Вдохновение (джен)

На веранде кафе Флориана Фортескью было так же жарко, как и на улице. Гарри вяло отвечал на задаваемые ему вопросы, чувствуя, что с каждой минутой он превращается в некую массу, напоминающую желе. Чертов конец августа. Когда ожидаешь привычных дождей, неожиданно начинает жарить, будто вооружившись печкой. И вот результат: великого Гарри Поттера вот-вот победит погода и заберет в свои прекрасные объятья сна.

— От имени редакции «Пророка» я благодарю вас за то, что вы согласились побеседовать со мной, — елейным голоском подвела итоги интервью Рита Скитер. — На следующий месяц у нас запланировано написание романа о ваших приключениях и о прошедшей войне. Гарри, редакция просит вас принять участие в этом. Поделиться воспоминаниями, рассказать о своих впечатлениях. Вас до сих пор преследуют призраки войны? Что чувствовал маленький мальчик, убивая могущественного мага-злодея простейшим обезоруживающим заклинанием?

— Мне было семнадцать лет, — автоматически поправил Гарри, выныривая из полудремы. Собеседница наклонилась к нему через разделяющий их столик, в надежде услышать душещипательное продолжение. — И это было три месяца назад!

Скитер, в обмен на согласие Поттера дать интервью, обещала не пользоваться Прытко Пишущим пером во время встречи и вести себя максимально вежливо, но сейчас, похоже, стала забываться.

— Так или иначе, мистер Поттер, — Скитер, кажется, пришла в себя; может, и на нее так удручающе подействовала жара? — Эту книгу напишут с вами или без вас.

Мистер Поттер окончательно проснулся. Оба ее предложения не казались привлекательными. Либо команда врунов, называющих себя корреспондентами, вывернет наизнанку его воспоминания и комментарии к ним, наверняка выставив его как вечно страдающего от недостатка любви «маленького мальчика»; либо вовсе издергают факты, заменят несколько сюжетных линий на выдуманные, и под конец заставят Волдеморта захлебнуться слезами жалости к Гарри Поттеру. Какая гадость.

Скитер искоса внимательно следила за ним, несмотря на то, что ее взгляд был прикован к блокноту, который она усердно заполняла своим летящим почерком. Когда Гарри передернуло от каких-то мыслей, ее рука ускорилась, а кончик пера от яростного нажима грозил сломаться. Гарри попытался прочитать перевернутые буквы, но увидел только «бедный мальчик… болезненно реагирует… несмотря на несчастную первую любовь… сделать отсылку к старым статьям по Турниру (подчеркнуто)».

— Я сам напишу эту книгу, — Гарри сердито скрестил руки на животе.

Перо все же сломалось, оставив большую кляксу в блокноте, но Скитер этого не заметила, она потрясенно уставилась на Гарри, а когда поняла, что он говорит всерьез, ахнула.

Так началась тяжелая работа над книгой. Очевидно, в исполнении самого Поттера это скорее можно было назвать мемуарами. Первые несколько дней подряд он прерывался только на сон и еду, а иногда и вовсе о них забывал, будучи увлеченным процессом творчества. Кричер в грязной наволочке время от времени заходил и бурчал о том, что хозяину вроде как полагается поесть, но Гарри каждый раз выгонял его из кабинета, в лучшем случае наказывая принести бутерброды и не мешать более, в худшем — просто исчезнуть.

Тем временем самым сложным было решить, с чего начать. И Гарри понял, что незачем вываливать всю свою историю одной кучей; а о том, что он знает с чужих слов, он напишет в хронологическом порядке — согласно тому, в какой момент он узнавал об этом. Еще немного поразмыслив, Гарри не стал писать от первого лица, предоставляя будущему читателю самому сделать выводы, но свои мотивы и то, что на него повлияло, решил упомянуть. Они же хотят все знать? Посмотрим, что они скажут по прочтении.

Гарри начал с описания начала обучения в Хогвартсе, ведь тогда он впервые встретился с Волдемортом. Надиктовав Самопишущему перу несколько абзацев, он прочел получившийся текст и сжег пергамент. Вышло так комкано, что перед самим собой было стыдно. Какие-то моменты и эмоции нельзя было предавать столь скудному описанию. Каждая мелочь казалась важной и определяющей; но, может, так оно и было. Почесав затылок, Гарри оптимистично настроился на то, что в следующий раз у него получится лучше. Но после еще нескольких потуг, во время которых было так мучительно сложно подбирать слова, текст не становился лучше. В раздраженном состоянии начинающий писатель безбожно истощил часть запаса огневиски и сломал пополам перо, записавшее все его витиеватые ругательства вместе с текстом книги.

Так и не выйдя к ужину (Кричер качал головой и злорадно ворчал, что друг грязнокровок собрался помереть с голоду, не евши целый день), Гарри уснул на диване. Пустая бутылка только под утро выпала из его руки, и от ее мягкого, но тяжелого стука о ковер он проснулся.

Приоткрыв веки, Гарри чуть не заорал от неожиданности: его сверлил назойливый взгляд громадных глаз вредного домовика.

— Доброе утро, хозяин! — гадко улыбнувшись, Кричер исчез с громким хлопком.

— Ах ты паршивец! — взвыл «хозяин», схватившись за гудящую на утро голову.

Время от времени Кричер любил тонко поиздеваться над ним, и сегодня как никогда это вывело Гарри из себя. Вскочив с импровизированной постели, он побежал было за негодником, но не тут-то было: голова ощущалась разбухшей, ноги были ватными, удержать равновесие получалось с трудом. Гарри схватился за стену и простонал:

— Кричер, сволочь! Сюда иди!

Появившийся домовик с самым невинным видом скрестил тощие лапки на наволочке. Пятен на ней, кажется, прибавлялось с каждый днем. Гарри прокашлялся и продолжил. — Антипохмельного мне, живо.

Кричер насмешливо фыркнул, но ослушаться прямого приказа не мог. Два хлопка с разницей в пару секунд, и вот Гарри жадно опустошает пузырек, источающий аромат мяты.

— А теперь слушай меня, — потирая ладонью глаза, начал Гарри. С каждым вдохом ему становилось все лучше. — Сейчас ты пойдешь и приготовишь мне завтрак. Затем ты уберешься здесь до моего прихода. Когда я вернусь в эту комнату, ты займешься тщательной уборкой всех комнат, — навскидку, это займет Кричера на несколько дней, и он не будет трогать Гарри, пока он будет за работой. — И пока ты не вычистишь каждый дюйм во всем доме, ты не появишься передо мной по своей воле. Только когда я тебя позову. И если мой приказ не будет исполнен или я найду хоть пятнышко, хоть пылинку где-либо, — Гарри нахмурился и постарался изобразить взгляд, не предвещающий ничего хорошего, — то я подарю тебе одежду и выгоню из фамильного гнезда Блэков, и ты никогда больше не сможешь сюда вернуться!

Под конец его монолога Кричер затрясся, в глазах-блюдцах появились слезы, он запричитал «да, хозяин, конечно, хозяин, пощадите, хозяин!» и, плюхнувшись под ноги Гарри, принялся усердно кланяться, стучась каждый раз головой о пол.

— Кричер. Бегом за дело! — рявкнул Гарри, и домовик испарился, не исчез с резким противным хлопком, а тихо растворился в воздухе. — Вот может же быть нормальным, когда хочет, зараза…

Взглянув в зеркало ванной, Гарри увидел там потрепанную ворону, и, ужаснувшись, взялся за свой внешний вид. Постоял под душем, затем пригладил мокрые волосы пальцами, заранее понимая, что без толку, сменил одежду, мятую после сна на диване, и спустился на завтрак. Имел ли целью Кричер закормить хозяина до смерти, или же от страха расстарался на гору еды, с которой и втроем не разделаешься, Гарри не знал, но честно постарался съесть, сколько смог. В голове настойчиво крутилась мысль, а не слишком ли жестко он говорил с домовиком?

Приоткрывая дверь кабинета, Гарри запоздало подумал, что времени, которое он отвел для завтрака, могло не хватить Кричеру в уборке кабинета. Почему-то сразу вспомнился Добби, показывающий обожженные утюгом руки — самобичевание за свое неповиновение хозяевам. Но, скорее всего, нахальный Кричер никогда себя не наказывал. Так что не о чем беспокоиться, несмотря на то, что полнедели он не выходил из кабинета. Впрочем, Гарри не знал, как у него получилось сделать комнату непригодной для жизни всего за четыре дня. Наверняка за эти дни в кабинете просто взорвалась Беспорядочная бомба, создав невообразимый хаос и разрушение, раскидав скомканные куски пергамента по комнате вперемешку с обертками от конфет, тарелками от бутербродов и чашками, покрытыми темными пленками от давно выпитого чая.

Но запуганный Кричер успел прибраться наскоро. После уборки комната стала визуально больше, и по сравнению с прошлой неделей непривычно чистой.

Рабочее настроение никак не шло, поэтому Гарри уселся на диван с книгой об одноглазых бородатых пиратах, сокровищах и загорелых знойных красавицах, но чтение тоже не привлекало. Вместо этого Гарри отвлекся от букв, смысл которых не доходил до него, и погрузился в воспоминания, которые он старательно пытался заново ощутить в подробностях вот уже несколько дней.

Взгляд упал на окно, за которым ветер трепал осыпающийся по осени клен. И на тебе — само пришло, ворвалось, закрутилось и утащило за собой. Обрывки увиденного одиннадцатилетним Гарри Поттером: Хагрид на фоне грозового неба в дверном проеме рыбацкого домика; Хогвартс-экспресс; нескладный новый рыжий друг, и девочка, помогающая Невиллу искать его жабу, и надменный мальчик, протягивающий ему руку, и ведьма с тележкой сладостей; потолок, изображающий небо в Большом зале; Дамблдор, напоминающий доброго старого волшебника, который есть почти во всех сказках; первое произнесенное заклинание, первое впечатление от Снейпа и его слов «Мистер Поттер, наша новая знаменитость»… Да, все это — абсолютно все — необходимо было описать, чтобы рассказ получился как можно более отстраненным от личности автора, более объективным и при этом более интересным, живым.

С открытого Кричером окна подул ветер, и Гарри, понимая, что слишком засиделся в доме, решил, что необходимо проветриться, прогуляться.

Через полчаса Гарри медленно шел по выстеленной желтыми листьями аллее в парке, что был недалеко от площади Гриммо.

Начиналась осень, и было очень странно не встречать начало сентября в Хогвартсе.

Картинки из прошлого по-прежнему кружили перед ним, как желтые листья, облетающие с крон деревьев. И с каждым шагом и воспоминаний, и листьев налетало все больше.

Ноги будто разучились ходить, яркий свет от заходящего солнца слепил, все тело будто налито свинцом — ощущения, сравнимые лишь с опьянением… кажется, это было от переизбытка свежего воздуха после добровольного заточения в душном доме. Было прохладно, и отчего-то кружилась голова. Гарри шел, пиная ворохи листвы плохо гнущимися ногами, и в мыслях кружились все новые обрывки событий первого курса. То, что тогда злило, огорчало, раздражало одиннадцатилетнего Гарри, сейчас вызывало лишь улыбку. С высоты пережитого он понял, что никто из студентов или профессоров Хогвартса не желал ему зла по-настоящему. Снейп сам представил доказательства в пользу этого, Малфои показали свое отношение не фиалом с воспоминаниями или словами, а делом (И неважно, что и Снейп, и Малфои были колючими в разговоре, а слова, бросаемые ими в лицо Поттеру, были острее лезвия, холоднее льда и ядовитее гадюки). Гарри преисполнился уверенностью, что даже Квирелл был с доброй душой, но подвела его слабая воля. Подвела и бросила в услужение к Темному Лорду.

На следующий день Гарри начал писать сначала. Он расположился на скамейке в парке вместе с чистыми свитками, Самопишущим пером, зонтом и отводящими взгляд чарами. Осеннее увядание природы хорошо подействовало на работоспособность, и Гарри резво надиктовывал перу строчку за строчкой. Мучительная проблема подобрать нужное слово — из-за этого он, будучи за работой дома, частенько замолкал на несколько минут в поисках наиболее подходящего выражения — исчезла невероятным образом, но Гарри даже не заметил этого, увлеченный монологом. Он просто рассказывал перу свою жизнь, без утайки и стеснения, и казалось, что то, о чем он рассказывал, было всего пару дней назад.

Перо резво бегало по пергаменту, оставляя за собой чернильные закорючки, и на второй день. Спустя еще два рукопись, датированная первым курсом, была готова, но Гарри вошел во вкус и не стал делать перерывы. Он просто отложил пронумерованные свитки в ящик стола и взял свежую кипу девственно чистого пергамента. О втором году обучения Гарри помнил больше, чем о первом, и разница составила полтора свитка.

Перо машинально строчило о третьем курсе, как вдруг оно остановилось, ожидая следующих слов. Гарри задумался, стоит ли описывать целый лишний год, если Волдеморт тогда затаился в тени и только копил силы в ожидании Петтигрю? С другой стороны, если умолчать, то непосвященные не поймут, откуда взялись Сириус и Питер, один на свободе, другой среди живых, и кто из них какую роль играет. Так что Гарри решил писать обо всем.

И перо снова засуетилось над строчками.

Время от времени Гарри приходилось творить водоотталкивающие чары на пергамент, а самому открывать зонт. Несмотря на дождь, скрываться в доме не было желания; ему нравилось ощущение сырости и влажности воздуха после самовольного заточения в мрачном доме.

К вечеру он уходил ужинать, чтобы утром вернуться на свою скамью в парке. Кричер вел себя более смирно, будучи занятым уборкой дома, и почти не показывался на глаза.

Так Гарри Поттер записал все свои школьные приключения, и заодно смог разобраться в себе, простить обидчиков, понять причины поступков многих волшебников, с которыми ему приходилось сталкиваться в своей жизни. А осень писала свою историю, застилая небо тучами, а землю — исписанными прожилками листья.