Запах лёгкого загара (гет)

Выбравшись из полутёмного зала, Гарри невольно сощурился: глаза не сразу привыкли к дневному свету.

Некоторое время они с Гермионой шагали молча, по-прежнему держась за руки и любуясь чистым ухоженным сквером. Жалеть о потраченном времени не пришлось, и поразмыслить было о чём.

Странный, однако, фильм. О человеке, который вдруг раскусил, что живёт во лжи с момента своего рождения. Под колпаком. Под нарисованным небом и под искусственным солнцем, по чужому, разработанному специально для него сценарию. Ничего настоящего, жену и ту подсунули в угоду публике.

В чём-то, пожалуй, похлеще чулана будет… А как он, Труман этот, начал вдруг замечать вокруг себя разного рода странности… А ведь жил, казалось бы, как все, никого не трогал, принимал всё за чистую монету… Пока не продырявил фальшивый небосвод...

Внезапно нахлынувшее наваждение оказалось настолько сильным, что, желая удостовериться в подлинности окружающего мира, Гарри начал осматриваться по сторонам. И понял, что он давно уже не следил за дорогой, просто шёл за своей спутницей, полностью положившись на неё.

— Куда направляемся? — спросил Гарри, когда они остановились возле пешеходного перехода.

— В одно нужное место, — ответила Гермиона, глядя на только что загоревшийся жёлтый сигнал.

— В туалет, что ли?

— Нет, — отмахнулась она. — Так, зелёный. Пошли!

Когда они оказались по другую сторону дороги, Гермиона сообщила о цели прогулки:

— Это что-то вроде магазина. Здесь недалеко.

— Магазина?!.. — переспросил Гарри.

Во рту стало кисло. Он, конечно, собирался взглянуть на витрину «Всё для квиддича» и, возможно, быстренько заскочить в какой-нибудь отдел, торгующий мужской одеждой, но никаких магазинов, в которые нужно специально идти!

— Да всё уже куплено, Гарри, — отозвалась Гермиона, явно пытаясь его успокоить. — По каталогу. Осталось только расплатиться и забрать заказ.

— Ну, тогда ладно. Переживу, — утешил он сам себя. — А что ты там набрала? Если не секрет, конечно.

Не то чтобы его разбирало любопытство, но так, из вежливости, можно было поинтересоваться.

— О, Гарри, никаких секретов. Купила себе летнюю юбку, пару лёгких кофточек, маленькое чёрное платье и духи. Духи, конечно же, роскошь, но там крошечный флакончик, — задержав на нём взгляд, Гермиона призналась: — Почти два года не пользовалась, пора заново привыкать к хорошему.

— А чёрное платье зачем?

— Не чёрное платье, а маленькое черное платье, — почему-то поправила Гермиона.

— Есть разница?

— Скоро почувствуешь, — пообещала она, снова одарив Гарри улыбкой, показавшейся несколько коварной.

— Ты что, собралась его надеть на себя прямо щас?

— А мне может что-то помешать? — переспросила Гермиона, не сбавляя шага.

— Не знаю... Оно ж мятое, наверное.

На самом деле его так и подмывало выяснить, зачем ей вдруг понадобилось это чёрное платье со странным названием. Похороны вроде закончились.

— Мятое — не проблема. Я знаю одно полезное заклинание.

Лукаво подмигнув, Гермиона остановилась перед стеклянной дверью пункта выдачи заказов, который, судя по всему, и был целью их похода.

Получив от продавщицы свои покупки, Гермиона со словами «Подержи, пожалуйста...» сунула Гарри несколько запечатанных пакетов и маленькую бело-золотистую коробочку. А потом, надорвав упаковку одного из двух оставшихся свёртков и прихватив с собой последний, скрылась за шторой примерочной кабины.

Время тянулось медленно. Не зная, чем себя занять, Гарри положил пакеты на лавку и, освободив руки, стал разглядывать коробочку с духами, обёрнутую в хрустящую прозрачную плёнку.

«Summer chords» — гласили золотые буквы, выведенные на белом фоне. Рядом с этой надписью красовался тёмно-жёлтый цветок причудливой формы, доверия, однако, не внушающий.

«Интересно, кого они хотят соблазнить такой незамысловатой упаковкой? — размышлял Гарри, как-то упустив из виду тот факт, что духи уже куплены и оплачены Гермионой. — Если, конечно, этот скромный цветочек не благоухает, как котёл, полный свежеприготовленной Амортенции».

— Странное какое-то растение, — пробормотал он, ни к кому особо не обращаясь, но тем не менее рассчитывая быть услышанным.

— Это фрезия, — услужливо подсказала продавщица, заметив его сомнение. — Нераспустившийся ещё бутон.

— Так здесь запах фрезии? — Гарри повертел коробочку в руках.

— Нет-нет, что вы! Это было бы слишком примитивно. Здесь целая парфюмерная композиция, оригинальное сочетание нескольких запахов, точнее, около дюжины различных составляющих.

Немного помолчав и, видимо, решив, что не убедила клиента в должной мере, продавщица продолжила:

— Не сомневайтесь в выборе вашей дамы, сэр. Аромат необыкновенный, исключительный. Тёплый летний аккорд от Кензо.

— А что в нём, в этом необыкновенном аромате, такого? — спросил Гарри, которому ни название фирмы, ни музыкальный термин, для определения запаха звучащий несколько странновато, не говорили ровно ни о чём.

— Вот здесь, сэр, можете прочитать.

Продавщица протянула Гарри раскрытый каталог, где он нашёл фотографию точно такой же коробочки, что держал в своих руках.

Не понимая до конца, зачем, собственно, всё это ему, Гарри начал читать. Но не с начала, пропустив название духов и первые строчки их описания.

«Нота сердца: жасмин, ландыш, мимоза, фрезия, фиалка, миндальное молочко...»

— Что означает «нота сердца»? — спросил он, оторвавшись от журнала.

Посмотрев на него внимательнее и заподозрив, что имеет дело с дремучим дилетантом, продавщица начала объяснять более обстоятельно.

— Серединная, самая стойкая и продолжительная нота «душистой» оперы. Возникает не сразу, а минут через двадцать, после того, как испаряются летучие компоненты верхней ноты. Но держится достаточно долго, у цветочных ароматов — до шести-восьми часов.

— Спасибо, — поблагодарил Гарри и вновь вернулся к описанию духов.

Не то чтобы он понял, как говаривал Рон, «много и сразу» из этого короткого объяснения, но главное — про долгоиграющий цветочный запах — уяснил и теперь разбирал рекламные строчки с куда большим интересом.

«Кажется, нежный солнечный луч упал на влажный от утренней росы листок… и возник этот аромат. Яркий, соблазнительный, романтичный и искренний парфюм напоминает аромат кожи, чуть тронутой загаром и солнцем. Для нежных, трогательных, гармоничных де...»

— Изучаешь?

От голоса Гермионы Гарри вздрогнул, как от заклятия, и, механически сомкнув руки, захлопнул журнал.

— В общем, да, — слегка поколебавшись, признался он, не видя большого смысла отнекиваться.

Но и встретиться взглядом с Гермионой не спешил.

Даже потом, спустя недели, он ощущал в себе это странное состояние: словно сам того не желая, случайно оказавшись не в том месте, он коснулся некой тайны, которой по каким-то непонятным пока причинам ему, Гарри, знать не следовало. Как тому незадачливому Труману. Потому что банально «меньше знаешь, крепче спишь», а это излишнее знание неминуемо осложнит жизнь, и ладно бы только ему.

Это было чисто подсознательное чувство, совершенно необъяснимое с точки зрения разума и здравого смысла. Ну, прочитал он про цветочную «ноту сердца» и запах лёгкого загара... Что в этом такого? Тем не менее, машинально теребя новенькую глянцевую обложку рекламного журнала, Гарри стоял с опущенной головой и, словно провинившийся школяр, выискивал «оправдания» своему необдуманному поступку.

И обрадовался, когда память подсунула ему наставления друга, наверняка откопанные в пресловутых «Двенадцати безотказных способах...»

— Рон говорил, что иногда бывает полезно знать, какими духами пользуется твоя де... близкая подруга.

— В самом деле? Рон так говорил?!

— А что не так? — удивление Гермионы показалось ему несколько преувеличенным.

— Нет-нет, всё так. Просто замечательно! Знаешь, Гарри, — её голос вдруг зазвучал предельно доверительно, словно его обладательница собиралась открыть какой-то секрет, — Рон нравится мне всё больше и больше.

Почему-то он почувствовал сожаление. Глупое такое, необъяснимое, ничем не обоснованное и бессильное.

Зачем она говорит это ему?

Он отложил в сторону злополучный каталог и поднял наконец голову, чтобы видеть её глаза.

В первый миг показалось, что стёкла запотели. Чуть позже Гарри сообразил, что очки здесь ни при чём, просто взор затуманился сам по себе. Он моргнул, зажмурился, осторожно приоткрыл веки и, разглядев стоящую перед ним девушку, обомлел.

В облике этой невысокой стройной незнакомки, безусловно, кое-что было от прежней Гермионы. Но немногое.

Глаза. Карие, как и раньше.

Только теперь в их бархатистой глубине резвились плутоватые смешинки.

Волосы. Как всегда, густейшие и своевольные.

Однако их укротили: свернули и уложили туго, закрепив на голове при помощи гребня и, наверное, ещё каких-нибудь шпилек, милостиво оставив на свободе один-единственный локон.

И улыбка. Насмешливая, ироническая, лукавая — та самая, королевская.

Гермиона улыбалась, но её губы, обретя лёгкий налёт чего-то прозрачного и почти неощутимого, влажно поблёскивали и выделялись как-то по-новому, свежо и… заманчиво.

Пожалуй, всё. Остальное принадлежало не ей.

Он привык видеть свою подругу в длинных, едва ли не до пят, мантиях, в толстенных свитерах, в универсальных джинсах и простеньких кофточках. Разве что платье, то самое, ежедневно — словно хамелеон — менявшее окраску, выпадало из общего ряда. Так в нём она до вчерашнего дня не часто появлялась.

Сейчас на Гермионе было надето маленькое черное платье. Его нельзя было назвать по-другому, Гарри это почувствовал. Несмотря на некоторую закрытость (рукава прикрывали собой локти), платье щедро открывало взору шею, тронутые загаром плечи, стройные ноги, колени — такие же, как вчера на пляже: округлые и чертовски соблазнительные.

А то, что это маленькое хитрое платье якобы прикрывало, то ли из-за игры света, то ли из-за какого-то невероятного оптического обмана казалось не только не прикрытым а, более того, откровенно обнажённым. Взгляд Гарри скользил по бёдрам, отмечал плавный, но чётко очерченный изгиб талии, задерживался на линии груди, аккуратно подчёркнутой облегающим фасоном, и вновь прилипал к коленям.

Он знал, что нехорошо это — так откровенно таращиться на человека, но не мог отвести глаз.

Хотелось что-то произнести — какой-нибудь комплимент, слова изумления или одобрения, но на уме вертелось лишь «роскошно выглядишь», когда-то оброненное другом. А Гарри чувствовал: он скорее сдохнет, чем повторит то, что хоть однажды произнёс Рон. И неважно, где это было, когда и при каких обстоятельствах.

Девушку, стоящую перед ним, нельзя было назвать просто красивой. Да и просто девушкой назвать язык не поворачивался. Это была... леди. Да, именно так.

Но получилось у него неуверенно. Голос повиновался из рук вон плохо.

— Ты... это... выглядишь, как леди. Здорово, просто шикарно.

Явно польщенная, Гермиона расцвела благодарной улыбкой.

— Спасибо, Гарри. А то я уже начала сомневаться в себе.

— Нет-нет, что ты! — запротестовал Гарри, забыв о том, что они с Гермионой не одни. — Ты такая... нежная, трогательная и...

Третье слово вылетело из памяти. Он читал об этом несколько минут назад и выдал то, что вспомнил, — с точностью до буквы, до ощущения. Но, испугавшись, что Гермиона свяжет его неуклюжий комплимент с той самой книжечкой, к которой он не мог относиться без предубеждения, Гарри поспешил прояснить ситуацию.

— Там, — он бросил взгляд на журнал, лежащий на стойке, — написано, что эти духи как раз для таких девушек, как ты — трогательных и...

— ...гармоничных, — подсказала Гермиона, слегка краснея от смущения.

— Да-да, — с силой закивал Гарри. — А как ты их нашла? В смысле, духи эти. По каталогу?

— Не совсем. Просто однажды у меня уже были такие. Точнее, два года назад. Ладно, потом как-нибудь расскажу.

Покосившись на продавщицу, которая сидела за стойкой и делала вид, что разговор двух клиентов её никоим образом не касается, Гермиона, кивнув на пустую кабинку, добавила:

— Гарри, там и для тебя кое-что есть, — а прежде чем он успел удивиться, пояснила: — Рубашка с коротким рукавом и лёгкие брюки. Они должны быть впору по длине, я сразу попросила подогнать. Так что давай, бери и переодевайся.

— Зачем?

— Затем, что на дворе лето, и я не могу видеть, как ты паришься в джинсах. Всё, вперёд и не возражай! — объявила Гермиона приказным тоном. — Леди всегда права. Ты не знал?

В первую секунду Гарри, шутки ради, захотелось сделать «под козырёк». Но, немного подумав, он не стал отдавать воинскую честь, а, выкинув вперед два пальца, воскликнул: «Yes!» — и направился в примерочную строевым шагом.