Запах лёгкого загара (гет)

Что делать теперь? Гарри не знал.

По-честному: следовало бы сказать Джинни, что он больше не сможет быть с ней. Ему уже приходилось говорить подобное — год назад, после похорон Дамблдора, — и тогда Джинни всё поняла.

А сейчас сможет ли понять? Гарри сомневался.

Что он ей скажет, чем объяснит своё решение?

Начнёт заливать про кожу? Глупо же! Однако в это самое время что-то или кто-то (зверюга та неуемная — чего уж тут прикидываться непорочным!) отчаянно скребёт когтями, раздирая внутренности, пытаясь зарыть поглубже всё, что так или иначе напоминает об «аристократической бледности».

А ведь и в нём самом наверняка есть тот неандертальский ген. Просто сейчас он спит, но потом соединится с точно таким же, и на свет, как пить дать, появятся рыжие детки... С бледно-матовой кожей. Белой и холодной, как фарфор… Бр-р-р…

Нет, Джинни не поймёт. Растянет губы в кривой улыбке, мрачно ухмыльнётся и отправит его, Гарри Поттера, в «Мунго». Лечиться ему надо, знаете ли.

Потому что отправляли уже. Джинни лишь одна из многих «доброжелателей», и отнюдь не первая.

Гермиона и та... туда же, в общем. Гарри не помнил, когда бы ещё эти две красавицы проявляли столь завидное единодушие.

Но Поттер послушался. Сходил. И, можно подумать, тотчас вылечился...

Не, диагноз озвучили. А воспринимать можно было по-разному: и как добавку к этому… как его… «поствоенному синдрому», и как расширенное толкование оного. Повышенная возбудимость у него. Если по-научному: «Раздражительность, вплоть до гневливости, в сочетании с неадекватно повышенным настроением, ускоренным до беспорядочности мышлением».

О как! На бумажку выписал, чтоб прочли и отвязались.

Целитель также употребил термин «мания». Иными словами, мозг продолжает воевать, никак не может поверить, что всё закончилось.

Зелье какое-то прописали от бессонницы, но не то, что «без сновидений», а полегче. Успокоительное какое-то, проще говоря — притупляющее. А в общем и целом (лекарь так и сказал: «в общем и целом») посоветовали побольше бывать на воздухе, гулять, не перенапрягаться, не думать о грустном. «Для хорошего настроения регулярно принимать „смешинку“ — по чайной ложечке три раза в день».

Само собой, пересказывая друзьям разговор с целителем, Гарри даже не заикнулся о последнем рекомендованном средстве. Сейчас, как же — все кинутся его развлекать! Сам как-нибудь справится, хуже бывало.

Он решительно закрыл кран и вышел из ванной.

Хотелось забиться в угол. Чтоб не нашли. Чтоб не приставали. К Джорджу ведь не пристают уже, и Поттера могут оставить в покое. Хотя бы до вечера.

Мысленно произносил «могут», а думал о Джинни. Сегодня только она и могла побеспокоить. Гермиона, как и всю предыдущую неделю, помогала мадам Пинс, Рон куда-то отчалил по заданию матушки. Но он и без того не особо докучал в последние дни.

Куда сбежать от Джинни? Гарри лихорадочно раскидывал мозгами, и не мог измыслить ничего стоящего.

На площадь Гриммо? Нет, там Дамблдор этот... пыльный — не для психических. Спасать несчастного больного от одиночества, чего доброго, явятся всей компанией. К крестнику, в дом Тонксов? Так сейчас там, кроме Тедди и Андромеды, Нарцисса со своим хорьком. В ожидании суда над мужем, ибо родовое поместье временно опечатано: в интересах следствия, как штаб-квартира Пожирателей смерти.

Куда ещё? Где найти дом, готовый принять Мальчика-Который-Зачем-то-Выжил? Если только... Хогвартс?!

Да-да, чёрт! Как он мог забыть, почему не додумался раньше?!

Гарри повезло больше, чем он мог ожидать. Заметив возле одной из теплиц Невилла, обрадовался ему как спасителю, ибо добрый великодушный Невилл (серьезный, словно без пяти минут профессор) предложил неприкаянному беглецу работу. Требовалась помощь с окапыванием и частичным прореживанием бешеных огурцов, и Гарри ухватился за это требующее не большого ума, но изрядной энергии дело, как утопающий за соломинку.

Всё что угодно, лишь бы освободить голову от тяжелых мыслей. Иначе он попросту не выдержит.

Физический труд подействовал должным образом: разгрузил сознание и ожидаемо нагрузил тело. В Большом зале за обеденным столом Гарри поздоровался с Гермионой, они перекинулись пустячными фразами.

«Тошно стало, решил сменить обстановку? Ну и правильно, Гарри. Давно бы так!»

В «Нору» возвратились вместе. Уставший, но довольный трудами, Гарри в кои-то веки заснул как убитый.

На следующий день он был осчастливлен появлением Уизли. Обоих. И Рона, и Джинни.

Ну, Рон ещё... куда ни шло. В конце концов, у друзей своя жизнь, и не Гарри Поттеру решать, где и как встречаться Рону Уизли и Гермионе Грейнджер.

Но Джинни он сюда не приглашал, и у неё должно было хватить такта... или хотя бы ума. Могла бы догадаться, что «её мачо» во что бы то ни стало нужно побыть одному.

Он поздоровался. Сухо, наверное, но как уж смог.

И целый день чувствовал на себе её пристальный испытывающий взгляд. И ёжился под ним, точно от холода.

К вечеру хотелось запустить в неё чем-нибудь, даже не огурцом, а потяжелее. Или приставить лицом к столбу и окопать со всех сторон.

— Джинни, — взмолился Гарри, не выдержав пытки. — Ты мне скоро затылок просверлишь своими гляделками. Второй шрам вскроется, ей богу!

Она вспыхнула, но всё же отвернулась.

Среда началась с новой атаки. Джинни почти не смотрела в его сторону, но подчеркнуто много общалась с Невиллом и даже, как отметил про себя Гарри, здорово с ним кокетничала.

Но, глядя на посмеивающуюся Джинни и смущённого Невилла, Гарри, к собственному же удивлению, чувствовал не злость или обиду, а какое-то жуткое удовлетворение, граничащее с самодовольством.

«Дожили... — мрачно думал он, с силой втыкая лопату в землю. — Готовься, Поттер! Тебя пытаются развести на ревность».

Разумеется, он и ухом не повёл. Во-первых, знал, что это спектакль: стоит дёрнуться в её сторону, и всё вернётся на круги своя. А во-вторых, сейчас ему интереснее было находиться в зрительном зале.

И он, не особо стесняясь, поглядывал на Невилла и Джинни. Чувствовал, что можно, а шестым или седьмым чувством — не суть.

Иногда к сознанию подкрадывались грустные думки о том, что, по всей видимости, он, Гарри, так устроен. Ему достаточно было наблюдать со стороны, ему это нравилось. Как там у Рона, если немного перефразировать: «Им хорошо, ему приятно»? И напрягаться не надо, и слова подбирать незачем, и Джинни вновь обретала яркость, живость и естественность, а вместе с этим и утраченную было красоту.

Но к пятнице театр прихлопнулся: видимо, её терпение иссякло.

Невиллу понадобилось отлучиться ненадолго. Как только его спина скрылась за соседней теплицей, Джинни тотчас подскочила к Гарри.

Переступив через только что выкорчеванную узловатую корягу, сбросив с рук защитные перчатки и откинув с лица волосы — в свете солнца казавшиеся огненно-медными, — Джинни уставилась на него.

— Ну ты и... пень, — со злостью выдала она через пару секунд.

— Я думал, ты скажешь — чурбан, — усмехнулся Гарри.

Глаза Джинни сверкнули.

— Тебе всё равно, да? Я больше не нужна тебе, да?

— Сейчас, похоже, я сам не больно-то тебе нужен, — ответил Гарри, моля небо, чтобы Джинни его поняла.

Но она не поняла.

— У нас с Невиллом ничего та...

Гарри перебил, потому что эти два слова должны были звучать иначе. Как у Гермионы: незлобиво, иронично, с хитринкой и лёгким подтруниванием над собой. Оправдания, какие бы то ни было, казались излишними.

— Я знаю, — тихо сказал он. — Я о другом, Джинни. Вряд ли я смогу дать тебе то, чего ты, безусловно, заслуживаешь.

— О чём ты? — она тряхнула головой, раскидав волосы по плечам.

— О счастье, — просто сказал Гарри.

С минуту Джинни смотрела на него непонимающими глазами. Потом, очевидно сообразив, что к чему, выдавила ту самую перекошенную, мучавшую его подсознание улыбку.

Он не знал, что ответить. Вроде бы отдохнул уже, поостыл, и пигментные пятна перестали будоражить воображение, но, как бы он себя ни уговаривал, вода уже протекла сквозь пальцы и тоненькой струйкой слилась в раковину. А вместе с водой из него ушло то ощущение счастливой лёгкости от ее присутствия, что наполняло его в мае прошлого, да и этого ещё, года.

— Устал я, Джинни, — вымолвил Гарри почти шёпотом, добавив про себя то, что не смог проговорить вслух: «...устал оправдывать ожидания».

Его опять не поняли. Впрочем, он уже и не надеялся.

— Это пройдёт, — убеждала Джинни. — Или опять собрался спасать мир?

— Да нет, — он криво усмехнулся. — Теперь размышляю исключительно о том, как бы спасти себя от мира.

Гарри видел, как напряглись мышцы её лица, силясь выдавить усмешку.

— У тебя — прямо как в одной из песенок Селестины, от которых мама без ума, — глубоко вздохнув, Джинни с чувством продекламировала:

Мир разбил меня на части,

Спасти любовь в твоей лишь власти!

— Пусть будет так, мне всё равно, — согласился Гарри, не желая углубляться в дебри своих взаимоотношений ни с миром, ни с кем-либо ещё.

Опустив глаза, Джинни посмотрела на лежащую перед ней корягу и отвела душу, пнув её ногой. Потом шагнула к Гарри.

— Мне не всё равно, как будет! — с силой воскликнула она. — Я никогда не переставала мечтать о тебе, всегда надеялась, что когда-нибудь мы будем вместе. И ты думаешь, теперь, когда самое страшное позади, я отступлюсь? Нет, ты и вправду так думаешь?

— Нет-нет, ни в коем случае, — он замотал головой — резко, будто бы отряхиваясь от приписываемых ему мыслей.

— Значит, всё будет хорошо?

Джинни стояла перед ним, щурясь от солнца и явно не зная, куда деть руки. Гарри покосился на свои перепачканные землёй ладони и спрятал их за спину.

Вряд ли стоило уточнять, что имеется в виду под «всё будет хорошо». Не дурак же он, в самом-то деле!

Год назад он мог с чистым сердцем заявить Рону, что верит в благоразумие его сестры. Джинни не ждёт предложения от Гарри Поттера и не мечтает о невозможной в те дни свадьбе. Она же не дура, надеяться на неосуществимое не станет.

Будто главным и единственным препятствием их союзу был Вольдеморт...

Гарри в панике отвёл глаза. Насколько же всё было проще год назад! От смертника много не потребуешь: не пудри девке мозги, не милуйся, не обжимайся... А теперь чуть чихни, и вмиг окажешься окольцованным. Миссис Уизли, кажется, только того и ждёт, мысленно наверняка уже примеряет тётушкину диадему к рыжим локонам своей дочери.

— Пожалуйста, Джинни, — выдавил он в отчаянии, ничуть не сомневаясь в том, что она поймёт, о чём зашла речь. — Давай не будем загадывать так далеко. Нам ещё год учиться, и вообще...

«...может, разбежимся ещё», — закончил он про себя и, отведя глаза в сторону, тяжело вздохнул.

Задушевный, однако, разговор получился!