Тихоня (гет)

- Тебя подвезти?

Стеф вздрогнула от неожиданности: Чингиз стал какой-то отрешенный, мрачный и молчаливый. Аня видела, что он сильно расстроен, и даже зол. Похоже, Дзен его серьезно задел. Знать бы только, чем…

- Так тебя подвезти?

Аня задумалась: по идее, пешком если и безопаснее, то ненамного. Вон скинов сколько шатается… А с Чингизом… Дзен ведь предупредил. Кто знает, что у него в голове творится…

- А на чем подвозить собрался?

- На велосипеде.

- Ага… — глядя в небо, протянул Дзен. — Марки «Харлей Дэвидсон».

Стеф растерялась. Правда или шуткуют? Оба заявления одновременно правдой быть не могут. «Закон непротиворечия, — с трудом вспомнила Стеф. Пиво ощутимо дало в голову. — Ладно, проверим эмпри…эмпирически».

- Валяй, подвози, — махнула она рукой. — Гарна штука лисапет…

— Угу. — Чингиз подкинул на ладони ключи. — Я скоро.

Доктор со своей пассией тут же быстренько откланялись и смылись, Соня ушла в туалет, и развлекать Стеф остался только Дзен. Чему Стеф несказанно обрадовалась, поскольку то немногое, что она узнала от него о своем сокурснике, прямо мандраж вызвало у нее от любопытства.

— Дзен, а ты что-то говорил, что Чингиз о времени нашего знакомства думает по-другому…

Дзен усмехнулся:

— Естественно. Ты его просто не знаешь. А он уже наверняка считает тебя своей на эту ночь, и не сомневается ни разу.

— С чего ты взял? — Ага, щас, так и прыгнули мы в койку, задравши хвост, подумала при этом Стеф. Все они, мужики, самодовольные гоблины.

— Аня, повторяю, я его знаю шестнадцать лет… Некоторые выводы делать могу. Но ты, в общем… ты поаккуратней с ним… Не нарвись. Это игра с огнем. Беспокоит меня это его сегодняшнее состояние…

— Почему?

— Ты еще спрашиваешь! Ты что, слепая?

Стеф воззрилась на него вопросительно.

— Господи…— Дзен страдальчески вздохнул. — Кто-то очень прочно завладел его сердцем, и я подозреваю, что это ты.

— У БГ по-другому… Дзен, не может такого быть. Просто не может.

— Что он, не человек?

— Дзен, ты просто не знаешь, как мы познакомились… Мы подрались.

Дзен вытаращился на Стеф:

— И ты после этого пошла с ним на концерт?! Ты не отчаянная… ты просто экстремалка! Что, адреналина в крови не хватает? Игра с огнем, блин…

— Он попросил прощения… Я за прощение потребовала билет на «Арию», билетов не оказалось, и он протащил меня по своему билету… Вот я и здесь. Кстати, а где он работает?

Дзен кивнул куда-то в сторону:

- А это он пусть сам тебе рассказывает…

Стеф оглянулась. Там, куда указал Дзен, глухо рокотал роскошный байк, умело заточенный под ХаДэ74. Чингиз спустил ногу на асфальт, перенеся на нее вес байка, и объявил, натягивая перчатки:

- Карета подана.

Дзен улыбнулся:

— Ну давай, экстремалка, удачи. Думаю, мы теперь часто будем видеться… если я прав. А мне кажется, что я прав.

— А мне кажется, что нет. Но если ты прав, я не буду жалеть. Поки, — Стеф развернулась и вприпрыжку помчалась к Чингизу.

Тот терпеливо ждал, пока она усядется. Стеф призвала на помощь все скудные познания о жизни байкеров, вспомнила фильм «Харлей Дэвидсон и ковбой Мальборо» — и, пробормотав: «Была не была!», запрыгнула на заднее сиденье и перекинула ноги через бедра Чингиза. Это оказалось безумно удобно, а если еще уцепиться за его плечи и поплотнее прижаться к спине — вообще монтана!

Если она что-то и сделала неправильно, рассудила Аня, то Чингиз и Дзен деликатно промолчали. И замечательно.

Чингиз отсалютовал Дзену и рванул с места в карьер.

Стеф упивалась свистом ветра в ушах, этой скоростью, звуком мотора… Пением асфальта. Стеф услышала его — этот голос асфальта, его арию, его песню… Она поняла, о чем поет асфальт. И поняла, о чем пел Кипелов.

— Запел асфальт! Ты слышал каждый звук! Запел асфальт, как сердца стук! Запел асфальт! Ты был его герой! Так пел асфальт, пел за спиной! — изо всех сил завопила она, в восторженном экстазе вскинув руки к небу, и счастливо рассмеялась.

— Я — король дороги! Я — король от бога! В ад или в рай — сама выбирай! — услышала Стеф крик Чингиза в ответ. — Жить как все мне скучно, мне и смерть — игрушка! Скорость в крови — удачу лови!

Стеф снова уцепилась за него и уже не переставала улыбаться — так было здорово мчаться по черной полосе дороги, слушая музыку ветра и скорости, прильнув к спине Чингиза, глядя на мелькающие огни набережной…

Она почти впала в транс от этого безумного ощущения, и поэтому не сразу сообразила, что Чингиз сначала сбавил скорость, а потом и вовсе остановился.

— Почему стоим? — осведомилась она, желая только одного: поскорее сорваться с места, вновь послушать асфальт.

— Сфинксы, — обернулся Чингиз. — Вчера я предложил за тобой заехать, ты отказалась. Отсюда я делаю вывод: ты не хочешь, чтобы я знал, где ты живешь. Верно?

— Вчера было верно, а сегодня уже нет! — Стеф осознавала, что говорит сейчас в большей степени не она, а выпитое пиво, но пиво же побудило ее плюнуть на это с высокой колокольни. — А при чем тут сфинксы?

— Ну как? Вчера мы здесь расстались, а дальше я не знаю, куда тебя везти.

Ну его с этим прагматизмом. Всю арию испортил.

Стеф молча спрыгнула с байка, сбежала по ступенькам к черной невской воде. Раскинула руки, словно собираясь взлететь, и крутанулась на месте. Ночная иллюминация охватила ее фигуру ореолом огоньков, ветер расправил волосы белым крылом.

Не зная, куда деть свой восторг, Стеф отскочила от края набережной и сделала два «колеса», но несколько не рассчитала расстояние: встала на ноги, а точнее, на носки на самом краю последней ступеньки, так, что пятки повисли над водой. Сила инерции неумолимо потащила ее в Неву, Стеф с воплем изогнулась над холодной блестящей гладью, замахала руками в тщетной попытке сохранить равновесие. И закрывать бы ей личный купальный сезон в сентябре, если бы не Чингиз, неведомо как оказавшийся рядом. Почувствовав его руки, надежно подхватившие ее под спину, Аня в панике уцепилась за лацканы косухи, потом ухватилась за его шею и едва не забралась на Чингиза с ногами — она не умела плавать и страшно боялась воды…

Чингиз осторожно отвел ее от края, буркнув:

— Так, этому столику больше не наливать…

Аня была так перепугана, что забыла возмутиться, и только висела у Чингиза на шее, вжавшись лицом в его грудь, и не решалась даже глянуть в сторону кровожадно плещущейся реки. Но вот поджилки перестали трястись, зловещее плюханье воды вроде перестало шуметь в ушах, и Стеф шевельнулась, намереваясь высвободиться.

Щас! С таким же успехом можно было разжимать чугунные тиски. Чингиз прижимал ее к себе крепко и уверенно, прямо по-хозяйски. На концерте, в толпе, это еще можно было стерпеть, но теперь!

А что делать?!!

Стеф тихо запаниковала. Если Чингиза сейчас оттолкнуть, запищать возмущенно — фиг знает, как он отреагирует. А другого способа выпутываться из не в меру смелых рук она не знала. Повторять ладожский способ общения с Чингизом Аня не хотела ни под каким видом.

«Поиграла с огнем, блин!!»

Она снова умирала от страха, а Чингиз… Чингиз купался в незнакомом и упоительном чувстве блаженного спокойствия, непонятной легкости и умиротворения. Словно маленький ласковый котенок прижался к груди пушистым боком и погладил безумное сердце мягкой лапкой.

Запрокинуть ей голову и впиться в губы, и целовать так, чтобы обвисла в руках, затрепетала, стыдливо и жарко зарумянилась, и бери ее хоть прямо здесь, благо в этот час смущаться пришлось бы разве что сфинксов… Тьфу ты, пошлость какая.

И Чингиз, уже склонившийся для поцелуя, лишь еле ощутимым касанием погладился щекой о ее щеку, а смелости хватило только уткнуться носом в изгиб ее шеи, вбирая ноздрями нежный теплый запах кожи, и чувствуя, как у самого предательски слабеют и готовы подломиться колени. Чингиз не мог себя заставить разжать руки, потому что знал — стоит ему сделать это, и чудо кончится. Окаменеть бы сейчас, застыть навечно гранитной глыбой — и продлить это волшебство до тех пор, пока гранит не рассыплется пылью…

Надо отпустить ее… Ей домой надо, поздно уже… Вот сейчас. Сейчас. Нет, еще чуть-чуть… Еще одну только секундочку…

- О! ты гля на них! Какая романтика! Сладкая парочка!

Чингиза так и передернуло. Приотпустив Стеф, он повернул голову в направлении издевательского голоса. И почувствовал, что глаза затягивает багровая пелена. Как он их ненавидел! Этих великовозрастных ублюдков, «скинов», РНЕ-шников в полувоенном прикиде, мнимых патриотов, качающих мышцы ушей и косящих от армии!

Сейчас он их возненавидел еще больше. Потому что прогнали прильнувшего к сердцу котенка. Потому что издевались над чудом. Потому что сделали это просто так, от скуки, энергии и нелюбви к нерусским.

— Слышь, чурка, а у тебя красивая телка! Не возражаешь, если мы ее напрокат возьмем?

Чингиз зло оскалился, хищно повел плечами, хрустнул костяшками пальцев:

— Ребята! Как мне вас не хватало!

Стеф не успела ничего ни сказать, ни заметить, а уж остановить Чингиза — тем более. Минуты полторы она только видела невнятные в темноте фигуры и слышала звуки ударов и вопли боли, а как только все затихло — взбежала по ступенькам и ошарашенно уставилась на два распластанных по тротуару тела. «Доигрались с огнем», — прошептала Стеф. Потом перевела взгляд на Чингиза.

Тот поднял что-то с земли и подкинул на ладони. Стеф пригляделась: это был нож. Чингиз взял его одной рукой за лезвие, другой — за рукоятку и легко сломал пополам. Зашвырнув обломки в Неву, он провел пальцами по брови, тихо выругался, почувствовав липкую теплую влагу.

Стеф подошла поближе. Чингиз пытался вытереть кровь со лба и виска, но напрасно: из глубокого пореза над бровью все текла и текла темная струйка.

— И на старуху бывает проруха, — виновато улыбнулся он. — Подожди минутку, сейчас поедем…

Чингиз сбежал к воде, поплескал на лицо, подозрительно уставился на проплывшее мимо радужно переливающееся мазутное пятно.

— Ты совсем что ли… — услышал он голос Стеф и почувствовал, как она схватила его за шиворот и дернула от Невы. — Там же дерьма навалом! Столько микробов плавает! Скорее заражение крови получишь, чем умоешься! Поехали ко мне, я по-человечески все обработаю.

- Стеф… Аня, не обижайся, но к тебе я не пойду. Довезти довезу, но…

— Зря. Я год санитаркой проработала. Что-то, а порезы обрабатывать умею.

Стеф уговаривала Чингиза, а сама думала, что полностью лишилась здравого смысла. Только что чуть не описалась со страху, не зная, как от него избавиться, а тут настойчиво тащит в квартиру! И это после того, как торжественно пообещала собственному отражению в зеркале ни одного парня к себе домой не впускать!

Уговаривать долго не пришлось. Чингиз поломался для вида, а через десять минут уже сидел на кухне у Стеф, пока она носилась по квартире с ватой, перекисью водорода и пластырем.

— А ты где работаешь? — осведомилась Стеф, пристраивая поудобнее лампу, чтобы видеть порез. — По выходным-то?

— Не только по выходным… Еще в среду и пятницу по вечерам. Салон красоты «Порфира», тут на одиннадцатой линии.

— Кем?!

— Манекеном, — улыбнулся Чингиз, млея от прикосновений ловких и легких рук.

— А серьезно?

— Татуировки бью.

— И много желающих?

— До фига. У меня под конец рабочего дня аж руки трясутся от машинки. И в краске по уши. Не знаю, как у меня получается так уделываться… Настюха, тоже там работает, только пальцы пачкает, без этого никак, а я в конце дня как индеец на тропе войны… И ведь вроде в перчатках работаю… Слушай, как мало надо, чтобы почувствовать нежные прикосновения к лицу! Всего-навсего получить по морде! Ты меня искушаешь…

Стеф залепила порез пластырем и взъерошила Чингизу волосы:

- Ну вот. Все. А ты отнекивался.

От предложенного кофе Чингиз тоже попытался отнекаться, но уже довольно вяло: выместив на вовремя подвернувшихся придурках злость на Дзена, он разомлел и стал каким-то рассеянным. Ну и Стеф, видя его пластилиновое состояние, решила разузнать о нем чего-нибудь интересненького. Напрасно.

— А чего рассказывать… — лениво протянул Чингиз. — Вся жизнь — три «эс»: спортсмен, солдат, студент.

Стеф удалось узнать только, что сокурснику 26 лет, что живет он на набережной Фонтанки, и что за два года между армией и поступлением в университет переменил пять не то шесть мест работы, если не больше.

— А кем только не работал, — Чингиз мямлил, едва не засыпая на теплой кухне. — Грузчиком, охранником, таксистом…

Больше Чингиз не сказал о себе ни слова, а как-то незаметно перевел стрелки на разговор о ней самой, и часа через полтора Аня сообразила, что как ни в чем не бывало выбалтывает полузнакомому парню все деликатные обстоятельства своей жизни, жалуется на обоих своих бывших любимых, рассказывает про сложные отношения с мамой и вообще ведет себя так, будто сумерничает с лучшей подружкой.

Видимо, Чингиз почувствовал, как она спохватилась, и моментально, хотя и явно неохотно, засобирался. Стеф не стала его удерживать — она устала, впечатлений на сегодня ей хватило за глаза и за уши, к тому же она никак не могла определить, на какой дистанции и как долго Чингиза нужно держать. Но позволила себе игривый чмок в щечку, как итог всего их общения и подтверждение хорошего ее к нему отношения.

Внизу взревел байк. Стеф прислонилась лбом к холодному стеклу и громко сказала себе:

- Анька, ты дура!

В ответ раздалось только молчание. А молчание — знак согласия.

— Ну вот, и ведь не переубедит никто…

Стеф уже знала, что сделает первым делом завтра…

А Чингиз, выскочив на набережную, решил, что домой ему определенно не хочется. Он даже подумал было вернуться к Ане, прикрывшись истинно питерской отмазкой — «мосты разведены», и был уверен, что в этом случае на улицу его не выставят… правда, скорее всего, и до тела не допустят… а какой тогда смысл возвращаться?

Однако есть вариант. Чингиз глянул в сторону Тучкова моста. Коль уж скоро оказался неподалеку, почему бы не заглянуть на огонек к Василисе? Настроение вполне подходящее: хочется хорошего секса и вкусного кофе. И на то, и на другое Василиса была отменная мастерица.

Монгол плавно вильнул по Стрелке, направляясь на Петроградку.

— Это где ты схлопотал? — Василиса приподнялась на локте, притронулась к порезу над бровью. — Да глубокий какой…

— Ну там…

— Понятно. Ты кофе-то пей, остынет.

— Уже остыл.

— Сам виноват.

Василиса кинула на любовника насмешливый взгляд и удалилась в душ. Когда она вернулась, Чингиз уже спал. Помнится, поначалу Василиса обижалась на это до глубины души: «А как же потрендеть?!» Потом поняла, что режим, в котором Чингиз жил уже почти двадцать лет, так просто не переспоришь.

Чингиз… Одноклассник. Лучший друг. Первый мужчина. Надежный, как скала. Преданный, как собака. И с таким непростым характером, что ни одна девушка, даже страстно в Чингиза влюбленная, не могла его долго выносить. Ни одна, кроме Василисы.

Природа щедрой рукой отсыпала Чингизу талантов, хватило бы на несколько человек. За что бы он ни взялся, все давалось ему без малейших усилий. Не поскупилась и на внешность, вырастив из гадкого утенка великолепного сурового красавца. Но и плату за это взяла немалую. Чингиз был своенравен, упрям, гневлив, болезненно вспыльчив, обидчив. Для него с детства не существовало запретов, он рос не просто мелким шалопаем, а отъявленным хулиганом и задирой. Школьные учителя стонали от его дерзких выходок, спасала только отличная успеваемость, тоже, впрочем, не стоившая ему особого труда. Однако он умел быть потрясающе обаятельным и даже милым. Вопреки здравому смыслу, слава оторвиголовы тянула к нему девчонок, они висли на нем гроздьями. Чингиз пользовался этим с удовольствием. Не одна добродетельная мамочка хваталась за голову, узнав, что ее ненаглядная дочушка «гуляет» с этим отвратительным нахалом, с этим бандитом, и не один любящий отец клялся придушить стервеца, если тот посмеет возникнуть в поле видимости.

Снова все пошло по-старому. Чингиз выручал Василису деньгами, доставал в Финляндии редкие лекарства для ее мамы, а когда та умерла, помог похоронить. Они снова бегали друг к другу жаловаться и хвастаться, регулярно спали вместе, Василиса ездила с Чингизом на пробеги, и оба искренне полагали, что кроме такой вот дружбы между ними быть ничего не может. Тогда-то они и договорились, что если до тридцати лет у них в семейной жизни не сложится, они быстренько сбегают распишутся и попытаются создать новую ячейку общества если не на пламенной любви, то на нежной дружбе и взаимном уважении. Теперь им было только по двадцать семь, но дело явно шло к ЗАГСу…

* * *

Антон Андреевич Семенов был, прямо скажем, не худшим специалистом в своем деле. Возможно, одним из лучших. Поэтому неподъемный объем работы, предстоящий по ловле крылатого снайпера-робингуда, его смутил ненадолго. Глаза боятся, а руки делают!

Самую хлопотную часть на этом этапе — беготню по городу и пресловутую «отработку версий» — взяли на себя оперативники созданной специально под это дело объединенной группы, земной им поклон. Они разбежались по городу, как тараканы, и уже наверняка беседовали, опрашивали, допрашивали, втирались в доверие, припугивали, напрягали свою личную «агентуру»… Вопреки общественному мнению, старательно сформированному доблестными средствами массовой информации, правоохранительные органы работать не разучились. Но изменившаяся эпоха сделала бесполезными многие методы и приемы работы, поиск новых потребовал огромного количества времени, их шлифовка и освоение — тоже немалого, и борьба с новыми средствами давления на следствие оказалась далеко не простой задачей… Впрочем, Семенов склонен был думать, что пусть уж лучше наивный обыватель видит ту верхушку айсберга, пусть и неблаговидную, которую демонстрируют по телеящику, и не вникает в глубины работы правоохраны. Во-первых, спокойней будет спать. А во-вторых, чем меньше простой гражданин вникает в тонкости оперативно-розыскной деятельности, тем результативнее эта самая деятельность будет вестись. Как там говорил Жеглов? «Вор должен сидеть в тюрьме, и людей не интересует, каким образом я его туда упрячу». Семенов был готов подписаться под каждым словом знаменитого персонажа Высоцкого…

Для начала следовало понять, связаны ли убитые между собой чем-то еще, кроме исполнителя. Да, собственно, и на конкретного исполнителя мало что указывало, помимо чрезвычайно сложных условий, в которых работал снайпер.

Семенов потряс банку с кофе. Гм… Банку из-под кофе. Допинг закончился, за добавкой идти лень. Семенов закурил «всухую».

Чрезвычайно, ну просто-таки фантастически сложные условия… Семенов немного понимал в снайперской стрельбе, да и со спецами проконсультироваться не поленился. Все как один разводили руками и качали головами, утверждая, что либо это просто невозможно, либо при осмотре мест происшествия что-то было пропущено. Семенов только вздыхал: да не пропущено там ничего… просто у снайперов, похоже, крылья прорезались.

Но ведь не на самом же деле убийца висел в воздухе на крыльях! Значит, либо здесь задействовано уникальное оружие (что более вероятно), либо речь идет об уникальном специалисте-снайпере, возможно, единственном в своем роде. Вариант с оружием Семенову нравился не в пример больше. Но эксперты-трасологи утверждали, что во всех случаях использовалась та самая обыкновенная СВД, которую находили на месте преступления. Если только какая-нибудь офигенная съемная оптика… Вариант со снайпером невероятного класса казался чем-то из области фантастики: мастерство мастерством, но есть же пределы человеческих способностей. В их неограниченность Антон Андреевич категорически не верил, а к проповедникам этой точки зрения питал натуральную аллергию и ставил их в один ряд с эзотериками, сектантами, экстрасенсами и прочими шарлатанами.

Однако же разумного объяснения, согласовывавшегося бы с рационалистическим взглядом Семенова на мир, пока что не обнаруживалось.

Антон Андреевич зачем-то еще раз встряхнул пустую банку. Надо взятку взять. Ящиками с растворимым кофе. Четырьмя али пятьми… «Пеле». Или даже «Нескафе». Размечтался.

Многолетний опыт подсказывал: если нет озарения, надо мыть золотой песок. То есть заниматься черной и малорезультативной работой, просеивая сквозь мелкое сито безнадежные версии и безнадежных людей. Озарения не было, да и кофе закончился. Отсюда вывод: хватит барствовать, пора спуститься на землю грешную. То есть оторвать зад от стула и для разнообразия попроводить оперативно-следственные мероприятия. Заодно кофе купить.

* * *

Оперативно-следственные мероприятия выражались в беседе с очередным специалистом. Семенов сам толком не знал, что ему нужно установить или услышать, поэтому просто мотался по компетентным снайперам, и спортсменам, и боевым, показывал фотографии и даже не задавал толком вопросов.

Очередной спец — инструктор спецназа по снайперской стрельбе со смешной фамилией Фитюлькин (угораздило же при такой профессии!) оказался мужиком жизнерадостным и разговорчивым. Он долго крутил на столе фотографии, особенно восторгаясь кадрами с убийства Кондрашевского, прицокивал языком, похохатывал и всячески нахваливал крылатого снайпера, используя все неограниченные ресурсы живого великорусского языка. Он бы, вероятно, еще долго выражал свое восхищение талантами наемного убийцы, если бы Семенов не начал деликатно, но настойчиво подвигать его на разговор «ближе к телу».

— Да можно это, можно, — махнул рукой Фитюлькин. — Сложно, но можно. И лежки не найдете, и расстояние от стрелка до цели будет громадное. Только таких мастеров в мире-то по пальцам пересчитать можно, а в Питере я знаю всего двоих. Но поверьте мне на слово, они такой хренью заниматься не будут.

— Почему это? — Семенов спросил и тут же понял всю глупость вопроса.

— Потому что они специалисты высочайшего класса. У них, во-первых, своих дел хватает, а во-вторых, я даже не представляю, какой должна быть сумма и в какой валюте, чтобы их заинтересовать такими вещами.

Семенов понимающе покивал. Снайпер — сравнительно дешевый киллер, потому что он работает на большом расстоянии от жертвы. Чем ближе наемный убийца подходит к жертве, тем он дороже.

Мысль помчалась, как таракан, застигнутый врасплох на кухонной плите. Фитюлькин прав, нанять супер-снайпера в качестве банального киллера должно стоить таких сумасшедших денег, за которые каждого из потерпевших можно было прибить пятью разными способами, и вышло бы дешевле. Значит, скорее всего, снайпер работал по обычным расценкам. Значит, о рынке подобных услуг знает мало либо вообще ничего не знает. А может ли супер-снайпер, в особенности боевой, не знать, чего он стоит? Ох навряд ли…

— Скажите, — Семенов ловил улепетывающую мысль, стараясь сформулировать ее в вопрос. — А может приобрести такую квалификацию человек, не обучавшийся снайперской стрельбе? Ну, к примеру, лучник или метатель дартсов?

Тут Фитюлькин заржал в голос:

— Шутить изволите! Теоретически все возможно, конечно. Да я таких историй о гениях-самоучках знаете, сколько слышал? Их же сочиняют, как детские страшилки про гробик на колесиках. Вот буквально недавно еще одну такую рассказали… Не думайте даже об этом. Можно стать хорошим стрелком без соответствующего обучения, но чтоб такие номера проделывать, — Фитюлькин кивнул на фотографии, — надо быть одновременно и гением, и мощным профи.

— А что за история?

Фитюлькин поморщился:

— Идиотская, как и все остальные. Пытались мне тут на уши навешать, как в девяносто шестом под Грозным какой-то рядовой-призывник моих курсантов на сигареты выставлял. Чуть не с километра вороне в глаз из калаша лупил якобы. При этом уверяли, что он огнестрельное оружие в руки в первый раз на КМБ взял, а до того какими-то каратульниками занимался. Ну не бред?

Антон Андреевич с жаром закивал, не совсем понимая, что в этой истории должно быть бредом, и как можно невиннее осведомился:

— А кто рассказывал-то, если не секрет?

— Да какой секрет… майор Миронов…Сергей Николаич… Тогда старлеем был.

Координаты майора Миронова также секретом не оказались, хотя Семенов ожидал обратного.

— Неужели вы верите в такую брехню?! — искренне недоумевал Фитюлькин при расставании.

Семенов уклончиво ответил, что его, мол, служебная обязанность проверять все версии, даже самые бредовые. Но если по-честному, у него просто включился нюх. Тот самый, о котором так любят писать в детективных романах. Оно действительно существовало, это шестое-десятое-непоймикакое чувство, ощущение правильности направления, слабый запах жареного, называй как хочешь. Семенов использовал для обозначения этого явления короткое и лаконичное «жопой чую».

Вот он и чуял, что в бредовой байке про гениального стрелка-призывника есть какое-то нужное зернышко, которое надо непременно выковырять и попробовать на зуб. И хотя этот вариант сильно отдавал той самой версией о снайпере с нечеловеческими способностями, которая так не нравилась Семенову, чувство «жопой чую» было не в пример сильнее, а главное — гораздо интереснее.

В общем, Семенов и работал только из-за того, что ему нравилось это ощущение и нравился тот азарт, который его сопровождал, и напряжение мыслей и чувств, и сладостный триумф победы: додумался, догадался, нашел, догнал, схватил и спрятал! Не будь всего этого, его работа превратилась бы в унылый набор бумажек и формальностей. Тогда и работать было бы незачем…