[disturbed] zero (джен)

Мне нет смысла сейчас возвращаться домой, да и желания нет. И, если уж не получилось увидеть маму, нужно решить, чем заняться.

Вообще-то, после всего произошедшего до смерти хочется хотя бы на несколько часов отвлечься от связанного с «чёрными» и другими бандами… а лучший способ сделать это — переключиться на кого-то, кто ничего не знает. То есть в идеале — помириться с Аской. «Правда, не сказать, что мы разругались… это я психанул и сбежал». М-да.

Только в таком состоянии, и утро раннее, и… ох, да признайся уже себе — после того, чем закончился ваш последний разговор и прочитанного в записке, которую она уничтожила — ты просто боишься разговора с ней. Боишься услышать то, что Аска может сказать перед тем, как уехать, перед войной и так далее, и сейчас ищешь поводы оттянуть момент встречи.

Что же, я слишком слаб? Ну и пусть. Нет, так нет — переходим ко второй части «плана на день». А заодно можно совместить одно с другим: завалюсь в какое-то из тайных убежищ «чёрных» здесь, в зелёном секторе, причём где не просто можно поспать, а есть медоборудование для контролируемой гибернации. Тело отдохнёт, нервная система придёт в норму, а сам я тем временем чуть подправлю синхронизацию по времени с пространством зоны, «сданной» Мисато-сан — не хватало ещё, чтобы она оказалась там, когда врубится имитация присутствия, а меня не оказалось в пространстве Сети… спалюсь же мгновенно.

Потом проверю Архонта на «базе» да, если повезёт, успею ещё пару дел.

…идти своим ходом на этот раз совсем не тянет: обычно внутренний двор «базы» с его тёмными тонами, мрачным парком вблизи и постоянно дождливой погодой меня успокаивает — но не в таком внутреннем раздрае, как сейчас! Так что, едва появившись, командой «создателя» перебрасываю себя в здание прямо к нужной двери, ещё шаг — и вновь стою посреди огромного поля.

Озираюсь и понимаю, что здесь всё так же: рельеф, текстуры, нелепая газонная трава, беседка на холме… «Она ничего не поменяла… почему?»

Это действительно непонятно. Как бы девчонка-«Архонт» ни была повреждена психически, желание творить свойственно всем AI, а изменять пространство под себя — вообще всем разумным. Меня не было достаточно долго, чтобы она, с таким-то потенциалом и мощностями, перестроила здесь всё и вся, а затем уничтожила и начала заново.

«И кстати — а где она сама?» Подключаю поиск — нет, здесь её и вправду нет. Начиная нервничать, разворачиваю список «чёрных», находящихся на базе, нахожу пустое окно, перевожу в карту-схему… библиотека?! Что она делает там? Нет, чёрт возьми, главнее — как выбралась?!

Через появившиеся по команде врата-тории вылетаю наружу, несусь по коридору, по лестнице вниз, с каждым шагом всё сильнее злясь — и на себя («Надо было лучше проработать блокировку!»), и на неё («Что ей внутри не сиделось?!»), и вообще просто так — от всего вместе!

Вбегаю в библиотеку и мгновенно замечаю её: яркий наряд, золотые волосы и белоснежный зонтик, прислонённый к центральной тумбе, на которой она сидит, свесив ноги — всё это словно светится в обычном здесь полумраке. Верхний свет выключен, но даже так я вижу, что вокруг своевольной девчонки — на самой тумбе, нескольких стульях и просто на полу — разбросаны книги: много, много книг. Такое ощущение, что она начинала читать очередную, бросала, шла за следующей… но зачем эта показуха? Нет, книги настоящие, насколько тут всё настоящее — но можно ведь напрямую считать всю информацию! Тем более для AI!

Мои шаги гремят в тишине, она поднимает голову от страниц — и улыбается, отчего злость вмиг обращается раскалённым гневом. «Так тебе смешно? Выбралась из того карцера за мой счёт, заставила терпеть тебя здесь, тратить время и силы на защитные системы, наплевала на них и вот так легко вышла наружу — а теперь смеёшься? Издеваешься надо мной?!»

— Что ты делаешь здесь, мелкая…?! — я запинаюсь, не подобрав подходящего оскорбления, которое эта могла бы понять. Разобрав мой тон, она подаётся назад, роняя книгу на колени, а эта неумелая раздражающая улыбочка — наконец пропадает с её лица.

— Я…

— Погулять захотелось?! Так вали сразу с «базы» наружу, где тебя схватят и снова засунут в карцер!

В её глазах крылом ночной птицы мелькает ужас:

— …снова?..

— Забыла, кто ты?! Откуда я тебя вытащил?!

— Я… хотела… я только…

«Что-то здесь не так», проскальзывает мысль — но гнев уже заглушает всё.

— Чего?! — требую ядовито. — Чтобы мне ещё раз пришлось пожалеть, что вообще согласился оставить тебя здесь?! Зря старалась — и так постоянно жалею!

Губы её начинают дрожать, в уголках глаз собираются слёзы. Книга соскальзывает с колен на пол, падает обложкой вверх, и на глаза мне попадается название. «Какого…? Откуда здесь такая?»

Удивлённо поднимаю глаза на Инти — только чтобы увидеть, как с громким всхлипом она вылетает из библиотеки, не обращая внимания на хлопнувшую дверь. На ходу пытаясь выкинуть из головы мысли о том, зачем ей такое читать, устремляюсь следом — надо вернуть беглянку, только защиту апартаментов теперь сделать абсолютной, пусть придётся убить на это кучу времени — и запинаюсь о ту самую книгу. «Как понравиться людям», надо же. Сам не зная, зачем, подбираю её, начинаю закрывать, и взгляд сам собой натыкается на строки:

«…социальные ритуалы. Но практически намного важнее, на взгляд авторов — не понимание того, что скрывается за этими ритуалами, не глубокий анализ, а интуитивное следование: то, что люди называют «велением сердца». Смейся, когда смешно, улыбайся, если тянет улыбнуться, плачь, если больно — всегда найдётся человек, которому ты будешь близок и со всем этим. Равнодушие — вот самая страшная болезнь современного общества: здравый цинизм облегчает повседневную жизнь, но лишает нас чего-то настоящего, убирает из многоцветной палитры ощущений самые яркие, непосредственные, искренние краски…»

Гнев утихает от этих простых слов в книжке с нелепым названием… потому что я наконец понимаю, что здесь — сейчас — произошло. Она нашла путь из закрытого мною пространства и пришла сюда, чтобы…

Да чтобы найти своё место среди других. Понравиться, как ни глупо это звучит — тому, кого она с лёгкой «руки» того контролирующего AI искренне считает братом; а может, и людям вообще — какая разница? Она ничего не помнит о себе, о своём прошлом, ей попросту не на что опереться, каждое впечатление для неё — первое, она, как все дети, глубоко внутри боится оказаться ненужной, ну а я…

«А я наорал на неё. Рассказал, как она попала сюда и откуда, да ещё так. Почти прогнал её прочь. Ну почему ты такой идиот, Синдзи?»

Аккуратно кладу книгу на тумбу, машинально подхватываю зонтик и выхожу из библиотеки: нужно поспешить, пока она не наделала глупостей. Сколько ей там по человеческим меркам, лет восемь? Меньше? И я не о внешнем виде. Пусть восемь — о чём может думать AI в этом «возрасте» — знать не знаю, ну не встречал таких! Мало того, эта ещё и ведёт себя настолько нестандартно, что все попытки впихнуть её реакции в стандартную модель лишённых памяти — проваливаются в самом начале.

«А ещё прибавь совершенно ненормальный отклик на всё происходящее — слишком яркий, естественный, слишком… человеческий. Кто бы ни был её создателем, у него стопроцентно не всё в порядке с головой». Только это всё равно ничего не меняет.

Из этой части здания она могла пойти куда угодно, но я, даже не проверяя, сворачиваю к выходу на площадь. Интуиция? Чутьё? Да называйте, как хотите.

…Инти стоит у фонтана — ярко-синее платье всполохом молнии сияет среди чёрных плит под ногами и низко висящих грозовых туч. Она глядит прямо и вниз, словно видит в каменной чаше что-то, мне пока не заметное — а может, разглядывает звёзды в лужах, и это ещё не плохо. Плохо, что рядом с «ниоткуда взявшимся здесь ребёнком» стоит Кади, о чём-то её расспрашивая. Ускоряю шаг и, уже приближаясь, слышу:

— …а потом?

— А потом он накричал на меня… но я же ничего плохого не делала! — она смешно шмыгает носом, вот только, чёрт, мне совсем не до смеха.

— Конечно, не делала, — успокаивающе отвечает Кади, держа её за руку, и поворачивается ко мне: — Эст! Что всё это значит?

А по личной связи приходит её яростный шёпот: «Ты в своём уме — приводить сюда ребёнка?! Она действительно твоя сестра? Почему ты запер её?!»

— Он не мог по-другому, — вдруг вздыхает Инти, очень-очень серьёзно глядя то на меня, то на Кади, — в том месте было так плохо, просто ужасненько, а он меня спас! Значит, он хороший, только… только сильно злится, когда я не слушаюсь…

Готов поклясться, думаем мы об одном и том же: она «прочитала» личную связь! Не то, чтобы это нереально, но там же с десяток защитных протоколов! «Хотя о чём это я — протоколы ведь рассчитаны на людей… да, недоработка. Исправить при первой возможности. А пока…» Но что — «пока», додумать не успеваю: в чём тут дело, Кади соображает очень быстро.

— «В том месте»? «Значит, он хороший»? Это похоже на… Подожди-ка, Эст, так Инти — программа?

А вот здесь уже и прямых слов не нужно, и так ясно, что на самом деле она хотела спросить. «Ты создал программу, считающую тебя братом, поселил здесь, а теперь измываешься над ней? Ты что, садист? Может, извращенец?» Вот только такой славы мне не хватало!

— Ты всё не так поняла! — выдаю я до ужаса глупую фразу и, совсем не подумав, тут же брякаю: — Она «Архонт».

Короче, бывали в театре? Вот это и называется — немая сцена.

— И как… когда?.. то есть… — едва не заикаясь, наконец, пытается о чём-то спросить Кади, раздражённо шипит что-то под нос и берёт себя в руки: — Ладно. Ладно. Не хочу даже знать. Это твоё дело. Но почему она так выглядит?!

— Потому что… — начинаю я.

— …потому что я ещё маленькая! — опять встревает Инти. — Но я быстро развиваюсь, правда?

И смотрит на меня прямо как сестра Тодзи, когда той было лет пять: тут и чисто детская вредность, и желание услышать похвалу, перемешанные настолько, что сам чёрт не разберёт, чего больше. «Эти её перепады настроения кого угодно добьют…»

— Правда, — делаю вид, что сдаюсь. Кади неодобрительно качает головой, но больше ни о чём не спрашивает:

— Вообще-то, Эст, я тут не за этим. Мы хотели поговорить с тобой.

— А кто второй?

— Амелия сейчас подойдёт. Так что может, лучше…

Знаю я, что именно «лучше». Ладно, сам ведь всё это на себя взвалил.

— Инти, — раз она пока ведёт себя, как ребёнок, способ не хуже других, — ты умеешь хранить тайны?

— Да! — с готовностью кивает «Архонт».

— И ты ведь не хочешь, чтобы нам всем стало очень плохо?

— Конечно, нет! — она так энергично мотает головой, что волосы то и дело закрывают лицо.

— Тогда у меня к тебе просьба. Очень ответственная и важная. Нам с Кади сейчас нужно поговорить и очень нужно, чтобы никто не слышал, о чём. Совсем никто, понимаешь? А ещё в этом месте, — движением руки словно охватываю всё вокруг, — часто видятся и разговаривают многие люди — и тоже о таких вещах, про которые лучше никому не знать. Ты поняла?

— Наве-ерное, — неуверенно тянет она.

— Поэтому вот моя просьба. Я прошу тебя никогда не подслушивать эти разговоры, а даже если что-то случайно услышишь — никому не рассказывать. Потому что если ты кому-то расскажешь, мы все можем потерять, что имеем, потерять вообще всё. Даже попасть в то очень плохое место, где была ты... — она заметно вздрагивает, а я заканчиваю: — И даже если обойдётся, всем этим людям некуда будет приходить. А тебе — негде жить. Теперь понимаешь, как это важно?

На мгновение кажется, будто сквозь детские черты на меня глядит пронзительными чёрными очами её прошлое — то почти совершенное существо, которым она была когда-то, ещё до стирания памяти и карцера: так серьёзно и твёрдо Инти отвечает «Да».

— Ты можешь мне это обещать?

— Да, — повторяет она и заглядывает мне в лицо снизу вверх, а потом внезапно поднимает правую руку, складывая пальцы в дуэльный знак: «без обмана». Ого… интересно.

— Спасибо, Инти, — благодарно склоняю голову в ответ, опускаюсь на одно колено и протягиваю ей почти позабытый зонтик — откуда, кстати, он взялся? «Теперь посмотрим, насколько это на неё подействовало», — медленно, словно в размышлениях не меньше, чем о судьбах мира, поднимаюсь и начинаю поворачиваться к внешне спокойно наблюдающей за всем этим Кади. — «Ну же…»

— А можно… — нерешительно, своим тоненьким голоском просит Инти, и я сдерживаю довольную улыбку. Сработало! — Можно мне…

— Ты обещала и я тебе верю, — не глядя на неё, спокойно и веско роняю слова. — Так что тебе можно бывать почти где угодно. Привыкай. Теперь это и твой дом.

Она счастливо выпаливает «Спасибо!!» — и несётся к особняку «базы», готов спорить — снова в библиотеку. Но не успеваю я расслабиться, как Кади задумчиво проговаривает вслух:

— Знаешь, — она рассматривает каменную плиту у себя под ногами, — знаешь, порой я думаю, что вот так же ты делаешь со всеми… в смысле, со всеми вокруг…

— Что ты…

— Нет, — перебивает она, бессознательно накручивая прядь волос на палец, — забудь. Правда, Эст. Я достаточно за тобой наблюдала, чтобы заметить — ты чувствуешь, где пора остановиться. Просто то, как ты с ней управился… немного пугает, если честно.

Не зная, что ещё на это ответить, просто киваю, глядя в сторону граничной стены — с лёгким звоном на каменных плитах материализуется Амелия. Она целеустремленно подходит к нам, здоровается и предлагает пойти к ней.

…Я почти ни у кого из своих не был в личных помещениях. Нет, правда. Любопытство любопытством, но мне бы тоже не понравилось, окажись кто у меня дома без разрешения, так что только если приглашали. А тех, кто приглашал — раз, два и обчёлся.

Владения Амелии оформлены в традиционном столичном стиле. Это значит, что мы, обойдя по дорожке аккуратный пруд и разувшись у входа, проходим вслед за ней в большое помещение — почти пустое, если не считать низкого столика, подушек на полу и, внезапно — более современной кухни в соседней комнате за полупрозрачными створками фусума. Я не поклонник синдэн-дзукури, но в этом исполнении всё смотрится удивительно красиво.

К счастью, во всём остальном Амелия менее традиционна, и заговаривает о главном уже на первой чашке чая.

— Силь показала нам твоё письмо, — без лишних церемоний начинает она. — Мы хотели поговорить об этом.

Отпив ещё чаю, чуть наклоняю голову.

— Ты предупредил о войне, — верно истолковав это, теперь вступает Кади. — Но ведь… ведь ты же — не остаёшься в городе-крепости?

Проглотив пару банальностей и одну шутку, пришедшие на ум, отвечаю серьёзно:

— Не остаюсь. Но всё, что мне известно — примерная дата начала боевых действий и точная — начала эвакуации. Это первое. Второе — я не знаю, куда точно и в какой очерёдности по секторам будут вывозить людей. Третье — вы знаете, как в сельхоз и заводских областях низинных земель относятся к жителям городов-крепостей, не говоря уже об обязательной тщательной проверке личных дел при перемещении с арестами попавшихся. Наконец, четвёртое — возможные неожиданности.

— Неожиданности? — уточняет Амелия, но Кади, точным движением поставив чашку на столик, упирается руками в пол, словно собираясь встать и настойчиво спрашивает:

— Почему именно я, Эст? Почему ты выбрал именно меня?

«Вот в этом разница между ними. Амелия хочет видеть ситуацию, всю обстановку, а Кади важнее личности. Значит, мы с Силь точно не ошиблись в выборе».

— Потому что ты подходишь, — что ж, иногда от высказывания очевидного никуда не деться.

— Но я…

— Подходишь. Это не только моё мнение — мы обсудили всё с Силь, а она в людях разбирается даже лучше меня, — поворачиваю голову в сторону хозяйки апартаментов. — Да, Амелия, тебя это тоже касается.

— Нет, Эст! — продолжает настаивать Кади, и притом всерьёз волнуется: это видно в напряжении мышц, звучит в голосе. — Я хотела сказать, что не готова! Я просто…

— Это всё станет реальностью, только если ни я, ни Силь не сможем продолжить руководить «чёрными». Если что-то случится со мной — она займёт моё место, если с ней — моим заместителем станет Амелия, не ты. Без обид, но для постоянной, каждодневной, обыденной организационной работы ты не годишься.

— Да я понимаю, правда! Но как вы не видите — я не потяну! Я же совсем ничего не знаю, а до твоего умения… находить контакт с людьми мне далеко!

«Интересно, что она хотела сказать на самом деле?.. Ладно, зайдём с другой стороны».

— Амелия, — передаю ход ей, — что скажешь? Мы с Силь ошибаемся? Может, лучше было выбрать тебя?

Её реакцию выдают только чуть сильнее сжавшиеся на тонкой ручке чашки пальцы. Мне известно, что Амелия очень амбициозна, но ещё — что её стремление сделать всё лучше относится в первую очередь к ней самой, а желание подниматься выше сочетается с природным чувством ответственности за свои поступки. «Вот только я неверно задал вопрос — а в итоге она, наверное, сейчас гадает, что это: серьёзное предложение или проверка? Чёрт, опять забылся! Со своими так нельзя». Но не успеваю придумать способ уточнить и не испортить всё окончательно, как Амелия спокойно, чуть холодно отвечает:

— Не стану лгать — я думала, почему ты выбрал не меня, Эст. Несколько раз порывалась позвонить тебе и спросить прямо. Пыталась разобраться, чем Кади настолько лучше меня.

— Я не считаю себя…! — восклицает та, но замолкает, когда Амелия неожиданно наклоняется и берёт её за руку.

— Да, — уже тепло говорит ей она. — Ты не считаешь себя лучше — вот что важно. Наверняка важно.

В молчании, которое уже никто не решается нарушить, она вновь разливает чай и даже не рассказывает — думает вслух:

— Все, наверное, уже забыли, но я была в «чёрных» меньше недели, когда мне пришёл в голову план, как перехватить у «экветов» пару объектов в синем секторе… и с этим планом я пришла к тебе, Эст. Прошло дня четыре, я уже думала — всё, когда ты написал и выделил для исполнения снаряжение и четыре тройки. Всего даже больше, чем нужно было. А я ещё долго не могла отделаться от мысли: что бы сделала я на твоём месте? Наверное, не доверилась бы человеку, которую знаю так мало или воплотила бы идею, но по-своему и сама. Вместо этого тем письмом ты словно сказал: «план хороший, вот тебе люди, вот ресурсы, сама задумала — сама и выполняй».

Она задумчиво водит пальцами по столику, словно вырисовывая какую-то сложную фигуру:

— Чтобы понять, почему не я, а Кади, пришлось всего-то разобраться в себе. Хочу ли я быть лидером «чёрных»? «Да, конечно!» — я всегда так думала, а сейчас поняла, что ошибалась. Мы все тут одиночки, в основном… но не сами по себе. Нам хорошо, что есть лидер, к кому можно обратиться и нам помогут. Нам хорошо, что в «чёрных» нас поддержат, но не будут мешать заниматься тем, чем нам самим хочется.

Она пристально посмотрела на Кади, вновь взяв её за руку:

— Между нами есть разница. Я смотрела и слушала, и знаю — другие тебя любят. А меня — уважают. Если нужно будет поговорить, придут к тебе. Если что-то спланировать — ко мне. А я никогда не хотела, чтобы меня любили, от этого мало толку, но со школы стремилась добиться настоящего уважения, и получила его. Здесь.

— Но я всё равно не… — уже не так уверенно возражает Кади. Амелия вдруг весело смеётся:

— Ладно, удар милосердия! Что я сделала, когда прочла то письмо? Да разозлилась, почему не я! А что сделала ты? Написала мне, что это ошибка, что должны были выбрать не тебя, попросила помочь убедить в этом Эста… Я сначала думала, зачем тебе это, а оказалось, нет никакого «зачем». Ты просто такая. Так что это должна быть ты, а я, если что, тебе помогу. Обещаю.

— А насчёт «ничего не знаю», — подхватываю я, — вся информация у вас будет. Там собрано достаточно всего и на всех в этом городе-крепости, кто хоть немного важен. Разберётесь. Банки данных откроются автоматически, если... «если что». Ещё вопросы?

Кади только медленно качает головой — она ещё свыкается с мыслью, что всё всерьёз. А вот Амелия, здорово удивившая меня сегодня, посмеиваясь, поднимает руку, словно школьница, и с тем же весельем в голосе любопытствует:

— У меня есть! Как тебе этот чай? Полтора месяца программировала и улучшала вкус.

— Превосходный! Поделишься?

— Ещё чего! — «грозит» мне пальчиком она. — Я, может, его запатентую. А захочется — приходи.

Улыбаюсь в ответ, наконец, начиная расслабляться после всего произошедшего, и заверяю:

— Обязательно приду!

«Вот и с этим разобрались».

* * *

Провожая взглядом уползающую куда-то в ноги зеленовато-прозрачную крышку бокса гибернации, я прислушиваюсь к затихающим гулу и шелесту — таким давно привычным звукам работы медоборудования, напичканного в семь квинталов⁽¹⁾ пластика и кремния. А потом — к тишине вокруг. Конечно, маловероятно, что кто-то зайдёт в квартиру-убежище, выбранную мной — во-первых, сигнализация, во-вторых, их достаточно много, в-третьих, именно об этой знают только определённые «тройки», но… Нет, пусто — контактник хорошо улавливает ритм сердцебиения, и здесь звучит только моё.

Выбравшись из бокса, поднимаю жалюзи и щурюсь от яркого света. Снаружи уже далеко за вторую половину дня.

После разговора с Кади и Амелией пришлось ещё доработать защиту личных каналов связи между «чёрными», хотя бы добавив пару слоёв фильтров и оповещения при «прослушивании» со стороны. Ну а потом присвоить «Архонту» выбранное ею имя в списке «чёрных», дать разрешения на пользование моими апартаментами — раз уж мы как-то договорились, а даже барьеры её не держат. Наконец, организовать Инти ту же маскировку, что и другим — просто потому, что все бы наверняка удивились, совсем как Кади, встретив на «базе» кого-то с открытым лицом.

Комм на стеклянном столике у медбокса коротко вибрирует, привлекая моё внимание. Два пропущенных вызова — один снова из колледжа, всё им неймётся, другой — от Тодзи… ну да, мы же договаривались встретиться! Ещё сообщение с просьбой связаться — зашифрованное, от Марка.

Я, конечно, пошёл простым путём, надо было всё-таки купить второй комм, а не криво-косо, но встраивать в этот блок шифрования, пусть даже «невидимку», защищённый и с системой самоликвидации… Но вовремя сообразил, что перед войной все стоят на ушах — чего стоит хоть та «Чума» в Департаменте — а потому достать незарегистрированное средство связи в Эдо-3 сейчас будет даже сложнее и дороже, чем фальшивые документы. Можно бы, конечно, решить вопрос через своих в Страже, но это тоже дело небыстрое.

А постоянная связь со всеми сейчас позарез нужна — эвакуация скоро, пропадать нельзя. Кое-кто из «стариков» в той же Страже рассказывал, будто перед прошлой войной некоторые банды почти в последний момент провернули нужные дела, да так неплохо, что по возвращении вытеснили других, причём почти без крови. А раз часть «чёрных» остаётся в городе-крепости — им найдется, чем заняться в оставшееся время.

Выйдя на улицу, бреду, куда глаза глядят, поодаль от убежища набирая Тодзи. Отвечает он не сразу.

— Привет! — бодро тараторю в трубку. — У тебя всё хорошо? Пропустил твой звонок, извини, просто…

— Ничего, — почему-то мрачно перебивает Тодзи, даже не здороваясь, — ты от дома далеко?

— Полчаса на монорегуле, — прикидываю я. — Что случилось?

— Ничего, — повторяет он тем же тоном, — дерьмовое продолжение дерьмового дня.

— Так, а теперь подробнее, — внутренне собираюсь. Судзухара редко так выражается всерьёз — что это с ним?

— Сначала какой-то подонок напал на старосту! — почти рычит в трубку Тодзи. — Прямо у неё дома, представляешь?! Она позвонила мне пару часов назад, попросила помочь!

— Ага… — ошалело выдавливаю из себя я.

«Староста» — это он так всегда называет Хикари. А ошалело — потому что либо это кто-то ещё к ней залез и тогда денёк действительно тот ещё, либо она вот таким способом решила на меня выйти — выдав всё за простое ограбление. Нет, если даже второе, следов я не оставил: ни отпечатков, ни генматериала, спасибо предосторожностям и контактнику, но сам факт, что Хикари подняла шум, рискуя вытащить дела банд на поверхность… я так сильно её напугал?

А Тодзи, не дав прийти в себя и всё обдумать, вываливает новость номер два:

— А тут ещё с того дня, как мы в «Нортоне» были, помнишь? Короче, с того дня Сакура заперлась у себя в комнате и никуда не выходит. Боится чего-то вроде. У нас график уплотнили, я и сегодня на дежурстве, так мне дед не говорил. Типа, беспокоить не хотел. Но сёдня мама вернулась в город из столицы — ну ты понял, почему, а Сакура её не слушает, и она мне позвонила, чтоб я с ней, там, поговорил… Но не могу я сейчас старосту бросить, она ж тут одна совсем живёт! Короче, ты понял?

Конечно, понял. И в другой раз я бы обязательно подколол его на тему Хикари — ясно же, что он к ней не ровно дышит, но сейчас шутить не стоит, уж больно голос у Тодзи злой. А с сестрой они ругаются, даже дрались, бывало — но на самом деле он её любит и беспокоится очень. Как Кенске говорил — кому угодно пасть порвёт.

— Ну, — ещё мрачнее требует Судзухара в трубку и я соображаю, что слишком задумался, — чего молчишь? Поможешь или нет?

— Так ты правда хочешь, чтобы с твоей сестрой поговорил я? — недоверчиво справляюсь у него. Потому что, блин, с тех самых пор, как Тодзи ещё во втором классе старшей школы услышал от матери, что сестрёнка «влюбилась в его друга», он её ко мне на выстрел не подпускал, если сам не маячил поблизости⁽²⁾.

— Типа того, — недовольно бурчит Тодзи, — что, нужно прямо попросить?

— Нет, конечно, просто ты всегда... э-э…

— Знаю! Но она тебе вроде как… доверяет, — последнее слово он бормочет едва слышно.

— Я еду. Как узнаю что — сообщу, — «порой краткость — лучший выбор».

— Ага. И это… спасибо.

Он отключает связь, а я осматриваюсь, прикидывая, куда забрёл во время этого нефигового разговора. До ближайшей станции монорегулы — четыре минуты пешком. Двинулись. «Ну да. Как бы со всем этим мне не двинуться в другом смысле…»

* * *

Найти дом семьи Судзухара легче лёгкого — он один такой на всю округу. Его возвёл своими руками ещё прадед Тодзи, а с тех пор только достраивали и перестраивали. Этот дом, между прочим, каким-то загадочным образом выстоял все три ангельских войны, так что когда после предыдущей подняли вопрос о перестройке сектора — дед и отец Тодзи добились, чтобы высотная застройка его не тронула. Ну как, высотная — по какому-то доисторическому решению Департамента в Старом секторе выше восьми этажей строить запрещено.

Открывает дверь мне мама Тодзи. Вежливо здороваюсь, объясняю, зачем пришёл — и на удивление не слышу в ответ даже нормального в таких случаях сомнения в её голосе. Нет, конечно, она меня давно знает и относится неплохо, однако… Тодзи предупредил? Скорее всего. Только всё равно это как-то не принято, что ли. Вопросы семьи решаются внутри семьи.

Ладно. На предложение выпить чаю — отвечаю предельно церемонным согласием, за что тут же удостаиваюсь похвалы как «юноша с достойным воспитанием, а вот мой сын, к сожалению…» Но дальнейшее вновь изумляет — вместо того, чтобы предложить пройти в гостиную, чай будет подан в комнату Сакуры. Это меня так вежливо посылают… в означенную комнату. И, судя по интонациям, как можно скорее. Что ж у них здесь такое творится, а?..

Где находится эта самая комната, я знаю, а иначе заплутал бы точно. Планировку внутри дома меняли каждое поколение и по нескольку раз, так что сейчас здесь лабиринт покруче Анфилады Зеркал в императорском дворце в столице… наверное, я там лично не был, только в виртуальном туре — по указателям и не все помещения оцифрованы.

На осторожный стук в дверь изнутри следует… а ничего не следует. Совсем. Хорошо, воспользуемся вербальной коммуникацией, коль скоро мануальная не даёт результатов. Обожаю разговаривать с закрытыми дверьми.

— Привет, Сакура, это Икари. Ты не могла бы…

Не успеваю даже договорить, как в комнате что-то с грохотом падает, скрипит пол, по которому явно тащат нечто увесистое, а затем дверь распахивается. Сестра Тодзи стоит на пороге в бело-розовой пижаме и глядит на меня так, словно привидение увидела. Но если б только это — в широко раскрытых тёмных глазах смешалось столько эмоций, что теперь уже опешиваю я: испуг и радость, смущение и гнев — я вообще не знаю, как можно вот так смотреть!

А в следующую секунду она словно надевает маску равнодушия, разворачивается и уходит вглубь комнаты. Не закрывая дверь — так что топаю вслед за ней. Честное слово, порой мне кажется, что вот этот вот приём скрывать собственные переживания за холодностью, язвительностью или агрессией — все без исключения особы женского пола впитывают с молоком матери. Или их специально такому учат на тайных курсах под покровом глубокой ночи?.. Тьфу, придумается же.

Язычок замка щёлкает в тишине, а я приваливаюсь спиной к двери: меня вроде как не приглашали войти, так что совсем уж наглеть не стоит. Ита-ак, лучшая защита — это нападение, а лучшее нападение — когда сразу и насмерть. Угу, так и поступим.

— Ты была права там, в «Нортоне». Я действительно имею некоторое отношение к «чёрным».

Всё ещё стоящая спиной ко мне Сакура круто оборачивается, и я уже жалею о сказанном: в этом движении, в выражении её лица, во взгляде — во всём буквально сквозит панический страх. «Что она себе надумала?»

— Тебе ничего не угрожает, — бросаю пробный шар я, — их лидер не воюет с теми, кто не может ответить тем же.

«Не угадал».

— Я не… — тоненьким, срывающимся голосом пытается что-то сказать Сакура. — Я не за себя боюсь, а за вас!

Видимо, на моём лице очень ярко отражается, что я думаю об этом, потому что она краснеет от смущения и, сжимая кулачки, почти выкрикивает:

— Да, я почти ничего не могу!.. Но всё равно буду стараться! Ради родителей! Ради моего брата! Ради… ради вас!

«Ошибкой было приходить сюда. Или… нет, даже не думай об этом. Если Тодзи узнает, что я втянул его маленькую сестру хоть во что-то, он меня голыми руками прикончит и будет прав».

— Выслушай меня, хорошо? — нахожу взглядом стул («она им дверь подпирала?») и усаживаюсь, чтобы хоть не возвышаться над ней. — «Чёрные» ничего не сделают ни тебе, ни мне. И твоему Роло…

— Он не мой! — звонко протестует Сакура.

— Ладно, пусть не твой. В общем, ему тоже ничего не сделают. Я знаю их лидера уже несколько лет и понимаю, что он за человек…

— Он не человек, — тихо и твёрдо даже не возражает — просто утверждает Сакура. — Он совсем-совсем не человек.

— Ему приходится делать неприятные вещи. Жестокие. Даже бесчеловечные. Но он не слишком отличается этим от тех, кто наряду с ним делит этот город и считает, что такое — в порядке вещей.

— Нет, — качает головой Сакура, — нет, вы не понимаете, Икари-сан… даже Роло-сэмпай не понял, хотя сам там был и всё видел. Я… я думаю, нет, я уверена. «Чёрными» управляет ангел. Я точно уверена! Может, все остальные люди, но этот… он…

«Хорошо, что я уже сижу…» — мелькает у меня дурацкая мысль. А следом закрадывается подозрение: что, если вся эта встреча подстроена? Что, если неизвестный «пижон-военный», который передавал «флэшу» приказы для Сакуры и её приятеля — плюнул на того нарика, вышел на Сакуру и заставил сказать этот бред? Ожидая, что я выложу информацию, которую не сказал бы никому другому? Например — я лично знаком с Эстом, не знаю там, видел его лицо и могу точно сказать, что он человек? А после этого тот «военный» возьмётся за меня. Похитить человека в Эдо-3 — проще простого, похитить меня — сложнее, но реально, особенно если я не рискну раскрывать наличие контактника. Причём если ему всё удастся, мои же «чёрные» сыграют против меня — их лидер пропадает, его начинают искать: это уже подтверждение, что Икари Синдзи важен для «чёрных», а там останется взять кого-то ещё и сложить один и один. Так что, если вдруг, чёрта с два я ему докажу, что ничего не знаю…

— Икари-сан?

Или это у меня уже паранойя разыгралась? Ладно, есть простой способ проверить: сейчас вытащу «глушилку», которую врубил перед тем, как признаться насчёт отношения к «чёрным» и спрошу у Сакуры, не против ли она, чтобы я включил её? Что «глушилка» уже включена — она никак не поймёт, нет там внешней индикации, а если «военный» передал ей что-то и нас слушает, она запаникует.

— Икари-сан?..

— Подожди немного.

Стоп, а если он не сказал ей, что будет слушать, а просто прицепил к её интерфейсу «жучок»? А Сакуре приказал, чтобы просто передала ему разговор при встрече? Стал бы он полагаться на её искренность? Вряд ли, но если может отличить ложь…

Или вообще другой вариант — он слушал всё с самого начала и ждал, как я отреагирую, в том числе, может, включу «глушилку». Чем не готовое признание — откуда ей быть у простого студента? Но в таком случае он уже знает: что-то нечисто.

— Икари-сан!

— Называй меня «Синдзи», — совершенно автоматически отвечаю я, всё ещё погружённый в хитросплетения возможных планов того «военного-пижона».

А потому соображаю, что именно сказал, только услышав, как поражённо вздыхает Сакура. Перевожу взгляд и понимаю, что в таком смятении её ещё никогда не видел — даже кончики ушей и шея полыхают алым, как цветы сливы в городском саду. М-да, следи за своим языком, называется. Но теперь — что уж...

— Я… мне… — едва не заикается Сакура. — Спасибо огромное, С-… Си-… Синдзи-сан! Это честь для меня!

И ровный такой поклон на идеальные шестьдесят градусов — всё, Син, ты попал. Если теперь она ещё перестанет заговаривать со мной первой, отвечая только на прямые вопросы и не поднимая глаз от пола, да возьмёт привычку идти в трёх шагах позади — Тодзи, как пить дать, что-то да заподозрит!

«Всё шутишь? Или это нервное?» Но нет минусов без плюсов — моя обмолвка враз сбила Сакуру с мыслей о «чёрных» и «ангельской природе» Эста — кстати, даже этого имени она явно не знает. Остаётся лишь реализовать случайно пришедшую задумку — самому повесить в её личный интерфейс «жучок» хотя бы с функцией отслеживания местоположения и смыться отсюда по-тихому.

— В общем, давай поступим так: если ты услышишь, увидишь или узнаешь что-то ещё — в первую очередь сообщи мне, а там подумаем, как поступить. Только очень тебя прошу — даже не пытайся специально что-то предпринимать. Это может закончиться плохо. Веришь?

— Да, — едва слышно вздыхает она.

— У тебя ведь есть мой личный номер?

— Нет… — сказала и почти затаила дыхание: вдруг я передумаю? «С ума сойти, как всё просто! Просто — и неприятно. Только ничего не делать ведь ещё хуже».

— Тогда давай свой комм, я запишу… спасибо, — протягивает она его мне так быстро, словно тренировалась. Пока копаюсь, неторопливо создавая запись в контактах и заодно перекидывая через непосредственное соединение неактивный пока «жучок» — он проснётся при первом соединении с интерфейсом, невзначай интересуюсь:

— Кстати, ты рассказывала кому-то ещё о своих подозрениях?

— Роло-сэмпай даже не захотел меня слушать! — прозвучало это с искренней печалью.

«Ну и хорошо, что не стал… Да не всё у вас с ним так просто, как тебе кажется, Сакура. Через пару лет поймёте или решите, быть вам друзьями или выбрать другой путь».

— Ясно. Тогда: что мы скажем твоему брату?

— Что? — Сакура словно очнулась и вновь насторожилась.

— Он беспокоится о тебе, — говорить, что я тут по поручению Тодзи не стоит, так можно и разрушить часть доверия. А мне нужно, чтобы она доверяла — иначе, чего доброго, всё-таки сунется, куда не следует. — А значит, обязательно спросит меня, о чём мы говорили.

— Но брат не узнает, что… что… — она вновь краснеет. Да что же это такое! Нет, валить отсюда, валить как можно скорее!

— Меня впустила твоя мама, так что узнает. Итак, что мы ему скажем? Пойми, прямо врать другу я не могу и не стану. Это совсем уж последнее дело.

«Прости, но нужно, чтобы ты сама предложила единственный разумный вариант — иначе потом ещё решишь, что это я тебя переубедил, а такое мне совершенно ни к чему».

— Тогда… тогда скажем правду, Синдзи-сан. Мы поговорили, вы меня успокоили, и я больше не боюсь. Это правда! Мне в самом деле уже совсем не страшно!

— Я рад, — искренне улыбаюсь ей. — Хорошо. Согласен. А теперь…

Я уже собираюсь попрощаться, когда в дверь негромко стучат и на пороге возникает мама Тодзи с переносным столиком с чайником, двумя чашками и вагаси⁽³⁾. «Тэнгу это всё побери! Я уже забыл, что согласился выпить чаю!» Подавляя раздражение, вежливо улыбаюсь и почтительно благодарю.

Чаепитие с девочкой-подростком. Ками, если вы есть — дайте мне сил...

1) 1 квинтал = 112 фунтов = 50.802 кг. Семь квинталов — примерно 355 кг.

Вернуться к тексту

2) «во втором классе старшей школы» — скорее всего, все и так помнят эту градацию, но на всякий случай: это значит, Тодзи тогда было шестнадцать-семнадцать лет, а его сестре, соответственно, около семи. По мнению Синдзи — обычная детская влюблённость в друга старшего брата, которую Тодзи слишком серьёзно воспринял.

Вернуться к тексту

3) Вагаси — общее название традиционных японских сладостей. Для них характерно изготовление только из натуральных продуктов, разнообразие видов, в том числе территориальное, и часто — особое культурное или даже ритуальное значение. Например, хиси моти традиционно готовится на Хинамацури; а датэмаки и кагами моти — в период омисока и на сам Новый год (гандзицу). Конечно, в этом мире всё несколько иначе, но смешение культур не обязательно отрицает существование элементов каждой из них.

Вернуться к тексту