На обочине канона (джен)

— Кушай хорошо!

— Угу.

— И одевайся как следует! По ночам холодно.

— Ага.

— И во всём слушайся Джирайю-сенсея!

— Ы-хы…

— А ещё…

— Главное, пусть в пьяные драки не ввязывается.

— Пф-ф…

— Тейяки-сан! Инаби разумный и послушный мальчик! А ещё он очень сильный, правда же?

— Угу…

— Вот! Мой сын вырос настоящим шиноби!

— Не больно-то он вырос, честно говоря…

— Хн!

— Вырос-вырос! Мой мальчик — настоящий ниндзя!.. да… Ну всё, ступай, а то команда ждать будет, нехорошо получится.

— До встречи, ока-сан, Тейяки-сан. Вернёмся недельки через три-четыре. Обито-куну, как прибежит, передавайте записку мою, и чтоб не лопнул от зависти. А Мичио-гифу — просто привет, как со своей пьянки приползёт!

— Инаби! Сколько раз повторять — это не «пьянка», а важные переговоры с кланом Акимичи!

— Пф-ф…

Последний фырк у нас с Тейяки невольно вышел синхронным, так что Анда только демонстративно закатила глаза и, улыбаясь, направилась к дому. Оставив, таким образом, последнее «слово» за собой, догоняю и обнимаю её на прощанье, киваю булочнику и запрыгиваю на ближайшую крышу.

Неудобно. Рюкзак на плечи давит. Но я всё равно прыгаю. Ибо это такой ка-айф! Вот уж точно, рождённый летать — ползать ни за какие коврижки не согласится! Отталкиваюсь от крыши, взмываю вверх на добрых полтора метра, перелетаю через широченную улицу и приземляюсь, привычно гася скорость выбросом чакры. Пусть до Кайтена у меня пока не дошло, но прилепляться к произвольной поверхности (и мгновенно тормозить об неё) я теперь могу абсолютно любой частью тела. Блин, да я теперь как тот мальчик с ловкими ягодицами из анекдота — могу ремень у отчима отобрать прямо во время порки! Честно говоря, пробовать не доводилось, да и не очень-то хочется, но сам факт! А вот в передвижение верхними путями я просто влюбился. И не надоедает ведь!

До ворот добираюсь счастливый, но запыхавшийся. Всё-таки весит мой загодя собранный и дождавшийся своего часа «диссидентский чемоданчик» весьма немало. Даже грузовые свитки сколько-то, да весят. Да ещё упакованы они в несколько слоёв непромокаемой ткани — всё-таки лекции сенсея о печатях я тоже мимо ушей не пропускал, а что может случиться от нарушения целостности чертежа (например вследствие намокания бумаги), очень хорошо себе представляю. В свитках у меня упакован месячный запас еды, сменной одежды и всего остального, что необходимо в долгом походе. Но есть ведь ещё вещи, которые в них не спрячешь, ибо должны быть всегда под рукой — оружие, например. Вот и набралось понемногу…

Такеши и Йоко уже ждут, хорошо хоть Джирайя ещё не появился. Впрочем, наплевать. До назначенного времени сбора ещё пятнадцать минут, а убегать, не уделив провожающей меня Анде как можно больше внимания, я не мог. В её положении женщины обычно чересчур эмоциональны и ранимы. Тем более, что Мичио в последнее время стал приходить домой поздно и слегка навеселе.

Началось всё после его возвращения из похода с Сакумо. Первым делом отчим отправился, само собой, к нашему любимому глазастому сюзерену и шефу всея полиции — Фугаку-саме. О чём был их разговор, Мичио предпочитал не распространяться, впрочем, я и так знал как бы не больше его самого. После долгого разбора полётов (и, подозреваю, нехилого разноса за самодеятельность) отчим пару дней ходил смурной, а потом началась череда выходов в высший свет: Сарутоби, Сенжу, Нара, Хьюга, Митокадо, Инузука... Теперь вот Акимичи (а значит, снова Нара). Что-то готовилось. Что-то, что потребует не только единоличного решения Хокаге, но и «санкции» Совета Джонинов. По случаю затишья в боевых действиях многие сильные шиноби были отозваны домой. Даже Джирайя и Цунаде ненадолго выбрались из Страны Травы. Мы были рады.

Но, кажется, больше всех возвращению саннинов с фронта обрадовался Минато. Нет, он отлично справлялся с двумя командами, да и научил нас многому, но всё равно сдал нашу тройку Джирайе с заметным облегчением. Недельку Жабыч лично нас погонял, да и взял миссию по охране и сопровождению, пока Трава снова не заполыхала, чтобы обкатать команду в обстановке, хоть и приближенной к боевой, но всё-таки максимально безопасной. Достаточно сказать, что отправлялись мы в противоположную от фронта сторону — в столицу. Сам он, разумеется, свои действия не объяснял, но впечатление у меня сложилось именно такое.

Не успеваю и парой слов перекинуться с товарищами, как из-за угла выворачивает «высокое начальство». Лёгкий на помине Джирайя-сенсей, сухонький старичок в сером монашеском облачении, которого мы подрядились довести до двора даймё, и, почему-то, Мичио. Неспешно беседуя, мужчины доходят до нас и останавливаются, прощаясь:

— Тебе не о чем беспокоиться, Мичио-кун, — степенно вещает старичок. — Действия твои — правильны, а помыслы — исполнены Воли Огня. Продолжай следовать своим путём. А я сделаю всё, что в моих силах при дворе даймё.

— Благодарю, что успокоили моё сердце, Фудо-сама, — кланяется отчим. В последнее время ох и куртуазно же он навострился изъясняться! — Прошу, позаботьтесь о моём приёмном сыне и его друзьях.

— Это они будут обо мне заботиться, — улыбается дедуля, окидывая нас цепким взглядом бывалого чекиста. Бр-р!

Мичио молча кланяется в ответ, подходит ко мне и машинально пытается взъерошить волосы. Пф-ф! Жалкая попытка! Мой честно отвоёванный «полубокс» как стоял торчком, так и стоит: «Майями, ветер, укладка осталась идеальной», хе-хе.

— Мать успокоил? — хмурится Мичио.

— Старался, — киваю. — Даже обещал хорошо кушать… три раза обещал.

— Похвально, — ухмыляется. — Удачи вам.

— Э-эй, гифу-сан! Удачи будешь всяким неудачникам желать! Ай! Ухо! Понял! Я хотел сказать: «Аригато годзаимасу[1], гифу-сан!»

— Будем считать, что начало мне послышалось, — хмыкает Мичио. — До свидания, Фудо-сама, Джирайя-сан, ребята.

Проводив отчима, доселе тактично помалкивавший сенсей принимается спокойно и уверенно раздавать распоряжения:

— Инаби — в передовой дозор с моим клоном. Такеши, Йоко — смотреть по сторонам. Смена через час. Идёмте, Фудо-сама,

Десять минут спустя Джирайя с жаром доказывает мне, что сюжет мой, конечно, хорош. Необычен. Талантлив. Но… «так не бывает!»

— Ты пойми, Инаби-кун! Это, конечно, очень страшно и весьма необычно — организация безумных учёных, которые приживляют плоть монстров людям, делая из них разрушительное оружие. Как ты только выдумал такое! Но такого не может быть! Ни один хороший ирьёнин не станет подобным заниматься! И не фыркай мне тут!

— Справа. Крона третьего от нас дерева. Тень неправильно падает.

— Верно. Так вот, никто из читателей и не поверит в реалистичность такого сюжета. Возможно, шиноби древности и пошли бы на такое, но сейчас…

— Вот! Джирайя-сенсей, вы — гений!

— Э?

— Так мы и сделаем! Перенесём действие романа в древние времена. Тогда главную злую женщину-монстра мы назовём… помните, вы говорили, что её способность быстро отращивать когти и рога похожа на способности клана Кагуя? Вот так её и назовём. И скажем, что нынешний клан — её потомки! Вон у того куста ветки неправильно топорщатся — под невидимостью ваш клон сидит.

— Молодец. Но думаешь, этого будет достаточно?

— А мы не ограничимся одной параллелью! Тот парень, который всё время обещает вырасти и стать сильнее, чтобы защитить дорогого человека — назовём его Рики!

— И только потом, когда он вырастет, создаст ниншуу и всех спасёт, люди начнут называть его Риккудо-сеннин! — подхватывает мою мысль Жабыч. — Только вот в легендах нет никаких упоминаний о полулюдях-полумонстрах, а в придуманной тобой истории нет Десятихвостого. Нестыковка выходит.

— Ну, это очень просто, Джирайя-сенсей! Два самых огромных монстра не просто сольются в конце в суперогромного, как мы и планировали. Они ещё сожрут всех остальных монстров, станут Десятихвостым и тогда начнётся история, известная нам по легендам!

— Это настолько дико и странно, что… может сработать! — сенсей бьёт кулаком по ладони. — Раз общий сюжет мы с тобой вкратце продумали, давай вернёмся к конкретному эпизоду, на котором остановились. Кстати, мой клон прятался на дороге пять раз, а ты заметил только две попытки. Поменяйся с Такеши.

С этими словами сенсей отдаёт мне листочек со своими комментариями по сюжету и благополучно развеивается клубами белого пара. Вздыхаю. Пинаю камушек. Забодал он меня с этими прятками. У кого бы Бьякуган отжать?..

* * *

— У ночного огня, под огромной луной... — задумчиво мурлычу, помешивая восхитительно пахнущую похлёбку. Звучит, как всегда, нескладно, но мне всё равно. Настроение обалденное! Кто б знал, как давно я так не сидел у костра! Сейчас бы гитарку ещё... Жаль, так и не научился чему-то сложнее трёх аккордов, хотя, помнится, очень хотел.

— Опять сочиняешь «песню», Инаби-кун? — ехидно щурится Такеши.

— Тёмный лес укрывал нас зеленой листвой... — показываю ему язык. Узумаки фыркает.

Йоко в нашей перепалке участия как всегда не принимает, но мне почему-то кажется, что она на моей стороне. Уж больно задумчиво девочка смотрит на пляшущие языки пламени.

— Вот скажи мне, зачем ты постоянно бубнишь эту бессмыслицу? — Кеше скучно, Кеше хочется кого-то подоставать. — Всё равно никаких песен у тебя не выходит.

— А ты, Кеша-кун? — парирую, не обращая внимания на недовольное сопение: «Не называй меня так!» — Зачем рисуешь эти свои каракули, всё равно сложные печати у тебя не получаются?

— Пф-ф! — От возмущения мальчишка не сразу находится с ответом. Ну ещё бы, сравнить его обожаемые печати и мою графоманию... кощунство! — От моих печатей хотя бы есть толк, а когда-нибудь я стану не хуже Джирайи-сенсея!

— И я стану, — улыбаюсь. — Буду книги писать ещё лучше этих! Наверное...

Такеши открывает рот, чтобы съязвить, но Йоко успевает первой:

— Когда я была совсем маленькой, то часто сидела вот так, глядя в огонь. Он казался мне живым, волшебным. До сих пор чуть-чуть кажется.

Дружно заткнувшись, поражённо таращимся на напарницу. С учётом её флегматичности и неразговорчивости, почти скрытности, такое проявление чувств эквивалентно небольшой истерике. Помолчав пару минут, решаюсь уточнить:

— Ты в детстве путешествовала, Йоко-чан?

— Да. Наверное... Думаю, я жила с бродячими циркачами. Не помню точно — слишком маленькая была. Только огонь, пахнущий вкусной едой и ещё чьи-то огромные сильные руки. Они подхватывают меня, подкидывают вверх, и все кажется с этой высоты таким маленьким и незначительным...

— Так всегда происходит с годами, дитя, — вмешивается в разговор старик. — Чем больше ты видишь, тем мельче для тебя выглядит каждая вещь или событие по отдельности.

— Это так, Фудо-сама, — склоняет голову Йоко.

— Как же ты оказалась в Конохе, Йоко-тян? — Узумаки не на шутку заинтригован.

— Меня и ещё троих мальчиков принесла одна из патрульных команд, — безэмоционально проговорила она.

— Э-э? — не замечая моих многозначительных гримас, Кеша продолжает задавать безапелляционные вопросы. — Разве патрульные команды охотятся на циркачей?

— Нет, — прошептала девочка, глядя в огонь. — Нет. Они охотились за нукенинами. Торговцы живым товаром долго не появлялись, поэтому дети, которые сидели со мной в яме, ложились и больше уже не вставали. Остались только мы четверо. Потом нам сказали, что патрульные шиноби подумали, что у нас есть задатки шиноби, ведь мы продержались дольше всех.

— К сожалению, люди — не боги и не могут избежать всех бед, ожидающих на дороге жизни, — старик сочувственно склоняет голову. Может и притворяется, но фальши я не вижу. Он вполне серьёзен, и обращается к Йоко, как к взрослой. — Но зато в наших силах выбрать то, как мы встретим беду. Сломаемся и забьёмся в нору, или же найдём в душе и поддержке друзей волю на ещё один шаг по избранному пути.

Костёр бросает на морщинистое лицо неровные отсветы, отчего оно кажется и вовсе древним, как кора старого дерева. Старик смотрит в огонь, и, кажется, перед взглядом его проходит череда лиц друзей и врагов, с которыми ему увидеться более не суждено. А может, это только игра моего воображения.

— Воля Огня говорит нам… — произносит он после долгого молчания, и я невольно морщусь — что именно она нам говорит, я и так успел наслушаться уже. — Она говорит, что ни вспахивание земли, ни торговля, ни выполнение миссий шиноби… ничего не имеет смысла.

Э-э… что? Я ослышался что ли?

— Ничего не имеет смысла, если оно делается для себя, — продолжает монах, и я чуть расслабляюсь, вновь поймав нить рассуждения. — Если человек делает всё это только лишь затем, чтобы заработать себе ещё больше денег, поставить в доме ещё одну ненужную вещь, съесть ещё один изысканный ужин, то вся его жизнь не имеет смысла. И он, придя к этому рано или поздно, истощает свои силы и заканчивает свою жизнь… или начинает лишать жизни других.

Джирайя тихонько подсаживается к костру и, улыбнувшись, принимается черкать что-то в своём блокноте. Старик тем временем продолжает:

— Но стоит лишь поставить себе цель внешнюю, жить, трудиться и умирать, если потребуется, не для себя, а для людей, что тебя окружают, как сила твоя становится воистину бесконечна. Таков был Хаширама-сама. Он был очень силён, и цель выбрал себе под стать — всей душою желал он прекратить междоусобицы и кровопролитие, в котором приходилось участвовать даже маленьким — куда младше вас — детям. И эта цель придала ему ещё сил, сделала его и вовсе непобедимым. Я помню огонь, что горел в его глазах, волю, что вела его к мечте, что казалась другим несбыточной и глупой. Эта воля сокрушала любые препятствия. Но в одиночку и он бы не смог достичь задуманного. Люди поверили ему, пошли вместе с ним к заветной цели, и так победили. Так и вы. Поддерживая друг друга, помогая друг другу, открывая друг другу душу, вы сами становитесь сильнее. Пока Воля Огня горит в вас и в тех, кто стоит с вами рядом, ничто не сможет вас сломить. Ни прошлое, — он пристально посмотрел на Йоко. Затем перевёл взгляд на нас и закончил, — …ни будущее.

На поляне повисла тишина, нарушаемая лишь потрескиваньем горящих сучьев. Не знаю, был ли тому виной талант и опыт монаха, или общая романтика вечера у горящего костра, но пробрало даже закалённого просмотром предвыборных дебатов попаданца.

— Простите, Фудо-сама, — откашлявшись, прерываю я молчание. — Но для чего живут все-все шиноби Конохи? Какая самая главная цель ждёт нас в самом конце?

— Мудрый вопрос, Инаби-кун, — щурится старик, и мне на секунду даже становится неловко, словно я и вправду школьник, которого похвалил взрослый дядька. — Сенжу Хаширама мечтал о мире, где детям не нужно будет умирать на войне. И мы серьёзно продвинулись к осуществлению этой мечты. Однако встречаются в мире люди, события и явления, которые мешают нам и дальше идти по этому пути к всеобщему миру. А то и отбрасывают назад. Сейчас наша цель — чтобы жили наши товарищи, наши женщины и дети. Если не сворачивать с выбранного пути, то когда-нибудь весь мир примет Волю Огня.

— Получается, чтобы не было войн, нужно сначала победить все другие страны? — хмурюсь я. — А можно как-то по-хитрому сделать, чтобы не воевать, а чтоб они сразу приняли Волю Огня? Там ведь у них, наверное, тоже дети…

— Нельзя! — вспыхивает Такеши. — Нельзя ни о чём договариваться с этими уродами из Тумана и Облака! Им плевать на детей! Они не жалели детей моего клана, когда уничтожали Узушио!

— Хочешь стать как они? — просто спросил Фудо-сама.

— Э-э… я… — Узумаки покраснел так, что аж в отсветах костра заметно стало. — Нет! Не хочу! Но они же…

— Рано или поздно тебе придётся выбрать, на какой путь ступить, — продолжает вещать монах. — Ты можешь выбрать путь разрушения и уподобиться врагам, напавшим на твой клан. Так поступил Учиха Мадара. А можешь, как Сенжу Хаширама, пойти по пути созидания, и поставить целью не убивать врагов, а возродить свой клан, вернуть ему былое могущество и превзойти. И защищать его от новых нападений, конечно же.

Такеши притих и опустил взгляд.

— Ты же, Инаби-кун, вполне прав. И если есть возможность добиться цели, не проливая кровь, то следует ей воспользоваться. Нынешний Хокаге не стал воевать с Сунагакуре, а договорился с тамошними шиноби. Наши деревни вместе защищаются от общего врага. Но знай, юный Учиха. Случается такое, что все хитрости, увёртки и дипломатия оказываются бессильны. И если вовремя не понять этого, обманешь только сам себя. Тогда остаётся лишь стиснуть зубы, идти вперёд и драться, как велит Воля Огня в твоём сердце. Когда-нибудь, надеюсь, нескоро, ты поймёшь мои слова.

Настала уже моя очередь уставиться в костёр. Сенсей улыбаясь, делает вид, что не следит за разговором и вообще оно ему неинтересно.

Помолчав ещё немного и распределив дежурство (как же, настоящий боевой выход — надо соответствовать!) тихонько укладываемся спать. Но я ещё долго ворочаюсь и смотрю на льющийся меж неподвижных веток свет полной луны. Очень надеюсь, что старик всё же не прав, и моя хитрая комбинация удастся. Эх, знать бы, как там Хатаке-сан?..

* * *

Сасори разбудило шуршание песка. Оно было… неправильным. Каждый звук в пустыне имел свою тональность и значение — будь то почти неразличимый скрип быстрых шажков юркой ящерки или шорох перекатываемых ветром одиночных песчинок. В свои юные лета Сасори уже отлично умел отсеивать фоновый шум, обращая внимание лишь на то, что не укладывалось в привычную картину.

Сбросив последние остатки сна, Сасори продолжил неподвижно и беззвучно лежать под толстым слоем песка, словно ядовитый скорпион на его личном камоне. Ювелирно шевеля пальцами, он принялся проверять целостность и сохранность расставленных вокруг места своего ночлега ловушек — даже во сне тонкие нити чакры связывали его с закопанными по периметру простенькими, состоящими всего из двух-трёх сегментов марионетками-капканами. Словно виртуозный музыкант, шиноби Песка проверил натяжение каждой струны-нити. И две из них «не отозвались». Кто-то нарушил целостность защитного периметра!

Не рискуя более совершать даже самых мелких телодвижений, боясь даже глубоко вздохнуть, Сасори замер в тревожной тишине подземной каверны. Потянулись мучительные минуты ожидания. Он не знал, кто именно пришёл по его душу, но был уверен, что ничего хорошего от этой встречи ждать не стоит. Лучше затаиться и переждать. День только начинается, скоро на поверхности воцарится нещадное пекло, а он может с комфортом сидеть внутри Хируко хоть неделю, ничем не выдавая своего схрона.

Терпения и спокойствия юноше хватило почти на три часа. Стены убежища давили на психику, пробуждая воспоминания о первом походе в Страну Земли. Ещё спустя полчаса Сасори с трудом удерживался от нервной дрожи. Он отлично знал об этой своей слабости и боролся с ней, как мог, но терпеть бездействие и далее было выше его сил. Принятое решение принесло спокойствие и сосредоточенность. Пальцы Шиноби Красного Песка виртуозно перебирали тянущиеся к спрятанным в песке марионеткам нити, пока в голове у него выстраивалась тактика предстоящего боя. Сасори глубоко вздохнул и резко сжал пальцы.

По периметру лежащей меж трёх высоких барханов низины взметнулись фонтаны песка. Дождавшиеся своего часа простенькие марионетки выпрыгнули на поверхность и закружили стальную карусель, двигаясь по сходящейся в центре низины спирали. Пусть это были грубые поделки, которым далеко было до изящества Карасу или мощи Саншуо, одного удара отравленного клинка было достаточно, чтобы отправить врага на тот свет. Хаотично вращавшиеся суставчатые конечности грозили нашинковать на мелкие кусочки любого, кто попадётся на пути. В месте, куда так дружно устремились ведомые волей шиноби Сунагакуре куклы, из-под земли выскочила человеческая фигура. Плотное облако оседающих золотистых песчинок скрывало её контуры, так что можно было различить лишь светлый плащ с капюшоном, да блестящий в правой руке клинок.

Расстояние между шиноби в плаще и марионетками сократилось уже до одного-двух шагов, когда выскочившие из-под земли каменные плиты с диким грохотом столкнулись и сплющили между собой, растерев в труху, сразу трёх кукол. В образовавшуюся брешь, размазываясь в воздухе от огромной скорости, метнулась фигура в зелёном жилете. Пара взмахов пылающего белым огнём меча, и шиноби в плаще лишился рук. Таких повреждений было достаточно, чтобы полностью обезоружить любого марионеточника.

Не в этот раз.

Боевые куклы Сасори и не подумали безжизненными чурбаками опадать на землю. Резко сократив дистанцию, они одновременно ударили в заметавшегося на ограниченном пространстве шиноби в зелёном жилете. Отрубленные им руки противника сомкнулись вокруг икр, лишая подвижности, и сразу шесть клинков ударили в Хатаке Сакумо с разных сторон. Сила удара была настолько велика, что блестящие лезвия пробили тело насквозь, выйдя из груди и боков. Шиноби Листа захрипел и рухнул на колени.

Заинтригованный Сасори выскочил из своего укрытия на вершине восточного бархана и огромными прыжками понёсся к врагу и окружившим его марионеткам. Он узнал ниндзя, о встрече с которым мечтал долгие годы. Следовало допросить ещё живого ублюдка как можно скорее…

Стоящий на коленях Широй Киба ловко махнул рукой, бросая потухший клинок куда-то вбок. Сасори резко затормозил, а затем зарычал от досады — умирающий враг расплывался в бесформенную кучу глины, а со склона южного бархана неторопливо спускался целый и невредимый Хатаке. Марионеточник впился глазами в ненавистную фигуру убийцы, и не сразу обратил внимание на негромкое шипение. Раздавшийся взрыв в клочья разнёс шесть тесно сгрудившихся марионеток, серьёзно повредил ещё несколько и обдал Сасори волной осколков, порвав плащ и стащив капюшон с головы Хируко.

— О, надо же, ты прячешься внутри собственной марионетки, — голос Хатаке был доброжелателен и спокоен. — Нечасто мне встречались противники с подобной техникой. Сасори-кун, верно?

— Такой техникой владела моя мать, — прорычал ниндзя Песка, лихорадочно выхватывая из потайных отделений в теле Хируко пару запечатывающих свитков. Для победы ему потребуется всё его искусство.

— Да, — посерьёзнел Хатаке. — Я помню её. Она была слишком сильна, а я ослаблен боем. Я не смог захватить её в плен, хотя очень старался.

— Моё искусство намного превосходит силы родителей! — В клубах пара возле припавшего к земле Хируко встали две человеческие фигуры в тёмных плащах. — И скоро ты сам станешь его частью!

Разбросанные тут и там деревянные и железные обломки зашевелились и стали споро собираться в гротескное подобие огромного скорпиона, тем временем молчаливые фигуры быстро сложили серию ручных печатей и обрушили на не удержавшегося от изумлённого возгласа Сакумо град каменных пуль и лезвий ветра.

— Марионетки, владеющие стихийной трансформацией… — он поражённо замер, к радости Сасори, использовавшего это время, чтобы перевести дух — чакра на дзюцу тратилась чересчур быстро, и он решил нападать наверняка, когда будет готов к бою собранный из обломков скорпион. Глаза Хатаке широко распахнулись, и в них отразилось понимание. — Это… не куклы! Ты сделал кукол из мёртвых шиноби!

— Я избавил их тела от человеческих недостатков. Сделал их совершенными. Моё искусство подарило им вечность! — Шиноби Красного Песка плавно сместился правее, так, чтобы убийца родителей оказался прижат к высокой стене бархана полукругом из марионеток. — И оно сделает меня непобедимым!

— Этот, слева, использует дзюцу стихии Ветра, — недобро прищурился Хатаке. — Ради победы ты пускаешь под нож собственных друзей?

— Комуши сам виноват! — Сасори дёрнул пальцами сильнее, чем было необходимо, и деревянный скорпион чуть не упал на землю, запутавшись в собственных ногах. — Я говорил ему не трогать мои яды!.. Они не могли его спасти! Не могли! А я смог! Я подарил ему вечность!

Наконец-то вышедшие на рубеж атаки марионетки ударили одновременно с разных сторон. Выскочившие из песка каменные колья не дали врагу шанса уйти под землю, лезвии ветра отсекли пути для отступления по поверхности, а ринувшийся в атаку скорпион связал противника боем, хоть и начал быстро терять отлетающие под взмахами белого меча конечности. Главный же удар по связанному боем противнику пришёлся с другой стороны.

«Рот» Хируко широко распахнулся, извергая сотни ядовитых сенбонов. Сасори не давал противнику шанса увернуться, с гарантией накрывая всё сражение — всё равно его марионеткам такая атака не повредит.

Белый Клык резко отскочил назад, оказавшись почти вплотную к крутому песчаному склону. Руки его сплетались в ручных печатях с немыслимой быстротой. Всего одно мгновение, и…

— Дотон! Цучи Кайро!

Выскочившая из-под упёртых в землю рук земляная стена благополучно отразила все летящие в шиноби Конохи смертоносные снаряды и продолжила стремительно расти. Секундой позже в неё с диким грохотом врезалась марионетка-скорпион, однако на этом действие техники не закончилось. Сасори с ужасом обнаружил, что верхний гребень растущей стены волной загибается вперёд, а навстречу из песка лезут её точные копии. В считанные мгновения огромные стены сомкнулись, грозя отрезать от кукольника его оружие. Сасори поспешно дёрнул марионеток вверх, спеша вытянуть их сквозь всё сужающееся отверстие в смыкающемся земляном куполе. Вот оно шириной в человеческий рост, Вот уменьшилось вдвое. Ещё немного и…

Запрыгнувший на собственноручно созданный холм Хатаке с ленцой взмахнул пылающим белым мечом. Собранные в пучок благодаря сузившемуся «окну» в куполе нити чакры оказались перерублены, и почти выскочившие из западни марионетки грудой мусора загремели вниз.

Дальнейший бой слился для Сасори в череду всполохов белого огня, вспышек боли в тех местах, где клинок Сакумо пробивал броню Хируко и нарастающего ощущения отчаяния и полного бессилия. Противник превосходил его по скорости и опыту битв и не оставлял ни единого шанса. От марионетки одна за другой отлетали конечности, лезвия, части брони. В отчаянии, шиноби Песка попытался спастись бегством, отогнав врага облаком ядовитого газа, и закопавшись в песок. Пусть Хатаке попробует погоняться за ним под землёй! Там он не сможет использовать Белый Клинок, а самому Сасори по-прежнему будет достаточно нанести противнику лишь одну царапину…

Хатаке отпрыгнул на безопасную дистанцию и… рассмеялся:

— Дотон! Дорьюсо!

Навстречу Сасори из песка ударила толстая земляная колонна, секундой позже сверху его припечатала вторая такая же, окончательно раскалывая Хируко, как дети рыбаков с побережья раскалывают галькой панцирь пойманного краба. Волна обжигающе горячих песка и мелких камней охватила всё тело шиноби Суны и, заключив руки и ноги в две толстых колонны, растянула между ними.

Неторопливо вернувшись на склон земляного купола, Сакумо выудил откуда-то пару небольших глиняных кувшинов, которые незамедлительно отправились вниз. После чего оттуда раздалось набирающее силу гудение пламени. Шиноби Красного Песка скрипнул зубами — его Искусство превращалось в пепел!

— А вот теперь поговорим, — Хатаке убрал меч в заспинные ножны, распечатал из свитка широкий зонт и раскладной стул и с удобством устроился в тени напротив надёжно зафиксированного пленника.

— Чего тебе надо, убийца? — Сасори облизал пересохшие губы. После комфортной и безопасной прохлады Хируко оказаться под палящим пустынным солнцем было настоящей пыткой. Да и заработанные в бою многочисленные синяки и ссадины не приносили положительных эмоций.

— Поведай мне, как такой молодой подающий надежды шиноби Сунагакуре вдруг подался в нукенины? — Хатаке демонстративно помахал перед Сасори его хитай-атэ.

— Изгнан по решению Совета.

— Неужели? Что же за преступление ты совершил? Думаю, узнай Совет о твоих фокусах с потрошением боевых товарищей, изгнанием дело бы не ограничилось.

— Я «угрожал Казекаге».

— Что, прямо в лицо угрожал? Смело. И глупо. Как тебе только в голову такое пришло?

— Этой рыжей твари взбрело, что на её драгоценного Казекаге покушаются. Красноробые камнем приголубили по башке, не иначе. Вернулась из Цучи-но-Куни и вломилась в Совет, принялась порядки свои наводить...

— Речь про Пакуру-сан, верно понимаю?

— То есть… ты знаешь? — Сасори растерянно заморгал. И расхохотался. — Так вот откуда она взяла свои бредни! Нужно было сразу догадаться, что это наши дорогие «союзнички» распространяют слухи про якобы готовящееся покушение на Третьего.

— Я слышал, что лидер противников Конохи, Сабаку Раса — твой дальний родственник. Думаешь, он сообщил бы тебе о покушении на Казекаге, если бы оно действительно готовилось?

— Да! Но не было никакого покушения! Потому что они все боятся! Боятся выступить против Казекаге и лоялистов в открытую! Скорее я сам бы напал на него, чем они.

— За это тебя изгнали?

— Почти, — лицо Сасори перекосила злобная ухмылка. — Я заявил на Совете, что такого Казекаге действительно давно пора убить, пока он не извёл всех шиноби Сунагакуре, отправляя их в Страну Земли.

— Хо-хо! Что, прямо перед всеми старейшинами и Третьим? Неужели Раса не попытался тебя как-то оправдать? Побегал бы на сложные миссии, да искупил свою вину через годик-другой.

— Мы нашли лучшее решение. И я с удовольствием тебе расскажу про него, убийца. Наши семьи живут в Сунагакуре уже десятки лет, как и семьи сторонников Конохи. За это время мы вполне научились находить мирное решение любого конфликта, иначе давно бы уже вцепились друг другу в глотки. Сейчас стороны обговаривают спорные вопросы, но начало положено, и вашим планам по разжиганию усобицы не суждено сбыться. Кстати, думаю тебе приятно будет узнать, что в ходе примирения самые яростные «поджигатели войны» с обеих сторон внезапно пропадают или умирают. А остальные в их отсутствие спокойно договариваются. С нашей стороны такой жертвой стал я, но у меня ещё будет шанс вернуться, когда изберут Четвёртого. А со стороны сторонников Казекаге…

— Пакура-сан?!

— Верно. Жаль, я не увидел её лица, когда сам её обожаемый Третий Казекаге отправлял её на её последнюю миссию в Страну Воды. Она сдохнет там, а он снова будет вещать с трибуны пустые слова о героизме и любви к жителям деревни.

— Не зря я ненавижу политику.

— Сегодняшняя ситуация — целиком и полностью инициирована тобой. Убийца.

— Зря стараешься. Сегодня я не понимаю намёков, Сасори-кун. Тебе придётся жить дальше. Но ты этого не сможешь, пока действия твои не станут подчинены заботе о тех, кто нуждается в твоей помощи. Если бы мне не помогли этого понять, я бы уже бросился на собственный меч. А тебя, если продолжишь в том же духе, убьют твои собственные куклы. Запомни мои слова.

— Тебе всё равно не успеть! — заорал Сасори вслед быстро удаляющейся фигуре в зелёном жилете. — Слишком велик разрыв! Она сдохнет!

Ответом ему послужило лишь шуршание песка, перекатываемого ветром. Теперь оно было совершенно обычным и не несло в себе посторонних шорохов. Сасори вздохнул и принялся рывками выдираться из постепенно теряющих прочность оков.

— Проклятье! Ненавижу шиноби с Дотоном!

[1] яп. «Большое спасибо». Ну… Вдруг кто не знает. ^_^