Запах лёгкого загара (гет)

— Куда теперь? — спросил Гарри, когда они с Гермионой, покинув явно растроганную их разговором продавщицу, оказались на улице.

— У меня спрашиваешь?

— А кто у нас леди?

— Неужели просто леди? Неужели не главный маг?..

Гермиона произнесла это задумчиво, с таким иллюзорным налётом сожаления, что Гарри невольно расплылся в улыбке.

Он чувствовал себя на удивление хорошо — беззаботно, ненапряжно и весело. Ему было решительно всё равно, куда идти и чем заниматься. Тем более что историческая часть Эйлсбери — с её узенькими улочками и разномастными средневековыми домиками — как нельзя лучше подходила для неспешных пеших прогулок.

Гермиона сказала, что хочет заглянуть в книжный магазин, — Гарри тотчас согласился. Порывшись на книжной полке, она всучила ему миниатюрный подарочный экземпляр чьих-то сочинений (сказала, что классика) — он принял и, сунув в карман, поблагодарил.

А когда ему сообщили, что в одном из лондонских ресторанов их ждёт заказанный на двоих столик, он задал один лишь вопрос:

— А почему не здесь, почему в Лондоне?

— Хотелось, чтобы в зале была живая музыка, — ответила Гермиона.

Так что, болтая о пустяках, они прошли через парк, забрались в безлюдное место и уже оттуда трансгрессировали в Лондон. Заросли кустарника в Эйлсбери мало чем отличались от тех, куда они попали в результате перемещения, но Гермиона сказала, что сейчас они находятся в одном лондонском парке и до ресторана отсюда рукой подать — минут пятнадцать ходьбы.

Когда они наконец оказались в полутёмном зале «Сохо» за небольшим круглым столиком, Гарри чувствовал себя зверски голодным. И это несмотря на попкорн, уничтоженный ещё в кинотеатре, и мороженое, уплетенное во время прогулки.

Кухня, к немалому изумлению Гарри, оказалась итальянской: он-то искренне считал, что пицца — это еда для таких откормленных китов, как Дадли. Но, видимо, Гермиона и в самом деле выбирала не кухню, а живую музыку: на сцене стояло фортепьяно, и сидящий за ним пианист наигрывал что-то меланхоличное.

— Тебе не нравится пицца? — спросила Гермиона, когда Гарри высказал ей свои сомнения.

— Да нет, нравится, — поспешил успокоить он. — Но я, честно признаться, думал, что такое ты не ешь.

— Почему вдруг?

— Ну... — Гарри на секунду замялся, а потом решил, что скрывать нечего, и проговорил с несколько преувеличенным ностальгическим оттенком: — В детстве я столько этого «добра» сожрал!..

— Не может быть! — Гермиона явно не поверила.

— Может-может! Дурсли частенько заказывали пиццу, но далеко не всегда осиливали то, что доставлялось на дом. Вот я и... воровал по ночам.

— Холодную, что ль, жевал? — спросила Гермиона, сочувственно покачав головой и убрав с лица улыбку.

— Сейчас могу и сырую. Не веришь?

— Верю, — к радости Гарри, её глаза вновь засияли. — Но, надеюсь, до этого не дойдёт.

Повисла пауза. Воспользовавшись ею, Гарри оглядел зал и сделал вывод, что, пока они изучали меню и беседовали с официантом, в ресторане заметно прибавилось посетителей. Занятыми оказались почти все столики, и публика была самая что ни на есть разнообразная: всех возрастов и оттенков кожи.

Парочки типа джентльмен-дама тоже присутствовали. Не сказать, что много, но хватало, и почему-то именно на них останавливался взгляд. К тихой радости Гарри, в этом месте не наблюдалось поголовного стремления непременно держаться за руки, и пока никто не пытался целоваться над сахарницами, стоящими на столиках.

— А здесь танцуют? — осторожно спросил он.

— Думаю — да, — спокойно ответила Гермиона.

Гарри кивнул, но ничего не сказал. Отмалчивался. В нём теплилась слабая надежда, что Гермиона ошибается и до танцев дело не дойдёт.

В душе он жалел и о заданном вопросе. С его не ахти каким умением танцевать только и делать, что шастать по ресторанам. Присмотревшись внимательнее, он разглядел свободное пространство возле сцены. Есть-таки… Место для танцев!

Непроизвольно возникшая пауза затянулась, и спустя несколько минут Гарри почувствовал растущую неловкость. Он лихорадочно подыскивал тему для беседы — впервые за весь день общения с Гермионой.

И тут он вспомнил о недавнем, недоговорённом, и с облегчением за это ухватился.

— Гермиона, ты обещала рассказать про свои духи. Те самые, которые якобы были у тебя два года назад.

Но, похоже, сегодня ему не суждено было услышать эту историю.

— Ой, Гарри! — воскликнула Гермиона, вскакивая со стула. — Чуть было не забыла про них, хорошо, что ты напомнил. Я сейчас, быстро. Мне нужно... в дамскую комнату.

Мимолётным движением руки она оправила платье, виновато улыбнулась и, развернувшись, начала осторожно пробираться к выходу.

Глядя ей вслед, Гарри любовался её тёмными волосами, аккуратно скрученными в замысловатый, прихваченный гребнем валик. Её открытой шеей, худенькими загорелыми плечами, лишь слегка прикрытыми черной тканью, прямой спиной, гибкой талией и той частью тела, название которой язык не смел произносить вслух.

Гермиона шла по проходу, и на неё оглядывались. Мужчины заглядывались.

А Гарри поймал себя на мысли, что ему нравится такая их реакция, и что он вовсе не против того, чтобы джентльмены провожали заинтересованным взглядом его де... даму.

Стоило прийти сюда хотя бы ради этого.

Но, когда официант принёс заказ и в нос ударил горячий, безумно аппетитный запах свежеиспечённой пиццы, Гарри готов был спорить на что угодно: в ресторан приходят прежде всего за тем, чтобы вкусно поесть, а всё прочее — лишь так, бесплатное приложение к оному, и не более.

Принюхиваясь к поданному блюду — сказочно благоухающему посреди столика, — Гарри невольно вспоминал редкие вылазки в Хогсмид и не понимал, почему, наведываясь в «Три метлы», они не угощались ничем, кроме напитков. Чай, кофе, сливочное пиво, медовуха, огневиски как-то разок...

Сегодняшнему ужину тоже не грозило пройти всухую. Им рекомендовали взять к пицце белый рислинг и, пока вино разливали по бокалам, Гарри облизывался и глотал слюнки.

— Господи, какая же я голодная, — пробормотала Гермиона, едва официант отошёл от столика.

— Не ты одна! — важно заметил Гарри.

Он шарил глазами по столу, разыскивая вилку, а когда понял, что его усилия оказались тщетными, в недоумении воззрился на свою спутницу.

— А как это едят? — спросил он.

— Да просто так, руками, — ответила Гермиона и, взявшись за ближайший кусочек, осторожно переложила его на свою тарелку.

— Как скажешь, — с готовностью согласился Гарри, немедленно следуя поданному примеру.

По словам официанта, это была великолепная классическая пицца, заботливо сотворённая из хороших ингредиентов: тонко измельченной муки, качественных томатов, вкусных сыров, свежего базилика, отличного оливкового масла. Гарри верил этому: кусочки пиццы буквально таяли во рту.

Сыры, расплавившиеся ещё в печи, лениво тянулись, образуя многочисленные тоненькие нити. Белый рислинг — приятный, с лёгкой кислинкой — подчёркивал вкус всех четырёх сыров.

Когда первый голод был утолён, от выпитого вина по телу разлилось тепло, а вместе с этим накатило чертовски распрекрасное состояние сытости и лёгкого опьянения, Гарри решился наконец сказать подруге то, что занимало его мысли последние три четверти часа.

— Здесь смотрят на тебя, Гермиона. Я заметил.

— Гарри, ты серьёзно?

Она нервно оглянулась, а её голос показался Гарри не на шутку озабоченным. Ах ты ж! Он забыл, что их с Гермионой фотографии девять месяцев крутили по всем телеканалам, рекламируя как отпетых преступников.

— Да не волнуйся ты, — сказал Гарри как мог спокойно. — Нас давным-давно объявили добропорядочными гражданами.

— А если кто не слышал?

— Следуем мудрому совету Кингсли: послушно шлёпаем в участок и оттуда сообщаем в министерство. Главное при задержании — не оказывать сопротивления.

— Всё это замечательно, Гарри, но, признаться, именно сегодня мне меньше всего хотелось бы оказаться в полицейском участке.

Она говорила очень тихо, почти шёпотом, и, судя по тону, не находила ничего замечательного ни в совете Кингсли, ни в их с Гарри положении. А он, чувствуя, каких усилий стоит ей сидеть ровно, без частых нервозных оглядок по сторонам, начал успокаивать:

— Да нет, Гермиона, ты не поняла меня. Я хотел сказать... — он замялся, пытаясь придумать что-нибудь оригинальное, но не смог и сказал правду: — Мужчины смотрят на тебя, потому что ты — красивая.

— Откуда ты знаешь, что у них на уме?

— Знаю, — ответил Гарри, всеми силами стараясь выглядеть солидно. — Я ведь тоже в некотором роде мужчина.

Гермиона вперилась в него таким взглядом, что сомнений не осталось: он только что выдал самую дикую глупость из всех возможных.

Сразу растерявшись, он трусливо заёрзал на стуле и, чтобы как-то поправить положение, отпустил ещё одну реплику:

— Сегодня я видел тебя во сне, Гермиона.

— Как мужчина?

— Угу.

Тьфу ты, чёрт! Ну это-то, это-то зачем было мямлить? «Угу» твоего дурацкого кому здесь не хватало?!

Позже, стремясь как-то оправдаться перед собой, он списывал всё на вредоносное действие алкоголя. У него-де не было никакой, даже маломальской привычки к спиртному (хотя это — как сказать...), и потому-де от пары бокалов рислинга развезло, как однажды Полную Даму с бочки пятисотлетнего вина.

Впрочем, если считать, что цель оправдывает средства, то Поттер мог собой гордиться. Гермиона, казалось, напрочь забыла о недавних тревогах и смотрела на него весьма заинтересованно.

— Гермиона, ты только не подумай... — залепетал Гарри, пытаясь обелиться, — ничего такого...

— Да я ничего такого и не думаю, Гарри! — судя по тону, на уме у неё было ровно противоположное.

— Нет, Гермиона, ты опять не поняла. Там, во сне, не было ничего такого...

— Что ты говоришь, Гарри? Опять! Опять не было ничего такого?

В первое мгновенье её голос показался Гарри по-настоящему встревоженным, но уже в следующую секунду он начал тихо сползать под стол. От смущения и замешательства. Однако его быстро остановили.

— Кошмар, не правда ли? — сказала Гермиона, склоняясь к нему и хватая за руку.

— Да... это и... в самом деле... ужасно, — промямлил он, через слово растягивая паузы.

Выпрямившись и подняв глаза, Гарри обнаружил перед собой наполненный вином бокал.

— Выпей, — сказала Гермиона. — Нам предстоит серьёзный разговор.

— А-а-а... что такое? — поинтересовался он, высоко приподняв брови и округлив глаза, поскольку ни её голосок (преувеличенно нежный и безмятежный), ни её улыбка (хитроватая и даже несколько шалопутная) не располагали к какой бы то ни было серьёзности.

Но вопрос Гермионы озадачил своей откровенностью.

— Чем мы там, в твоём сне, занимались?

— Ну... ты чуть не утонула. Я тебя спасал.

— Что весьма и весьма прозаично.

— Между прочим, там всё было весьма драматично! — вымолвил Гарри в некотором смятении, лихорадочно соображая, шутки ради этот разговор или нет.

И тут же перестал ломать над этим голову. Было понятно, что сегодня от Гермионы можно ожидать всего, в том числе и самого фееричного, и потому Гарри, не задумываясь, начал выдавать то, что первым приходило в голову.

— Неужели не спас? — спросила Гермиона озабоченно.

— Не-а, — отвесил он, поднеся бокал ко рту и отпив глоток вина.

— Гарри, как ты мог?!

— Извини, так получилось.

Поскольку все его силы уходили на то, чтобы сохранять невозмутимость, то фраза прозвучала на редкость монотонно и равнодушно.

— Ну... ты хотя бы проливал слёзы над моим хладным трупом?

Толику сокрытой в её словах надежды Гарри почувствовал даже сквозь иронию, но вслух произнес суровую правду:

— Нет.

И отпил ещё глоток.

— Так ты... ты... как ни в чем не бывало преспокойно дрых дальше?!

От возмущения за его неджентльменское поведение Гермиона начала заикаться, и Гарри, уловив в её голосе не только показную, но и чуточку горестную обиду, поспешил реабилитироваться:

— Нет-нет, просто я проснулся. Нечаянно.

— И что же тебя разбудило?

— Рон. Он это... громко всхрапнул.

— Вот вечно он храпит невпопад! — Гермиона сердито припечатала наполовину опустошённый бокал к столу.

— Но он же не специально, — подмигнув, Гарри залпом осушил свой. — Простим его, ладно?

Подумав ненароком о Роне, он произнёс последнюю реплику примирительным тоном, скорбно склонив голову. Получилось весьма показательно.

На Гермиону это подействовало странным образом. Она задумалась и, отпивая вино небольшими глоточками, шипела себе под нос что-то еле слышное и маловразумительное, состоящее из коротких, почти бессвязных слов, непонятно кому адресованных. Гарри, глядя на неё, силился сообразить, что к чему. То ли его импровизированное благодушие вызвало у Гермионы некоторый переизбыток эмоций, то ли всему виной коварный рислинг. Он больше склонялся ко второму, потому как его собственная голова шла кругом.

Скоро осознав, что сосредоточиться на чём-либо не в его власти, Гарри откинулся на спинку стула и бездумно оглядывал зал, под завязку заполненный посетителями.

Шальной вечер в «Сохо» только начинался.