Между двух миров (гет)

После долгого и утомительного рабочего дня Гермиона сидела у себя дома на диванчике, обложившись подушками, сосала мятный леденец и смотрела передачу, посвящённую параду оранжистов в Северной Ирландии. Она размышляла о том, что двести лет назад Ирландия вошла в состав Объединённого Королевства, и с тех пор в ней не утихают конфликты между католиками и протестантами, несмотря на хорошо известный в магических кругах «Оранжевый орден», созданный когда-то в помощь английским магглам. Глядя на марширующих под барабанную дробь демонстрантов, Гермиона вспоминала курс Мировой Истории Магии, пройденный ею во Франции: в конце восемнадцатого века, чтобы сохранить протестантство и не допустить к трону французов-католиков, магическое сообщество Англии организовало Орден Оранжистов, который существует и по сей день. Ни к чему хорошему это не привело: уставшая от конфликтов Северная Ирландия до сих пор разделена на два враждующих лагеря, а марши протеста, организованные Орденом, неизменно сопровождаются уличными беспорядками.

Чем больше Гермиона размышляла о попытках волшебников помогать магглам, тем больше разочаровывалась в результатах такого вмешательства. Традиционно маги свысока смотрели на магглов, полагая, что те слабы уже только потому, что ничего не знают об окружающем их волшебном мире. Однако Гермиона была с этим не согласна: в своих редких, но долгих беседах с отцом она всё чаще приходила к выводу, что современная маггловская цивилизация давно стала угрожать более патриархальному магическому укладу жизни. Чего только стоит оружие, которое не может быть нейтрализовано ни одним заклинанием — от радиационного воздействия на тело даже маги пока не придумали никакого спасения!

Мир, в котором жили её родители, сотрясали войны и теракты, и Гермиона, естественно, не могла оставаться безучастной. Она до сих пор вспоминала шок, который пережила мама, узнав об ужасных событиях в Нью-Йорке в прошлом сентябре. В одной из разрушенных башен Всемирного торгового центра работала её лучшая подруга, которая чудом уцелела, и Гермиону не покидала мысль о том, что именно в таких ситуациях волшебники и должны вмешиваться в «другой мир». Куда смотрело Американское Министерство Магии?

Её мысли плавно перетекли в совсем иное русло. Какая работа ждёт Рона? Вероятно, Международный Аврорат как раз и готовит спецгруппы для подобных экстренных ситуаций. Рон рассказывал, что их тренировали на выживание в джунглях и пустынях, обучали пользоваться маггловским оружием, навыкам какой-то там замысловатой восточной борьбы, а ещё — особым заклинаниям внушения и подчинения, которые были тоньше и незаметней, чем запрещённое Империо. Гермиона искренне надеялась, что Рону никогда не отдадут приказ применять их ни к магам, ни к магглам, и ему не придётся убивать во имя каких угодно высоких целей.

Уже пять дней от Рона не было ни слуху ни духу, и Гермионе ужасно не хватало их долгих бесед, его искренней улыбки и даже его глупых шуточек. Она устало взглянула на экран, где оранжисты шли стройными рядами, в своих шляпах-котелках, аристократических белых перчатках, с традиционными оранжевыми воротничками поверх белых рубашек, и свернулась калачиком на диване, натянув плед по самый нос. Было всего девять вечера, но её так сморило, что не хотелось шевелиться. Она уже приняла вечерний душ, и можно было, конечно, не вставая, аппарировать в спальню — но там придется согревать большую пустую кровать заклинанием…

Шум в камине испугал Гермиону, но сердце тут же радостно подпрыгнуло, когда она увидела, кто к ней пожаловал.

— Рон, привет! — воскликнула она, вскакивая с уютного дивана и кутаясь в плед. — А я как раз тебя вспоминала!

Рон отряхнулся, вышел из камина и просиял, воодушевлённый тёплой встречей. На нём была домашняя одежда — потертые джинсы и белая футболка, и Гермиона подумала, что он выглядит так, словно коротал долгий и скучный вечер в Норе и, наконец, от нечего делать решил заглянуть к старой знакомой.

— Привет! Правда, вспоминала? Надеюсь, хорошими словами? — он виновато посмотрел на Гермиону. — Прости, что так долго пропадал! Ну, как ты?

— В порядке! Молодец, что пришёл. Чай будешь?

Он радостно кивнул.

Гермиона прикусила губу, с досадой думая о том, какой у неё сейчас непрезентабельный вид… Черт возьми, почему она не удосужилась надеть что-нибудь приличное, а напялила на себя старую оранжевую майку Рона? В ней, конечно, было очень хорошо и уютно, и майка грела её приятными воспоминаниями, но сейчас Гермиона предпочла бы быть одетой в свой новый кремовый пеньюар, или чёрную шёлковую ночную рубашку, или, на худой конец, в пижамку в розовый цветочек… В ожидании Рона она несколько вечеров подряд надевала всю эту красоту, а вот сегодня сплоховала — просто эта рыжая майка была самой удобной и любимой! Со вздохом опустив плед на диван, Гермиона отправилась на кухню. Там она достала из буфета две большие чашки с блюдцами и принялась согревать воду для чая. Рон прошёл следом и, прислонившись к стене, стал молча наблюдать за тем, как она, повернувшись к нему спиной, насыпает чай и травы в прозрачный заварник.

За месяц их дружеского общения Рон видел Гермиону во всевозможных нарядах, от делового костюма до потёртых джинсовых шорт, но сейчас он смотрел во все глаза, сражённый её видом. На ней была длинная линялая майка, которую он не сразу узнал (когда-то Гермиона призналась, что стащила её из его комнаты в Норе) — и, по всей видимости, больше ничего. Когда она встала на цыпочки, чтобы достать печенье, широкая пройма сползла на одну сторону, приоткрыв острое плечо — впрочем, Гермиона сразу поправила майку и стала наливать воду в заварник. Её каштановые кудри были небрежно собраны на затылке большой заколкой, но непослушные пряди вылезли со всех сторон, образуя вокруг головы пушистый ореол. Она была такая грациозная, простая и искренняя в своём нелепом наряде, такая домашняя и невероятно женственная! Рон опустил взгляд на её босые стопы и тонкие щиколотки, и представил, как его рука касается их, а потом движется вверх по гладкой ножке, выше колена, по бедру, заползая под майку — а там совсем ничего не надето…. Волна возбуждения огнём разлилась по всему телу, а в джинсах стало так тесно, что он просто не смог устоять!

Быстро подойдя к Гермионе сзади, Рон прислонился к ней и соединил руки на её животе. Она вздрогнула и замерла, а потом, отклонив голову к его плечу, удивленно посмотрела на него. Что он мог ответить на её немой вопрос? Что ничего не изменилось и они по-прежнему не могут быть вместе? Вместо ответа он молча наклонился, чтобы поцеловать открывшуюся шею, и его ладони стали медленно скользить по её животу, выписывая осторожные круги, всё шире и шире, и, когда пальцы задели край её груди, Гермиона шумно выдохнула и отодвинула горячий заварник вглубь стола. Руки Рона поднялись ещё выше и осторожно накрыли два холмика, которые так идеально туда помещались, словно были созданы специально для его ладоней. Медленно двигая большими пальцами, Рон чувствовал сквозь тонкую ткань майки две твёрдые горошинки; его губы скользили по нежной шее, поднимаясь к ушку Гермионы; с её губ слетел еле слышный стон. От этого звука Рон весь напрягся, с силой сжав упругую грудь: он испытывал желание на грани боли — отчаянное, невыносимое желание любить её, увидеть всё её тело, почувствовать на себе её руки и губы, узнать, остались ли между ними их невидимые нити, которые приносили ему столько счастья…

Быстро развернув Гермиону к себе лицом, Рон подсадил её на стол в опасной близости от горячего заварника. Две голые стопы тут же соединились за его спиной; оранжевая майка задралась, открывая стройные ножки и полоску белого кружева между ними; Рон ощутил своим телом мягкую грудь и горячий живот Гермионы.

С начала этого любовного порыва они не сказали друг другу ни слова: его ладони медленно прошлись по её гладким бёдрам, по спине, прикрытой майкой, а потом потянулись к убранным на затылке волосам. Сняв заколку, Рон запустил пальцы в густую каштановую копну и стал перебирать пушистые пряди. В это время две нежные ручки задирали майку Рона, пробираясь к его горячей спине: через несколько секунд он почувствовал на себе прохладные ладошки, которые поднялись вверх, погладили его широкие плечи, а потом опустились вниз, забираясь под пояс джинсов…

Рон наклонился к лицу Гермионы, чтобы по очереди коснуться уголков любимого рта, обцеловать контур губ и лишь потом, сжимая её затылок, обхватить губы полностью, пытаясь забраться языком внутрь. Они затеяли старую, привычную игру языков, когда один повторяет движения другого: скольжение по внутренней стороне губ, по бугоркам за зубами, и, наконец, в глубине рта, по нёбу — они целовались опустив веки, но не закрывая глаз. Ноги Гермионы с силой сжимали его бёдра, и Рон подумал, что сейчас никакое заклинание не оторвёт их друг от друга!

Прервав поцелуй, он легко подхватил её, поднимая со стола, быстро пересёк гостиную и толкнул дверь в святая святых — спальню, куда до этого ни разу не заходил. Рон не хотел заниматься любовью впопыхах на кухонном столе! Он должен был уложить Гермиону на широкую кровать, чтобы разглядеть любимое тело, по которому так скучал, чтобы дать ей возможность расслабиться… Тёмные волосы разлетелись по подушке; Гермиона покорно задрала руки, когда Рон стаскивал с неё майку, а потом принялась снимать с него одежду.

Рон не знал, что скажет Гермионе завтра утром: он по-прежнему не мог ей ничего предложить, кроме нескольких ночей, которые неизбежно закончатся разлукой, но все его тревоги, страхи и опасения куда-то улетучились, как только она притянула его к себе. Он мог думать только о том, как сильно любит эту девушку: любит её острый ум, ранимую душу и невероятно сложный характер; её стеснение от откровенных взглядов; волнение от его прикосновений. Он всегда любил её огонь, когда она отбрасывала сомнения и стыд и отдавала ему всю себя, без остатка, и не понимал, как смог прожить столько времени вдалеке от любимой, не видя этой улыбки, не слыша родного голоса, не переплетая с ней пальцев рук. Лаская Гермиону, Рон чувствовал запах ландышевого шампуня от её волос, привкус мятной конфеты на её языке, солоноватый вкус её кожи, слышал горячее прерывистое дыхание, видел, как она от удовольствия скручивает пальчики ног… Он гладил её тело, вспоминая знакомые изгибы спины и угловатость лопаток, и мягкость груди, и бархатистость её живота. Они занимались любовью, не скрывая нетерпения, и Рон любовался тем, как её небольшие упругие груди дрожат в такт его сильным толчкам, а она зажмуривается, выгибаясь ему навстречу.

Зная, что слишком тяжёл для неё, он осторожно перекатился на спину, увлекая Гермиону за собой; на него упал каскад каштановых волос, которые она откинула на одну сторону, чтобы лучше видеть его лицо. Они стали двигаться ещё быстрей; Рон сжимал ладонями мягкую попку, притягивая её к себе с каждым толчком; приподнявшись на руках, Гермиона изгибалась, стараясь, чтобы он каждый раз попадал внутри неё в самую чувствительную точку. Она не сводила с него взгляд своих невероятных, горящих глаз, полных страсти и голода, который нужно было утолить, а иначе — смерть…

Рон держался из последних сил, но знакомое ощущение накатило горячей волной: Гермиона натянулась, как струна, вскрикнула, и тысячи тонких нитей потянулись к нему пульсирующими лучами — от кончиков её волос, от каждой клеточки её тела, вливаясь в него блаженным теплом. Рон уже не знал, стонет он или рычит; он бормотал что-то бессвязное, а потом повторял её имя, пока она не затихла, обессилено падая ему на грудь. Милая зайка — она так жалобно всхлипнула, что у него самого проступили слёзы. Рон знал, что это эмоции, что он не обидел её, не сделал ей больно…

Отодвинув за ушко спутанные каштановые пряди, он принялся что-то шептать, а Гермиона чуть заметно кивала, и он ещё долго покачивал её на себе, пока она не уснула у него на груди, сжимая подушку с двух сторон от его головы, как будто боялась, что он исчезнет. Рон немного полежал, слушая её ровное дыхание, чувствуя на себе её расслабленное тело и умирая от счастья. Когда кулачки на его подушке разжались, он осторожно перевернулся на бок, положив Гермиону рядом с собой, сцепил её пальцы со своими и крепко заснул.

* * *

Проснулся Рон от пристального взгляда любимой, которая лежала рядом, в чём мать родила, и разглядывала его плечо. Его лицо расплылось в счастливой улыбке: как давно он мечтал о таком утре! Однако Гермиона была явно чем-то обеспокоена.

— Что случилось, солнышко?

Она прикрылась одеялом и провела тыльной стороной ладони по его плечу.

— У тебя столько новых шрамов! Ты должен научиться залечивать их как следует — и вовремя!

— Тебя рядом не было, некому было обо мне позаботиться, — сказал он без задней мысли, но Гермиона тут же почувствовала укол совести. Рон не стал говорить ей, что большинство этих ран были такими серьезными, что даже её лечебные заклинания оставили бы шрамы!

Увидев, что он хочет подняться, Гермиона всем телом прижала его к кровати, как будто могла бы удержать.

— Нужно вставать, — с сожалением сказал Рон, оглядывая два симпатичных оголившихся плеча.

— Рональд Уизли, если ты сейчас уйдешь, я тебя заколдую, — на полном серьёзе пригрозила она.

Он для вида поборолся немного и усмехнулся:

— Заколдуешь парня за то, что ему нужно в туалет?

Гермиона упала лицом в подушку, а Рон, посмеиваясь, отправился в ванную комнату. Спустя минуту раздался шум воды в душе, а потом громкий голос:

— У тебя нет запасной зубной щетки?

— Нет, но можешь взять мою, если не брезгуешь!

— После того, что было прошлой ночью? — крикнул он сквозь смех. — Я куплю тебе новую!

Рон вышел из ванной, завернутый в пушистое розовое полотенце, и приземлился на кровать, где Гермиона лежала, укрывшись одеялом. Незаметно запустив туда руку, он погладил голую коленку и поднял одну бровь:

— Всё еще стесняешься меня? — она молча смотрела на него, закручивая на палец растрёпанные кудри. Глаза Рона лукаво блеснули: — Если у тебя нет запасной зубной щетки, глупо спрашивать, нет ли у тебя запасного мужского белья?

— Твоего размера — нет!

Усмехнувшись её ремарке, Рон скинул полотенце и стал одеваться.

— Зато у тебя есть для меня запасная майка! — он поднял с пола свою оранжевую майку и с трудом натянул её. — Гермиона, что ты с ней сделала? Она стала меньше на два размера!

— Это ты растолстел!

— Что? Я толстый? — резко развернувшись, он повалил Гермиону на спину, наклонился и поцеловал её нос, глаза и щёки.

— Ты хочешь раздавить меня, толстяк? — проворчала она. Рон не шевелился, пристально глядя в карие глаза. В его голове промелькнули картины прошлой ночи, и в паху так сладко заныло… — Рон, пусти, мне тоже нужно в душ!

Он откатился в сторону и поднял руки вверх, изображая поражение в бою.

— Солнышко, зачем тебе мыться? Мне кажется, ночью я облизал тебя всю!

— Рональд, ты дикарь, — Гермиона нахмурилась: он мог шутить на любую тему, но ей далеко не всегда это было приятно. Когда она вышла из душа в белом банном халате, Рон всё ещё лежал на кровати, закинув руки за голову. Она пристроилась рядом.

— Мне нужно идти, — с виноватым видом сказал он, обнимая её, а потом хитро прищурился и бросился щекотать.

— Рон! — она смеялась и дрыгала ногами, — перестань! Ну хватит! Так, сейчас получишь!

Запрыгнув на него сверху, Гермиона опустила голову вниз и стала трясти своими мокрыми волосами прямо над его лицом. Брызги летели во все стороны; Рон кричал и ругался; в конце концов, она опустила голову на его подушку, он поцеловал её оголившееся в схватке плечо и сказал:

— Ты пахнешь ландышами.

— Ты тоже! — усмехнулась она.

— Это потому что мне пришлось мыться твоим шампунем! — возмущенно сказал Рон и, глянув на смешной будильник на прикроватной тумбочке, прищёлкнул языком, — Гермиона, не хочу тебя расстраивать, но уже полдевятого.

— Что? — она быстро вскочила, — нет времени на завтрак!

Он лежал и смотрел, как Гермиона, стоя к нему спиной, поспешно вынимает вещи из шкафа и натягивает их на себя, и недоумевал: каким образом она умудряется одеваться, не снимая халата? Если бы не отражение в зеркале, ему было бы совсем скучно…

— Рон, хватит пялиться! — сказала она.

— Не могу оторваться! — ответил он отражению.

— Разве тебе не нужно на работу?

— Это тебе опаздывать нельзя, ты же у нас профессор! Лично я собираюсь позавтракать. У тебя еда-то хоть есть?

Гермиона сердито фыркнула, скидывая, наконец, халат, и застёгивая блузку.

— Что найдёшь — всё твоё! Только не забудь помыть посуду!

— А я бы не отказался от… равиоли! — мечтательно воскликнул он.

— Нет проблем! Равиоли в ближайшем итальянском ресторане, в двух кварталах отсюда, — она достала палочку и принялась сушить ею волосы.

— А что, вкусной домашней еды больше не будет? — с иронией спросил Рон. — Это была часть твоего плана, чтобы соблазнить меня, красивого?

— Что?! — она обернулась, и два карих глаза метнули по молнии каждый. Он быстро вскочил с кровати и схватил Гермиону в охапку, несмотря на её протесты: — Рон, помнёшь одежду! Всё, я побежала!

— Тогда до вечера? — она чуть не ускользнула, но он удержал ее за руку.

— Интересно, до какого? — неожиданно серьёзно спросила она, останавливаясь и ловя его взгляд.

— До сегодняшнего! Я приду около восьми, — пообещал он.

— Даже не знаю, буду ли я вечером дома, — ответила она, высвобождая руку. — У меня есть планы. Да, и равиоли с лазаньей на ужин точно не планируются — так что подумай, стоит ли тебе приходить! Хорошего дня! — она выбежала из спальни, и через несколько секунд Рон услышал хлопок трансгрессии.

— Чёртова ведьма, — усмехнулся он, глядя на пустое место, где только что стояла Гермиона.

Рональда ждал напряженный рабочий день, но он не представлял, как сможет думать о чём-то, кроме их новой встречи. Какой же он молодец, что договорился в отделе магического транспорта, чтобы камин Вереска присоединили к одной сети с Норой — теперь не придётся по сто раз аппарировать, чтобы метаться в Эдинбург из Лондона и обратно! Решив, что позавтракает дома, Рон отыскал на столе в гостиной пергамент и перо и написал Гермионе содержательную записку: «Не вздумай вечером никуда сбежать!» — и следом поставил штук сто восклицательных знаков. Когда места на листке почти не осталось, он поставил внизу кружок и крестик, положил пергамент на видное место и, довольный собой, ушёл через камин.

* * *

После урока с очередной группой учеников, состоящей поголовно из дамочек средних лет, Гермиона решила отправиться в столовую, чтобы наконец выпить чашку чая, на которую утром у неё не хватило времени. Махнув палочкой, она заперла кабинет и с мечтательным видом направилась к лестнице. Прошлая ночь настолько выбила её из колеи, что она не смогла толком сосредоточиться на уроке. Хорошо, что её ученицы пока не владели Легилименцией! Вот бы они повеселились, если бы смогли прочесть мысли своей улыбающейся учительницы!

Всё утро Гермиону переполняла невероятная, глупая, пьянящая радость, которая бывает в детстве на Рождество, или когда получаешь в подарок щенка, или сдаёшь все экзамены на «превосходно». От этого чувства, одновременно лёгкого и щемящего, сосало под ложечкой так, что хотелось петь, и Гермиона ненадолго забыла о всех насущных проблемах. К обеду она немного остыла — а точнее, протрезвела — и осознала весь масштаб случившейся катастрофы: она потратила два года жизни, лишив себя возможности быть с любимым, а теперь их жизненные планы не позволяют им быть вместе по-настоящему! Ничего более настоящего, чем прошлая ночь, Гермиона не могла себе представить, но как долго эти ночи будут продолжаться, сколько их будет и какими будут их с Роном дни — вот вопросы, на которые у неё не было ответов.

Ей нужно было понять, чего она сама хочет от этих отношений и решить, сможет ли пойти на серьёзные жертвы, чтобы быть с Роном. Любовный приступ, лишивший её на время способности трезво мыслить, миновал свой утренний кризис, и Гермиона осознала, что пока не готова бросить свою интересную и перспективную работу — так же, как и Рон ни за что не захочет бросить свою. Какое-то время они будут встречаться, скрывая от всех свои отношения, как что-то запретное или постыдное, как воры, которые крадут чужое счастье — хотя на самом деле обкрадывать будут только самих себя! Однако Гермиона ничуть не жалела ни о прошлой ночи, ни о своём легкомыслии: пусть они с Роном будут видеться только по ночам, пусть эти ночи будут редкими, пусть их отношения продлятся всего лишь несколько недель… Без Рона она всегда будет чувствовать себя ущербной половинкой, живущей вполсилы, не способной никому другому подарить всю ту ласку и тепло, которые переполняли её душу и теперь стремились вырваться наружу. За год одиночества она по-новому посмотрела на свою сексуальность: это была не блажь, не что-то излишнее, короткоживущее и противное разуму, не просто телесная потребность, которую можно удовлетворить, как жажду глотком воды. Это была магия, высшая и непостижимая, и было бы преступлением игнорировать их с Роном магическую связь, которую Гермиона давно называла для себя просто «нити».

Идя по шумному коридору школы, полному студентов разных возрастов и национальностей, она не замечала никого вокруг, погружённая в свои мысли, и очень бы удивилась, узнав, что её любовные переживания совсем скоро отойдут на второй план, уступив место новым, тяжелым и трагическим; что она на время забудет про Рональда Уизли и свою неудовлетворённую сексуальность.

Лёгкий ланч и беседа с мистером Моррисоном, профессором Долголетия, отвлекли Гермиону от философских раздумий о личной жизни, и она вышла из школьного кафе в ровном настроении, довольная тем, что смогла купировать утренний приступ щенячьего восторга и последовавший за ним приступ неуверенности в будущем. Она спокойно рассудила, что если сегодня сбылись её вчерашние мечты, то завтра сбудутся сегодняшние — и «не нужно будить спящего дракона»!

Проходя мимо шкафчиков для маггловской почты, которые имелись у всех преподавателей школы, Гермиона вдруг заметила лежащее в своём ящике письмо и, открыв дверцу заклинанием, с интересом взглянула на конверт, подписанный незнакомой рукой. Она давно не получала писем от магглов, а фамилия Лейт на конверте ничего не говорила ей об отправителе. Быстро вскрыв письмо, Гермиона развернула лист в линеечку, исписанный мелким, неровным почерком и прочла:

«Дорогая мисс Грейнджер!

Извините, что не написала вам раньше, но ужасные события прошлого месяца так плохо повлияли на моё здоровье, что я провела две недели в кардиологии. Дженнифер всегда так хорошо о вас отзывалась, считая вас отличной няней для детей, что я сочла необходимым сообщить вам об их дальнейшей судьбе».

Гермиона удивлённо захлопала глазами и сразу вспомнила, что пожилую соседку Мактреверов звали миссис Джулия Лейт. Снедаемая дурными предчувствиями, Гермиона с нетерпением пробежалась глазами по пляшущим строчкам:

«Поскольку у Дженнифер и Мика не осталось родных, кроме одной престарелой тётушки, Лауру взяла на удочерение одна бездетная пара, а Кэмерона отправили в местный приют. В ночь после аварии он остался у меня и всё время плакал, спрашивая, где мама и папа, и я сказала ему правду — что они умерли и теперь их души на небесах. А потом он спросил: «А Гимона не умерла?» Мисс Грейнджер, я знаю, что вы давно переехали в другой город, но вы были для Кэмерона такой милой няней, и он привязался к вам. Найдя ваш адрес в записной книжке Дженнифер, я решила написать это письмо, полагая, что судьба мальчика вам не безразлична. Он будет рад, если вы навестите его в приюте.

Адрес приюта прилагаю, с уважением, миссис Лейт».

У Гермионы подкосились колени и, чтобы не упасть, она оперлась руками о стену. Дженнифер и Мик погибли? Она навещала Мактреверов на пасху, но в последнее время друзья не отвечали на телефонные звонки, и Гермиона решила, что они раньше срока уехали в запланированный отпуск. Мерлин, что же произошло? Какая авария? Какой приют? Она должна срочно отправиться в Мэйфилд и всё выяснить! Бедный Кэмерон!

Сообщив миссис Палмерс, что вынуждена отлучиться до конца рабочего дня по неотложному делу, Гермиона добежала до красного круга трансгрессии и через секунду уже была возле дома Мактреверов. С упавшим сердцем пройдя мимо знакомой калитки, она направилась к домику, где жила миссис Лейт. Пожилая дама со слезами на глазах поведала Гермионе трагическую историю гибели Дженнифер и Мика: их машина слетела в кювет, сбитая грузовиком, не вписавшимся в поворот; Дженнифер погибла на месте, а Мик скончался через несколько часов в больнице… Гермиона накапала старушке валерьянки, перед уходом для верности наложив успокаивающее заклинание — не хватало ещё, чтобы миссис Лейт снова попала в больницу! Заверив, что будет держать её в курсе дел, Гермиона поспешила добраться до безлюдного места, радуясь, что хорошо помнит деревушку, в которой находится приют: Орландо когда-то возил её туда осматривать достопримечательности. Она трансгрессировала туда, изо всех сил сдерживая биение сердца.

В приюте Святого Эндрю возникла небольшая заминка, так как у Гермионы не было с собой никакого удостоверения личности, но, поскольку она собиралась лишь ненадолго навестить сироту, формальности были быстро улажены. Подождав немного в приёмной, она на ватных ногах прошла следом за пожилой воспитательницей вдоль длинного холла, мимо ряда одинаковых белых спален и учебных классов, в комнату для посетителей.

— Вообще-то навещать детей у нас положено по выходным, но я рада, что хоть кто-то пришёл к бедному мальчику! — сказала ей воспитательница, представившаяся как миссис Макбрайт. — Пожалуйста, подождите здесь, мисс Грейнджер. Только я должна вас попросить — не расстраивайте Кэмерона понапрасну. У него и так сильный стресс.

Гермиона сглотнула ком и кивнула.

«Я не заплачу», — твердила себе она, ожидая Кэмерона в светлой комнате, полной детских игрушек, которые были аккуратно сложены на полках — наверняка, дети мало с ними играют, подумала Гермиона. Её взгляд скользил по дешевым ситцевым шторкам в полоску, полупустым стеллажам с книжками, казённым серым столам, по обшарпанному полу и стенам с нарисованными кроликом и Алисой. «Я уже взрослая, а он маленький, поэтому я не буду плакать», — ещё раз повторила она, с замиранием сердца прислушиваясь к знакомому голоску в коридоре.

Она думала, что Кэмерон, едва завидев свою бывшую няню, бросится к ней, залезет на колени и обнимет её, и они поговорят о чём-нибудь отвлеченном, не затрагивая болезненных тем. Миссис Макбрайт привела мальчика за руку, и он послушно поздоровался, когда Гермиона сказала «привет», а затем безучастно уселся на соседний стул и уставился в пол. Шмыгнув носом, Кэмерон стал раскачивать одной ножкой в синем сандалике, и Гермиона заметила, что сандалик надет не на ту ногу.

— Чудик, ты почему сандали перепутал? — спросила она, опускаясь перед мальчиком на корточки и переобувая его. — Ты же хорошо умеешь обуваться?

— Я спал, — сказал Кэмерон, послушно вытягивая ножки вперёд, по-прежнему не глядя на Гермиону.

— Как ты тут живешь? — спросила она, оставаясь на корточках, — у тебя есть друзья?

— Да, Стефания. Но она спит в комнате для девочек. — Кэмерон замолчал, и Гермиона посмотрела на него с тревогой: какой-то он странный, тихий и послушный — может, и правда, сонный?

— Что вы делали сегодня утром? — она попыталась улыбнуться.

— Миссис Макбрайт читала нам сказку о кролике Питере, — сказал Кэмерон, теребя край футболки. Гермиона взяла его маленькие ладошки в свои, и он наконец посмотрел на неё своими голубыми глазёнками. — А где ты была, Гимона? Я думал, ты не придёшь.

Слёзы брызнули у неё из глаз, и, чтобы скрыть их, она схватила мальчика в охапку, надеясь, что никто из воспитателей не зайдёт в этот момент в комнату.

— Прости, я не знала, где ты — но вот, теперь нашла и сразу же пришла, — сказала она, быстро взяв себя в руки. Кэмерон снова шмыгнул носом и попытался вытереть его рукавом, но Гермиона удержала его руку и достала из сумки платок. — Ты что, простыл?

— Нет, миссис Брайт говорит, что у меня аллергия.

— Тебе нельзя клубнику и арахис, — сказала Гермиона, осматривая его покрасневшие щёки, — я ей потом скажу, — она протянула к мальчику руки и он, забравшись к ней на колени, обхватил её за шею.

— У меня мама умерла, — вдруг сказал он. — И папа.

— Я знаю! Мне очень жаль, Кэмерон... Но у тебя всё будет хорошо, — это прозвучало как-то жалко и фальшиво.

— А Лаура живёт с новыми родителями, и у неё теперь другая фамилия, — удивленно добавил он. — Стефания говорит, что я Лауру больше никогда не увижу.

— Послушай, здесь много деток, у которых нет родителей! Это очень, очень грустно, но здесь о тебе позаботятся. И я буду тебя часто навещать.

— Каждое воскресенье? — спросил он.

— Конечно! А если нам разрешат, будем ходить гулять. И я буду брать тебя домой на выходные: у меня сейчас новый дом с садиком — ты бы поглядел на мои ирисы!

Гермиона стала рассказывать ему про «Вереск»: про цветы и смородину, которая должна скоро созреть, про смешных гномов в саду и про ореховый куст, под которым прячется ёжик. Скоро миссис Брайт заглянула в комнату и сказала:

— Извините, мисс, но у нас по расписанию ужин и прогулка.

Гермиона кивнула и повернулась к Кэмерону.

— Я приду в воскресенье.

— Гимона, ты принесёшь мне шоколадное печенье? — спросил он.

— Обязательно!

— И Стефании?

— И Стефании, — пообещала она, опуская его на пол и направляя к миссис Макбрайт.

— Пожалуйста, принеси мне моего ёжика, — попросил Кэмерон. — Он сидит дома в ящике с игрушками, — мальчик послушно дал воспитательнице руку.

Гермиона махала ему рукой, пока он шёл по коридору, а потом решительным шагом направилась к дежурной, сидящей у входа в здание. Сначала нужно поговорить с кем-нибудь из персонала и сообщить, что Кэмерон страдает от аллергии — как они могли не обратить на это внимания? Потом уточнить, что нужно, чтобы получить разрешение забирать мальчика домой на выходные — Гермиона предполагала, что с документами могут быть проблемы, но можно попросить о помощи родителей. Она ещё не дошла до конца длинного коридора, а уже совершенно точно знала, что сделает всё возможное, чтобы Кэмерон как можно меньше оставался в этом приюте — даже если для этого ей придется изменить всю свою жизнь.

* * *

Когда-то живой и шумный дом Мактреверов теперь выглядел мрачным и унылым. Гермиона аппарировала внутрь, чтоб лишний раз не мелькать у входа, и прошлась по полупустому дому, сдерживая слёзы и терзая себя воспоминаниями: она просто отказывалась верить, что судьба так жестоко обошлась с её друзьями! Дом был выставлен на продажу, и находиться в нём Гермиона не имела права, но она не могла не выполнить просьбу Кэмерона. Открыв одну из коробок в детской, Гермиона увидела знакомые игрушки, и стала искать среди них ёжика. Она была так расстроена и поглощена своим занятием, что не услышала тихие шаги за спиной.

— Что здесь делает столь милая леди в столь поздний час? — спросил тихий мужской голос.

Гермиона удивлённо оглянулась. Перед ней стоял высокий темноволосый мужчина средних лет и сверлил её до боли знакомыми серыми глазами. Она не сразу распознала в нём мага, но поняла, что они где-то встречались — может, это кто-то из соседей Мактреверов?

— Я подруга семьи, — оправдываясь, сказала она.

— А где сейчас хозяева? Неужели переехали?

Как только Гермиона почувствовала, что незнакомец пытается прочесть её мысли, то сразу вспомнила его: они с Орландо в театре, неудачный спектакль, шотландские авроры… Она тут же пошла в ответную атаку, и сероглазый улыбнулся.

— Вот это встреча, мисс! А я-то подумал, вы маггла, — он поставил блок на мысли, с ухмылкой глядя Гермиону.

— Не люблю, когда без спросу копаются в моей голове! — сухо ответила она.

— Простите, я больше не буду. Поверьте, я не желал вам ничего плохого, просто мне нужно узнать, где мой сын.

— Ваш сын? — переспросила Гермиона, — боюсь, что вы ошиблись адресом.

— Я имею в виду Кэмерона.

Слова незнакомца прозвучали как гром среди ясного неба, и у Гермионы второй раз за день подкосились колени.

— Вы — отец Кэмерона? Не может быть! А Мик?

— А Мик, я полагаю, отец Лауры.

Гермиона с подозрением посмотрела на мужчину.

— Но Дженнифер никогда не рассказывала мне о вас.

— Нельзя рассказать о том, чего не знаешь.

— Что вы имеете в виду? — Гермиона поняла, что перед ней сильный маг, но у неё не было оснований его опасаться.

— Изменение памяти, естественно! Бедняжка так мучилась угрызениями совести, что решила рассказать об измене мужу, но я не мог этого допустить и решил облегчить ей страдания. Она меня… забыла. А поскольку на тот момент наш роман подошёл к концу, считаю, что оказал Дженнифер услугу.

— Вообще-то несанкционированное изменение памяти магглам запрещено, так что услуга была очень условной, — выпалила Гермиона. — Но теперь я не удивляюсь тому, что Кэмерон волшебник!

— Вы уверены? — возбужденно спросил гость. — Я в этом так и не сумел убедиться, поскольку был немного… занят, — уклончиво добавил он.

Похоже, он в тюрьме сидел, подумала Гермиона.

— Безусловно, он маг, — ответила она, и мужчина просиял.

Гермионе всё равно не верилось, что идиллия в семье её погибших друзей была не более чем иллюзией… Вдруг она поняла, что стоящий перед ней маг понятия не имеет об аварии и о том, что сейчас происходит в жизни Кэмерона. Она уже открыла рот, чтобы сообщить ему об этом, но вдруг в доме раздались многочисленные хлопки трансгрессии и всё, что Гермиона успела сделать — это машинально прошептать «Протего Сфера». Перед ней возникло несколько мужчин в знакомой ей форме шотландского Аврората, и послышались крики: «Ступефай!». Гермиона и сероглазый маг стояли близко друг от друга, поэтому её щит прикрыл и его. Мужчина быстро достал палочку, удивляясь, что заклинания авроров не подействовали, а Гермиона не стала долго раздумывать над тем, в какую переделку попала. «Траспаренте», — тихо прошептала она, аккуратно проводя палочкой вдоль своего тела, которое, к удивлению присутствующих, стало медленно исчезать.

Главный аврор не стушевался.

— Джексон, держи дверь! Эти чары действуют не больше минуты, так что никуда она от нас не денется! Красавица, здесь щит от трансгрессии, — прокричал он исчезнувшей девушке, — смотри, упадёшь — шишку набьёшь!

— У-у-упс, никогда не играл с аврорами в слепого кота! — съязвил сероглазый маг, глядя на наставленные на себя палочки.

— Заткнись, Маккензи! — главный аврор махнул палочкой, связывая задержанного волшебными путами.

— Не могу сказать, что рад нашей новой встрече, Алан, — ответил Маккензи.

За этой небольшой перепалкой никто и не заметил, как тихо приоткрылась маленькая оконная створка, а через секунду на подоконнике показалась небольшая тень. Рыжая сова повернула голову к собравшимся и, прежде чем кто-то из авроров успел направить на неё палочку, расправила крылья и нырнула в темноту.

— Ступефай! — прозвучало ей вслед, но было уже поздно.

Главный аврор громко выругался и сказал:

— Никуда эта шутница от нас не денется. Кто-нибудь разглядел расцветку? — он подошёл к окну и сердито посмотрел на темнеющее небо, словно надеялся увидеть там беглянку. Алану было досадно, что какая-то девчонка обвела его команду вокруг пальца. Он повернулся к арестованному. — А вот мы сейчас спросим у Маккензи, кто его подружка.

Сероглазый ехидно захихикал, и глаза аврора сверкнули нездоровым блеском.

— Послушай, мы всё равно это выясним. Отвечай лучше сейчас.

— Хотел бы я и сам знать! — воскликнул задержанный. — Вот это девушка! Жаль, что мы не успели познакомиться! Так облапошила вас… — Алан подошёл к Маккензи и ткнул ему палочкой в грудь, но тот лишь покачал головой. — Изведите хоть всю сыворотку правды — чего не знаю, того не знаю.

Аврор развернулся к команде и прикрикнул:

— Чего стоим? Осмотрите тут всё по-быстрому, и тащите этого в Аврорат. А девицу проверим по картотеке анимагов — кто-нибудь её лицо запомнил?

Гермиону совершенно случайно выручила её скромность: она не успела зарегистрироваться в магическом реестре анимагов, потому что считала свои достижения в трансфигурации весьма небольшими. Ей на руку сыграло и тщеславие главного аврора, который не включил в отчёт инцидент с молодой беглянкой — боялся, что коллеги засмеют. Однако не для всех шотландских авроров личность исчезнувшей незнакомки осталась неизвестной: среди них был один, который недавно окончил курс Простейшей Легилименции и, естественно, не мог не узнать свою бывшую учительницу.