Тот, кто рядом (гет)

Птенец напряженно вглядывается в собственный портрет.

— Да, старушка-то изменилась за лето, — вздыхает. — Ладно, сойдет.

— Лучше никто не нарисует, — огрызаюсь. — Только фотоаппарат, но ты его еще уговори.

— Да нет, я не про качество, — кладет альбом на стол. — Я последний раз свою физиономию видел в тысяча девятьсот двадцатом. Тогда у меня щеки были покруглее и глаза поуже. Ну, и волосы другие. А сейчас выгляжу, как дрищ какой.

— Ну, ежели хочешь рожу покруглее, заберись лет на десять в сибирскую деревню. Тогда у тебя и нос картошкой будет, и рожа круглая.

Фыркает.

Андрей делает вид, что понимает, о чем речь.

* * *

Висим над городом в паре километров. Внизу — ночная Москва.

— Сколько здесь живет? — интересуется Апрель за спиной.

— Десять миллионов вместе с городами-спутниками, — говорю, приглядываясь к темным пятнам.

— Почему ты не живешь здесь?

— Иногда живу. Думаю, года через три переберусь сюда снова. Подыщу деревню, устроюсь.

— Не боишься, что быстро раскусят? В деревне-то. Там все друг за другом очень следить любят.

— Если в деревне два с половиной жителя — то нет. Лет пять-шесть можно пожить.

— А чего ты сейчас не там?

— Потому что я меняю места, — поясняю. — А только в деревнях сидеть смысла нет. В городе можно тоже жить.

— С людьми знакомиться…

— И это тоже, — отвечаю.

Апрель хочет еще что-то спросить, но я уже нахожу подходящий район и устремляюсь туда.

Висим над каким-то парком.

Район не очень.

Одиноких или хотя бы пар нет нигде.

Шумная компания из пяти человек, трое пьяных, еще несколько непонятных личностей…

— Давай ту троицу, — нетерпеливо говорит птенец.

— Слишком много, — качаю головой. — Мне ж еще тела убирать. Поищем другое место.

— Восход скоро.

— Успеем.

Но найти нам ничего лучше не удается.

Возвращаюсь к выбранной Апрелем троице.

Их трое, но нам нужны двое. Но это решаемо.

Приземляемся рядом.

-…а вот Серега… — вещает один из парней, но закончить фразу не успевает. Коротким уколом силы останавливаю его сердце.

Падает на землю.

Апрель уже впивается в шею второго.

На мою долю достается третий, с кем беседовал «первый».

Пить тоже приходится из шеи, поскольку нужно торопиться. Восход не отменить.

Алкоголь придает крови противный привкус.

Делаю последний глоток, отпускаю обмякшее тело.

Сзади раздается подозрительная возня. Оборачиваюсь.

Говорят, пьяным везет. История помнит много случаев, когда в одной и той же ситуации трезвый бы однозначно не выжил, а пьяный отряхнулся и пошел. Так и сейчас — я не убил лишнего, лишь оглушил.

Апрель двигается очень быстро. Мгновение, и он перехватывает пытающегося встать человека и кусает прямо сквозь воротник.

Второго подряд?

«…двух подряд я уже могу не осилить…»

— Апрель, нет! — командую, но птенец не слышит.

Отбирать добычу не совсем вежливо, но сейчас это необходимо. Апрель — птенец. Я — его Наставник. Второго подряд он не перенесет.

Я обязан отобрать.

Только отобрать еще надо суметь.

Апрель оскаливается, когда я делаю шаг в его сторону. Его лицо изменено, с клыков капает яд.

Еще шаг. Волна силы.

Апрель отрывается от жертвы и издает низкий горловой рык — еще один из способов напугать противника.

Действие хищника. Инстинктивное.

Протягиваю руку отобрать жертву, но Апрель ловко подхватывает обмякшее тело и, развернувшись, несется прочь.

— %%%! — проносится единственная мысль.

Все занимает доли секунды — это люди медлительны. Мы можем двигаться очень быстро. Для стороннего наблюдателя наши движения бы были похожи… да ни на что они не были бы похожи. Он бы просто ничего не заметил. Мгновение — мы тут, а еще мгновение — нас нет.

Мчусь за Апрелем.

Слова — лишние.

Догоняю Апреля, когда он выбегает на какую-то улицу. По улице уже шагают прохожие.

Небо — голубое с розоватым оттенком.

Наношу удар, вкладывая силу. Апрель отлетает на дорогу, впечатавшись в бок припаркованной машины, оставляя на ней нехилую вмятину, но жертву держит цепко. Машина истошно взвизгивает и начинает верещать сигнализацией.

Еще удар, но уже не по птенцу — по жертве.

Сминаю голову в кровавую кашу. После такого не живут однозначно.

Апрель рычит, рвет шею жертвы, но в ней уже нет жизни.

Кровь темными плесками медленно разлетается в стороны.

Отбрасывает тело, поворачивается ко мне.

Оскаливается.

Но он — птенец. Я — сильнее.

Короткое движение, и Апрель уже зажат в крепком захвате.

Взмываю в воздух.

Двадцать метров. Двадцать пять. Пятьдесят. Сто пятьдесят.

На высоте в сто пятьдесят метров восход наступает на три минуты раньше.

Три минуты — не страшно.

Хуже другое — что мне делать с сорвавшимся птенцом.

Если бы я жил в квартире один — то проблем не было бы никаких. Но, во-первых, там люди. На Андрея и Аню Апрель вряд ли кинется, хотя этот вариант исключать нельзя, а вот на мальчиков — наверняка. Во-вторых, мне потом долго и противно придется людей успокаивать. Мы еще кровью и грязью уляпаны по самые уши.

Наше появление вызовет бурную реакцию, и это будет не восторг.

Двести пятьдесят метров. Выше только Останкинская телебашня. Минус четыре минуты.

Оглядываюсь. Нужно убежище.

До восхода — минут пятнадцать. Найти место без доступа солнечного света можно. Был бы я один — нашел бы без особых усилий.

Но у меня в руках — сорвавшийся птенец.

Первое, что надо сделать — утащить подальше от людей. Второе — спрятать в темном укромном месте. Можно даже не прохладном, он не картошка, не испортится.

Оглядываю просыпающуюся Москву.

В Москве — десять миллионов жителей.

Придется действовать по старинке.

Разворачиваюсь к реке.

Всплеск получается громким.

Когда восход вот-вот настигнет, то самый простой способ спрятаться от солнца — нырнуть поглубже. Если рядом нет моря — закопаться в землю. А лучше — нырнуть и закопаться.

В реке Москве на дне куча всякого хлама. Но дно достаточно мягкое, и вода достаточно мутная.

Дышать нам не надо.

Закапываюсь под какой-то проржавевший кусок металла. То ли катер затонувший, то ли машина. То ли еще что-то, неважно.

Тягучая и густая взвесь донной грязи.

Копать с занятыми руками крайне неудобно, но у меня нет выбора.

Апрель бьется в моих руках, но я удерживаю его. Силой и силой.

И лишь когда сквозь восход на нас устремляет свой взгляд мироздание, птенец булькает и затихает, слабо трепыхнувшись.

Стискиваю его сильнее.

* * *

Почти шестнадцать часов на дне не самой чистой реки в не самом чистом иле — малоприятное времяпровождение.

Выныриваем, когда над городом сгущаются навигационные сумерки.

Апрель похож на утопленника. Я, полагаю, тоже.

Выбираемся на берег.

Лицо птенца уже приобрело человеческие черты, взгляд осмысленный. Смотрит на меня, сдавленно булькает, и его тут же выворачивает в рвотных спазмах. Грязь выходит из легких, желудка и прочих мест, куда он успел ее набрать.

Отплевывается долго.

— Я не умею плавать, — сообщает, когда его наконец-то отпускает. И добавляет: — Совсем.

— Я тоже, — доверительным голосом отвечаю. — Совсем. Я только топить умею.

— В грязи.

— Ага, — киваю.

Садится на траву.

— Черт, меня ж едва…

— Ага, — повторяю, сажусь рядом. — Теперь охота только на одного или двоих. И не здесь, будем летать куда-нибудь подальше.

— Да, Наставник, — серьезно кивает. — Я… я признаю свою вину. Прошу прощения.

Хмыкаю.

…кровь — изумительно вкусна. Нет ничего, кроме нее. Все остальное — не нужно. Не просто не нужно — оно отвратительно и мерзко.

Кровь умеет петь. Ее песня похожа на голос самой прекрасной из богинь…

Еще глоток…

…В песню вмешивается скрежещущий звук, и песня затихает.

Отчаянье бьет по сердцу.

Верните мне кровь. Дайте крови! Кто? Кто отобрал? Кто отобрал — враг. Врага уничтожить!..

…Тело сотрясается в судорогах.

— Пришел в себя? — голос Наставника.

— Да, — слабо киваю. Ощущение божественного вкуса на языке кажется полузабытой сказкой. А вот воспоминания о том, что этому сопутствовало…

— Идиот, — Наставник пинает меня в бок. — Три месяца без выхода на поверхность. Попробуешь вылезти — закую в цепь и закопаю.

— Что я натворил? — интересуюсь. Обрывки произошедшего летают в голове рваными листьями.

— Что натворил?! Ты, коровий навоз! Выкидыш дохлой собаки! Ты еще и спрашиваешь?! Ты мне испортил добрую охоту в той местности на два дневных перехода! Я теперь туда сотню лет не рискну лезть! Я тебя едва отбил от сообразивших схватиться за осину людей!

Молчу.

— Три месяца без выхода на поверхность, — еще раз повторяет Наставник.

— Да, Старший, — покорно говорю. За собственные промахи нужно уметь расплачиваться… или принимать наказание, если за них расплатился твой Наставник.

— Вину признаю, — говорю. — Наказание придумаю позже.

— Да, Наставник.

С плащей в сторону реки стекает грязная вода.

— Что я успел натворить? — срывает травинку, мнет в руках.

— Ну, скорее, мы оба. Бросили два выпитых тела посреди парка, третье с мозгами наружу кинули посреди улицы, где было полно народу. Смяли в гармошку чью-то машину и утонули в речке, — киваю на водную рябь.

— %%%!

— Ага, — соглашаюсь. — Именно так.

— И что теперь делать?

— Тебе — ничего, — пожимаю плечами. — А мне — искать новую квартиру. Я ее хотел найти на неделе… но благодаря тебе придется поторопиться.

— Думаешь, нас найдут?

— Думаю, квартира давно под наблюдением, — нехотя признаюсь. — Я сегодня навещал родителей Саши Морозова. Женщина, которая представилась Морозовой Анной Александровной, Саше ни разу не родня. Даже не дальняя.

Птенец на секунду замирает, складывая в голове мозаику фактов.

— «Подстава». Тебя ловят, Старший. Обкладывают. Уже обложили.

— Был бы человеком, да, — киваю и поднимаюсь на ноги. — Полетели домой. Помоемся хотя бы.

* * *

При звуке открывающейся балконной двери Андрей мгновенно просыпается и, приподнявшись, смотрит на нас.

— Слава богу, — облегченно выдыхает. — Это вы. Я думал, уже что-то случилось.

— Случилось, — киваю.

Вскакивает.

— Лежи, — останавливаю его. — Не сейчас. Нам сейчас надо помыться.

В темноте ему оценить, насколько мы грязные, сложно.

— А…

— После, — чтобы не шуметь шагами и не разбудить спящих мальчиков, к двери в коридор лечу в нескольких сантиметрах от пола. Апрель, помявшись, поступает так же.

За нами следом — цепочка капель.

Андрею предстоит мытье полов.

* * *

Защелкиваю дверь ванной.

За спиной Апрель включает душ.

Скидываем одежду и влезаем под тугие горячие струи вдвоем. Так быстрее.

Критически оглядываю черные потеки с наших тел.

— Плащу хана, — замечает птенец, косясь в сторону грязной кучи. — Он же кожаный.

— Не только ему, — фыркаю. — Всему.

— И как я буду? — жмурится, подставляя лицо воде. — Ты же после восхода не сможешь выйти, когда я в комнате ожидания сидеть буду.

— А ты думаешь, у меня один плащ? — хмыкаю. — У меня таких комплектов еще несколько. Кстати, надо будет еще пошить штук десять. На всякий случай.

— А случаи бывают разные, — соглашается. — Не повезло.

— Да нет, просто птенец у меня сыдиотничал, — пожимаю плечами, выливая в ладонь немного геля для душа.

— Это да, — грустно вздыхает. — Прости, Старший. Не знаю, что на меня нашло.

— Голод на тебя нашел, — отвечаю. — Тебе Аугусто объяснял, что такие приступы могут приключаться?

— Объяснял… но они были в самом начале… лет до пятидесяти. Потом вроде прекратились.

— А ты и расслабился, — заключаю. — Нет, Младший. Опасность сорваться есть всегда. И возраст этому не помеха.

— Ну да? — недоверчиво косится. — Ты скажи, что у тебя такое бывает.

— Последний раз был тридцать четыре года назад, — подтверждаю.

— И… и как ты?..

— Мне тогда повезло, — признаюсь. — Попалась мне группа геологов. Одного выпил, за второго принялся, а остальные, не будь дураками, рванули в разные стороны, побросав шмотки, и очень быстро. Пока пил — закат подкрался. Пока пережидал, мозги на место встали.

Промывает мыльные волосы под душем.

— Но если бы тебе было столько же, сколько мне…

— Тогда, возможно, не повезло бы, — киваю. — Когда мне было сто пятьдесят, от одичания в такие моменты меня удерживал только мой Наставник. Так что в произошедшем и доля моей вины. У меня долго не было птенцов. Я отвык. Признаю свою вину.

Замирает от неожиданности, поворачивает голову ко мне. В глазах удивление.

— На тебе нет вины, — медленно говорит. — Ты чего, Старший?

— Ну, Наставники тоже регулярно косячат, — поднимаю ногу, стряхивая воду легким перенаправлением вектора. — Когда мы становимся взрослыми, Младший, это не делает совершенными.

— Эх…

Выбираюсь из ванны.

— Слушай, а ты переодеться ничего не взял? — Апрель выключает воду, встряхивает мокрыми волосами.

— Нет, — отодвигаю защелку. — Но есть в комнате.

— Там у тебя девочка спит. Проснется, а ты причиндалами светишь.

- Слугу пошлю.

— Ну да, должна же быть от него хоть какая-то польза.

Андрей обнаруживается на кухне. Мое появление в набедренной повязке из полотенца вызывает легкий ступор.

— Принеси две футболки и двое штанов из шкафа в спальне, мне и Апрелю, — командую.

— Ага… — подскакивает.

Лучше бы я пошел сам. Слуга умудряется нашуметь так, что будит Аню. Слышу голоса. Один детский, интересуется, что происходит, второй мужской, Андрея. Объясняет, что это мы вернулись, он пошел нам за одеждой…

Появляется в кухне спустя пару минут. Протягивает мне одежду.

Выхватываю первые попавшиеся футболку и штаны.

— Эти отнеси в ванную, Апрелю отдашь, — киваю на вторые.

— Да, точно… — разворачивается.

Апрель нетерпеливо выхватывает поданную одежду, натягивает.

От двери ванной по коридору в сторону комнат тянутся следы накапавшей грязи.

— Теперь возьми ведро с тряпкой и вытри за нами следы, — опять приказываю слуге.

— Хорошо.

— «Да, хозяин», — поправляет его Апрель, но тут же вскидывает руки. — Хотя я не лезу. Ваше дело.

Андрей провожает птенца недовольным взглядом.

Полы, однако, моет быстро.

* * *

— Что с вами случилось? — интересуется, когда заканчивает уборку.

— В речке сидели, — признаюсь. — Шестнадцать часов на дне реки. Там было несколько… грязновато.

— А… зачем?

Апрель смущенно смотрит в стену. Был бы человеком — покраснел бы до кончиков ушей.

— Охота прошла несколько неудачно, — говорю слуге. — Иногда, когда мы пьем… то не можем удержаться, поглощая еще и еще жизни. Но чем больше пьем, тем сложнее сохранить свое сознание. Если не удержаться, то… то может случиться так, что мы сходим с ума. И в результате в нас не остается ничего разумного — только голая жажда и стремление убивать. Одичавший вампир — наихудший голливудский ужастик.

Во взгляде слуги — настороженное напряжение.

— Апрель едва не сорвался, — продолжаю. — Если бы я притащил его сюда, то тут было бы кровавое побоище. Тебя он вряд ли бы тронул, но тут ведь не только ты. Да и в тесной кладовке его было бы сложно удержать, а солнца он не выносит. Поэтому я выбрал старый проверенный способ — утопил его на дне реки, закопав в донную грязь. Вода мутная, свет не доходит. Там переждали восход и закат. Ну, а потом уже сюда.

Ненавязчиво делает шаг в сторону от птенца.

— Апреля уже попустило, не трусь, — фыркаю. — Мозги на место встали, он полностью в своем уме и адекватен.

Апрель корчит умильную рожу.

Слуга чешет в затылке, косится на птенца еще раз.

— А если бы нет?

— А если бы нет, то твой хозяин вытолкнул бы меня после восхода из реки на солнце, — пожимает плечами Апрель.

— На солнце? Но как же… он же тогда бы… — непонимание.

— Как раз для этого, — жестко говорит птенец. — Одичавших положено убивать. Это закон.

— Зачем?

— Потому что дикие ставят под угрозу безопасность остальных, — терпеливо поясняю. — Один одичавший способен за ночь убить несколько сотен человек, а в Москве с ее плотностью населения — и тысячу-полторы. Ты можешь себе представить, что будет твориться в городе все эти дни, а то и неделю, пока люди будут искать способ с ним справиться? Но это еще полбеды. В век информационных технологий о произошедшем узнают практически мгновенно по всем уголкам земного шара, и ближайшие лет сто-сто пятьдесят охота открылась бы на всех остальных al’lil. Это раньше мы в случае подобного ЧП могли перелететь из Европы в Китай, из Китая — в Африку, из Африки куда-нибудь в Северную Америку и успокоиться, а сейчас пришлось бы прятаться где-нибудь в Антарктиде, все это время перебиваясь на голодном пайке, и с превеликой осторожностью побираться на берегах Южной Америки, Африки и Австралии.

— Ясно…

— Это у вас, людей, буйнопомешанных изолируют, — добавляет Апрель. — У нас — нет. И это логично. У вас помешательство — заболевание, которое человек не контролирует. У нас же всегда одичание — следствие плохого самоконтроля. Так что все справедливо.

— Ясно, — повторяет Андрей. — Буду знать.

— Знай, — соглашаюсь. — В конце концов, не факт, что ты не встретишь еще кого-нибудь.

— А… а что мне делать, если я встречу такого… одичавшего? — задает вопрос слуга.

Переглядываемся с птенцом.

— Ничего, — отвечаем хором.

— Только помолиться перед смертью, — фыркает Апрель и добавляет оптимистично: — Если успеешь.

Кривится.

— Ну, если я буду рядом, то у тебя несколько больше шансов, — пытаюсь успокоить слугу. — Это однозначно.

Закусывает губы.

* * *

Квартира, которая мне приглянулась на сайте, выставлена только ради рекламы — на самом деле ее не существует. Риэлтор извиняется, уверяет, что я совсем немного не успел — ее продали буквально несколько дней назад, но для меня он найдет ничем не хуже. Или даже точно такую же.

Запаха его по телефону я не чувствую, но интонации в голосе выдают ложь.

Люди очень любят лгать.

Я мог бы взять «элитную недвижимость» — с видеокамерами, консьержем, идеально чистыми подъездами и уютным охраняемым двориком, но то, что считается лучшим у людей, не считается лучшим у меня, даже при наличии денег.

Мне нужна квартира класса «чуть выше среднего».

Впрочем, квартир в Москве на продажу выставлено много.

Еще одна квартира находится неподалеку. Комнат в ней три, но все раздельные и очень большие. Продает хозяин, минуя агентство.

Договариваюсь о встрече.

* * *

Кошка сидит на холодильнике, свесив белый хвост. На морде выражение презрения и превосходства.

Достаю из холодильника консервы с тунцом. На этикетке — морда полосатого кота.

Презрение тут же сменяется заинтересованностью. С мурчанием соскакивает с холодильника на стол, затем на пол, несется к миске.

Открываю консервную банку, выкладываю в миску.

Ест, подергивая кончиком хвоста.

Кошкам надо очень мало.

Провожу рукой по мягкой спинке.

* * *

Квартира меня устраивает. Дом относительно новый — построен лет пять назад. Даже ремонт не так уж и необходим.

— У вас ипотека? — интересуется продавец.

— Нет, — качаю головой. — Наличные. Продал старую и, вот, хочу расшириться.

— А, — понимающе кивает. — Детишкам надо больше пространства.

— Это точно, — соглашаюсь.

Но в этой квартире будет жить Рома и его приемная семья.

Для себя и своего гнезда я выбрал трехкомнатную квартиру в Щелково. Пока в аренду.

Переезд проходит быстро.

Мебель я не беру — лишь необходимые вещи. А их не обязательно перевозить на машине. Шеститысячелетний вампир в качестве транспорта вполне подойдет.

* * *

Разглядываю выложенные на стол документы.

Паспорта на имя гражданина Латвии Валдиса Мелдериса и его сына Романса Мелдериса. Имя Роме я менять не рискнул. Это Андрей взрослый, а Рома может не понять, если к нему будут обращаться по другому имени.

Иммиграционные карты, железнодорожные билеты сюда… Все, как положено. Латыши Мелдерисы въехали в Россию полторы недели назад. Теперь летят в Лондон. Вот и билеты на самолет.

— Смотри, — показываю бумаги Андрею. — Тебя зовут Валдис Мелдерис. Рома — твой сын, Роман Мелдерис. Вы — граждане Латвии, поэтому виза в Британию не нужна. Ваш самолет улетает завтра, в шесть вечера. Прилетит в восемь по местному времени. Я вас там встречу.

— А… а не раскроется, что я латвийский не знаю? — хмурится Андрей. — Да и в Латвии я никогда не был.

— Латышский, — поправляю. — Зато ты знаешь русский. В Латвии треть русскоязычных живет. Кто с тобой будет по-латышски говорить в самолете-то? В крайнем случае скажи, что не повезло в жизни — мать русская, вырос с ней, от отца только имя и фамилия остались. А вообще, если будут приставать с разговорами, сделайся букой и не поддерживай беседу.

— Понял, — кивает, бережно берет в руки новенький паспорт. — А это точно подделка?

— Точно. Но очень хорошего качества. В аэропорту, на таможне вопросов не вызовет.

Закрывает паспорт и еще аккуратнее кладет на стол.

А у меня есть еще время, чтобы нанять няню.

И поговорить с Аней.

Аня лежит на кровати и читает книгу на ноутбуке — на том самом, что я когда-то приносил для Саши Морозова.

— Привет, — говорю, входя в комнату.

— Здравствуйте, хозяин, — откладывает ноутбук в сторону, встает.

— Ты сиди, — останавливаю девочку.

Из угла достаю стул, сажусь, повернув спинку перед собой. Аня настороженно глядит на меня.

— Значит, все-таки решила звать меня хозяином, — смотрю на ребенка. — Твой выбор. Я говорил тебе, что это не обязательно.

Молчит, опускает голову.

— Впрочем, если хочешь, я даю тебе шанс передумать.

Молчит.

— Так да или нет?

— Как хотите.

Вздыхаю.

— Анют, я могу хотеть все, что угодно, но мы сейчас не обо мне, о тебе — что ты хочешь. Нет, я не против — технически да, я твой хозяин, но по факту мы с тобой можем с этим не считаться. И на моем отношении к тебе это никак не скажется. У меня не может быть своих детей, но ты дочь женщины, которая для меня много значила. И значит до сих пор. Так что, ребенок?

На пол медленно капает слезинка. Одна, вторая.

Придвигаю стул на полметра ближе, оказываясь прямо перед стоящей девочкой.

— Тс, кроха, — стираю влагу со щек. — Не надо. Я тебе не враг. И я — не Аугусто. Я никогда не обижаю тех, о ком поклялся заботиться.

Сглатывает, судорожно вдыхает, пытаясь что-то сказать, но получается лишь всхлипнуть.

Вытираю еще слезы, на этот раз добавляя немного силы.

Хоть я и хотел поговорить без этого… но не получается.

— Я… я поняла, хозяин.

Медленно делаю вдох, затем выдох.

— Твой выбор, — ровно говорю. — Но…

Запах страха.

— Я снова повторю, маленькая, — скрещиваю руки на спинке стула, смотря на девочку практически снизу вверх. — Пусть ты решила так, все равно я никогда не причиню тебе вреда. Я сделаю для тебя все, что смогу, и, может быть, даже больше. Я тебе не враг. И никогда не буду. Ну, разве что ты решишь, что я враг тебе, и будешь вредить, но я верю, что этого не случится… Так что не бойся.

Хочет что-то сказать, но горло перехватывает. Может лишь только кивнуть.

— Вот и ладно. Собственно, что я пришел. Нам четверым — мне, Апрелю и Андрею с Ромой надо уехать на несколько дней. Ты и Витя побудете пока тут. За вами будет следить круглосуточная няня.

— А зачем няня?

— На случай накормить вас, убраться, проследить, чтобы вы с балкона не выпали, — киваю в сторону окна. — Я знаю, что ты прекрасно с этим справишься, но… скажи честно, тебе так хочется этим заниматься? Готовить, убирать?.. За Витей следить — а он может не слушаться ведь?.. Не проще ли заняться чем-нибудь приятным?

Пожимает плечами.

— Не бойся, маленькая, — ободряюще прикасаюсь к плечу девочки. — Я найду хорошего человека.

Кивает.

— И да, надеюсь, ты помнишь, что о том, что я не человек, как и Апрель, который Антон Генрихович, рассказывать никому не нужно?

— Помню, — отвечает.

Слегка возмущенно.

— Молодец, — хвалю.

Стул ставлю на прежнее место.

Няня приедет незадолго до отлета Андрея.