Тихоня (гет)

Чингиз вечером не пришел. И не позвонил.

Памятуя о том, что вечер — понятие растяжимое, Стеф довольно долго сохраняла присутствие духа. Но к часу ночи она уже в ярости расхаживала туда-сюда по квартире и громко материлась, проклиная за доверчивость себя и за наглое кидалово — Чингиза. Она ни на секунду не сомневалась, что Чингиз сбежал от нее потрахаться с этой Василисой, ежа ей в задницу. Оскорбленная и обиженная до глубины души, Аня костерила себя еще и за то, что после двух ночей с Чингизом даже не подумала узнать, ни где он живет, ни номер трубки. Да ничего, кроме имени! Как там Дзен выразился? Поматросит и бросит?

Около половины второго ей вдруг пришло в голову, что с Чингизом могло что-нибудь случиться. Вопреки здравому смыслу, Аня даже обрадовалась такой мысли. Да пусть его хоть прирежут в темной подворотне, лишь бы не в чужой койке он валялся! Стеф пила чай — кружку двадцатую за вечер, наверное — и гипнотизировала телефон, думая, не начать ли ей обзванивать морги и больницы… Когда она уже протянула руку, чтобы придвинуть аппарат поближе и начать звонить, телефон взорвался истошным треском. Аня дернулась от неожиданности, уронила чашку с кипятком себе на колени, взвыла и схватила трубку:

— Але!

— Привет… Не разбудил?

Чингиз.

— Твою мать! — завопила Аня. — Прорезался! Ты знаешь, сколько времени?!

— Половина третьего… кажется…

— Кажется ему! Я тут с ума схожу, а ему кажется! Сволочь! Подонок!

— Ну… так я приду? Если ты меня еще ждешь…

Стеф онемела. Ни фига себе наглость!

— Представь себе, жду! — рявкнула она. — Чтоб в морду тебе плюнуть!

— Через полчаса плюнешь. Слюну готовь.

* * *

Задание гласило: «Изловить и доставить».

То, что задание было дано не самим генеральным, а его пассией — вот та еще паучиха! — Сергея Миронова не смущало. Будучи шефом медведевской безопасности, Миронов прекрасно сознавал, кто он такой есть. А также ясно понимал, кто такая есть Нелли. Медведев слушал не то, что твердили ему специалисты на совещаниях, а то, что ему нашептывала Нелли в койке. Так что приказания Нелли в известном смысле были даже выше распоряжений самого Медведева.

Миронов ухмыльнулся, вспомнив, как Нелли прокомментировала поручение: «Это будет несложно. Говорят, он много пьет». Поучи жену щи варить, это называется.

Если верить рассказам Нелли, парень вел разгульный образ жизни. Миронов разглядывал плохонькие фотографии — похоже, почерпнутые из Интернета, с какого-нибудь байкерского сайта — и никак не мог отделаться от ощущения дежа вю. Парень на фотографиях казался ему смутно знакомым, но где и при каких обстоятельствах они могли встретиться, Миронов не представлял. И имя: Чингиз Кан, Чингиз Кан. Впрочем, фамилия в городе известная, так что ничего удивительного. Но вот физиономия…

Что ж, отловим — посмотрим. Может, увидит живьем — что-то и вспомнится.

Миронов был жертвой военного развала начала девяностых. До того он служил Родине долго и в каких только горячих точках не побывал. После тяжелого ранения во время печально знаменитого штурма Грозного Родина недвусмысленно дала понять, что в его услугах больше не нуждается, и спровадила боевого офицера на нищенскую пенсию: отработанный материал. Сняв погоны, капитан Миронов обнаружил, что, кроме как убивать, ничего не умеет. В девяносто шестом для таких, как он, никому на фиг не нужных отставных военных, было три пути: либо спиваться, либо идти в охрану, либо искать пристанища у бандюков. Миронов на эту тему даже не раздумывал, и ему повезло устроиться не камуфляжным пугалом в игровых автоматах, а начальником службы безопасности небольшой и вполне приличной строительной фирмочки. За шесть лет, что он там проработал, фирмочка выросла до солидной и респектабельной организации, и Миронову приятно было осознавать, что это произошло не без его деятельного участия.

Чем выше поднималась фирма, тем чаще Миронову приходилось выполнять деликатные поручения вроде нынешнего. Из чувства самосохранения он предпочитал не доискиваться до причин и мотивов подобных поручений. Не задавался ненужными вопросами типа: «Кто виноват?», а выполнял свою работу четко и бесстрастно, как робот. И он бы покривил душой, если бы сказал, что его умение убивать на гражданке осталось невостребованным. Сделку с совестью заключить очень легко, когда кушать хочется.

Зачем нужно наматывать километраж по городу, разыскивая пресловутого Чингиза Кана, — в родительской квартире он явно появлялся чисто эпизодически, — а затем его отлавливать и шкерить в подвале медведевского дома в Стрельне, Миронова, как всегда, не интересовало. Не надо быть шпионом ЦРУ, чтобы дотумкать: Медведев опять что-то не поделил с Аджимуратом Каном, и на этот раз пытается решить проблемы путем вульгарного шантажа.

Так вот, найти сыночка медведевского конкурента оказалось делом геморройным. Ребята дежурили, конечно, и около дома, и возле бара «Телеграф», околачивались вокруг запертого помещения байк-клуба, но везде было глухо. Не исключено, что он вообще свалил из города. Миронов припомнил, что у байкеров вроде где-то в области скоро намечается грандиозная гулянка по случаю закрытия сезона. Надо разузнать точнее, вдруг там…

«Телеграф» закрылся, и Миронов разрешил подчиненным «покинуть пост». С этой, так ее и растак, ловлей все его ребята дружно опоздали на мосты, впрочем, как и он сам. Теперь если успеть проскочить через Тучков мост, то часам к четырем до дому можно добраться.

* * *

Из квартиры Василиса выставила его буквально пинками. Чингиз понимал, что поделом — он был с ней непростительно груб.

— Что с тобой? — давя злые слезы, спросила она, когда Чингиз перестал ее терзать.

— За что боролась, на то и напоролась.

Говоря честно, он ее попросту отодрал, словно последнюю шлюху, да так, что сам почти протрезвел. Теперь ему было неловко и стыдно — и перед Василисой, и перед Аней. Но если Василиса, в общем-то, сама виновата, то по отношению к Стеф Чингиз чувствовал себя предателем, и не представлял, как вообще теперь покажется ей на глаза.

— Проваливай! — прошипела Василиса, кутаясь в одеяло.

Молча, пряча глаза, Чингиз оделся и ушел. Василиса захлопнула за ним дверь так, что во всей квартире затряслись стекла. Ей очень хотелось плакать, громко, навзрыд, от злости и обиды. После беспощадных рук Чингиза у нее болело все тело, на бедрах и талии уже начали проступать жестокие синяки, саднили искусанные губы и горло — она кричала криком, умоляя его остановиться. Ныла шея: Чингиз, в ярости не обращая внимания на протесты, намотал на кулак ее роскошные волосы и грубо дернул к себе, заставив Василису запрокинуть голову и выгнуться дугой. На глазах вскипали слезы боли и унижения, но вырваться от него не было никакой возможности…

Василиса потерянно прошла на кухню. Закурила, хотя курить ей не хотелось. До нее начинал доходить смысл происшедшего. Она понимала, что просчиталась: неизвестная девушка Аня пробудила в Чингизе гораздо более глубокое чувство, чем могла предположить Василиса. Похоже, он действительно влюблен не на шутку.

Кто бы мог подумать! Чингиз — и влюбился! Гад, циник, эгоист, бабник — и нате, влюбился! Это ж надо… Впору посмеяться и пожелать старому другу удачи, но у Василисы было так тяжело на сердце, что она даже дышала с трудом.

За десять лет странных отношений, наивно именуемых «просто дружбой», у Василисы ни разу не возникло мысли, что все это может так бесславно закончиться. И она, и Чингиз пуританскими взглядами не страдали, и возьмись Василиса подсчитать количество своих любовников за последние лет шесть, у нее ничего бы не вышло. Ее никогда не волновало, с кем там спит Чингиз. Потому что в любой момент она могла позвонить — и он мчался к ней на всех парах, даже если для этого ему приходилось вылезать из чужой постели, прерывая процесс на самом интересном месте. Сколько слез было выплакано на его груди, сколько бед вместе пережито, а радостей сколько! Большинство окружающих считали Чингиза редкостной сволочью, и только она, Василиса, знала, что он нежный любовник, чуткий и преданный друг, умный, решительный, сильный…

Самый лучший парень на свете.

Василиса прислонилась лбом к прохладному пластику кухонного шкафчика и тихо заплакала.

* * *

На мост Миронов успевал впритык. В силу этого томление на Стрелке в ожидании зеленого сигнала светофора приобретало нервический характер.

Миронов вообще не любил помпезный, шумный и суетливый питерский центр. Васильевский остров и Петроградская сторона раздражали его теснотой и запредельным неудобством: их словно специально проектировали с расчетом как можно сильнее испортить людям жизнь.

Тоскливо зевнув, Миронов оглянулся по сторонам, но только получил новую порцию отрицательных эмоций: на гранитных парапетах набережной гроздьями висело турье. Вообще-то Миронов ксенофобом не был, но иностранных туристов не переносил на дух. Притащились, блин, пожрать русской водки с черной икрой в дикой стране, где по городам бродят стаями медведи, мужики носят косоворотки и кирзачи, а бабы все сплошь проститутки в оренбургских пуховых платках… У Медведева были зарубежные партнеры, и с их представлениями о России начальник службы безопасности был знаком не по монологам Задорнова. Пообщавшись с «цивилизованными» иностранцами, Миронов понял: описывая «братьев по разуму», знаменитый сатирик явно деликатничал. Особенно бесили Миронова маниакально фотографирующие все подряд японцы, бесили даже больше, чем самодовольные американцы. Понаехали, уроды…

Загорелся зеленый, и Миронов пришпорил свою «девятку». Успевать-то он успевал, но на ловлю ворон времени не было. На середине моста он чуть притормозил, перестраиваясь в крайний правый ряд, чтобы потом уйти на набережную — пробираться через путаные закоулки Петроградки ему хотелось меньше всего. Пешие любители романтики — Питер, мосты! — тоже торопились в этот час покинуть «Ваську», в обратном направлении двигались немногие. Держась за руки, проспешила мимо юная парочка явных «ботаников», чуть поодаль вышагивал по синусоидной траектории изрядно «датый» металлист, за ним — двое гопницкого вида охламонов с пивом, и, похоже, с определенными намерениями.

Сцену из серии «Закурить не будет? — Извините, не курю!» Миронов наблюдал уже в зеркало заднего вида. Как и следовало ожидать, молодые подонки выбрали для наезда более легкую мишень. Беззащитные влюбленные не рассчитывали на подобный поворот событий, и оказать мало-мальски достойного сопротивления не смогли. Пьяного неформала двое хулиганов в расчет, конечно, не брали, и, как выяснилось, зря. За короткое время, пока Миронов съезжал с моста, парень в косухе расшвырял их, как слепых котят, не утруждаясь каким-либо выяснением отношений. Молодец. Даром что бухой.

Перед поворотом на набережную Миронов еще раз посмотрел назад — как там дела? Металлист, отмахнувшись от робких благодарностей, повернулся спиной к ветру, прикуривая. Трепещущий огонь зажигалки на короткий миг осветил узкие глаза, хищный тонкий нос, характерные азиатские скулы… Миронов с матом ударил по тормозам.

Первым и естественным намерением было развернуться и погнать обратно на мост, но было поздно: въезд уже закрыли. В любом случае до половины пятого утра Чингиз Кан, будь он неладен, с «Васьки» никуда не денется.

Расстроенный Сергей Миронов покатил домой, вертеться с боку на бок, стараясь не разбудить жену, и отчаянно вспоминать, откуда ему может быть знакома физиономия Чингиза Кана.

* * *

Если бы Чингиз встретил сейчас себя самого на улице, он бы с удовольствием набил сам себе морду. Но стоять посреди Большого проспекта Петроградки и колотить себя по физиономии было, по меньшей мере, глупо, и отдавало дурдомом. Поэтому он, особенно не задумываясь о последствиях, купил в круглосуточном магазинчике еще бутылку коньяка и попробовал утопить в ней разбушевавшуюся совесть. За короткий путь от Гатчинской улицы до 4-й линии Васильевского острова он успел снова ухрюкаться в сопли.

— У-у-у! — протянула Стеф, когда он, пару раз перепутав подворотни, таки возник на пороге ее квартиры. — Ка-акие мы расписные!

Чингиз молча развел руками: на ногах он еще держался, но внятно говорить по-русски уже не мог. Бухнуться на колени хотел прямо с порога, однако остатки здравого смысла подсказали ему, что если он это сделает, то больше не поднимется. Те же остатки намекнули, что, если он сейчас попытается Аню поцеловать, то вылетит от нее на бреющем полете еще быстрее, чем давеча от Василисы.

— Спать! — рявкнула Стеф и толкнула его в грудь, едва он сделал шаг к комнате. — На кухню! На диван!

Она совершенно справедливо рассудила, что проводить какие-то разборы полетов, когда Чингиз, мягко говоря, стеклянный — неблагодарное и бессмысленное занятие. Вот с утра, когда он будет похмельный и несчастный, это совсем другое дело. Пусть знает, почем фунт лиха.

* * *

Стеф не сразу поняла, что ее разбудило. Часы показывали четыре утра, а значит, она спала всего час.

Аня повернулась на другой бок и закуталась в одеяло. Ей уже даже начало что-то сниться в сладкой полудреме, но тут раздался звук, разбудивший ее снова. Она раздраженно приподняла голову от подушки, вслушиваясь в тишину квартиры. Ничего… Пожав плечами, Аня улеглась было опять, и тут услышала тихий хриплый полустон — полувсхлип.

Аня села в постели. Стон повторился, перешел в неразборчивое бормотание, потом в крик. Стеф, шипя, как разозленная кошка, выскочила из-под одеяла и бросилась на кухню, где спал Чингиз. Что бы там ему спьяну ни снилось, это вовсе не причина, чтобы не давать спать еще и ей.

Чингиз неловко скорчился на узеньком и немилосердно коротком кухонном диванчике, подложив под голову свернутую косуху. И смотрел, судя по всему, кошмарнейший кошмар. На его лице застыла болезненная гримаса, дыхание с хрипом вырывалось из приоткрытых пересохших губ, он метался, сжимал кулаки, что-то бессвязно говорил. Вдруг он, не просыпаясь, грохнул кулаком в стену, стон снова сорвался на крик. Конвульсивно дернувшись, Чингиз скрипнул зубами и затих, часто и тяжело дыша.

Стеф испуганно остановилась. Где-то она слышала, что человека, которому снится кошмар, нельзя ни в коем случае будить, а лучше попытаться успокоить его во сне. Или наоборот, лучше разбудить, чтоб не мучился? Наконец она решилась и шагнула к дивану, чтобы растолкать Чингиза, но тут он громко, жалобно вскрикнул, рванулся — и с грохотом свалился с дивана. Сел на полу, недоуменно озираясь по сторонам, будто не понимая, где находится. По щекам его текли слезы.

Он вздрогнул, когда Аня взяла его лицо в ладони:

— Ты чего? Кошмар приснился?

Чингиз несколько секунд смотрел на нее остановившимися глазами, потом ткнулся лбом ей в колени и судорожно вздохнул.

Мягкосердечная дура, обругала себя Аня, стягивая с его волос резинку. Она долго и нежно ворошила пальцами жесткие черные пряди, оглаживала плечи, слегка массировала шею… Наконец он задышал спокойнее, и Стеф подняла его голову со своих колен:

— Пойдем спать?

— Да какой тут, на фиг, сон…

Чингиз поднялся и, пошатываясь, побрел в ванную. Его мучил ужасный сушняк, и он с наслаждением выхлестал бы литра три воды прямо из-под крана, если б не знал, что это бесполезно. Придется ставить чайник и страдать, пока не закипит…

А еще его мучил не менее ужасный стыд. Как взглянуть теперь на Стеф, это чудо терпеливости и всепрощения, он решительно не знал, поэтому нарочито долго умывался, чистил зубы, полоскал рот, пытаясь избавиться от гадостного — как кошки насрали! — привкуса похмелья.

Чингиз не помнил, что именно ему приснилось. Он помнил только давящий, потусторонний ужас, стиснувший клещами горло и парализовавший разум. Кажется, никогда в жизни ему не было так страшно: этот страх не имел формы или воплощения, он был везде. Внутри и снаружи, безнадежный и необъяснимый страх затравленного зверя. Страх неотвязный, как красный огонечек снайперского прицела; от него было некуда деться, словно чьи-то жуткие глаза постоянно наблюдали за ним из-за каждого угла, каждой двери, из каждой щели. Во сне Чингиз чувствовал вкус и запах смерти.

Его передернуло. Ладно, успокоил он себя, проглотив подкативший к горлу ком тошноты, чего спьяну не привидится. Хорошо хоть, не зеленые человечки…

Впрочем, зеленые человечки не заставили себя долго ждать. Как и всяческие звездочки, птички, и ухмыляющийся водяной в унитазе.