Полковнику никто не пишет (джен)

Если бы Арно знал, в какое небывалое болото превратится земля, когда начнёт таять снег, он, быть может, не так сильно тосковал бы по весне. Сегодня теньент Сэ ездил с поручениями генерала Давенпорта, для чего ему пришлось дважды преодолевать ставшую почти непроходимой рощу, ища проход между топкой грязью и поваленными деревьями, корни которых были размыты весенним паводком и торчали со всех сторон, так и норовя коварно подставиться под ноги. Часа два Арно потратил только на то, чтобы убедить Кана, что им совершенно необходимо тащиться именно по этой пародии на дорогу, потому что другого пути всё равно нет, и в итоге возвращаться назад пришлось в такой кромешной темноте, что он счёл наименьшим злом остаться в роще на ночь, чтобы искать дорогу уже утром, когда рассветёт.

Найти более-менее сухое место, где можно было разместить хотя бы небольшой костерок, не говоря уже о том, чтобы расстелить плащ и лечь – это отдельная история, которую он, возможно, когда-нибудь, в глубокой старости внесёт в свои мемуары под названием «Сто и ещё двенадцать способов свернуть себе шею, за какими-то кошками гуляя ночью по затопленному лесу». Недовольный Кан, сердито фыркающий на хозяина, голодный желудок, мокрые ноги, грязная одежда и шипящий едким дымом костёр, конечно, тоже не способствовали поднятию боевого духа. Но это, тем не менее, был всё-таки костёр, так что сапоги и мундир были благополучно сняты и живописно развешаны вокруг него на ветках дерева, Кан привязан к тому же дереву чуть позади, а плащ, которому терять уже было, в общем-то, нечего – расстелен на клочке земли, едва ли достаточном для того, чтобы вытянуться на нём в полный рост, но зато ровном и почти сухом. Шляпа, которой в этом путешествии досталось меньше всех, удостоилась отдельной чести в виде самого чистого сука, на который и была торжественно повешена.

Забросив в костёр последнюю имеющуюся в запасе отдалённо напоминающую нечто сухое палку и получив в качестве «благодарности» кратковременную вспышку почти жаркого пламени, Арно осторожно вытянул из нагрудного кармана уже изрядно помятый конверт; на нём тут же образовались смачные отпечатки перепачканных пальцев виконта. Письмо пришло ещё вчера, но прочитать его не было никакой возможности из-за катастрофической нехватки времени – словно очнувшись от зимней спячки, армия стремительно готовилась встречать надвигающееся тепло, а с ним – и дриксов.

Чуть помедлив, Арно всё же решил, что разворачивать такими грязными лапищами наверняка чистейшее и аккуратнейшее послание всегда безупречного, чтоб его, Спрута – совершеннейшее кощунство. Поэтому он, положив письмо на колени, попытался изогнуться, чтобы из этого положения достать платок из кармана мундира, что повлекло за собой стразу несколько последствий: мундир свалился с ветки куда-то в темноту, громко плюхнув напоследок, теньент, неловко выгнувшись, свалился всем весом на собственную подставленную руку, а письмо, соскользнув с колен, упало прямо в костёр. Почти взвыв от резкой боли с запястье, Арно резко подскочил, пытаясь решить, что спасать первым: форму или письмо. Лезть в огонь было нечем – последняя палка горела в костре в компании уже начинавшей обугливаться бумаги.

– Надеюсь, оно того стоит, – прошипел сквозь зубы виконт…

* * *

Полковой врач с мрачным видом осматривал покалеченную кисть:

– Вывих у вас, молодой человек, придётся недели три повязку носить. Зажило бы быстрее, если бы не ожоги. Вот скажите мне, зачем вам понадобилось и так уже вывихнутую руку ещё и в костёр пихать?

– Уронил туда кое-что. А зачем же лезть в костёр последней здоровой рукой, когда у меня есть та, которую уже и не жалко. – Арно нахально, хотя и немного кривовато, улыбался, всем своим видом демонстрируя, что провести ночь практически в болоте, добираться до лагеря верхом по бездорожью с одной действующей рукой, а потом молча терпеть, когда ему вправляют вывих – для любого Савиньяка дело несложное и даже обыденное. А уж для Рафиано – и подавно.

– Неужто что-то настолько ценное?

– Как сказать, – неопределённо хмыкнув, раненый вышел на улицу, щурясь от ярких лучей солнца. Содержание письма, местами прожжённого насквозь, удивительное дело, почти не пострадало. И это самое содержание невероятно раздражало, заставляя сердце биться чуть чаще, а ноги – идти чуть быстрее, потому что требовало незамедлительного ответа. Пусть даже и написанного левой рукой.

Чтоб солнце растопило этот лёд,

Что вижу я при каждом Вашем взгляде...