Люблю тебя ненавидеть (гет)

Скрой во мне позорные секреты,

Расстанься с наивными мечтами

И оставь меня в темнице с грехами -

Ни к чему мне пустые советы.

Воздух вокруг спёртый, как мышеловка,

А доверия нет: блажь, иллюзий уловка.

Так что если боишься меня — отпусти,

И пока я бессилен — спасайся, беги!

Надежда Яркая

* * *

Тонкие лучи, тянущиеся золотыми нитями от лениво поднимающегося над горизонтом солнца, отбрасывали длинные тени на все еще спящую под утренней росой северную долину. Птицы щебетали, прятались в кустарниках Зимнего сада, утопающего в сладком запахе распустившихся цветов.

Драко стоял на открытом балконе, наслаждаясь прохладой раннего утра и допив кофе, отложил чашку на резной чайный стол. Встречать рассветы перед изнуряющим рабочим днем стало для него ритуалом, а за последние несколько недель его утро и вовсе начиналось с крепкого кофе и горящего в розовом цвете небосклона. Но, увы, в ближайшие пару дней Драко не удастся окунуться в это безмятежное утреннее спокойствие: ему придется довольствоваться душным гостиничным номером в Берне.

К полудню делегация министерских работников, возглавляемых Кингсли, отправится в Швейцарию на первую магическую конференцию четырех континентов. Инициатором подобного мероприятия выступил президент МАКУСы — Сэмюэль Дж. Куахог, а Великобритания, поддержав идею международной конференции, провела переговоры с некоторыми магическими странами Европы [1].

Драко, понимая, что организация дипломатических переговоров ляжет на его Отдел, и он денно и нощно будет отсиживаться в Министерстве, все же согласился на предложение Кингсли. Он осознавал, что магическая Англия ослабила свои позиции после войны, и сейчас сотрудничество с другими странами — возможность, которую не стоит упускать. Довольно долго Англия, разрушенная и разграбленная, как побитый зверь, зализывала свои раны, и сейчас самое время напомнить магическому миру о ее былом величии.

Он устало прикрыл глаза, выдохнул и, вспомнив о свитках, беспечно оставленных в библиотеке, повернулся к двери и направился в Восточное крыло. Библиотеку окутывал легкий полумрак: солнечные лучи едва пробивались сквозь плотную ткань штор, свечи потухли, растекаясь в канделябрах восковыми лужицами, и, оглядевшись, Драко взмахнул палочкой, зажигая искусственный свет в люстрах. Он уверенно шагнул к небольшому столику у камина и невольно вздрогнул, заметив безмятежно спящую Грейнджер на ковре. Окруженная раскрытыми книгами и свитками, она свернулась калачиком, прикрывая лицо испачканными в чернилах пальцами.

Мерлин, неужели она провела в библиотеке всю ночь и, вызубрив очередные справочники, усталая, не доползла до Белой спальни, а улеглась на полу? Воистину у этой девицы ни манер, ни совести!

Он обошел ее спящее тельце, нагнулся, смахнул палочкой неряшливую прядь волос с лица и, усмехнувшись, вскрикнул:

— Грейнджер!

— А? Что? — недоумевая, она резко подняла голову, инстинктивно сжав палочку в руке, и, размахивая ею, огляделась по сторонам. — Малфой? — она сузила заспанные глаза, всматриваясь в его лицо. — Что ты тут делаешь?

— В данный момент я задаюсь тем же вопросом, — он растянулся в улыбке и, наклонившись к ней, добавил: — Если тебе предпочтительней спать на полу, я велю Дейзи постелить коврик у Белой спальни.

— Уже утро? — игнорируя его замечание, удивилась она, взглянув на напольные часы. — Кажется, я не заметила, как уснула вчера ночью.

Маленькая ложь. Она определенно помнила, как, проиграв борьбу с бессонницей, спустилась в библиотеку, стараясь унять ноющую боль в мышцах травяным чаем и приятным шорохом страниц. Чтение отвлекало, заставляло окунуться в изучение какого-либо ветхого свитка и забыть о преследующих ее по ночам приступах. Вчера, до поздней ночи она забивала себе голову рунами и санскритом, не оставляя себе и минуты на размышления о латрономии, но все же усталость взяла свое, и она забылась сном, здесь, на колючем ворсе ковра, в библиотеке. Впрочем, ее это и не беспокоило бы, — Гермиона просыпалась и в более странных местах, — но то, что ее заметил Малфой, заставляло чувствовать некую неловкость.

— Я, пожалуй, поднимусь в спальню, — осторожно произнесла Гермиона, стоя на коленях и собирая раскрытые книги и свитки. — Мне необходимо принять ванну, — зачем-то добавила она и, прикусив губу, подняла взгляд на Малфоя.

— Да, — согласился он. — Не забудь воспользоваться расческой, — усмехнулся Малфой и, бросив взгляд на ее очевидно растрепанные волосы, добавил: — Тщательно.

— Я не нуждаюсь в твоих ценных замечаниях, — фыркнула Гермиона, нахмурив брови, но как только Малфой повернулся к столику за пергаментными свитками, она пригладила распушившиеся волосы на затылке.

— Тебе следует знать: ближайшие пару дней я буду на конференции в Берне, — повернувшись, произнес Малфой.

Гермиона кивнула. Статьи о конференции, равно как и о Чемпионате мира по квиддичу пестрили на разворотах всех магических изданий Англии и вещали о переменах в положении страны. Несомненно, Министерство надеялось возобновить потерянные связи, наладить отношения со странами Востока, и конференция должна послужить хорошим толчком для подобного содружества. Гермиона предполагала, что Малфой, как Глава Отдела войдет в коллегию дипломатов, и мысленно радовалась возможности провести несколько дней в Лондоне с Эбби, а не в пустом холодном поместье. Впрочем, она сроднилась с Малфой Мэнором, привыкла к его тихим мраморным коридорам, заброшенным комнатам и цветущему ландшафту. И даже мрачные краски туманного Уилтшира не угнетали, не заставляли впасть в уныние, а лишь отдавались эхом тех прошлых лет, когда она маленькой девочкой жила в волшебном замке, ставшем для нее домом. Но если Хогвартс был наполнен теплом и привычным уютом, то в Малфой Мэноре царила тишина, поглощающая и глубокая. Она особо остро чувствовала это в последние недели, когда Малфой, погруженный в работу, отсиживался в кабинете и пресекал любые ее попытки начать разговор, или же, когда ночами он отсутствовал в поместье, а она, едва сдерживая слезы, терпела приступы латрономии. Иногда ей хотелось рассказать ему о той боли, что терзает и рвет ее на части, но, закрывая глаза, она представляла, как он усмехается, бросает в лицо пару обидных фраз и отступала снова и снова. Разве он поймет? Скорее обвинит ее в беспечности.

— Я буду вынужден денно и нощно выслушивать россказни о магическом содружестве и убедительно просил бы тебя не нарушать мой покой своими выходками, — продолжил Малфой, наблюдая за ней. — Что бы с тобой ни произошло, не смей меня беспокоить, Грейнджер! Пожалуй, я даже не смогу присутствовать на ужинах и…

— Хорошо, — спешно произнесла Гермиона. — Я поняла.

Она поднялась с пола, держа в руках собранные свитки, и осторожно подошла к столу у камина. Листая увесистый реестр, Гермиона касалась палочкой названий книг, и, взлетая, свитки возвращались на полки и стеллажи. Малфой, казалось, наблюдал за каждым ее движением, и, чувствуя кожей на себе его пристальный взгляд, она отвернулась, стараясь отвлечься мыслями о предстоящей встрече с Эбби. Гермиона невольно расплывалась в улыбке, вспомнив о предложении подруги отправиться в Глазго на весенний фестиваль волшебных растений и цветов. Да, она определенно с пользой проведет эти пару дней без Малфоя.

— Не стоит радоваться моему отсутствию столь откровенно, — усмехнувшись, заметил Малфой.

— Ну, что вы, милорд, — нахмурилась Гермиона, взглянув на него. — Я, напротив, опечалена вашим отъездом, — она наигранно вздохнула. — Ведь поместье опустеет без вас.

Он в удивлении изогнул бровь, скривился в улыбке, и на миг ей показалось, что он вновь утопит ее в грязи гадких усмешек и едких фраз. Но нет, Малфой состроил умилительную мину, словно ее слова тронули его до глубины души, и, шагнув к ней, он медленно произнес:

— Я опечален так же, как и вы, миледи, — Малфой нагло вздернул ей подбородок и, наклонившись к уху, добавил: — Но тешу себя мыслями о том, как вы, стоя на коленях, порадуете своего супруга.

— Малфой! — вспыхнула она.

Драко рассмеялся, наблюдая, как Грейнджер, краснея, стыдливо отвела взгляд и принялась сворачивать пергаментные свитки и черновые письма.

— Не играй со мной, Грейнджер, — ухмыляясь, произнес он, подавая ей выпавшие из ее рук свитки. — Ты проиграешь.

— Неужели? — спросила она, раздраженно взглянув на него. — Игра предполагает правила — твои правила, которым я никогда не следую.

Вот ведь женщина! И не пытается скрыть свою наглую бесстыжую натуру.

— Наивность стала твоим верным спутником, — усмехнулся он, взглянув на стопку вскрытых писем на столе. — И я…

Он замолчал, заметив знакомое имя, написанное небрежным почерком на обороте конверта, и потянулся к письму, прежде чем Грейнджер попыталась его остановить.

— Дефо! — злясь, фыркнул он. — Предложил тебе место криптографа в своей группе.

— Тебя это не касается, Малфой! — воскликнула она, потянувшись к пергаментному листу в его руке, но он увернулся так ловко, что она почувствовала себя ребенком, которого дразнят подростки. — Верни письмо!

— Что ты ему ответила? — не унимался он.

— Согласилась, — нагло ответила она, наблюдая, как он меняется в лице.

Да, она лгала. Совсем, как в прошлый раз, когда Малфой спрашивал ее о работе, а она соврала о предложении Дефо возглавить его исследовательскую группу. И вот ее ложь, как страшный сон воплотилась в жизнь. Письмо от Леонарда она получила пару дней назад, но так и не решилась ответить ему отказом. Нет, Гермиона вовсе и не думала принимать его предложение, — Дефо — человек, которого стоит остерегаться — ей лишь хотелось позлить Малфоя, заставить его пожалеть о том, что он добился ее увольнения. Возможно, это и ребячество, и ей действительно не стоит затевать игры с Малфоем, но как же велик соблазн.

— Ты не будешь на него работать, — серьезно произнес он, в голосе, которого явно слышались угрожающие нотки.

— Когда мне потребуется твое разрешение, я непременно тебя спрошу, — нагло ответила ему Гермиона и ахнула, почувствовав, как он схватил ее руку и резко притянул к себе.

— Ты, очевидно, не расслышала: ты не будешь работать на Леонарда Дефо, — прорычал Малфой, и она, вздрогнув, попыталась вырваться. — Иначе тебе придется справляться с последствиями.

— Угроза? — фыркнула Гермиона.

— Факт, — резко ответил он.

Она вырвала руку, шагнула назад и, потирая саднящее запястье, недовольно произнесла:

— Я поступлю так, как считаю нужным.

— Что же, — он усмехнулся, потянувшись к свиткам на столе, — я поступлю с тобой так же.

Гермиона нервно сглотнула, наблюдая, как Малфой направляется к выходу, и на мгновение ей хотелось окликнуть его и признаться, что ее слова лишь фарс, глупая попытка позлить его. Но она промолчала, размышляя о том, что уступать ему ей вовсе не хотелось.

* * *

Тихая звездная ночь окутывала просторы Уилтшира легкой туманной дымкой, словно воздушным одеялом. Лениво плывущие облака затянули небо тонкой паутинкой, растворяясь в свете ярких звезд. Казалось, будто кто-то незримый рассыпал горсть драгоценных камней, и, переливаясь, как светлячки они мерцали на темном полотне небосклона.

То тут, то там слышалось уханье сов, а с северной долины и вовсе раздавались завывания волков.

Вой разрывал тревожную тишину, затихал лишь на мгновение и вновь слышался где-то вдали. Гермиона вздрогнула, услышав очередной вопль, и поспешила в поместье, быстро шагая по мраморной дорожке.

Гостиная привычно встретила ее тишиной, беззвучной, напряженной и, казалось, наполненной эхом некогда галдящих голосов. Прежде ей не приходилось ощущать, как поместье менялось в отсутствие своего хозяина, затихало, холодело, но за эти последние несколько дней угнетающее чувство тревоги не покидало ее ни на секунду. Пустота, как ползучее насекомое, медленно заполняла бесчисленные комнаты старого поместья, заползала в дальние уголки и прикасалась к Гермионе цепкими холодными лапками. Она вздрагивала от шороха листвы и скрипа старых ставень, как пугливая девчонка, но, чувствуя незримое присутствие Малфоя, ей казалось, что он войдет в комнату, заполнит пустоту своим насмешливым голосом, и насекомое боязливо уползет в свою нору.

Не в силах терпеть затянувшие часы одиночества, Гермиона закончила перевод арамейского свитка для Алана, выслушала лекцию Ферна о «святых правилах Малфоя» и, захватив порцию обезболивающего зелья, отправилась с Эбби в Глазго.

Волшебные цветы, звонкий голос Эбби, имбирный эль и приятная суета на фестивале окунули ее в забытое беззаботное время, когда все мысли витали вокруг десятка фолиантов, книг и нескончаемых поездок по свету. Чудные воспоминания, к которым она возвращается с улыбкой на лице, но уже без сожаления и грусти. Уже нет. Ее страсть к книгам, неизведанным знаниям, хранящимся на ветхом пергаменте, как и прежде, пылает ярким огнем, и ничто не заставит это пламя угаснуть. И, быть может, на горизонте забрезжил первый луч надежды — надежды основать собственную исследовательскую группу и утереть Малфою нос.

Она улыбнулась собственным мыслям и застучала каблуками по лестнице, направляясь в Белую спальню. И все же, несмотря на уговоры Эбби переночевать в гостиничном домике в Глазго и на угнетающую атмосферу, царящую в поместье, ночами Гермиона возвращалась в спальню — свою спальню.

Она потянулась к дверной ручке, но резкий стук, доносящийся с нижнего этажа, заставил ее дернуться и инстинктивно сжать палочку. Гермиона осторожно прошла по коридору и, спрятавшись в тени, нагнулась, опершись о мраморные перила, и, заметив мелькающий мужской силуэт в аванзале, насторожилась.

— Грейнджер! Душенька!

Гермиона открыла в изумлении рот, наблюдая, как Забини, качаясь и держа в руках початую бутылку виски, широко улыбался.

— Забини? — удивленно спросила она, медленно спускаясь по лестнице. Мерлин, да он мертвецки пьян!

— Та-дам! — воскликнул он, раскинув руки и расплескав виски на светлый ковер. — Где твой муженек, этот… — неразборчиво произнес он, щелкая пальцами, словно пытаясь что-то вспомнить — Жрако! Э-э-э... Драко, где он?

— Его нет в поместье, он отбыл в Берн, на международную конференцию, — осторожно произнесла Гермиона, наблюдая, как Забини неуверенной походкой шагнул назад, уронив высокую венецианскую вазу. Она ахнула, боясь, что тонкое стекло разобьется на мелкие кусочки, но ваза лишь покатилась по мягкому ворсу ковра.

— Да, ты пьян! — злясь, произнесла она.

— Зеленый змий придет за всеми нами, — кивая, философствовал Забини. — Драко, Драко, где же ты прячешься? — он нагнулся, поднял край ковра, заглянув под него, и разочарованно произнес: — Его здесь нет.

— Забини, тебе лучше отправиться домой, выспаться и… — она начала уговаривать его мягким голосом, словно перед ней был не взрослый подвыпивший мужчина, а ребенок. Гермиона замолчала, заметив, как он поднял руку и принялся копошиться во внутренних карманах мантии. Наконец, Забини достал палочку, и прежде чем она успела его остановить, неуверенно произнес призывающее заклинание [2]. Оно стрелой пролетело мимо онемевшей Гермионы, попало в противоположную сторону к камину, разбив мраморную статуэтку.

— Ох, неловко вышло, — кривляясь, произнес Забини и, вновь взмахнув палочкой, добавил: — Я все исправлю.

— Нет, Забини, не смей…

— Эта статуэтка из каррарского мрамора, — послышался знакомый голос за спиной, и, обернувшись, она увидела Ферна. — Ее невозможно восстановить с помощью магии. Хозяин должен узнать об этом.

— Что ты наделала, Грейнджер? — цокнул Забини, глотнув виски из горлышка бутылки. — Такая неуклюжая!

— Что? — возмутилась Гермиона, бросила на Забини недовольный взгляд и, повернувшись к Ферну, произнесла: — Я знаю хорошего реставратора, Ферн. И тебе не стоит докладывать Малфою об этом неприятном происшествии. — А ты, — злобно прошипела она, вновь взглянув на Забини, растрепанного, грязного и едва стоящего на ногах. — Немедленно отдай мне свою палочку, пока ты не разрушил поместье и не покалечил себя.

— Женщина, что ты о себе возомнила! — возмутился он. — Отнять палочку у благородившего… э-э-э благоредеющего, — он выдохнул, словно потерял всякую надежду вспомнить подходящее слово, — у честного волшебника? Ведьма!

Забини качнулся, шагнул назад и, прижав палочку к груди, как дитя, глядел на нее возмущенно и недоверчиво. Гермиона устало выдохнула — право же, она не обязана, нянчиться с ним — и открыла было рот, чтобы убедить этого пропойцу отдать палочку, но, заметив уже высохшие пятна крови на костяшках его пальцах, воскликнула:

— У тебя кровь на руках.

— Это не кровь, а вино, — улыбаясь, ответил он и, принюхавшись, кивнул: — Определенно вино.

Гермиона прикусила губу, задумавшись, что Забини не только изрядно выпил, но ввязался в драку — примитивную маггловскую драку. Ее злость медленно угасала, уступая место щемящему чувству жалости к мужчине, который, кажется, не просто кутил всю ночь напролет в пьяном угаре, а глушил алкоголем собственные переживания. Чем громче смех, тем глубже страдания — так ведь говорят о людях, которые потешаются над всем и вся, но наедине мучаются от внутренних терзаний? А, быть может, она ошибается?

— Ферн, — она обернулась к дэльфу и, нахмурившись, произнесла: — Мне нужно заживляющее зелье.

Ферн лишь кивнул и мгновения спустя испарился.

— Что ты задумала, Грейнджер? — подозрительно сузив глаза, спросил Забини.

Гермиона шикнула, призывая его молчать, и, заметив Ферна, проговорила серьезным голосом:

— Сядь!

— Я не привык, чтобы женщина мне приказывала, — хмыкнул Забини, скрестив руки на груди. — Только если она не в латексном костюме и с плеткой в руках. Натягивай костюм, Грейнджер!

— Забини! — возмущенно воскликнула она и, выдохнув, толкнула его в плечо, а тот, не удержав равновесие, упал в стоящее за ним кресло.

— Мерлин всемогущий! Женщина, одумайся, ты ведь замужем за моим другом, — он усмехался, но когда Гермиона шагнула к нему, поджал под себя ноги и забавно свернулся калачиком, защищаясь от ее посягательств.

— Не беспокойся, Забини, твоя честь не пострадает, — рассмеялась она. — Я лишь хочу залечить твои раны.

Уткнувшись в диванную подушку, он покачал головой, совсем как непослушный ребенок.

— Не хочу, — пробурчал он.

— Раны следует обработать, чтобы избежать инфекции, — уговаривала Гермиона, осторожно коснувшись его плеча. — Протяни руки.

Бросив на нее недовольный взгляд, Забини выпрямился и, спрятав за спиной руки, вновь покачал головой.

— Ну же, Забини, — убеждала она. И почему она возится с ним, как с маленьким ребенком? Достаточно лишь пару точных взмахов палочкой, и силки намертво стянут его тело, пару легких движений, и он отправится в камин, исчезнув в зеленом пламени. Но нет, поступить так не позволяет ей совесть, ведь если бы она налакалась виски, то Забини, пожалуй, развлекал бы себя забавным зрелищем и потешался бы над ней, но не бросил, оставив наедине с опьяненным воображением. Возможно, даже Малфой поступил бы так же…

— Блейз, прошу тебя, — обеспокоенно произнесла Гермиона.

— О, ты назвала меня по имени, — путаясь в словах, умилялся Забини. — Прошу, душа моя! — он протянул руки так, словно ожидал, что Гермиона падет ниц и примкнет к ним губами.

Она выдохнула, присела на край дивана, мысленно взывая к Мерлину с отчаянным кличем «за что?» и принялась методично водить палочкой над ранами, очищая от высохших сгустков крови. После она откупорила настойку бадьяна и осторожно, каплей за каплей, залечивала рваную кожу на костяшках его пальцев. Бадьян шипел, растворялся в ране и стягивал кожу, оставляя лишь тонкие рубцы. На мгновение ей показалось, что Забини в своем обыкновении примется наигранно ныть и ломать комедию, но он молчал, внимательно наблюдая за каждым ее движением. Это молчание звенело напряженной струной, и Гермиона, проговорив заклинание, которое обвилось светящейся нитью вокруг, обвязывая его руки плотными бинтами, улыбнувшись, произнесла:

— Леди Эленну определенно возмутило бы твое поведение, а ты бы…

— Не произноси имя этой женщины, Грейнджер, — Забини, нахмурившись грубо прервал ее, а после расплылся в улыбке и, нагнувшись к ней произнес: — Я должен увидеться с Драко.

— Даже если я пошлю Диогена в Берн, Малфой прочтет письмо только утром, — пояснила Гермиона, заканчивая бинтовать его руки и, поднявшись, усталым голосом добавила: — И мы условились, что я не стану его беспокоить.

— В таком случае, я сам… — он резко поднялся, качнулся и рванул к камину.

— Нет, Забини, — она схватила его за руку, прежде чем он успел шагнуть в камин. — Тебе нельзя перемещаться в таком состоянии.

— Найди моего друга, женщина, — возмущался он, выхватив свою руку и упав на колени, принялся ползать по полу, очевидно выискивая оставленную где-то бутылку: — И мой бурбон тоже!

Гермиона прикрыла глаза, стянула тонкими пальцами виски — казалось, в голове все трещало и раскалывалось — и, услышав голос Ферна, резко обернулась.

— Мисс, я должен предупредить вас, что хозяин разгневается, если вы не сообщите о происходящем, — монотонно произнес он. — Позвольте мне лично уведомить его.

— Нет, — покачала головой Гермиона. — Я не намерена выслушивать нотации, о том, что я отвлекла его от работы из-за пьяных выходок Забини и…

Она повернулась, оглядела комнату и, не заметив ползающего Забини, обеспокоенно взглянула на Ферна. Тот лишь покачал головой и принялся важно вышагивать по комнате, заглядывая под столы и за диваны. Гермиона же прошла в гостиную, а после в трапезную и, услышав треск, похожий на звук бьющегося стекла, насторожилась, пытаясь понять где же на этот раз дебоширил Забини.

— Думаю, мистер Забини в винном погребе, мисс, — вновь раздался непринужденный голос дэльфа. Она мысленно удивлялась спокойствию Ферна, которому очевидно и прежде доводилось устранять последствия проделок Малфоя и его друзей, но вот Гермиона к подобному поведению явно не привыкла. И она не имела ни малейшего представления как ей вести себя с изрядно выпившим мужчиной, которым управляли эмоции и первичные инстинкты. Палочку стоит держать наготове.

Гермиона осторожно следовала за Ферном, опасаясь, что Забини вдруг выпрыгнет из-за угла, бесцельно размахивая палочкой, и, остановившись у массивной деревянной двери, неуверенными шагами вошла в погреб.

Прежде ей не доводилось бывать здесь: широкая комната с низким сводчатым потолком, отделанным плитками из искусственного камня, у стен стояли деревянные стеллажи с косыми ромбовидными полками, забитые аккуратно расставленными бутылками алкоголя. Пол же был залит бордовыми лужами вина, в которых острыми пиками плавали осколки стекла.

— Грейнджер! — раздался радостный возглас. Она обернулась, поджала губы и недовольно взглянула на ухмыляющегося Забини. Он же раскинул руки, очевидно ожидая, что она бросится в его объятия и, протянув ей бутылку с бурбоном, улыбаясь, спросил: — Выпьешь со мной?

Мерлин, что же ей с ним делать? Быть может, обездвижить парочкой добротных заклинаний и оставить отмокать в луже пролитого вина? Нет, так поступить она не могла.

Как бы поступил Гарри, будь он здесь? Наверное, он отобрал бы палочку, напоил дебошира антипохмельным зельем и просидел бы с ним всю ночь, пока тот окончательно не придет в себя. Верное решение, вот только ей не хотелось применять магию к Забини, а обезоруженной противостоять пьяному мужчине довольно проблематично.

А как бы поступил Малфой? Этот скользкий хитрый тип. Пожалуй, он бы…

— А что ты пьешь? — заинтересованно спросила Гермиона, надеясь, что Забини не заметит, как она, меняясь в лице, обдумала созревший план.

Забини приблизил бутылку к лицу, прищурился, пытаясь прочесть название на потертой этикетке, и, выдохнув, произнес:

— Что-то очень крепкое.

— Звучит удручающе, — хмыкнула Гермиона и, шагнув к Забини, заговорчески произнесла: — Я знаю, где Малфой прячет коллекционный алкоголь.

— Ты ведь покажешь мне, где зарыт этот клад? — воодушевился Забини.

Она кивнула и направилась к выходу, Забини послушно последовал за ней. Они прошли кухню, повернули за угол и остановились в темном коридоре.

— Это тут, — убедительно произнесла Гермиона, открывая узкую дверь. — Но прежде отдай мне палочку.

Забини отшатнулся, шагнул назад и недоверчиво взглянул на нее.

— Если ты по неосторожности разобьешь все бутылки, что мы будем пить? — убеждала его Гермиона. Забини мешкал, но очевидно желание напиться еще больше, преобладало над его здравым смыслом, и он, протянув ей палочку, вошел в комнатушку.

— А здесь темно, — послышался его голос. — Похоже на чулан для метел.

— Так и есть, — воскликнула Гермиона, резко захлопнув перед его носом дверь.

Забини ломился, стучал кулаками, обещая расправиться с ней, как только выберется, но Гермиона, не слушая его, позвала Ферна.

— Ферн, отыщи Нотта, расскажи об этом пьянице и приведи его в поместье, — устало произнесла она.

— Быть может, мне лучше отправиться за хозяином? — продолжал убеждать ее Ферн.

— Нет, приведи Нотта, — прикрикнула она, наблюдая, как дэльф, поклонившись, исчез.

Игнорируя крики Забини и громкие стуки в дверь, Гермиона направилась в гостиную.

Кажется, ночь обещает быть длинной.

* * *

Небо за окном затянуло паутиной сизых облаков, скрывающих в своей толще россыпь звезд. Предрассветный туман — предвестник дождливого утра, клубился где-то вдали, в кронах величественных сосен и, опускаясь, застилал северную долину.

Гермиона, не отводя взгляда от окна, сидела в кресле, подобрав под себя ноги и грея руки о горячую чашку с травяным отваром. Она терпеливо выжидала возвращения Ферна, то и дело, поглядывая на настенные часы, стрелки на которых, словно намеренно ползли медленно, почти бездвижно. Ей слышались приглушенные звуки за стеной, голос неугомонного Забини, и сердце ее щемило с каждым стуком все сильнее. Мысли о том, что она без зазрения совести заперла человека в темноте, тесноте и холоде выедала ее червем, и она нервно вздрагивала от любого шороха и случайного звука. Она не поступила бы так с ним, если не опасалась бы, что он покалечится или же разгромит поместье. И завтра, когда ясность и трезвость ума вернутся к нему, Забини, он поймет, что она не желала навредить, а лишь хотела уберечь от безумных поступков. Он ведь поймет?

— Неужели военное прошлое не научило тебя бороться с пьяницами, Грейнджер? — послышался знакомый голос, и, повернувшись, она заметила появившегося Нотта в камине. — Где он?

— Я отняла у него палочку и заперла в чулане, — призналась Гермиона, виновато взглянув на Нотта.

Он бросил на нее укорительный взгляд и, покачав головой, уверенно направился к чулану.

Передав эстафетную палочку в безумном пьяном марафоне Нотту, ей следовало бы подняться в Белую спальню и забыться сном. Но она так и продолжала сидеть в кресле, слушая приглушенные жалобы Забини и успокаивающий голос Нотта.

Они появились в гостиной пару минут спустя, и Забини, еле перебирая ноги, сутулясь и обняв себя руками, завидев ее, громко вскрикнул:

— Тео, эта… эта ведьма заперла меня в чулане, как уличного пса, — он тыкал в нее пальцем, жалобно глядя на Нотта.

— Мы ее накажем, Блейзи, — успокоил его Нотт, и тот, кивнув, с трудом опустился на диван.

— Что с ним… — обеспокоенно поинтересовалась Гермиона, наблюдая, как Забини дрожал, стучал зубами, грея пальцы рук, горячим дыханием. Неужели это она довела его до обморожения? Разве в чулане так холодно [3]?

— Драко скоро прибудет? — не унимался Забини.

— Он в пути, думаю, появится через пару минут, — улыбаясь, ответил ему Нотт и, заботливо подложив Забини под голову подушку, взмахнув палочкой, спокойно произнес: — Петрификус тоталус!

— Ты… ты с ума сошел? — открыв от удивления рот, вскрикнула Гермиона.

— Тебе следовало обездвижить его, как только он появился в поместье, — хладнокровно произнес Нотт и потянулся к небольшому кожаному портфелю, который принес с собой.

— Это бесчеловечно! — возмущалась Гермиона.

— Твоя сердобольность ему не поможет, — фыркнул Нотт, открывая бархатный чехол, в котором лежал стеклянный шприц и пару тонких игл. — Равно как и жалость.

Она промолчала, наблюдая, как он аккуратно открывал маленькие склянки, втягивал зелье иглой в шприц и, потянувшись к жгуту, закатал рукав на руке Забини.

— Что ты делаешь? Что это за зелье? — взволнованно спросила она. Внутри скреблось неприятное чувство, гадкое подозрение к человеку, который, обманув друга, обездвижил его, а сейчас пытается вколоть зелье в руку. Уму непостижимо! Ей никогда не доводилось видеть, чтобы волшебники использовали маггловские методы лечения. Кажется, она доверилась не тому человеку.

— Думаешь, я могу навредить своему другу? — фыркнул Нотт.

— Объяснись! — серьезно произнесла она, угрожая Нотту палочкой.

Он выдохнул, отложил шприц и, поднявшись, внимательно посмотрел на нее.

— Я знаю Блейза лучше, чем ты можешь предположить, и когда он позволяет себе напиться, то не ограничивается бурбоном, — начал изъясняться Нотт. — Настойки с зельями дарят невероятное чувство забвения, но эффект исчезает через пару часов, и наступает похмелье. Обычное антипохмельное зелье не справится — оно усваивается медленно. Но если приготовленное мной укрепляющее зелье попадет в кровь, то алкоголь выведется из организма без вреда для внутренних органов. Теперь я могу помочь своему другу, Грейнджер, не опасаясь за собственную жизнь?

Гермиона кивнула. Чувствуя себя полной дурой, она спрятала палочку и, виновато опустив глаза, вернулась в кресло.

— Ты научился этому в лечебнице Святого Петра? — спросила она, наблюдая, как Нотт, нащупав выступающую вену на сгибе руки Забини, осторожно ввел иглу.

— Да, — коротко ответил он. — Лечебница имеет дурную репутацию, потому как целители не гнушаются использовать разные методы лечения. Даже маггловские, — отложив шприц, он дотронулся до запястья на руке Забини и, прощупывая пульс и выдохнув, добавил: — Он вскоре уснет и проспит до рассвета. Я побуду с ним до утра.

— А я, пожалуй, выйду на террасу, — устало произнесла Гермиона. — Сегодня мне уже не уснуть.

Она прихватила с собой книгу, направилась к выходу и уже у самой двери обернулась, наблюдая, как Нотт, сняв заклинание, уложил Забини на диван, сняв с него обувь и мантию. Нет, она доверилась тому человеку.

В саду, шелестя молодой листвой, гулял ветер. Гермиона взмахнула палочкой, зажигая навесные фонарики, и, уютно умостившись на кушетке, открыла книгу. В дни, когда болезнь отступала, ее беспокоила бессонница, и зачастую она проводила ночи в библиотеке, засыпая к утру или же к полудню. Да, и сегодня выдался сложный день, и о сне вновь придется забыть.

— Холодная ночь, — она вздрогнула и, услышав голос Нотта и обернувшись, увидела его стоящим у двери. — Выпей! — он протянул ей чайную чашку, и, почувствовав травяной аромат, она поморщила нос.

— Мне вовсе не холодно, — натянуто улыбнулась она. — Благодарю.

— Бессонница — один из симптомов латрономии, — пояснил Нотт, все еще протягивая чашку. — Тебе следует набраться сил перед завтрашним разговором с Драко.

— Что ты имеешь в виду? — заинтересованно спросила она.

— Ты не позволила Ферну оповестить его о случившемся, — Нотт выдохнул, устало опустившись в плетеное кресло. Гермионе на миг показалось, что он выглядел измученным и обессиленным: в голосе слышалась хрипотца, под глазами пролегли тени, а длинные волосы, обычно аккуратно уложенные, были собраны в небрежный хвост, и пару темных прядей спадало на напряженное лицо. — Он будет в ярости.

Гермиона фыркнула. Да, Малфою следует умерить спесь и поблагодарить ее за то, что уберегала Забини от возможных увечий, а поместье — от его варварских набегов. Кто из них еще должен злиться больше?

— Забини уснул? — спросила она, переводя тему разговора, и, заметив кивок Нотта, осторожно добавила: — Очевидно, у него была причина довести себя до такого состояния.

— Была, — хмыкнул он. — Всегда одна и та же причина.

— Леди Эленна, верно?

— Он что-то рассказал? — нахмурившись, спросил Нотт, и, заметив его беспокойство, Гермиона поняла, что верно угадала причину.

— Нет, — она покачала головой. — Я упомянула ее имя, а Забини это разозлило. И мне показалось…

— Думаю, ты уже знаешь, что у него сложные отношения с матерью и углубляться в этот вопрос не стоит, — перебил ее Нотт.

Она лишь кивнула и, чувствуя неловкость, вновь погрузилась в чтение. Строчки проскальзывали мимо глаз, урывками цеплялись в сознание, заставляя ее перечитывать одну и ту же фразу несколько раз. Ее занимала мысль, что за плечами каждого из этих мужчин стояла история — глубокая, чувственная и, возможно, печальная. Когда-то она знала их мальчишками, противными и задиристыми, а, встретив годами позже, наблюдая и общаясь с ними чаще, чем с собственными друзьями, поняла, что каждый из них пережил свою боль, а кто-то уживается с ней до сих пор.

— Вас троих многое объединяет, — усмехнувшись, произнесла Гермиона и, заметив вопросительный взгляд Нотта, пояснила: — Например, непростые отношения с женщинами.

Нотт рассмеялся, заливисто и громко.

— Блейз прав — однажды твой наивный романтизм тебя погубит, Грейнджер, — он продолжил смеяться, смотря на нее, как на глупую девчонку.

— Ну, — она замялась, пытаясь подобрать правильные слова. — Если бы Забини не заботила его мать, то он бы не пытался залить свои переживания алкоголем, и если бы Малфой не был так привязан к леди Офелии, то он бы не грозился отрубить мне палец, только бы вернуть кольцо, что некогда принадлежало ей. Испытывать такую привязанность — не значит проявлять слабость. Нет, это значит быть человеком, — она проговорила это так быстро, что не заметила, как с Нотта сползла улыбка, и он слушал ее, нахмурившись и прищурив глаза.

— Это я и имела в виду, говоря о том, что вас многое объединяет, — выдохнув, закончила Гермиона. — Быть может, и в твоей жизни была… — она замолчала, прикусив губу. Не стоит ей, ворошить чужое прошлое. И оставаться наедине с Ноттом тоже не стоит, ведь Малфой вновь выкажет ей свое недовольство. Впрочем, имеет ли значение, что подумает Малфой? Конечно же, нет, но она вдруг ощутила, как внутри скрежет неприятное чувство, словно она предает его доверие.

Она отложила чашку с выпитым чаем, закрыла книгу и осторожно поднялась с кушетки, шагнув к двери.

— Ее звали Эмилин, — он прошептал эти слова на выдохе так, словно ему было сложно говорить.

Гермиона остановилась, раздумывая, стоит ли ей уйти или же остаться и выслушать человека, который решился произнести вслух то, что, возможно, давно терзало и мучило его. Она не знала наверняка, но чувствовала, что этот разговор — его исповедь, а она лишь та, кто сможет безмолвно выслушать. Так стоит ли ей уйти?

— Твоя возлюбленная? — спросила она и, выдохнув, вновь присела на край кушетки.

— Нет, — он усмехнулся, возможно, вновь подумав, что она излишне наивна. — Моя младшая сестра.

— Сестра? — удивилась она. — Мне казалось, ты единственный ребенок в семье.

— Так и есть, — подтвердил он и, заметив ее недоумение, пояснил: — Для всех Эми умерла семнадцать лет назад, а для меня — пять лет.

— Я не совсем…

Он поднялся с кресла так резко, что Гермиона вздрогнула, и, проследив за ним взглядом, наблюдала, как он меняется в лице. На миг ей показалось, что он жалел о сказанных словах, боролся с самим с собой, решая продолжать ли разговор или же, бросив пару будничных фраз, вернуться в гостиную к спящему Забини. Она чувствовала себя неловко, будто доверия Нотта к ней недостаточно, чтобы обнажить чувства, сдирая с ран зажившую кожу. Быть может, так оно и есть.

— Моя мать умерла, когда я был еще ребенком, — наконец продолжил он, стоя к Гермионе спиной и облокотившись о мраморную колонну. — Отец горевал недолго и уже через пару месяцев женился на молодой ведьме, которую интересовали лишь деньги и положение моей семьи. Спустя год она родила ребенка, но не более достойного сына, чем я, а дочь — слабую и нездоровую. Видишь ли, Эми была особенным ребенком, — Нотт замолчал, выдохнул и, повернувшись к ней, произнес: — Она была больна Саламандровой хворью.

Гермиона подняла на него взгляд: Нотт молчал и грустно улыбался. Ей хотелось сказать: «Мне очень жаль», но слова комом застряли в горле и все, что она могла, — это наблюдать за ним и ощущать не покидающее чувство неловкости.

Саламандровая хворь — болезнь, о которой говорят шепотом, бросая презрительные взгляды в сторону магов — родителей нездорового ребенка. Впрочем, нездоровыми их никто не считал, скорее прокаженными и проклятыми, проживающими свой век в закрытом отделении больницы Святого Мунго [4].

В целительских справочниках Саламандровую хворь описывают как врожденную болезнь, которая преобразует стихийную магию ребенка в подобие опухоли, сжигающей больного изнутри.

Страшная и мучительная смерть. Случалось, что хворь развивалась медленно и словно спящий вулкан пробуждалась спустя годы, но чаще ребенок не доживал и до своего первого дня рождения.

— Отец бесновался, когда она родилась, — едва слышно произнес Нотт. — Он жестоко наказал мою мачеху, кричал, что она породила чудовище, велел запереть Эми в подвальном помещении, а остальным сказал, что нашу семью постигло несчастье — смерть новорожденного ребенка…

Гермиона слушала его, впитывая каждое сказанное слово и чувствуя, как злость медленно закипала внутри, поджала губы. Немыслимо, какими жестокими бывают люди!

— Мне было любопытно, что за чудовище поселилось в нашем имении, — продолжил он. — И я, вооружившись игрушечной волшебной палочкой и швейными ножницами, — Гермиона невольно улыбнулась, — отправился в подвал. Мои надежды не оправдались — чудовище оказалось маленьким молчаливым ребенком.

Домовики, ухаживающие за Эми, не позволяли ей покидать подвал: холод и сырость сдерживали Саламандровую хворь, а я втайне от отца все свое время проводил с ней, в этой подвальной темноте. Она росла обычным ребенком, и лишь иногда хворь проявляла себя, оставляя на ее теле выжженные раны. А, отправившись в Хогвартс, я получал от нее письма каждый день, боясь, что однажды узнаю о ее кончине. Но она продолжала писать, зарождая во мне надежду, что болезнь все же ее оставит. Тогда я уже решил, что стану зельеваром...

— Или целителем, — добавила Гермиона и, заметив ухмылку Нотта, поняла, что догадалась верно. — Ты рассказал о сестре Малфою и Забини еще в школе?

— На четвертом курсе я решился рассказать о ней Блейзу, — кивнул Нотт. — Он молча выслушал и заметил лишь, что в семье не без урода, затем взглянул на меня и добавил: — Это я о тебе, Тео.

Гермиона рассмеялась. Да, в этом весь Забини: насмешливый и непосредственный.

— А Драко... — он выдохнул. — Пожалуй, он был единственным, кому бы я не доверил свою тайну. Мне казалось, узнай Драко об Эми, слух достиг бы пределы Англии, и чистокровное общество закопало бы мою семью в порицании. Но я в нем ошибся. Драко нашел ее письмо и потребовал объяснений, и мне ничего не оставалось, как рассказать об Эмилин. Он не сказал ни слова, лишь вернул мне письмо, предупредив впредь быть осторожным.

Гермионе вспомнилось, что и Забини упоминал о своем недоверии к Малфою, но после и он, и Нотт разглядели человечность в его скрытой за высокомерием натуре. Возможно, и ей стоит отбросить недоверие и рассмотреть в Малфое что-либо, кроме черствости и спеси. Отбросить его маску не так и просто, она как вторая кожа вросла в лицо, пустила корни в характер и укрепила стены его крепости.

— Во время войны ты был с ней? — осторожно спросила Гермиона.

— Да, — Нотт кивнул. — Несмотря на наказы отца, я был с ней, а после войны поступил в магический университет. На этом настояла Эми.

— Думаю, ты принял верное решение, — поднявшись с кушетки и вздрогнув от холода, произнесла Гермиона. — Из тебя получился замечательный зельевар.

— Комплимент? — удивился Нотт, бросив на нее подозрительный взгляд. — Жаль, Блейз и Драко не слышат твоей похвалы. Они не поверят мне на слово. Но ты права — я принял верное решение. Ничто так не увлекало меня, как зелья и снадобья. Я зачитывался справочниками и книгами по зельям, денно и нощно проводил в лаборатории за котлом и развлекал себя тем, что пытался раскрыть скрытые свойства обычных зелий и…

— Скрытые свойства? — удивилась Гермиона. — Что могут скрывать в себе бытовые зелья?

— Многое, — улыбнулся Нотт. — Например, лекарственные снадобья не терпят влаги — их не следует хранить в ванной комнате, дурманящие зелья, приготовленные на основе полуночного дурмана меняют цвет при искусственном освещении и теряют свои свойства. А сыворотка правды, преимущественно не имеющая ни запаха, ни вкуса, ни цвета, но, вступая в реакцию с этиловым спиртом, оседает белым осадком на дно бокала, и именно поэтому сыворотку не добавляют в вина и алкогольные напитки…

— О, мне приходилось слышать об этом раньше, — воскликнула Гермиона, с интересом слушая Нотта.

— Об этом ты не прочтешь в учебниках и справочниках: зельевары хранят в тайне некоторые особенности зелий, — Нотт усмехнулся и, повернув голову посмотрел куда-то вдаль, словно что-то разглядел в туманной пелене, окутавшей Зимний сад. — Ей нравилось слушать мои бесконечные лекции о зельях: я мог не замолкать часами, рассказывая о зельеварении, а она внимала каждому слову, молчаливо выслушивая меня. Но с каждым днем ей становилось все хуже, и я уверил себя, что моих знаний и сваренных зелий недостаточно, чтобы облегчить ее страдания, и тогда я…

— И тогда ты продолжил учебу в лечебнице Святого Петра, — продолжила Гермиона, и, услышав его приглушенное тихое «да», улыбнулась.

— Она умерла, прежде чем я успел закончить учебу, — он произнес это так сухо, безразлично, что Гермиона взглянула на него не с возмущением, нет, а с сожалением, с щемящим чувством в сердце, заставляющим глаза блестеть от слез. Она вдруг поняла, что боль испарила в нем другие чувства, оставив место лишь черствости и безразличию. Кажется, именно боль искажала их личности, изменяла чувства и выстраивала неприступную стену, отделяющую их от людских привязанностей. Ей вдруг захотелось пройти сквозь эту стену, как некогда на Кинг Кросс и войти в мир традиций, ценностей, безумных правил отчужденных, но глубоких людей — мир, который она отрицала.

— Мне… мне жаль, что ты потерял ее, — осторожно произнесла, опустив голову, пряча влажные от слез глаза.

— Все мы кого-то теряем, — выдохнул Нотт и, опустившись в плетеное кресло, вытянул из внутреннего кармана пиджака портсигар и закурил.

— Знаешь, она ведь не была частью этого мира, — наблюдая за ним, произнесла Гермиона. — Но ее миром стал ты. Это многого стоит.

Он промолчал. Выпуская густой сигаретный дым, Нотт смотрел на Гермиону сквозь эту белую пелену и, на миг прикрыв глаза, тихо произнес:

— Он сделал для меня то, на что никто бы не осмелился, — он открыл глаза, вновь посмотрел на нее и, очевидно, заметив в ее взгляде недоумение, пояснил: — Драко. Ее имени нет в семейном регистре и посему, я не мог… не мог похоронить ее должным образом, среди прочих почивших родственников. И Драко предложил мне похоронить ее здесь, в Уилтшире, на семейном кладбище Малфоев. Никто из ряда чистокровных магов не осмелился бы на подобное. Никто, кроме Драко…

Гермиона не нашла слов, она так и стояла, глупо кивая головой и изумлёнными глазами глядя на Нотта. Она, как и прежде, ощущала противоречивые чувства к Малфою: то он преисполнен благородством и протягивает нуждающимся руку помощи, то переполненный злостью, сжимает эту руку на чьей либо шее. Мерлин, как же сложно его понять!

— Грейнджер, сколько же еще скелетов ты найдешь в шкафу? — усмехнувшись, спросил Нотт.

— Если ты беспокоишься, что я расскажу об Эмилин, — затараторила Гермиона, — то я…

— Нет, меня это вовсе не беспокоит, — перебил ее Нотт, поднимаясь с кресла. — Драко доверяет тебе, а у меня нет причин не доверять ему.

И вновь Гермиона слышит об этом мнимом доверии Малфоя, которое замечают остальные, но только не она.

— Светает, — Нотт кивнул в сторону горизонта, на котором забрезжил рассвет. — Блейз скоро проснется. Я, пожалуй, пойду.

Гермиона, натянуто улыбнувшись, кивнула, и, наблюдая, как Нотт скрывается за дверью, потянулась к недочитанной книге. Ей сегодня не уснуть — в голове бушует буря мыслей.

* * *

За окном солнце играло в прятки: то скрывалось за кучевыми облаками, то озаряло ярким светом мрачный Малфой Мэнор. Гермиона неохотно жевала овсяное печенье, макая его в стакан с теплым молоком, и, щурясь, наблюдала, как Оддо в Зимнем саду безуспешно боролся с садовыми гномами, бегая за ними с совковой лопатой. Примостившись на широком подоконнике в гостиной, она читала книгу, время от времени бросая взгляд на бегающего по саду Оддо. До нее доносились бранные слова недовольного домового эльфа, и, хихикая, Гермиона открыла окна, впуская в комнате легкий прохладный ветер.

— Грейнджер! — она вздрогнула, услышав голос Малфоя, и, осторожно заглянув за штору, увидела его стоящего у двери и глядящего на нее яростным взглядом.

«… дьявол стоял на пороге» — вдруг вспомнилось ей [5].

— Какого черта ты себе позволяешь? — он срывался на крик, и Гермиона, нервно сглотнув, сильнее сжала в руке палочку и спустила ноги с подоконника на пол.

— И тебе доброго дня, Малфой, — усмехалась она, стараясь скрыть в голосе волнение. — Не стану лгать, что рада тебя видеть и…

— Закрой рот, — угрожающе гаркнул он, и Гермиона, опешив, замолчала. — Как ты смеешь хозяйничать в моем доме, — Малфой медленно приближался к ней, заставив ее шагнуть назад, и прижаться спиной к стене. — Как ты смеешь приказывать моим домовикам и как смеешь ты, — он ударил рукой о стену, и она, дернувшись, посмотрела на него удивленными глазами, — вызывать моего друга как прислугу и решать, что мне следует знать, а что — нет.

— Я лишь хотела помочь Забини, он был не в состоянии…

— Я сказал тебе закрыть рот, — он прорычал каждое слово, как проклятие, и на миг Гермионе показалось, что он сорвется и вновь сожмет ее шею в своей руке или того хуже — заколдует.

— Не смей меня затыкать, Малфой, — она чувствовала, что страх закипал где-то внутри, но злость уже подкатывала к горлу. Гермиона, толкнув его в плечо, отошла от стены, надеясь, что несколько шагов, разделяющих их, спасут ее от внезапных нападок Малфоя.

Драко усмехнулся, наблюдая, как она, отступая, вытянула из кармана палочку. Правильно, девочка, возможно только магия спасет тебя от той злости, что кипит у него в груди.

Эти несколько дней, проведенные в Берне, показались ему адом: нескончаемая череда встреч, политических дискуссий, жеманных улыбок, ор любопытных журналистов медленно сводили его с ума. Он чувствовал, что усталость не покидала его тело: он спал лишь пару часов в день, запивая бессонные ночи десятками чашками крепкого кофе, выслушивал нудные наставления Кинсгли, у которого излюбленной фразой стало — «Драко, ты должен…» и вел бесконечные беседы с международными дипломатами. Но весь этот сумбур не шел ни в какое сравнение с тем, что он испытал после полученного письма от Теодора этим утром. Драко был в ярости, узнав, что Грейнджер не посчитала нужным сообщить ему о том, что Блейз, напившись, как заправский ирландец, ворвался в Малфой Мэнор с одной единственной целью — поговорить со своим другом.

Сколько лет прошло с тех пор, как Драко дал Блейзу свое обещание, зарок не позволять ему в одиночестве упиваться своими переживаниями? Восемь, нет, десять лет прошло с того самого дня, когда он просидел с ним всю ночь на холоде, в каком-то жалком лондонском районе. В тот день Эленна выходила замуж в третий раз. О, такого торжества магическая Англия запомнила надолго! Об этой свадьбе вещали газеты и модные журналы, люди пересказывали услышанные слухи, а чистокровное общество брезгливо морщило носы, осыпая Эленну оскорблениями. Драко не было дела до того, что говорили о его крестной, но вот Блейз воспринимал каждое презрительное слово, брошенное в адрес его матери как удар по лицу. И тем вечером он сбежал с торжества, прежде чем друзья успели заметить его отсутствие, и лишь к полуночи услужливые домовые эльфы нашли его в пабе «Гадкий Джек» — единственное место, где за пару сиклей нальют ром любому, даже ребенку.

Драко не пытался вразумить Блейза, вернуть его в имение Фооак или отчитать за недостойное поведение, нет — он лишь молча наблюдал, как тот топит свою боль на дне бутылки. Он знал, что Блейз — человек одного дня, тот, кто сегодня тонет в своих переживаниях, а завтра вновь озаряется беззаботной улыбкой. И Драко не беспокоил его способ найти правду в вине, нет, важнее, как ему казалось, находиться с ним рядом и пытаться найти эту правду вместе. Тогда-то Драко и дал свое обещание Блейзу. И годы спустя, в дни, когда Эленна сокрушала магический мир известием о новом браке, разводе или внезапной кончине очередного мужа, Драко и Тео пьянствовали со своим нерадивым другом. И вчера был именно такой день.

Если бы Блейз обмолвился хоть словом о том, что Эленна вновь будоражит общественность известиями о разводе, то он, Драко, бы наплевал на указы Кингсли и отправился бы в Англию. Но его друг предпочел молчать. Драко вполне мог понять решение Блейза в одиночку терзать себя дурными мыслями и напиваться в одном из тех пафосных баров, в которых смешивают алкоголь с дурманными зельями, но то что Грейнджер запретила Ферну сообщить ему о происходящем в Малфой Мэноре, приводило его в крайнее бешенство. Что эта паршивка себе позволяет?

— Тебе пора бы запомнить, что ты не гостья в моем поместье, — он вновь шагнул и, резко схватив ее за запястье и потянув к себе, добавил: — И самовольничать тебе здесь не позволено [6].

— Так выгони меня, Малфой, — она выхватила руку из его хватки и, не обращая внимания на саднящую боль, добавила: — Потому что мне безразличны твои позволения.

— Неужели? — он сухо усмехнулся и, наклонившись к ней, уверенно произнес: — Ты можешь уйти? — он замолчал и улыбнулся лишь краем губ, — если тебе безразлично.

— Я дала слово и…

— И ты останешься в Малфой Мэноре, — перебил ее Драко и, взглянув на нее, добавил: — с моего позволения.

— Как милосердно, — ерничала она. — Однако в чем бы ты меня ни обвинял, я считаю, что поступила верно. К тому же, ты убедительно просил не беспокоить тебя, что бы ни произошло.

— Нет, — он улыбнулся. — Я просил не беспокоить меня, что бы ни произошло с тобой. Чувствуешь разницу?

— То есть, — она прикрыла глаза, чувствуя, как проступают слезы от душащей обиды в горле. — Тебе безразлично…

— Абсолютно, — он перебил ее резким ответом. — Ты меня не волнуешь, Грейнджер.

Она промолчала. Конечно, она ему безразлична, стоило ли надеяться на другой ответ? Нет. Его слова прозвучали без тени усмешки, так честно, что она невольно поверила ему, чувствуя, как внутри что-то щелкнуло, разломилось на мелкие колющие осколки. Именно так ощущается разочарование.

— Да, я чувствую то же самое, — кивнув, произнесла она и, пройдя мимо него, направилась к выходу.

— Я не закончил, — прикрикнул Драко, но Грейнджер, не обращая на него внимания, скрылась за дверью.

Чувствует к нему безразличие? Маленькая лгунья.

* * *

Солнце клонилось к закату, оставляя воздушную розовую вуаль из перистых облаков на все еще голубом небосклоне. Имение Фооак — тихое, утопающее в аромате весенних цветов, запахе пресной воды озера Скарлетт и уханье шумных сов, важно восседающих на уличных фонарях.

Драко усмехнулся, замедлил шаг, рассматривая цветущий ландшафт на горизонте, которым можно насладиться только здесь, в графстве Норфолк, в холодной Восточной Англии, и вновь посмешил к парадной. Он подошел к двери, нервно выдохнул и неуверенным шагом направился в гостевую комнату. До него доносились знакомые голоса, сливающиеся в сплошной гул за стеной, и, скрывшись за поворотом, он остановился у полуоткрытой двери гостевой.

Драко размышлял о том, что обстоятельства и поведение этой взбалмошной девицы вынудили его нарушить обещание, данное другу, и остро ощущал, как чувство вины червем выедало ход для десятка тревожных мыслей. Его беспокоил предстоящий разговор с Блейзом, и он задумывался над тем, как подберет правильные слова и оправдается перед ним.

Но сколько бы он ни думал о встрече с Блейзом, невольно мыслями возвращался к этой сумасбродной девице. Он кричал, злился, обвинял, а она лишь смотрела на него широко распахнутыми карими глазами, как загнанный в угол зверек.

«…я лишь хотела помочь»

Мерлин, лучше бы она хотела его придушить, отвесить пощечину, а не быть добродетельной до скрежета зубов. Как же это раздражало!

В нем поселилась уверенность, что Грейнджер сдержит слово и не станет покидать поместье или устраивать здесь шабаши с его любовницами. И после ежедневных отчетов Ферна он убедился, что, несмотря на проведенное время в Глазго, на фестивале цветов, она каждую ночь возвращалась в Малфой Мэнор. Но Грейнджер напрочь подорвала доверие, когда предпочла молчать о происходящем в его доме, с его другом. Нет, она пожелала всю ночь беседовать с Теодором, встречая с ним рассвет на террасе и...

— Тео, смилуйся, — Драко услышал голос Блейза и, прислушавшись, заглянул в комнату. — Головная боль разрывает меня. Дай мне зелье!

— Мучайся, — послышался серьезный голос Теодора. — Ты заслужил.

— И чем же я заслужил такого друга, как ты, Тео? — жалобно ныл Блейз, и, слушая его, Драко усмехнулся и бесшумно вошел в комнату. — Бесчувственный, безжалостный, наслаждающийся муками других и…

— Муками? — улыбнулся Теодор. — У тебя похмелье.

— У меня разрывается сердце от твоей чёрствости, — Блейз наигранно стонал, лежа на софе, и то и дело прикладывал к голове влажное полотенце. — Но я слишком благодушен, чтобы обижаться на тебя, но этот… этот высокомерный аристократишка, жалкий предатель, прислужник и лизоблюд Министерства и…

Драко нахмурился, шумно выдохнул и, заметив на себе взгляд Теодора, натянуто улыбнулся.

— …Лживый, самовлюбленный, — продолжил перечислять Блейз и, посмотрев на Теодора, произнес: — Ты так кривишься, Тео, будто этот сатрап стоит за моей спиной, — Тео кивнул.

— Драко, друг мой! — радостно воскликнул Блейз, с трудом приподнявшись с софы. — Рад, что ты снизошел с министерских вершин и явился по первому зову. Я все еще зол на тебя, но в качестве извинений разрешу тебе убедить этого мучителя, — он кивнул в сторону Теодора, — дать мне обезболивающее зелье.

Драко улыбнулся, подошел к Блейзу, нагнулся к нему и серьезно произнес:

— Страдай!

— Ты упустил свою возможность вымолить у меня прощение, — фыркнул Блейз и, причитая, вновь приложил полотенце к голове.

— Боюсь, это тебе придется вымаливать у нас прощение за свое поведение, — заметил Теодор.

— Верно, — согласился Драко, усаживаясь в кресло рядом с Тео и пожимая ему руку. — Ты обещал нам не принимать скоропалительных решений и сообщать заранее о своем желании вылакать весь алкоголь Лондона. Ты нарушил наш уговор.

— Я… я был расстроен новостью об очередном скандале, связанным с этой ведьмой, — оправдывался Блейз. — Но вместо понимания и поддержки друзей я получил нож в спину. Меня предали, — он злобно взглянул на Драко, — мучили, искололи иглами, как подопытную жабу, отняли палочку и заперли в конуре.

— В чулане, — поправил его Теодор. — И Грейнджер тебя не заперла, а изолировала от возможных увечий. К слову, ты должен быть ей благодарен: она носилась за тобой по поместью, устраняя последствия твоих пьяных выходок, исцелила твои раны на руках и…

— Ты дрался? — удивленно спросил Драко. — Как маггл?

— Я не мог попасть в Косую аллею и пытался применить силу, — смущенно ответил Блейз, потирая костяшки пальцев.

— К стене? — усмехнулся Драко.

— Это не столь важно, как твое предательство, — упрекнул его Блейз, и Драко, ощущая, как чувство вины вновь сжимает его тугим кольцом, отвернулся. — Единственный, кто проявил ко мне сочувствие — это Грейнджер, — продолжил тараторить Блейз. — Поблагодарю ее при встрече. Ах, стоит только мечтать о женщине, которая после пьянки будет заботиться о тебе, а не упрекать и обвинять.

— Да, мы лишь хотели… — начал Теодор.

— Может, мне жениться на ней? — не слушая, продолжил размышлять Блейз. — Всегда мечтал связать себя узами брака с разведенной женщиной, которая бы раздражала мою мать и любила бы раздражать моего друга. У нас так много общего.

— Оставь свои фантазии, Блейзи, — усмехался Теодор, поглядывая на серьезного Драко. — Едва ли она согласится выйти замуж за законченного пьяницу.

— Никто не способен устоять перед моим обонянием, — скромно заметил Блейз. — Мы бы сыграли свадьбу в Италии, а брачную ночь провели бы в Вегасе, — Драко напрягся, выслушивая этот бред, но промолчал. — Интересно, у нее сохранилась школьная форма? — фантазировал Блейз, раздражая Драко сильнее. — Я бы снял с нее пару штрафных очков за плохое поведение.

— Жаль, что твои фантазии останутся в мечтах, — спокойно произнес Драко. — Только преподавателям и старостам позволено снимать штрафные очки.

— И что? — хмыкнул Блейз.

— А то, что ты не был старостой, — заметил Драко и, нагнувшись к нему, произнес: — А я был.

— Хочешь сказать, что ты… — оживился Блейз, но резко умолк и заскулил, услышав громкий, пробивающий тишину дверной звонок.

— Ты ждешь гостей? — удивился Теодор.

— Ранго! — выкрикнул Блейз и, повернувшись к появившемуся домовику, спросил: — Я жду гостей?

— Нет, хозяин, — мотая головой, произнес домовик.

— Очевидно, кто-то ошибся, — пожимая плечами, ответил Блейз.

Звонок, сопровождаемый уверенными и громкими стуками в дверь, раздался снова.

— Святая Моргана! — выкрикнул Блейз и, неохотно поднимаясь с софы и подходя к окну, добавил: — Кто смеет беспокоить меня… Мерлин всемогущий! — он зашторил окна, повернулся к друзьям и, испуганно глядя на них, тихо произнес: — Зачем она пришла?

— Эленна? — обеспокоенно спросил Драко.

— Хуже, — прошептал Блейз, шагая к софе на цыпочках. — Джи-джи.

Драко нахмурился, поднялся с кресла, взглянул в сторону входной двери, а Тео же многозначительно присвистнул.

— Тише, — шикнул Блейз. — Она вас услышит.

— Открой эту чертову дверь, недоносок, — послышался возмущенный женский голос.

Драко посмотрел на Блейза, прижавшегося к стене и испуганно озирающегося по сторонам, и, поймав на себе его жалобный взгляд, прошептал: — Открой дверь.

Блейз помотал головой, беззвучно шевелил губами, что-то доказывал Драко, но, выдохнув, сдался и медленно поплелся к двери.

— Джи-джи, — раздался приглушенный радостный голос Блейза и, почувствовав на себе обеспокоенный взгляд Теодора, Драко напрягся. — Я так рад тебя видеть и… ай, прекрати.

Мгновение спустя в гостевой вновь появился Блейз, семенивший возле обозленной Джи-джи, которая, возмущаясь, лупила беднягу тростью по спине. Блейз подпрыгивал от боли, уговаривал Джи-джи прекратить побои и убегая старался, спрятаться за диван. Но Джи-джи, несмотря на свой преклонный возраст, бранно ругаясь, резво бегала за Блейзом, угрожая ему тростью, и, судя по вскрикам, она, как и обещала, «выбила всю дурь из его головы».

— Ублюдок, — фыркнула она, держа Блейза за ухо. — Мелкий пьяница!

— Миссис Забини, прошу вас, — вступился Драко, серьезно волнуясь за друга, но, заметив ее взгляд, забеспокоился и о себе. — Объясните, в чем провинился Блейз, и я обещаю, что мы с Теодором не будем мешать вашему общению с внуком.

Джи-джи недовольно хмыкнула, отпустила Блейза и, удобно расположившись на диване, отложила трость в сторону. Блейз, как побитый зверь, хромая, сел в кресло, опасливо поглядывая на бабушку.

Драко распорядился принести французский коньяк, фруктов и сигарет. Пару минут спустя домовик вернулся с подносом, и Драко, разлив алкоголь по бокалам, протянул Джи-джи портсигар.

— Подхалим, — фыркнула Джи-джи, зажигая сигарету палочкой.

Драко усмехнулся, вспомнив, что пожилая Джиорданна Забини, которую все ласково называли Джи-джи, была женщиной особой закалки. Она — волшебница из некогда обнищавшего чистокровного рода, едва закончив школу, отправилась работать на ферму. Ее семья жила в ветхом старом доме на окраине Турина, в северной Италии, и сводила концы с концами на те гроши, что Джиорданна зарабатывала на ферме, ухаживая за животными.

Но спустя пару лет, в награду за тяжкий труд, Джи-джи получает в дар бесценный подарок — новорожденного единорога. Этот дар, пожалуй, решил ее дальнейшую судьбу. Она растила и выхаживала его и, несмотря на уговоры родителей продать животное за несколько тысяч галлеонов, оставила единорога себе, обращаясь с ним как с собственным ребенком. Раз в год Джи-джи позволяла себе продавать волосы единорога и на вырученные галлеоны строила свою ферму, которая разрасталась с каждым годом.

К двадцати пяти Джи-джи стала владелицей самой крупной магической фермы в Европе и завидной невестой, несмотря на репутацию своей семьи и взбалмошный, пожалуй, даже дикий характер. Ее выбор пал на спокойного тихого ювелира — Лимота Забини, который доверил все финансовые и юридические дела своей новоиспеченной супруге. Годами позже, Джиорданна родила троих сыновей, и младший — Алонзо, повзрослев, женился на прекрасной Эленне Арундел.

Несмотря на то, что Джи-джи презирала высшее общество с его устоями, традициями, лицемерными жеманными улыбками, к Эленне она относилась, как к дочери и искренне переживала из-за разлада в молодой семье. Так же, как и Эленна, Джи-джи не смогла простить сына за ту интрижку, которая послужила причиной развода, и все эти годы поддерживала теплые отношение с бывшей невесткой.

И сейчас ее появление в имении Фооак не случайно: очевидно, прошлой ночью, Блейз подпортил настроение не только своим друзьям.

— Пьянь! — бросила Джи-джи, косо глядя на скулящего Блейза. — Из-за твоих выходок я вынуждена была перемещаться в эту мерзкую страну. Я слишком стара для порталов!

— Прискакала бы на своих единорогах, — пробурчал Блейз и вновь вскрикнул, потирая колено от очередного удара.

— Мерлин покарал меня, послав такого внука, — причитала она, нервно закуривая. — Я чуть было не сгорела от стыда, когда ранним утром Симона Росси, эта старая клуша, поведала мне, что не далее, как вчерашней ночью мой бестолковый внук устроил скандал в доме Эленны и ее мужа. Опозорил мать перед гостями, разгромил дом и избил как треклятый маггл собственного отчима, громогласно заявив, что поквитается с ним. Позор на мою седую голову!

— Я не особо помню события прошлой ночи, — оправдывался Блейз, и, заметив, что Джи-джи, вставая, замахнулась тростью, отпрыгнул и спрятался за диван.

— Вспомнил? — вскрикнула она, ударяя Блейза по голове. — Гаденыш, посмел вновь обидеть мать. Весь в своего отца-идиота!

— Этот идиот — твой сын, — заметил Блейз, отползая от дивана и прячась за спиной Драко.

— Если бы я не видела, как он вылез из меня, то решила бы, что мне его подбросили, — фыркнула Джи-джи, вновь опускаясь на диван. — Не в мою породу уродился.

Драко, покачав головой, повернулся и серьезно взглянул на Блейза. Тот боязливо поглядывал на Джи-джи, то и дело прикрывая руками голову, и, заметив на себе взгляд Драко, лишь пожал плечами. Драко и не представлял, чем руководствовался Блейз, отправившись вчерашней ночью в Италию, испортив званый ужин и избив отчима, но, очевидно, причина была весомой. И, тем не менее, Драко чувствовал в этом свою вину.

— Ты извинишься перед матерью и отчимом, — пригрозила Джи-джи, вновь закуривая сигарету.

— Я ни в чем не виноват, — заявил Блейз. — И поверь, я смогу это доказать.

Джи-джи, скалясь, прошептала пару бранных ругательств, вытянула палочку, но прежде чем она взмахнула ее, Драко резко проговорил:

— Миссис Забини, — он поднялся и встал между ней и Блейзом. — Джи-джи, я возмущен поведением Блейза не меньше вашего и уверяю вас, что заставлю его извиниться перед моей крестной.

Джи-джи недовольно поджала губы, но все же опустила палочку.

— Не дай Мерлин, — пригрозила она, глядя на Блейза. — Ты еще раз напьешься и позволишь себе обидеть мать — я лишу тебя наследства, гаденыш.

Она потянулась к трости, и, заметив, что Блейз пугливо дернулся, улыбнулась и уверенным шагом направилась к выходу.

— Джи-джи, вы проделали такой путь, — произнес Теодор. — Прошу вас, останьтесь.

— Не уговаривайте, — бросила она через плечо, — в этой вашей Англии влажно, как в штанах престарелого Мерлина. Мерзость!

Драко, едва сдерживая смех, взглянул на Блейза, намекая ему загладить свою вину перед Джи-джи и проводить ее до ворот. Блейз, выдохнув, неохотно поплелся за ней и, обняв Джи-джи за плечи, увел в парадную.

— Идиот! — злясь, выругался Драко. — О чем он только думал?

— Очевидно, он намеренно не рассказал нам о предстоящем разводе Эленны, — нахмурившись, предположил Тео. — Иначе мы бы не допустили этого дебоша в Тоскане.

— Как бы то ни было, — выдохнул Драко, расстёгивая пуговицу на пиджаке и усаживаясь в кресло. — Мы должны помочь ему все исправить.

Теодор кивнул и, внимательно взглянув на Драко, осторожно произнес:

— Я бы хотел поговорить с тобой, — начал он. — о Грейнджер.

— Тео… — прорычал Драко. Сейчас для него было не самое подходящее время для разговоров об этой девице. Все его мысли витали вокруг провинившегося Блейза и Эленны.

— Выслушай, — убеждал его Теодор. — Несомненно, тебя возмутило и разозлило ее поведение, но ты не можешь отрицать, что она помогла Блейзу.

— Ее желание оказывать помощь скорее носит патологический характер, — усмехнулся Драко.

— Но, тем не менее, она пыталась его защитить, — серьезно произнес Тео и, улыбнувшись, добавил: — Даже пригрозила мне палочкой, когда я обездвижил Блейза и пытался вколоть ему зелье.

— Бравая защитница, — насмехался Драко. — Поддерживает репутацию национальной героини.

— Она виновата, — продолжил говорить Теодор. — И, ты вправе злиться на Грейнджер, но я хотел бы предостеречь тебя: ее состояние ухудшается, и на данном этапе болезни частота приступов зависит от ее эмоционального фона.

— Ты так внимателен и заботлив, — напрягся Драко и, наклонившись к нему, жестко произнес: — Я польщен.

— Я беспокоюсь о тебе, — твердил Тео, понимая, что Драко неверно расценил его слова. — Если с ней что-то случится, то ты не справишься с последствиями.

Драко, хмыкнув, откинулся на спинку кресла и задумался. Он, как и прежде, забывал о ее болезни, о частых приступах по ночам, которые она так тщательно от него скрывала, и не обращал внимания на ее изнеможённый усталый вид. Драко задевало то, что Грейнджер вовсе не желала делиться с ним своими переживаниями, не просила помощи и даже не думала о нем, когда того требовала ситуация. Нет, она, ведомая гордыней, терпела боль, заглушая крики заклинаниями и запертыми дверьми его поместья и искала помощи у его друзей, у кого угодно, только не у него. Да, это задевало, раздражало и подтверждало ее уверение о безразличии. Так действительно ли она в нем не нуждалась?

— Приму к сведению, — спокойно ответил Драко, взглянув на Теодора, и тот, кивнув, бросил взгляд на появившегося в гостевой Блейза.

— Я на грани того, чтобы подать в суд на эту ведьму за избиение и жестокое обращение, — хромая заныл Блейз.

— Тебе ведь известно, что рукоприкладство без использования магии не наказуемо, — усмехнувшись, заметил Драко. — Ты ведь поэтому избил своего отчима, как маггл [7].

— Даже в пьяном состоянии я так предусмотрителен, — гордился собой Блейз, и прежде чем Драко попытался возразить и прочесть ему лекций, повернулся к Теодору. — Тео, смилуйся и исцели меня. Я изнемогаю от боли.

Теодор взглянул на Драко и, заметив его одобрительный кивок, неохотно поднялся и, шагнув в камин, исчез в зеленом пламени.

— Я знаю, что ты скажешь, Драко, — нарушил тишину Блейз. — И я не желаю…

— Прости меня, — выдохнул Драко и посмотрел на удивленного друга. — Я… я нарушил обещание и оставил тебя одного.

— Черт! — воскликнул Блейз. — Я ведь рассчитывал злиться на тебя, даже если бы ты вымаливал прощение. В моем воображении ты даже стоял передо мной на коленях. Но, взгляни: одно твое слово, и я растаял как девочка.

— Меня пугает то, что ты воображаешь обо мне, — рассмеялся Драко и, заметив улыбку Блейза, серьезно продолжил: — Но не рассчитывай, что тебе удастся избежать разговора об Эленне.

— Как я и сказал — я не виноват, — вновь твердил Блейз.

— Блейз ты…

— Я что? — нервничая, вскрикнул он и, поднявшись с дивана, принялся мерить шагами комнату. — Должен извиниться перед ней? Я устал от ее выходок, Драко. Я устал, что она делает все возможное, чтобы унизить себя, втоптать свое имя в грязь и даже не задуматься о том, что чувствую я. Словно меня и вовсе не существует, — он произнес это шепотом, отвернулся к окну и вновь заговорил: — Если вы с Тео решили, что я надрался вчера, потому что меня поразила новость о ее разводе, то вы ошибаетесь. Она не намерена разводиться. Это ее ублюдочный муженек вознамерился обвинить ее в измене, настоять на разводе и, согласно брачного контракта, отобрать все ее имущество. На вчерашнем ужине он рассчитывал опоить ее зельем и подложить в кровать к какого-нибудь магу. Об этом я и узнал вчера, решив внести свои коррективы в его план.

— Эленна знает? — спросил Драко, чувствуя, как злость подкатывала к горлу.

— Нет, для нее, я, как и прежде, недостойный сын, — грустно улыбнувшись, заметил Блейз и, повернувшись к Драко, добавил: — Не беспокойся, она привыкла к этой мысли.

— В любом случае, ты должен поговорить с ней, Блейз, — убеждал его Драко. — Эленна не виновата…

— Она виновата в каждом упреке, брошенным в ее сторону, в каждом слухе и презрительном слове, — злясь, выговаривал Блейз. — В своей неуемной жадности и безнравственном поведении. Во все этом. И я не намерен перед ней извиняться. Но все же я закончу начатое — уничтожу этого выродка.

— Нет, — возразил ему Драко и, поднявшись с кресла, подошел к нему: — Мы уничтожим. Никто не смеет обижать мою семью.

— Так я могу на тебя рассчитывать? — осторожно спросил Блейз.

— Всегда, — коротко ответил Драко.

— Как и на меня, — послышался за спиной голос Теодора, и, повернувшись, Блейз расплылся в улыбке.

* * *

Драко шагал по мраморному полу, и свернув за угол уверенно направился в трапезную. Белая комната, утопающая в лучах оранжевого заката, как в языках пламени, встретила его непривычной тишиной. Обычно он спускался в трапезную с последним боем часов или же, задерживаясь на работе, опаздывал на пару минут, но всегда Грейнджер, ожидая его, сидела за столом, читала газету или книгу, попивала сухое вино или же опустошала тарелку с сырной закуской. Но сегодня трапезная казалось ему пустой, словно в интерьере пропала какая-то деталь мебели, и теперь эта зияющая пустота бросалась ему в глаза.

Он наблюдал за ней последние пару дней и замечал, как бессонные ночи сказывались на цвете ее лица, как усталость покрасневшими капиллярами пролегла в белках глаз и как ладони ее рук саднили от ранок, оставленных ногтями.

Ночами Драко скитался по поместью и останавливался у закрытой комнаты, за которой от него пряталась Грейнджер и, едва сдерживая сдавленные крики, переносила приступы. Его терпения хватало лишь на пару минут, а после он возвращался в кабинет, налегал на виски, листая справочники по магическим заболеваниям. Драко удалось заполучить копию ее колдомедицинской карты и показать семейному целителю Воллангу, который подтвердил предостережения Теодора, что Грейнджер не помогут ни зелья, ни целительная магия. И, кажется, она понимала это тоже.

Он задумывался также, так ли она безразлична ему, или же в нем разгорелась примитивная жалость? Драко задавался эти вопросом снова и снова, но так и не смог себе ответить, и единственный вывод, к которому он пришел — это то, что его вовсе не радуют ее страдания, а скорее раздражают и злят.

Драко взглянул на часы, обошел накрытый стол, сел на свое привычное место и принялся терпеливо ждать появления Грейнджер. Спустя пару минут он услышал шаги за спиной и, не оборачиваясь, раздраженно произнес:

— Ты опоздала!

— Простите, хозяин, — послышался скулящий голос Дейзи и, повернув голову, Драко заметил эльфийку, стоящую у порога: — Дейзи... Дейзи, так жаль, но мисс Гермиона не сможет спуститься на ужин. Она плохо себя чувствует, хозяин. И… и даже не может подняться на ноги. Прошу не гневайтесь и…

— Помолчи, — перебил ее Драко и, задумавшись, позвал Ферна.

Спустя мгновение, дэльф стоял перед ним и, низко поклонившись, внимательно взглянул на Драко.

— Оранжерея на верхнем этаже, — серьезно произнес Драко. — Ты знаешь, что делать.

Ферн исчез, а Драко, поднявшись, направился в Белую спальню, не обращая внимания на жалобные умаливания Дейзи.

Он стоял у Белой спальни, и поднял было руку, чтобы постучать, но, передумав, резко открыл дверь. В комнате царил полумрак и ощущался терпкий запах травяных настоек. Грейнджер лежала на кровати и, услышав шум, подняла голову и устало, едва слышно произнесла:

— Я не позволяла тебе входить в мою спальню.

— И, тем не менее, я вошел, — усмехнулся Драко, шагнув к кровати, и внимательно разглядел Грейнджер, босую и одетую в одну лишь тонкую сорочку.

— Сегодня я не смогу присутствовать на ужине, — произнесла она. — И я была бы благодарна, если бы ты оставил меня в покое.

— Поднимайся, — не слушая ее, уверенно произнес Драко.

— Но я же… — взглянув на него, начала возмущаться Грейнджер.

— Не заставляй меня повторять дважды, — грубо перебил ее Драко.

Гермиона, чувствуя, как ком подступает к горлу, а глаза предательски наполнялись слезами, прикусила губу. Что еще она могла ожидать от человека, которому безразличны чужие страдания, а важны лишь глупые правила и традиции? Мерлин тому свидетель, она не хотела показывать ему свою слабость и просить Дейзи предупредить Малфоя об отсутствии на ужине, но стягивающая боль в мышцах не позволяла ей даже подняться с постели. К черту! Она найдет в себе силы и спустится в трапезную вслед за ним, вытерпит боль, наблюдая, как он спокойно поедает свой ужин, но не станет унижаться перед ним и просить остаться в спальне.

Она выдохнула, мысленно успокаивая в себе нахлынувшее чувство обиды, и посмотрела на Малфоя так, как глядят только на своего мучителя, бессердечного и жестокого. С трудом поднявшись, Гермиона осторожно опустила ноги на пол, и чуть было не вскрикнула от боли, когда встала.

Малфой хмыкнул и, наблюдая за ней и повернувшись к выходу, бросил через плечо:

— Следуй за мной!

Она едва передвигала ноги, дрожа он пульсирующей боли и шагая за Малфоем по коридорам, держалась рукой о стены, чтобы не упасть. Малфой прошел мимо лестницы, ведущей в трапезную, и свернул за угол.

— Куда мы… — произнесла Гермиона, но, заметив взгляд Малфоя, замолчала и продолжила идти за ним.

Они поднялись на верхний этаж, — где Гермионе за все месяцы, проведенные в Малфой Мэноре, так и не удалось побывать — и остановились у старой обветшалой, но искусно вырезанной из светлого дерева двери.

Малфой едва слышно прошептал пароль, открыл дверь и, шагнув в сторону, позволил Гермионе войти первой. Недоумевая, она растерянно топталась у двери, но все же перешагнула через порог. Просторная, невероятных размеров комната утопала в ярких разноцветных пятнах, так, будто бы кто-то разлил акварель, и, улыбнувшись, Гермиона подняла голову, взглянув на стеклянный купол, украшенный витражной росписью. Она так бы и стояла, рассматривая цветные истории, рассказанные на стекле, но, заметив, как Малфой уверенно прошел куда-то вглубь комнаты, неохотно поплелась за ним.

Он прошел сквозь арочный каркасный проем, обвитый сухими стеблями некогда цветущего растения, и, остановившись у белоснежной глубокой ванны, стоящей на позолоченных резных ножках, повернулся к Гермионе.

— Где мы? — нервно произнесла она, оглядываясь по сторонам и замечая всевозможные горшки с сухими цветами, подвешенными к стенам или стоящими на полу и вьющиеся растения, небольшие кусты и низкие деревья с пожелтевшими листьями. Она словно оказалась в заброшенном саду, окруженном каменными стенами и ярким цветным потолком.

— Это старая оранжерея, — спокойно ответил Малфой и, встретившись с ее взглядом, жестом указал на ванну.

— Утопить меня вздумал? — нахмурившись, спросила Гермиона, шагнув назад.

— Если бы я желал твоей смерти, то выбрал бы более изящный способ, — усмехаясь, ответил он.

— Не сомневаюсь, — ответила Гермиона. — Зачем ты привел меня сюда? Я думала, мы спустимся в трапезную.

— Позже, — произнес Малфой и, внимательно взглянув на нее, продолжил: — Несколько лет назад, на одном из заданий Донавана, меня занесло в небольшую горную деревушку в Тибете. Там мне довелось познакомиться с монахом Норбу, который, будучи магглом признал во мне волшебника, — Малфой обошел ванну, присел на небольшую скамью, и Гермиона, чувствуя ноющую боль в коленях, заметила низкое бархатное кресло у окна и осторожно опустилась в него. — Он так же, как и ты был свидетелем моих приступов и предложил мне способ, успокаивающий боль — ванну с лечебными горными травами.

Гермиона, удивленно взглянув на него, нахмурилась. Он что, пытается помочь ей унять боль? Малфой?

— Я не счел должным объяснять ему, что причина моих приступов несет магический характер, но и оскорблять Норбу отказом я тоже не хотел, поэтому согласился на его предложение, — продолжил объяснять Малфой таким спокойным голосом, будто это не он пару дней назад, срываясь на крик, обвинял Гермиону. — К моему удивлению, горячая вода и травы помогли, и я смог спокойно продолжить задания Отдела тайн.

— Ты хочешь, чтобы я приняла ванну с лечебными травами? — удивленно произнесла Гермиона.

— Стоит попробовать, — пожав плечами, произнес Малфой и, поднимаясь со скамьи, медленно подошел к ней.

— Зачем ты это делаешь? — раздраженно произнесла Гермиона, подняв голову и взглянув на стоящего возле нее Малфоя. В ней закралось сомнение, что он, прикрывшись добрыми намерениями, пытается навредить ей.

— Если боль мешает тебе следовать моим правилам, то стоит устранить ее, — вкрадчиво объяснил он. — Я не намерен навредить тебе, — словно прочитав ее мысли, добавил Малфой и протянул руку, чтобы помочь ей подняться с кресла.

— Мне это не поможет, — убеждала Гермиона, раздумывая и все еще недоверчиво глядя на него.

— Поверь мне, — убедительно произнес он, и в этот миг в ней что-то оборвалось, и она просто протянула к нему руку. К дьяволу! Если есть что-то, что способно унять эту боль, то она должна попробовать. Она устала с этим бороться и бороться с Малфоем — тоже.

Он притянул ее к себе и медленно провел к ванной. Гермиона провела кончиками пальцев по воде, на поверхности которой плавали раскрытые цветки, листья, лепестки и мелко порубленные травы, и, выдохнув, она забыла о Малфое и потянулась к пуговицам на вырезе сорочки. Она, чувствуя мелкую дрожь в пальцах, медленно расстёгивала пуговицы и, заметив на себе внимательный взгляд Малфоя, резко прижала руки к груди.

— Малфой! — возмутилась она.

— Продолжай, — спокойным голосом ответил он.

— Немедленно отвернись.

Он, покачав головой, фыркнул и, отходя от нее на пару шагов, учтиво отвернулся.

Драко слышал, как Грейнджер за его спиной копошилась, снимала обувь и расстегивала пуговицы, и, шагнув к заросшим кустам чайной розы, он тихо усмехнулся. Забавная! Даже сейчас, едва выдерживая боль, ее беспокоили глупые приличия. Будто ему не доводилось видеть ее обнаженной.

Улыбаясь собственным мыслям, он поднял голову и обомлел, заметив перед собой громоздкое запыленное зеркало, в котором отражалась стоящая от него в нескольких метрах Грейнджер. Драко опустил голову, чувствуя себя мальчишкой, подглядывающим за раздевающейся девушкой, и, ощущая, как желание вновь взглянуть на отражение и жадно наблюдать за ней, словно звенело в голове, шагнул в сторону. Мерлин, он ведет себя как двенадцатилетний школьник с разыгравшимися гормонами! Но если задуматься, созерцание женского обнаженного тела — почти искусство, которое воспевали веками. Это ведь не более, чем праздное любопытство, желание освежить в памяти забытое воспоминание и … К черту! Он поразмыслит над причинами позже.

Драко вновь поднял голову и взглянул на отражение. Он понимал, что зеркало скрыто за разросшимися ветвями чайной розы, и Грейнджер не заметит его пристальный изучающий взгляд. Драко видел ее так явно, будто она стояла в шаге от него, и, повернувшись спиной, недоверчиво поглядывала назад, убеждаясь, что он не поддался искушению и не разглядывает ее. Драко смотрел на Грейнджер, не отрывая взгляда так жадно, будто пытался запомнить каждый изгиб, каждую линию на ее теле, так, словно позади него стояла не она — женщина, испытывающая его терпение, а другая, которая сейчас вынуждает его чувствовать это напряженное томление. Но это Грейнджер: стоит к нему спиной, осторожно и неловко расстегивает пуговицы, спускает короткие рукава с плеч и медленно, почти мучительно для него, стягивает сорочку вниз, оголяя бедра и стройные ноги. Драко нервно сглотнул и шумно дыша, вглядываясь в холодную гладкую поверхность зеркала, обводил взглядом ее тонкую шею, с проглядывающимися позвонками, плечи, острые и худые, спину, выступающие лопатки, изгиб талии и округлые ягодицы, скрытые под мешающей тряпицей нижнего белья. Он видел, как свет цветными пятнами переливался на ее коже, но даже в этом неровном освещении Драко заметил, что на ее теле не было и следа шрама или же россыпи веснушек. Идеально ровная, гладкая кожа, к которой хотелось прикоснуться, почувствовать кончиками пальцев, вдохнуть запах и ощутить теплоту. Да, женщины многое бы отдали за такую гладкость кожи, особенно эти бледные, усыпанные веснушками англичанки.

Грейнджер стянула белье и, перешагивая с ноги на ногу, отложила его в сторону, и теперь Драко мог рассмотреть ее полностью, собирая в голове, как кусочки мозаики, воспоминания той единственной ночи, когда он чувствовал ее кожей, ощущал себя в ней. И сейчас тело предавало его: напрягалось каждой мышцей, мешало спокойно дышать, заставляло вглядываться в ее отражение и почти не моргая впитывать каждую ее частицу. Драко хотелось бы прекратить это примитивное подглядывание, подойти к ней, развернуть к себе и увидеть, почувствовать все то, что сейчас было от него скрыто. Как глупо, это ведь Грейнджер!

Она подняла руки и вытянула несколько шпилек из собранных волос, тряхнула головой, и пряди пушистой волной покрыли спину. Ему вдруг подумалось, что прежде он не видел ее с распущенными волосами, которые сейчас казались ему непривычно длинными: она то заплетала косу, то собирала локоны на затылке в пучок или же в хвост, а то и вовсе представала перед ним с мокрыми небрежными прядями. Удивительно, но эта пушистая вьющаяся копна волос дополняла ее обнаженное тело, как завершающий штрих.

Грейнджер, вставая на цыпочки, осторожно перешагнула бортик ванны и опустилась в воду.

— Ты можешь обернуться, — тихо, словно смущаясь, произнесла она. Драко, улыбнувшись, опустил взгляд и повернулся, наблюдая, как она, откинув голову, прикрыла глаза.

— Не следует принимать ванну дольше получаса, — наставлял ее Драко. — После спустишься в трапезную, и мы приступим к ужину.

Гермиона кивнула, внимательно посмотрела на него, и, чувствуя, как вода согревала каждую напряженную мышцу, расслабляя ее тело, хотела поблагодарить его, пока он не повернулся к выходу и не ушел, но промолчала.

— Не вздумай засыпать, Грейнджер, — предостерег он, шагнув к двери. — Некоторые травы могут вызвать отравление, если ты захлебнешься в воде.

Он уверенным шагом прошел к двери, думая о контрастном душе, который поможет снять напряжение или же паре сигарет, а, возможно…

— Останься, — послышался ее голос за спиной, как только он потянулся к дверной ручке. — Я… я боюсь уснуть.

Он так и стоял у двери, размышляя, стоит ли ему остаться или же лучше приказать Дейзи приглядеть за ней, а после помочь подготовиться к ужину. Драко обернулся, посмотрел на нее и, выдохнув, подошел к креслу у окна.

— Говори со мной, — приказным тоном произнес Малфой, и Гермиона, вздрогнув, открыла глаза. Кажется, фиолетовые лепестки ветреницы, плавающие среди прочих цветков, одурманивали, медленно погружая ее в сон.

— Я… — неуверенно начала она, раздумывая, стоит ли ей продолжать разговор о Забини. — Я знаю, ты злишься, что я не сообщила тебе о Забини. Но я растерялась и не подумала о тебе…

— Именно, — напряженно произнес Драко, чувствуя, что возвращаться к тому разговору, ему вовсе не хотелось. — Ты в моем доме, с моим лучшим другом, и единственный о ком ты подумала — это Теодор.

— Он зельевар, — оправдывалась Грейнджер, приподнявшись так, что он видел ее обнаженные плечи. — И имеет некоторые целительские навыки.

— В таком случае тебе следовало привезти своего женишка, — усмехнулся Драко, слушая ее глупые оправдания.

Она фыркнула, закатила глаза и отвернулась. На миг он пожалел, что цветки и листья скрывали ее обнаженное тело под водой но, мысленно одернув себя, сосредоточился на разговоре.

— Не молчи, — напомнил Малфой, и Гермиона, выдохнув, пыталась побороть в себе желание закрыть глаза и уснуть. Она взглянула в его серьезное лицо и, пожав плечами, вновь откинула голову на бортик ванны.

— В таком случае говорить буду я, — произнес он. — О чем вы беседовали с Тео в ту ночь?

— О многом, — спешно ответила Гермиона, чувствуя, как краснеют ее щеки. Смущаясь, она опустила глаза и тихо произнесла: — Я обещала не обсуждать наш разговор.

Он посмотрел на нее удивленным взглядом, шумно втянул в себя воздух и, нагнувшись, произнес:

— Нет того, чего бы я ни знал о Теодоре.

— И все же это вовсе не значит, что я могу обсуждать наш разговор, — возразила ему Гермиона, чувствуя, как боль, затихая, медленно покидала ее тело.

Бесстыжая девица! В последнее время она обзавелась дурной привычкой беседовать с его друзьями наедине. То она разговаривала в спальне с Блейзом, то всю ночь вела задушевные беседы с Теодором.

— Он рассказал тебе о ней, — произнес Драко и, замечая ее растерянный взгляд, понял, что угадал верно. — Об Эмилин.

Ее молчание раздражало, равно как и стойкое желание защищать чужую тайну. Конечно, Драко понимал, что она не станет разбалтывать о том, что происходит в Малфой Мэноре, но его злило, что она умалчивает и скрывает все это и от него.

— Надеюсь, ты понимаешь, что твоя болтливость может разрушить Теодору жизнь, — вкрадчиво объяснил Драко.

— Так же, как и твою, — нахмурившись, заметила Гермиона. — Но тебе не стоит об этом беспокоиться. Я не стану об этом никому рассказывать.

— Я знаю, — усмехнулся Драко и, устало откинувшись на спинку кресла, закрыл глаза.

Слова Малфоя заставили ее улыбнуться, словно он признался в своем доверии, о котором ей так часто приходилось слышать от других.

— Надеюсь, тем вечером, Забини не ввязался в неприятности? — спросила Гермиона, глядя на усталого Малфоя.

— Ввязываться в неприятности — часть его профессии, — заметил он, не поднимая головы.

— Неужели у него настолько сложные отношения с матерью, что он забывается в бутылке бурбона? — спросила Гермиона, понимая, что, возможно, несколько бестактно влезать в чужую личную жизнь, но ее беспокоило то, что леди Эленна вызывала в своем сыне такие смешанные чувства. Забини не был похож на человека, которого просто вывести на эмоции, но его матери очевидно это удавалось. В Гермионе разыгралось любопытство: леди Эленна не казалась ей деспотичной дамочкой, заботящейся лишь о собственной персоне, нет, она видела в ней сильную самостоятельную женщину, которую разочаровывало поведение сына. Как же они оба противоречивы!

— И об этом тебе поведал Теодор? — усмехнулся Драко, наблюдая, как она, смущаясь, прикусила губу и покачала головой в ответ. Он задумался, что, возможно, Грейнджер видит отношения Блейза и Эленны под иным углом и замечает детали, которые он упускает. Он вспомнил тот ужин, когда Грейнджер своей наглостью и настырностью неосознанно тронула лед в отношениях Блейза и его матери, и, возможно, сейчас она поможет Драко разобраться в этой запутанной истории. — И Блейз, и Эленна страдают от недопонимания и тем самым усложняют свои отношения.

— Что может быть сложного в таких отношениях? — недоумевала Грейнджер.

— Многое, — коротко ответил Драко и, заметив зажегшийся словно пламя интерес в ее глазах, улыбнулся. Кажется, она и вовсе забыла о боли. — Эленна убеждена, что ее единственный сын придерживается мнения общественности относительно ее ветреного распущенного поведения. Блейз же винит себя в поведении матери и старается сделать все возможное, чтобы избавиться от этого бремени.

— Почему он винит в этом себя? — задумавшись, спросила Грейнджер. — Расскажи…

Драко улыбнулся и, задумавшись, продолжил:

— После развода с отцом Блейза — Алонзо, Эленна столкнулась с большими трудностями: ее почивший отец оставил свою дочь без гроша и с кучей долгов. Чистокровное общество, осуждающее ее за развод, и вовсе отвернулось от Эленны, узнав о ее бедственном положении. Она горделива, — Малфой усмехнулся собственным мыслям и, взглянув на Гермиону, добавил: — но ей пришлось забыть о гордости ради благополучия сына. И вскоре она вышла замуж за лорда Фелтона, обеспечив себе титул и положение в обществе, а Блейзу — жизнь достойную наследника чистокровного рода. Многие, как и прежде, презирали ее, но им пришлось считаться с ее мнением, учтиво обращаться с ней, а не кидать брезгливые проклятия в лицо. Однако Блейз пропускал через себя каждое оскорбление, брошенное в сторону его матери, и ведомый детской наивностью, верил слухам об Эленне. Взрослея, он понимал, что она вынуждена жертвовать своей репутацией ради его благополучия, и, чувствуя за собой вину, пытался остановить ее. Но Эленна следовала своим убеждениям и, вскоре расставшись с новым мужем, вышла замуж за другого. Стоит ли говорить, как общество воспринимало ее выходки? Ее втаптывали в грязь, но она, отряхиваясь, вставала и шла по намеченному пути. В оправдание, я могу сказать, что Эленна не гналась за богатством своих мужей, нет, она выбирала мужчин, которые только в браке с ней добивались успеха и положения в обществе. Но этого никто не замечал, все видели лишь жадную до денег женщину, пренебрегающую традициями…

— Даже Забини? — осторожно спросила Гермиона, внимательно слушая Малфоя и размышляя над его словами.

— Нет, — задумавшись, покачал головой Драко. — Он не осуждал ее, нет, он разочаровывался в ней. Ведь материнский долг выплачен: она обеспечила сына завидным наследством, и ей было незачем будоражить общество новостями об очередном браке или же разводе.

— Я… я вполне могу понять Забини, — произнесла Гермиона, облокотившись на бортик ванны так, что он скрывал ее обнаженные плечи и грудь. — Но мне показалось, при нашем знакомстве, что леди Эленна несколько пренебрежительно относилась к Забини.

— Нет, — усмехнулся Драко. — В Эленне говорит не пренебрежение или же злость, а обида, — не отрывая взгляда от Грейнджер, произнес он. — Я помню тот день. Отец Блейза — Алонзо заявился в имение Фооак, устроил скандал, обвиняя Эленну в распутном поведении, и заявил, что намерен забрать и воспитывать Блейза лично. Эленна возмущалась, твердила, что не отдаст сына, но Алонзо был непреклонен и предложил Блейзу сделать выбор между отцом и матерью.

— Глупость, — фыркнула Гермиона. — Конечно, Забини решил остаться с матерью.

— Да, и я был убежден в этом, — кивнул Малфой и грустно улыбнувшись, добавил: — Но он ушел с отцом.

Гермиона, открыв от удивления рот, взглянула на Малфоя. Да, теперь она понимала, почему леди Эленна так строга со своим сыном.

— В тот день я впервые видел слезы своей крестной, — отвлекая Гермиону от мыслей, продолжил Малфой. — Блейз вернулся домой спустя пару месяцев, и Эленна поступила, как верная мать — приняла и простила его. Но я не простил. Я не разговаривал с ним весь учебный год, и только на летних каникулах он решился объясниться передо мной. Блейз, ведомый подростковой глупостью и собственным чувством вины, решил, что, оставив мать, избавит ее от необходимости связываться с влиятельными мужчинами и беспокоиться о его будущем. Я понимал его и дал обещание быть рядом, когда он вновь захлестнется в переживаниях к матери.

— И в этот раз, я стала причиной того, что ты нарушил обещание, — заметила Гермиона и, чувствуя, как необъяснимая злость подкатывала к горлу, нетерпеливо воскликнула: — Как же это все глупо!

— Личные переживания кажутся тебе глупыми? — прошипел Малфой.

— Глупым мне кажется то, что Забини, уже будучи взрослым мужчиной, все еще прикрывается надуманным чувством вины, — возмущалась Гермиона.

— Надуманным? — воскликнул Драко, мысленно жалея, что решился рассказать ей об Эленне и Блейзе. Глупо было надеяться, что девица разделит переживания Блейза.

— Ты не понимаешь? — недоумевала она, серьезно глядя на него. — Леди Эленна понимала, что развод с отцом Забини вызовет резонанс в обществе, но она решилась на этот шаг только потому, что муж предал ее доверие, верность и любовь, — Малфой фыркнул, но Гермиона, не обращая на него внимания, продолжила: — Она посвятила себя сыну — единственному мужчине в ее жизни, ради которого она пожертвовала своей честью, репутацией и достоинством. Но что она получила взамен? Лишь уверенность в том, что ее сын верит глупым слухам, стыдиться и осуждает ее образ жизни. И она пыталась заполнить в себе эту пустоту, ища поддержку и заботу в других мужчинах. Ты сказал — она не гналась за богатством, — заметила Гермиона, грустно улыбнувшись. — Она просто пыталась быть матерью для кого-то… кого-то еще.

— Все совсем не так, — отрицал Драко. — Ты не видишь сути…

— Это ты не видишь, — злилась она. — Забини переживает за мать, наблюдая со стороны. Он забился в угол и жалеет себя вместо того, чтобы поговорить с ней, убедить, что она дорога ему. Но нет, он упивается как последний пьяница, а ты, — она сурово посмотрела на Малфоя, — потакаешь его глупости вместо того, чтобы разрешить это недопонимание между ними.

— Это их личное дело, и я не должен вмешиваться, — злился Драко, медленно приближаясь к ней.

— Но он твой друг, и ты должен…

— Грейнджер, — рыкнул он, нависая над ней. Он оперся рукой о бортик ванны и смотрел на нее сверху, так, что ей хотелось подняться и взглянуть прямо ему в глаза. — Не лезь не в свое дело.

— Но…

— Прежде чем поучать кого-то, возможно, стоит начать с себя, — хмыкнул Драко и, заметив недоумение в ее глазах, пояснил: — Почему ты так рьяно пытаешься скрыть от меня свои приступы?

— Тебя это никоим образом не касается, — фыркнула она и, чувствуя неловкость, скрестила руки на груди, боясь, что цветки и листья не скроют ее обнаженное тело от его пристального взгляда. — Это личное…

Он рассмеялся, и Гермиона вдруг поняла — Малфой вынудил ее подтвердить упрек. А она так глупо попалась на его уловку.

— Ты скрываешься от меня, потому как не желаешь, чтобы я видел тебя ослабленной и измученной, — насмехался он. — Я желал того же. Но ты плевала на мои запреты и разыгрывала добродетельность, ворвавшись в мою спальню. Быть может, мне поступить так же?

— Нет, — опустив взгляд, прошептала Гермиона, вспоминая, как несколько месяцев назад, она вошла в его спальню, когда он кричал от боли.

— Нет? — Малфой улыбнулся краем губ и, резко подняв ей подбородок, заставил смотреть ему в глаза. — В таком случае не пытайся скрыться от меня. Ты не одна в моем поместье.

— Я справлюсь, — тихо проговорила Гермиона. — И я не прячусь, а лишь …

— Тебе придется пообещать мне, — нетерпеливо проговорил Драко, глядя на нее пристально, не отрывая взгляда от ее карих глаз и капель воды, бусинами скатывающихся с ее лица, словно очерчивая каждую линию.

Гермиона выдохнула, нахмурилась и, привычно прикусив губу, серьезным тоном произнесла:

— К чему мне давать обещание человеку, которому я безразлична?

Упрек! Эта девица злопамятна. Но Драко на миг задумался, что его слова о безразличии — лишь фарс, который сейчас рассыпался на части. Грейнджер живет в его доме, ест с ним за одним столом, раздражает, нервирует, выводит на эмоции и занимает его мысли, нет, эта женщина не может быть ему безразлична. Глупо отрицать и обманываться.

— Это не так, — спокойно произнес он, и Гермиона, удивленно взглянув на него, почувствовала, как теплая волна полилась по телу. — Уже не так.

Она промолчала, наблюдая, как он отходит на пару шагов, бросает взгляд на наручные часы напоминает, что время вышло, и ей следует подняться из воды, а после спуститься на ужин. Гермиона, казалось, все еще слышала его голос, эхом звучащий в ее голове, и, не отрывая от него взгляда, смотрела, как он уверенным шагом направляется к выходу.

— Я… я обещаю, — запинаясь, осторожно произнесла она, прежде чем он скрылся за дверью.

— Я запомню, — усмехаясь, отвечает он, перешагивая через порог.

Пару его слов, и обида в ней рассеивается, как дым, уступая место странному трепещущему волнительному чувству. Пожалуй, в этом вся магия его слов. Магия Драко Малфоя.

-

Примечание:

1. МАКУСа — Магический Конгресс Управления по Северной Америке (англ. Magical Congress of the United States of America), сокращенно — МАКУСА (англ. MACUSA) — волшебный орган власти, руководящий магическим населением Соединённых Штатов Америки. В отличие от маггловского конгресса, магический является однопалатным. Последний президент — Сэмюэль Дж. Куахог (англ. Samuel G. Quahog)

2. Забини использовал призывающее заклинание (Акцио), пытаясь найти Драко. Он и вовсе забыл, что заклинание используется исключительно на неживые материи и в случае призыва разумного существа преобразуется в разрушительное.

3. Как и упомянул Теодор, Блейз не ограничивается только лишь алкогольными напитками и смешивает их с зельями на основе дурмана, мака опийного.

4. Саламандровая хворь — (от перс. (samandar): sām = огонь, andarūn = внутри.) врожденная болезнь, преобразующая магию в злокачественную опухоль, которая сжигает внутренние органы. Из-за некоторых особенностей хвори больных сравнивают с проклятыми или прокаженными и изолируют в закрытых помещениях с повышенной влажностью.

5. «… Дьявол стоял на пороге» — Гермиона вспомнила фразу из романа, которую она процитировала Драко при их встрече в доме Гарольда Калена:

«Я слышал шаги, разрывающие гнетущую тишину, эхом отзывающиеся от каменных стен и, чувствуя леденящий страх, сковавший мое тощее тело, я обернулся. Пробил мой час: дьявол стоял у порога» — глава 13.

6. Слова Драко были отсылкой к его заявлению при первом появлении Гермионы в поместье: «— И да, запомни, Грейнджер, что ты в этом доме скорее пленница, чем гостья, именно поэтому советую тебе унять свой строптивый характер и беспрекословно следовать уставу» — глава 4.

7. Согласно положениям Уголовного магического кодекса, нанесенный вред здоровью без использования магии (рукоприкладство, телесные повреждения) относится к средней тяжести наказания (денежный штраф, ограничение по классу или типу чар). Неприкосновенными к данному нарушению относятся Аристократический круг привилегированных семей и/или Орден священных двадцати восьми.

Дважды члены Визенгамота пересматривали данный тип нарушения, но так и не ужесточили меры наказания, придя к общему согласию, что волшебники в магической Англии не опустятся до примитивного рукоприкладства.