно говоря, разница, женится Малфой или нет? Хоть глаза после школы мозолить не будет, и на том спасибо. Давайте поторопимся, а то Слизнорт будет недоволен, если мы опоздаем.