Тихоня (гет)

Стеф втолкнула Чингиза в квартиру и тщательно заперла дверь. Нельзя позволить ему вырваться на улицу. Иначе натворит делов, до конца жизни не отмоется.

Она стащила с него куртку и запыленный свитер, велела:

- Разувайся и топай в комнату!

То, что Чингиз послушно пошел за ней, уже чудо. Но теперь он не двигался, он трясся от гнева, он судорожно сжимал и разжимал кулаки и словно не слышал ее слов.

- Разувайся, говорю!

Разулся. Стянул носки, босиком протопал в комнату и резким рывком распахнул окно.

- Комары же налетят! — пискнула Стеф.

— Душно, — прохрипел Чингиз и сел на пол у подоконника, подтянув колени к подбородку. Он сдерживался из последних сил, и только благодаря присутствию Стеф.

— Можешь разбить что-нибудь. Здесь ничего ценного нет… Кроме меня, пожалуй.

- Не поможет.

- А что поможет?

Чингиз не ответил. В голове у него медленно прояснялось, и он со страхом пытался вспомнить, что сотворил с Ваней.

А Стеф была в растерянности. Она видела, что Чингиз не совсем адекватен, и побаивалась его, одновременно понимая, что вот теперь-то отпускать Чингиза никуда нельзя. Козел этот Ваня, просто козел! Надо что-то срочно делать!!!

— Тебе плохо?..

Чингиз поднял на нее безумные и измученные глаза:

— Ты лучше расскажи, что случилось…

И тут до Ани дошло: да он сам напуган до полусмерти! Дзен ведь говорил, что Чингиз в припадке бешенства себя не контролирует и может даже убить! Бедный… Пожалуй, ему-то сейчас хуже всех.

— А что случилось? — Игриво улыбнулась она. — Ну помял ты его немного. Красиво, прям как в кино. Все живы, все довольны, все смеются…

— Так уж и смеются?

Стеф перебралась к Чингизу за спину и положила руки ему на плечи:

— Успокойся… Ну чего ты разнервничался? После драки кулаками не машут. А Ване этому давно надо было показать, где раком зимуют. Хамло… Ну как, хорошо?

— Угу…

Маленькие теплые ладошки начали разминать ему плечи. Аккуратно, почти без силы разглаживали узлы мышц за плечами, скользили по спине. Неохотно, сопротивляясь и огрызаясь, отступал тяжелый страх — но медленно, мучительно, чересчур медленно…

Ладошки соскользнули на предплечья, погладили сведенные судорогой напряжения мускулы. Мягкие губы коснулись шеи, окатив Чингиза бархатным теплом. Он вздрогнул всем телом, непроизвольно сжал кулаки, простонал:

— Аня… не надо… пожалуйста… — и сам откинул голову назад, прося еще ласки.

Стеф перегнулась через его плечо, коснулась губами ключицы… Пушистое облако солнечно-светлых волос щекотало Чингизу грудь и нервы. К сердцу снова прильнул ласковый котенок… И опять, опять дикое желание — и непреодолимое смущение, даже робость, как будто в первый раз… Вот уж хрен маме вашей!..

Чингиз властным и быстрым движением привлек Стеф к себе, нашел губами ее губы и впился в них — жестко, почти грубо.

Стеф с коротким вскриком ловко вывернулась из-под его руки и отпрянула. Она не думала, что Чингиз так трепетно чуток к прикосновениям и ласкам! Полминуты — и у него крышу сорвало!

Чингиз, тяжело дыша, приподнялся на локтях:

— Передумала? Правильно. Я пошел.

Поспешишь — людей насмешишь. Провалиться бы тебе сквозь землю, а, Монгол?

Но теплые ладошки легли на его грудь, слегка толкнули:

— Лежи, глупый… Никуда я тебя не отпущу.

Чингиз и сам не хотел, чтобы его отпускали. Он медленно опустился обратно и закрыл глаза, упиваясь ощущением маленьких ласковых ладоней и шелковых губ, блуждающих по груди и животу. Ему безумно хотелось ответить на ласку, но кто знает, вдруг Аня опять испугается?

А Стеф не переставала удивляться невероятной чувствительности Чингиза. На любое, самое мимолетное прикосновение его тело отзывалось волной сладостной дрожи. И что самое приятное — эта волна начала захлестывать и ее. Стеф блаженно улыбнулась сама себе: вечер обещает быть нескучным…

Вдруг ласки прекратились. Чингиз открыл глаза и чуть не застонал от мучительного предвкушения: Стеф стояла над ним, обнаженная, светлокожая, почти сияющая этой белизной… Он задыхался в благоговейном восторге, он боялся прикоснуться к ней, боялся, что она сейчас исчезнет, оставив его наедине со своими страхами…

— Где же ты была… Где ты пряталась… — прошептал он, неверными пальцами распутывая хитрую пряжку поясного ремня. Справившись с ремнем, он взял Стеф за запястья и легонько потянул на себя: — Иди сюда… Иди ко мне…

На прикосновение ее губ Чингиз отозвался легким, нежным поцелуем, как бы говоря: «Я в порядке». Об относительности этого порядка весьма красноречиво говорили его руки, скользящие по спине и бедрам Стеф — руки были такими горячими, что Ане на секунду показалось, они оставят ожоги на нежной белой коже. «Вот забавно будет, — подумалось ей. — Ожог на заднице в виде пятерни. Впрочем, татушки мне вполне хватит…» Это была последняя ее осознанная мысль. Дальше был только Чингиз и его обжигающие — в прямом смысле! — ласки, от которых терялось ощущение времени и пространства, от которых кружилась голова…

А потом время споткнулось и застыло, кровь загрохотала в висках, и лампа на ослепительно-белом потолке взорвалась и рассыпалась миллионом разноцветных искр.

Откуда-то из невообразимого далека Стеф услышала рычание, шипение, хриплый стон. Чингиз приник лицом к ее плечу, замер, тяжело дыша. Стеф медленно вернулась на землю. На грязноватом потолке, как ни в чем не бывало, преспокойно висела лампа. Стеф улыбнулась ей и прижалась к Чингизу еще крепче, запустила пальцы в его волосы, с наслаждением вороша жесткие черные пряди. На смену исступленному удовольствию пришла тихая нежность, настоящая, та, которую ни с чем не спутаешь.

Чингиз коснулся ее шеи благодарным поцелуем, приподнялся, растянулся рядом на полу. Среди сумбура, царившего в его голове и душе, он четко смог выделить лишь два чувства. Сначала радостная легкость, томительное блаженство. Он словно растаял топленым воском, он ощущал себя сейчас бесформенной лужицей стеарина, оставшегося от сгоревшей свечи.

А потом — ураганом нахлынувшее обожание. Весь свет, вся Вселенная теперь для него заключались в небольшом мире, где безраздельно властвовала Она. Она, приникавшая к груди ласковым солнышком. Она, сказочная золотоволосая красавица, белокурое чудо, маленький чертенок… И если все пережитое нужно было для того, чтобы встретить Ее — Чингиз бы еще раз прошел все мучения последних десяти лет с радостью, зная, что в конце этого пути будет Она. Наверное, так же чувствовал себя Демон, целуя Тамару…

Чингиз был готов молиться на Нее, целовать Ей ноги, быть мальчиком на побегушках, лакеем, тенью, верным псом сидеть у Ее колен, обречь себя на самое сладкое в мире рабство. Она стала для него святой. Божеством, на алтарь которой он принес себя самого.

Стеф, естественно, не догадывалась о том, что ее канонизировали и обоготворили. Странноватое выражение его лица она списала на отходняк после приступа. Аня приподнялась на локте, окинула Чингиза взглядом и невольно залюбовалась его стройным, сильным телом. Чингиз относился к редкому виду мужчин, которые без одежды выглядят еще привлекательнее. Гибкий, поджарый, без капли жира, породистый самец. Такому бы не университетские коридоры топтать, а на страницах эротических журналов для женщин красоваться.

На его бедре Стеф углядела еще одну татуировку — дракон в китайском стиле, выполненный с невероятным искусством. Но разглядеть дракона обстоятельно Стеф не успела — Чингиз обнял ее и привлек к себе.

- Ты смотришь, словно рентгеном просвечиваешь.

- Классный дракон, — с улыбкой промолвила Стеф. — И красивое тело.

Объятие стало еще крепче:

- Оно все для тебя…

- Да? Тогда как насчет повторить? Сможешь?

Вместо ответа Чингиз легонько куснул ее за ушко. Стеф рассмеялась, почувствовав его губы на своей груди: вечер продолжается…

* * *

Прежде чем отключиться, Аня мельком кинула взгляд на часы и лениво удивилась: три часа ночи. Это ж сколько они кувыркались? Пришли где-то около двух дня… Сколько-сколько?! Получается, больше двенадцати часов почти непрерывного секса… Ни себе фига… Вот это марафон… Неужели хомо сапиенс на такое способен? Наверное, это зависит от того, насколько он сапиенс. Они с Чингизом, похоже, на сапиенс не тянут. Двенадцать часов… Как же должен чувствовать себя Чингиз…

Стеф покосилась на него, ответила довольным смешком на его улыбку. Прижалась к нему, разомлевшему, усталому, горячему, как печка. Устроилась поудобнее в кольце его рук и провалилась в сон.

Чингиз долго любовался ею. Встрепанная, разрумянившаяся, с припухшими от поцелуев губами, красивая, как может быть красива только любимая женщина. Он вдыхал запах ее волос, изредка осторожно прижимался щекой к ее щеке, с чувством неимоверной вины целовал синяк на белоснежном плече, оставленный его неосторожными пальцами, и смотрел, смотрел…

Наконец он тихонько выбрался из постели, оделся, в ванной сунул голову под ледяную воду, вытер мокрые волосы найденным полотенцем.

Когда он выскальзывал на лестничную площадку, дверь предательски скрипнула. Чингиз зашипел на нее, прижав палец к губам. И вдруг рассмеялся, радостно, совсем по-детски.

Домой войти так же тихо не получилось. Замок упрямо не хотел открываться. Ключ застревал, как если бы замок пытались взломать.

Дверь распахнулась раньше, чем Чингиз успел позвонить. В дверном проеме мрачно стыл отец. За его спиной сжалась Асель Ильясовна. Понтий Пилат вылетел навстречу и укоризненно закаркал.

Чингиз глупо улыбнулся родителям:

- Доброе утро!

— Ты где был? — мамины красные глаза требовали правды. Асель Ильясовна еще очень хорошо помнила те страшные полгода, когда сын точно так же пропадал ночами, а то и сутками, и вены на его руках были изодраны, точно так же глупо улыбался и говорил: «Доброе утро!»

— Все-то вам расскажи… — у Чингиза давно не было такого легкого голоса, такого жизнерадостного блеска в глазах.

Он прислонился спиной к двери и лукаво глядел на родителей. Какие они у него замечательные! И совсем-совсем еще молодые!

— Аджике… — Асель Ильясовна беспомощно повернулась к мужу.

Тот вдруг ответил сыну такой же заговорщицкой усмешкой:

— Ну-ну… И как ее зовут?

Чингиз расхохотался, весело и заливисто:

— Ата… Ну ты и… Аня ее зовут! Ей дали имя при крещеньи — Анна, сладчайшее для губ людских и слуха! — и помчался в ванную, на ходу скидывая одежду: — Я вас люблю! Но у меня очень мало времени!

На бритье и душ — пятнадцать минут. Ему очень не хотелось смывать с себя запах тела Стеф, а с губ — вкус ее поцелуев, но он не сомневался, что через какой-нибудь час снова сожмет в объятиях свою величайшую драгоценность и восполнит эти потери.

— Чингиз! — послышался из-за двери ванной голос отца. — А у нас дверь взломать пытались. Если бы не твоя птица, мы б сейчас, наверное, над пустой квартирой плакали. Замок все равно менять придется.

Чингиз чуть не проглотил зубную щетку. Так вот что имел в виду Понтий Пилат! А он, тупица, не понял. Повезло с другом, ой как повезло. Небось, атакованные истошно орущим огромным вороном, воры подумали, что ломятся в притон оккультной магии или еще что-нибудь в этом духе. Чингиз был недалек от истины…

- Оки, поменяю…

- С каких пор ты у нас специалист по замкам с сигнализацией?

- Ну как хотите…

Пять минут — переодеться. После драки с Ваней Чингиз был грязный, как шакал. По счастью, проблемы выбора одежды для Чингиза не существовало: весь его гардероб состоял из черных джинсов, брюк, свитеров, водолазок и пары белых рубашек на экстренный случай.

Так. Почистился, побрился, оделся. Голова, сердце и деньги при себе. Ключи и документы тоже. Можно лететь обратно. Только надо сначала обтяпать одно дельце и получить за это, что причитается. И на велосипеде будет куда быстрее…

* * *

Ветер.

Свежий утренний ветер выдул из головы все лишнее. В черепной коробке стало холодно и пусто.

Мотоцикл он оставил за пару кварталов от места. Оставил безбоязненно: те, кто мог оценить агрегат по достоинству, несомненно, знали и его хозяина — слишком известная машина, и связываться бы ни в коем случае не стали. А для непосвященных и алчных мотоцикл имел пару сюрпризов, не очень опасных для здоровья, но весьма и весьма неприятных.

В круглосуточном магазине не оказалось морковки, пришлось купить коробочку морковного сока — какой-никакой, а каротин…

Он шел бесшумно, хотя на нем было огромное количество того, что могло брякать и звякать. Но при должном умении…

Дом элитный. Вернее, должен был быть таковым: от домофона остались одни воспоминания, чего уж говорить о консьержке, один кодовый замок, и тот на скорую (или неумелую) руку прилепленный.

Три, пять, девять.

Последний этаж. Замок чердачной двери заперт, как и полагается. Вернее, это кажется, что заперт. А если его аккуратно дернуть, то дужка послушно распадается на две половинки, и — «все выше, и выше, и выше…»

Все правильно. Все готово. Все ждет только его.

Он натянул хирургические перчатки и положил под язык кусочек сахара.

Полминуты — на контакт с оружием. Он любовно обнял пальцами старую добрую «эсвэдэшку», прильнул к ней, как с нежностью и страстью прижался бы к Стеф… Стеф? Стеф!!

Нет. Это из другой жизни. То, что сейчас происходит, к той жизни никак не относится. Это к жизни вообще не относится…

Он приник к глазку оптического прицела, на миг перестал дышать — и мертвый металл встрепенулся, оживая… Оружие признало его, приняло его, и он растворился, слился с винтовкой в одно целое. Это в нем сейчас дремала смерть со стальным сердечником.

Дом напротив был по-настоящему элитным, со всеми положенными причиндалами. Ну и обитали там соответствующие персоны. Его сейчас интересовала только одна из них. Фарух аль-Ади. Типа бизнесмен. На самом деле — один из организаторов терактов на Каширском шоссе и в Волгодонске. Конечно, придавить эту гниду по закону нечего и мечтать. Потому он и застыл сейчас здесь, на этом чердаке, он-винтовка, винтовка-он, и ждал, когда Фарух выйдет, по своему утреннему обыкновению, с чашкой кофе на балкон.

Дождался.

Прицел.

Вдох.

И в ту тысячную долю секунды, когда время умерло и вокруг разрядился воздух, он легким движением пальца послал живущую в нем смерть туда, где ее совсем не ждали. Он сам стал смертью, а смерть стала им. Хлоп! И все.

А потом время ожило и понеслось дальше с безумной скоростью, грохот жизни оглушил его. Он отшвырнул винтовку, ставшую вновь мертвой бандурой. Он не видел, как человек на балконе упал с аккуратной дырочкой во лбу и недоумением в глазах — он знал, что не промахнулся.

Он беззвучно выскользнул с чердака, на площадке второго этажа расстегнул косуху и с шумом и бряканьем вывалился из подъезда -— просто ужравшийся в хлам металлист.

Секьюрити у парадного входа еще не чесались — он кинул на них якобы мутный взгляд, убедился, что все пока в порядке и побрел вдоль стены дома, очень натурально спотыкаясь и вжимаясь носом в стену так, что лица разглядеть было почти невозможно.

Охранники проводили его насмешливо-сочувственными взглядами: это надо же так ухрюкаться… Да еще с утра! Металлист, что с него взять.

Видели бы они, как этот металлист, выйдя за пределы их обозрения, вдруг выпрямился, стянул с головы цветастую бандану, вызволив из-под нее роскошную гриву иссиня-черных волос, и зашагал уверенной, упругой походкой, расправив плечи. Наверняка они бы многое поняли…

А он на ходу стянул перчатки, швырнул их в ближайший мусорный бачок, с наслаждением закурил. Чердак, СВД и смерть, ненадолго поселившаяся в нем, убитый Фарух-аль Ади — все это уже отодвинулось в туманное никуда.

Через несколько минут он уже мчался на «Ваську», в мир, где жила Стеф, а с ней — тепло, свет, успокоение и радость.

От жестокого и хладнокровного снайпера по кличке Монгол не осталось и следа. Остался Монгол-Тихоня, Монгол-байкер, Монгол-чудик… Монгол-любовник. И не самый плохой, судя по прошедшей ночи!

Он улыбнулся ветру и прибавил скорость.

* * *

Стеф проснулась от холода. Окно они так и не удосужились закрыть, и теперь в комнате было холодно, как в Антарктиде. Чувствуя себя пингвином, Стеф закуталась в одеяло, прошлепала к окну, захлопнула рамы и поняла, что Чингиза-то в квартире нет.

Выползла в прихожую, для верности проверила ванную, туалет и кухню. Даже в «тещину комнату» заглянула. Ну да, и куртки его на вешалке нет!

Стеф в голос чертыхнулась: вот скотина! Тварь неблагодарная! Это ж надо! Хоть бы разбудил… Сволочь. Конкретная сволочь!

Ругаясь, обзывая себя полной дурой, идиоткой, малолеткой и кретинкой, Стеф заползла в ванную, увидела себя в зеркале… и с трудом подавила желание разбить мерзкое стекло. Матушки, ну и вид! На голове швабра, под глазами синяки, малиново-лиловый засос на шее, искусанные и опухшие губы… В фильмах ужасов только сниматься. Без грима.

Аня выпростала из одеяла руку, открыла холодную воду, подставила под струйку указательный палец. Провела им по одному глазу, потом по другому. Внешний вид не улучшился. Может, снова завалиться спать? Но там такой колотун…

— Замерзну, — вслух решила Стеф и поплелась на кухню ставить чайник. — А мы пингвинчики, а нам не холодно, а мы на севере живем…

До кухни она не дошла. Тихий щелчок замка остановил ее на полпути. Стеф секунду подумала и на цыпочках двинулась в прихожую, готовая огреть незваного гостя чайником. Если бы еще одеяло не сползало…

Осторожно, стараясь, чтобы не скрипнула половица, Чингиз разулся, поднял с пола шуршащий пакет, разогнулся… Стеф стояла перед ним, угрожающе покачивая чайником.

— Опс… — Чингиз мгновенно спрятал что-то за спину и виновато улыбнулся: — Я думал, ты спишь… Извини, я ключи взял, чтобы тебя не будить…

Чайник все так же покачивался. Чингиз вздохнул:

— Только ногами не бейте…

Из-за его спины появилась огромная ярко-алая роза. Он протянул цветок Ане, с опаской косясь на чайник.

Стеф оторопела.

- Роза, — вымолвила она замогильным голосом. — Роза… В пять утра?!

- А что? Неужели дурной тон? — стушевался Чингиз.

- Откуда?!

- Военная тайна!

Чингиз вручил ей розу, одновременно целуя в шею и как бы между прочим забирая чайник.

— Подлиза! — воскликнула Стеф, зарывшись носиком в бархатистые прохладные лепестки.

— Тебе же вроде нравилось… Досыпать будешь?

— Еще чего! Ты знаешь, какой там дубак? Всухую моржевать можно… Твоими стараниями, между прочим!

— Опять виноват! Да что ж это такое…

Чингиз сгреб Аню в охапку вместе с розой и сползающим одеялом.

- Идем спать. Я тебя погрею.

- Так, как ночью? Не надо, спасибо! Я и так уже никакая…

У нее действительно сладко ныли ноги и мышцы живота. Сильнее, чем когда-либо раньше. Двенадцать часов все-таки…

Чингиз смущенно усмехнулся, опуская ее на кровать:

— Я сам никакой. Ты меня вымотала по самое «не могу». Тем более, ты хоть передремнула, а я глаз не сомкнул. Так что спать, спать и спать…

В обжигающем жаре его тела Стеф согрелась за считанные секунды. Уткнулась носом в змею на его груди, вдохнула легкий запах туалетной воды. «Драккар Нуар», — машинально определила она и отключилась.

* * *

Ира в пятый раз утопила кнопку звонка. Половина девятого! Что Стеф думает?! Это ж как надо спать!

Дубль шесть. Ну подумать только, никаких признаков жизни. Стоп! Она же вчера с Тихоней ушла! Похоже, ушла с концами. Не случилось бы чего…

Дубль семь. Черт, а если этот козел с ней и впрямь что-нибудь сделал?!

Ира уже была готова мчаться на факультет, свистать всех наверх, кричать караул, вызывать милицию, «скорую», МЧС и пожарных (непонятно, зачем пожарные, но пусть будут), когда за дверью наконец зашуршало. Щелкнули замки.

Ира открыла рот и набрала полную грудь воздуха, чтобы выпалить что-нибудь типа «Здравствуй, ночь, Людмила, где тебя носило?», но дверь отворилась, и девушка так и осталась с открытым ртом. На пороге стоял Чингиз. Невозмутимый, как бюст Мавродина.

— А… а… ага… А где?.. Аня где?.. Ты что с ней сделал?!

— Я ее убил, — грустно сообщил Тихоня. — И съел.

Ира не прореагировала.

- Ты рот-то закрой, гланды застудишь.

- А… ага…

— А, ага… Чего стоишь, как памятник Ришелье? Заходи, раз пришла. Только тихо, она спит.

— Ага…

У Иры волшебным образом куда-то делись все приличные слова. Да и из арсенала неприличных в голове вертелось лишь одно. Никто еще не мог похвастаться тем, что заставил Иру Купчинскую растерять весь наличный словарный запас.

Ира таращилась на черных кобр, на прокачанный, даже на вид железобетонный торс, на явно впопыхах натянутые джинсы с расстегнутым ремнем, на взлохмаченную черную гриву. Свежий укус на плече Чингиза и ярко-малиновые полосы на его спине не оставляли сомнений в том, что здесь происходило.

— Чин, кого это там принесло в такую рань? — голос Стеф был разморенный и сонный.

— Стеф, это меня принесло, — Купчинская обрела наконец дар речи. — И не рань вовсе, а девять утра. Вы в универ собираетесь или как?

— Или как, — буркнул Чингиз, удаляясь на кухню.

— Ир, ты издеваешься?! Какой универ?! Ты посмотри на меня и скажи, могу ли я куда-то идти!

Ира ничтоже сумняшеся протопала к Стеф прямо в кроссовках. Картина, открывшаяся ее глазам, была просто эпохальна: Стеф, всклокоченная и заспанная, валялась в постели на животе, среди смятых и скомканных простыней, блаженно щурилась на свет и потирала под одеялом правую ягодицу:

— Чингиз, да что же это такое?! Болит, сволочь…

— Ну а я что сделаю? Мажь вазелином… — отозвался Чингиз из кухни.

— Да уж… Все, что мог, ты уже сделал.

— Моя совесть чиста. Я предупреждал.

Ира переводила взгляд на дверь комнаты и обратно, и у нее шевелились нехорошие подозрения. Стеф, конечно, известная авантюристка, но чтобы до такой степени… Спать с Тихоней — ладно, фиг с ней, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не ручками. Правда, как выяснилось, ничто человеческое ему не чуждо. Но вот сексуальных изысков, от которых может болеть зад, за Аней никогда не наблюдалось. Ире пришло на ум, как вчера этот, с позволения сказать, Тихоня уделал Ваню тремя ударами. Она поежилась. Ну Стеф, ну дает…

— Ля-ля-ля, я сошла с ума! Какая досада! — прогнусавила Стеф голосом фрекен Бок.

— Какая потеря для общества! — в тон ей подхватил появившийся в комнате Чингиз. — Дамы, чай будете? Ир, ну не смотри ты на меня так! Что, в первый раз видишь? Уставилась, как на маринованное чудище из Кунсткамеры…

— Они не маринованные, — только и сказала Ира. — Они заспиртованные.

У нее не сходились в голове файлы. Этот смуглый встрепанный красавчик с потрясающим телом, диковинными татуировками и змеящейся по губам лукавой усмешкой не имел ничего общего с закупоренным в черную кожу, вечно мрачным и молчаливым Тихоней. Таким она действительно видела его в первый раз.

— Заспиртованные? Это интересно… Надо в Кунсткамеру наведаться, глядишь, алкоголем разживусь... Так дамы, вы чай будете или нет?

— Чин! Чай в постель?! Фантастика! — Так и подскочила Стеф.

Чингиз пожал плечами:

— Да нет, собирался вообще-то в чашку налить… Но если ты настаиваешь, могу и в постель.

Порой Ира отличалась сообразительностью. На лекцию она безнадежно опоздала (Стеф, зараза, и не хочет, а подгадит!), но здесь она явно была третьей лишней. Дружба дружбой, но ведь и совесть надо иметь.

— Ну ладно, с вами хорошо, но табачок врозь, — протараторила она, хватая сумку и быстренько выметаясь в прихожую. — Я помчалась. Может, на вторую пару еще успею.

Чингиз запирал за ней дверь с нескрываемым удовольствием. Он и в самом деле был доволен, что незваная гостья наконец-то умотала. И так разбудила, еще и минут сорок проторчала в квартире.

Стеф лежать на месте и дожидаться сервиса не смогла. Не расставаясь с одеялом, она прошлепала на кухню, намереваясь поискать чего пожевать, и теперь озадаченно изучала содержимое холодильника. Насколько она помнила, вчера в нем были только мороженые тараканы. Она и заглянула-то в него чисто по инерции. Сейчас, кроме вполне объяснимых растительного масла, майонеза и лука, в нем что-то делали такие странные вещи, как курица, сыр, копченая шейка, кальмары, цветная капуста, оливки, болгарский перец…. В морозилке нашелся торт-мороженое нехилого размера и три бутылки «Гиннеса». Внизу в контейнерах Стеф обнаружила аккуратно уложенные яблоки, огромную гроздь спелых бананов, почти красные мандарины, мохнатенькие персики и еще более мохнатенькие киви, пакет с вишней и кучу всяких огурчиков-помидорчиков. Охапка диковинной зелени, из которой знакомы были только укроп и петрушка, и бутылка белого вина довершили культурный шок. После этого Стеф почти спокойно отреагировала на лимоны, похожие на маленькие солнышки, на взбитые сливки, минеральную воду, яйца, орехи, мед…

Чингиз наблюдал, как Стеф инспектирует холодильник, и тихонько посмеивался. Знать бы точно, что она любит, можно было бы сделать подбор продуктов более определенным. А то бардак какой-то… Но в любом случае, если он задержится здесь еще хотя бы на три часа, от коронной «золотой» курицы Стеф просто не сможет отказаться.

Аня медленно закрыла холодильник. Повернулась. Увидела Чингиза. И вдруг резко сбросила одеяло:

— Я что, тощая?!

Чингиз оторопел.

- Не понял…

- С какой радости ты решил меня откармливать?!

В ее душе радостное удивление и признательность боролись с неловкостью и возмущением. А это сочетание всегда было чревато взрывами и прочими чрезвычайными ситуациями. Что-что, а такие ситуации Аня Стефанова создавать умела.

Но черные змеи на бронзовой груди оказались прямо у ее губ, сильные руки обвились вокруг талии — черта с два вырвешься! Да и не хотелось, откровенно говоря, вырываться… Горячий шепот обжег щеку:

— А мне подумалось, что с такими темпами мы на бомж-пакетах долго не протянем…

И утро перестало отличаться от ночи, и упавшее на пол одеяло пришлось весьма кстати.