Тихоня (гет)

В детстве Нелли боялась ходить ночью в туалет.

Длиннющий коридор коммуналки, где она ютилась с родителями, никогда не освещался, по нему и днем-то было жутковато передвигаться. А уж ночью, когда коммунальный муравейник затихал, коридор становился вместилищем всех ужасов, которые только способно породить живое детское воображение.

Задыхаясь от страха, десятилетняя Неля кралась по скрипучему старому паркету к заветному выключателю, и ей казалось, что следом змеятся отвратительные когтистые лапы, которые вот-вот сцапают за ноги… Короткая передышка в освещенном туалете — и бегом обратно, под защиту комнаты с уютно горящим ночником и спокойным дыханием родителей.

Прошли годы, унесли с собой детские страхи. Но порой у Нелли возникало ощущение, что ей снова десять лет, и она стоит в непроглядной темени пустого ночного коридора, не находя в себе смелости сделать шаг. Вот как сейчас…

Нелли забилась в уголок кухонного дивана и пыталась унять мелкую дрожь. «Вести с полей» — то есть из стрельнинского особняка — походили на фрагмент сценария из какого-нибудь дурацкого ментовского телесериала: ОМОН, «маски-шоу», спасение заложников… Было бы смешно, если б не было так страшно. Откуда они там взялись?! Кто стукнул?!

Тот, кому выгодно. А кому выгодно?

«Дура! О чем думаешь!» — Осадила себя Нелли. — Соображать надо, как сухой из этого дерьма вылезти!»

Соображалка работала плохо. Но для осознания того, что гениальный план убийства Кана-старшего руками Кана-младшего развалился на глазах, ее оказалось достаточно. Средство воздействия на Монгола сейчас наверняка валяется в больнице под бдительной охраной. Да и черт с ним, с Монголом, не последний киллер на свете… Но как объяснить присутствие девчонки в медведевском доме?! Парни из службы безопасности «Санкт-ПетербургСтройИнвеста», отряженные охранять дом, в полном составе сидят в СИЗО ФСБ. Миронова дернули на Литейный, и можно не сомневаться — он отправится оттуда прямиком в компанию к своим подчиненным… А молчать они не станут. Во-первых, на кой им брать на себя чужую вину — не за те же копейки, что Медведев по недоразумению считал зарплатой охранников. Во-вторых, гэбэ есть гэбэ, они в убийстве Кеннеди заставят сознаться, если захотят. Миронов может, и поупрямится для приличия, но тоже все-все выложит, как миленький — кто, что и когда ему приказывал. Если уже не выложил… А что сие означает?

А сие означает, что в недалеком будущем пожалуют незваные и очень нежеланные гости. По ее, Нелли, душу пожалуют. И если так, то рассиживаться нечего.

Нелли подскочила к холодильнику, выхватила из него бутылку минералки, залпом выпила почти половину прямо из горлышка. Граждане, соблюдайте спокойствие…

Стараясь не сорваться на бег, Нелли направилась в спальню. Открыла гардероб. В поисках нужной одежды пришлось покопаться — образ жизни позволял носить одежду красивую, а не практичную.

Длинные стройные ноги — в удобные теплые джинсы. Плотная футболка на случай, если станет жарко. Свитер из верблюжьей шерсти — на случай, если станет холодно. Джинсовое пальто на овечьем меху — на всякий случай. Высокие ботинки на толстой подошве.

Из недр гардероба Нелли выволокла большую полотняную торбу растаманской расцветки. Эту потрепанную, чудовищного вида сумку она берегла как память. Именно с ней Нелли автостопом приехала покорять Питер восемь лет назад. Берегла не зря — вот, пригодилась же. Торба была едва не безразмерной, и в ней легко уместились смена белья, запасные носки, косметичка.

Нелли в который раз порадовалась бесхребетности Медведева — он не счел необходимым скрывать от любовницы код сейфа. Она выгребла из металлического нутра все деньги и драгоценности. Побрякушки завернула в полотенце и запихнула на дно торбы. Несколько купюр помельче переложила в кошелек, остальные спрятала для пущей надежности среди взятого с собой белья.

Оглянулась. С сожалением провела ладонью по искристому меху новенькой норковой шубки. На секунду задумалась — взять? Нет, очень громоздко. Вместо этого вытащила большой цветастый палантин, накинула на голову и плечи. Жаль, что приходится оставлять роскошь и комфорт. Было хорошо. Будет еще лучше. Мало ли на свете Медведевых! И пусть горят синим пламенем сволочной Аджимурат Кан вместе с его непутевым сынулей, вместе с ФСБ-шниками и Мироновым…

Внезапная мысль посетила Нелли, когда та уже стояла на пороге квартиры. Со злой ухмылкой она вытащила мобильный телефон и набрала номер, сверяясь с записной книжкой.

— Сереженька, здравствуйте! — Обворожительно замурлыкала Нелли, дождавшись ответа. — Это Нелли Викторовна беспокоит…

Уходить надо красиво! Получите прощальный фейерверк!

* * *

… Если бы ты мог изменить прошлое, что бы ты изменил? Изменил бы вообще что-нибудь?

Так от чего бы ты отказался?..

— Чинга…

Он приоткрыл глаза. Потолок покачнулся, затуманился.

— Как ты себя чувствуешь?

— Чувствую… — Голос повиновался не сразу, в горле словно еж поселился. — Но плохо.

Повернул голову — как будто в пропасть полетел. В белесой дымке угадывалось лицо Василисы.

— Какого хрена…

— Огородного. Ну ты устроил бучу… Надо же было в обморок грохнуться прямо у следователя в кабинете! Хоть бы меня дождался…

— В обморок?

— Ну да. Врач сказал, сильный стресс плюс грипп. Ты где умудрился так простыть?

— Не знаю… Это больница?

Василиса вздохнула:

— Нет, блин, морг. Что глупые вопросы задаешь?

— Какое сегодня число?

— Семнадцатое. Среда.

— Ни фига себе…

— Да уж. Ты почти двое суток дрых, температура под сорок шкалила…

— Ты тут двое суток сидела, что ли?

Василиса передернула плечами:

— Ага, щас. Делать мне больше нечего. Тебя и так охраняют, как мумию Ленина.

— А тебя почему пропустили?

— Потому что я твой адвокат.

Помолчали. Чингиз молчал, потому что горло болело, да и сказать ему было нечего. Василиса — потому что хотелось сказать слишком много.

— Чинга… как тебя заставили признаться?

— Никто не заставлял. Я сам.

Кажется, он попытался улыбнуться?

— Значит, это правда ты?

— Я.

— Господи… бред какой-то… Зачем?

Чингиз раздраженно скривился и прошипел:

— Ну вот только ты еще не начинай! Мне Семенова хватило…

— Ишь, цаца! Хватило ему! Пороли тебя в детстве мало! Страдалец хренов, тебя бы башкой в стенку воткнуть раз десять, чтоб дурь выбить! Тоже мне, Злой Стрелок выискался!

Чингиз снова сморщился и засипел:

— Вась, не ори… Голова раскалывается… как будто на самом деле об стенку приложили…

— Мало приложили! — Рявкнула Василиса, но все-таки перешла на свой фирменный адвокатский тон: — Послезавтра тебе предъявят обвинение. До этого момента можем еще отыграть назад.

— Нет.

— Я всегда знала, что ты кретин. Но чтоб настолько… — Василиса откинулась на спинку стула — тоже фирменный жест: ногу на ногу, сплетенные пальцы обнимают округлую коленку в черном чулке. — Я говорила со следаком. Нормальный, кстати, дядька. Уж не знаю, чем ты ему так приглянулся, но он будет квалифицировать тебя на четвертак строгача.

— Вась, говори по-русски…

Василиса устало фыркнула.

— Сторона обвинения будет требовать двадцать пять лет строгого режима. Теперь ясно?

— Ясно.

— Ничего тебе не ясно, дубина ты монгольская. Ты хоть представляешь, что тебя ждет?

— Представляю, ничего хорошего… Вась, не грузи, а? И так тошно…

— Тошно… Семенов сказал, если б ты сам не пришел, тебя бы никакой Шерлок Холмс не вычислил. Чинга, не собираюсь я читать тебе морали… но как мне тебя защищать, если я даже не знаю, что к чему?

Чингиз надсадно закашлялся. Василиса терпеливо ждала, когда закончится приступ.

— Не надо меня защищать, Васена. Мне просто нужно, чтоб рядом был не чужой человек, который поможет со всякими формальностями. Я где-то слышал, что при чистосердечном признании можно вынести приговор без всяких заседаний… Это правда?

— Правда. Только не в твоем случае. Но даже если бы на тебя это распространялось, я бы не позволила тебе этого сделать.

— Ты говорила, что адвокат обязан выполнять волю клиента…

— Обязан. Кроме случаев, когда адвокат подозревает самооговор, — многозначительно отчеканила Василиса. — А я ох как подозреваю!

— Васена… Зачем ты так стараешься? Почему ты вообще согласилась? Ведь я же…

Он снова зашелся кашлем.

Василиса усмехнулась полугрустно-полуиронично:

— Что — ты же? Обидел меня? Я помню. Я никогда ничего не забываю, особенно обиды, ты ведь знаешь. Но это не значит, что я желаю тебе зла. Чинга, я профессионал. Сейчас не имеет никакого значения моя обида. Я приняла поручение, и я его выполняю. Вот вытащу тебя — и снова обижусь насмерть.

Чингиз удивленно приподнял бровь:

— Вытащишь? Я думал, это у меня температура…

Василиса встала, подняла с пола портфель — официальная, исполненная достоинства, с боевым блеском в глазах. Великолепная.

— Я адвокат, Чинга. В Питере мало адвокатов лучше меня. И я тебя вытащу, чего бы мне это ни стоило. Или съем свое удостоверение.

— Вырвите мне язык, я должен это видеть! — Задыхаясь от кашля, прокаркал Чингиз.

Василиса обернулась уже у двери палаты:

— Не дождешься.

Выйдя в коридор, адвокат Огнева смерила взглядом полусонного охранника. Н-да… Бдительность на грани фантастики: шваркнуть чем-нибудь тяжелым по голове — да вон хоть той табуреткой! — и заходи, кто хочет, бери, что хочешь. Василиса покачала головой и неторопливо двинулась по коридору.

Происходящее плохо укладывалось в ее голове. Почему-то в то, что убийство девятерых крупных питерских шишек — дело рук Чингиза, Василиса поверила, хоть и не сразу. При всем трагизме ситуации приходилось признать: Чингиз Кан достаточно безголовый и самонадеянный для такого поступка. А вот что он чистосердечно сдался без каких-то внешних, скажем так, воздействий… Бред. Нездоровым альтруизмом и склонностью к покаяниям Чингиз далеко не отличался. От попытки представить, какого рода это могли быть воздействия, Василисе стало дурно. Фантазия услужливо подбрасывала ей картинки одну страшнее другой.

— Ой, мама… — непроизвольно прошептала она в ответ на особенно красочное видение.

Круто развернулась, едва не поскользнувшись на гладком полу, и помчалась в ординаторскую на поиски лечащего врача Чингиза с твердым намерением вытрясти из него душу.

Через пятнадцать минут уставший и донельзя раздраженный доктор согласился выполнить требование несносной гадюки и взять у пациента анализ крови на содержание наркотиков. Врач согласился бы и не на такое, лишь бы приставучая стервища на шпильках от него отвязалась и позволила спокойно продолжить обед…

* * *

Первая заповедь адвоката гласит: держи руки чистыми. Звучит красиво, и, как всякая заповедь, выполняется редко. Оплатить деньгами клиента нужное решение гораздо проще, чем демонстрировать чудеса юридической изворотливости, отстаивая в суде свою позицию, а потом объяснять клиенту, почему процесс проигран. Зачем воевать с ветряными мельницами? Ведь все платят. Вопрос в том, кто больше.

Василиса Огнева предпочитала воевать. Преимущественно из любви к искусству.

Второе правило адвоката: прежде чем влезть в кроличью нору, подумай, как ты из нее вылезешь. То есть до того, как принять поручение, прикинь, чем оно может тебе грозить. Не разрастется ли в «процесс века»? Не слабовата ли нормативная база? Не идет ли возможная позиция вразрез с судебной практикой? Не придется ли, в конце концов, судиться у нелюбимого судьи?

Любимых судей у адвоката Огневой не было, судебную практику она имела в особо извращенных формах, отсутствие нормативной базы ее не пугало, а с «процессов века» она, по ее же словам, кормилась.

И, наконец, третье правило адвоката — защищать справедливость в таком виде, как ее представляет себе клиент. Это правило соблюдалось Василисой неукоснительно. И если бы кто-нибудь посмел в ее присутствии рассуждать о заведомо проигрышных делах, получил бы категоричное «фе»: «Летать не умеешь, чего тогда выпендривался?»

Василиса Огнева была адвокатом от бога, хотя после выхода знаменитого фильма ее все чаще кликали «Адвокатом Дьявола».

И есть Золотое Правило адвоката. То, без которого иногда трудно заставить мозг работать, без которого бывает невозможно заставить себя войти в зал заседания, без которого порой опускаются руки и хочется биться головой в стену от осознания собственного бессилия и царящей вокруг несправедливости. У каждого адвоката оно свое. И оно никогда не подводит.

«Делай, что должен, и будь как будет» — таково было Золотое Правило адвоката Огневой.

А еще у каждого адвоката есть Дело Чести. Ради победы в таком деле адвокат бывает готов преступить все заповеди, какие есть — и адвокатские, и христианские, и человеческие, и нечеловеческие. За работу по такому делу адвокат готов не брать денег. В таком деле поднимаются все хоть сколько-нибудь значимые связи. По Делу Чести адвокат не работает — он воюет, а на войне любые средства хороши. Воюет, как за себя. Счастлив тот адвокат, в практике которого Дело Чести бывает один раз, и оно выиграно. Потому что Дело Чести требует всех наличных сил, всех нервов, всего терпения и вызывает слишком сильные эмоции — а эмоции в адвокатской работе должны быть строго дозированы, чтоб не потерять ясность рассудка и с холодной головой принимать не всегда приятные, но единственно верные решения. Проигранное Дело Чести — это личный позор. Воспоминания о нем вызывают глухую ярость, досаду и жгучий стыд. После такого дела не остается иллюзий, если они были, и случалось, после этого адвокаты уходили из профессии, убежденные в тщетности борьбы с ветряными мельницами.

До сего момента Василиса Огнева считала себя счастливым адвокатом, поскольку ни одно из ее дел пока на Дело Чести не тянуло. Но теперь, похоже, час «Ч» пробил. Василису это пугало. Прежде всего потому, что как цивилист она не знала себе равных, а вот в уголовном процессе была слабовата. За уголовные дела она никогда не бралась, справедливо рассуждая, что сидеть на двух стульях неудобно, и в универсалы записываться не собиралась. И еще потому, что безотказное чутье говорило ей: выиграть дело на одном голом процессе нечего и мечтать.

После взбучки, устроенной врачу, Василиса нанесла визит следователю Семенову. Тот оказался на удивление адекватным мужиком, здравомыслящим и неконфликтным. Семенов позволил ей вдоволь покопошиться в материалах дела, сфотографировать их от корки до корки, выдал даже не подшитые еще документы и отпустил несколько весьма ценных комментариев. Усмехнулся, когда она выматерилась в голос, увидев последний заказ Чингиза. В общей сложности, Василиса проторчала в его кабинете больше двух часов, но не похоже было, чтоб ее присутствие доставляло следователю дискомфорт. По крайней мере, если бы это было не так, Семенов точно не стал бы предлагать ей кофе.

— И вот еще, — открыл сейф Семенов, когда Василиса отставила в сторону опустошенную чашку и закурила. — По идее, Вы не имеете права смотреть эти материалы, но считаю, без них картина будет неполной.

На стол легла тоненькая пока папка. Василиса впилась глазами в обложку скоросшивателя: несколько ничего не говорящих Василисе фамилий и квалификация — пункты «а», «в» части 1 статьи 126 УК РФ. Непонимающе моргнув, Василиса перелистала папку и присвистнула, увидев название «Санкт-ПетербургСтройИнвест».

— Вам не знакомо имя потерпевшей? — осведомился Семенов.

Василиса открыла постановление о возбуждении уголовного дела. Стефанова Анна Константиновна. Среди своих знакомых, клиентов и коллег по юридическому цеху Василиса такой особы не припомнила. При чем тут Чингиз?..

Она уже собиралась задать следователю соответствующий вопрос, когда в голове сверкнуло: «Анна!» Сложить два и два не составило никаких трудностей.

— Тогда более-менее понятно… — вслух подумала Василиса.

Следователь удовлетворенно покивал, убирая папку обратно в сейф.

Василиса потушила сигарету, с сожалением глянула на пустую чашку. Семенов улыбнулся и потянулся к чайнику, но Василиса покачала головой:

— Нет, спасибо. Мне пора…

Уже у двери, застегивая галантно поданный следователем плащ, она спросила:

— Сколько времени?

Василиса не надеялась, что Семенов поймет, но не спросить не смогла. Он понял:

— Дня два. До выписки.

Выйдя на улицу, Василиса не стала сразу садиться в машину. Облокотилась о чугунную ограду набережной, закурила. Как говорят, нет неразрешимых задач, есть неприятные решения. Вот и в этом деле, которое настойчиво ломилось в Дела Чести, решение было. Очень неприятное и прямо нарушающее первое правило адвоката. Альтернатива — вести процесс по правилам — никуда не годилась ввиду полной безрезультатности.

Василиса вздохнула. Поморщилась. Выбросила окурок. Не удержавшись, плюнула в проплывающий мимо по черной воде Мойки ярко-желтый кленовый лист. Не попала.

В машине откинулась на спинку сиденья, повертела в руках телефон. Набрав номер, придирчиво оценила себя в зеркало заднего вида — словно собиралась разговаривать очно.

— Генерал-лейтенанта Рябинина могу я услышать?

— Как вас представить? — мурлыкнул в ухо голос секретаря.

Василиса едва удержалась от дежурного ответа: «Представьте меня в ванной».

— Адвокат Огнева.

— Минутку…

Дурацкая, словно вытащенная из приставки «Денди», музыка коммутатора вызвала острый приступ раздражения.

— Василиса Михайловна, рад вас слышать! — Громыхнул в трубку Рябинин, хотя интонация его выражала скорее обратное.

Васена зажмурилась, словно перед прыжком в ледяную воду с обрыва.

— Взаимно, Геннадий Павлович.

— Я так полагаю, вы мне звоните не ради обмена любезностями?

— Вы правы. Но это не телефонный разговор.

— Догадываюсь. Приезжайте вечером ко мне. Поужинаем.

— Спасибо, Геннадий Павлович.

— Пока не за что, — хмыкнул генерал. — Это я вас должен благодарить до конца жизни.

— До встречи, Геннадий Павлович.

Василиса удовлетворенно улыбнулась.

Вот так, товарищ генерал-лейтенант. За все надо платить.