Поговорим о бесполезном (гет)

Flying the TARDIS was always easy.

I never quite mastered.

"Управлять ТАРДИС всегда было легко.

я так и не достигла мастерства."

Прохладные коридоры Папского Мейнфрейма проскальзывают мимо, каждый охранник преклоняет голову.

Платье, это неудобное длинное платье. Таша ни в одной из своих жизней не любила подолы. Иногда очень хотелось порвать их, но… терпение. Безбрежный океан терпения. Все это не просто так. Традиции, чтоб их. Но без них было бы еще труднее создать такую строгую и безоговорочную дисциплину.

Открыть быстрым, но ни в коем случае не поспешным, движением двери в свою «часовню». Сделать два шага. Развернуться. Закрыть. Щелкнуть грависиловым замком, скопированным с двери ТАРДИС. Все, теперь в эти двери никто не посмеет войти даже по крайней необходимости. Мать-Настоятельница весьма яростно охраняла своё личное пространство даже от верных… подопечных.

Таша Лем, уже не скрывая улыбки, подходит к стене, щелчком по одной из панелей декора вызывая зеркало и пару баночек, которые ей нужны всего раз в неделю, чтобы смыть этот стойкий макияж, въедающийся в кожу, создавая впечатление, будто под глазами у нее постоянно залегают тени от усталости и недосыпания.

В зеркале постепенно начинает появляться обыкновенное женское лицо, а уже через минуту перепачканная салфетка падает в уничтожитель, и Таша наконец отстегивает верхний слой юбки, на которой и подкреплен привычно раздражающий, но все-таки эффектный подол, оставаясь в вполне подходящем для передвижения платье.

Из шкафа она достает простой черный плащ. Он, правда, из жутко дорогущей и термостойкой ткани, но в глаза не бросается. Ткань скользит между пальцами, как прохладная вода. На миг Таша прикрывает глаза и выдает тихий одиночный смешок.

На этот раз в помещении царит полутьма, и когда она распускает высокую прическу, ни одного блика света не играет в ее темных, с вкраплением красного волосах.

Тяжелый кожаный браслет на запястье, связанный с ее личным телепортом, скрывается под рукавом плаща, а пара стандартных команд настраивает точку прибытия.

Пара секунд – и Мать-Настоятельница уже стоит наверху башни посреди города. Доктору никогда не везло в Рождество; какая ирония – застрять здесь.

— Ты пропустила рассвет.

Он стоит к ней спиной, опираясь на поручни башни и смотря на темнеющее небо. Она садится на разваливающийся деревянный стульчик, который стоит прямо здесь, на вершине башни под колоколами, и кутается в свой плащ: здесь все-таки прохладно. Именно поэтому она больше любит, когда встречи проходят у нее на корабле.

— Мы еще успеем встретить здесь не одну сотню подобных, не переживай.

— Пророчество?

— Не в этот раз. Просто дань твоему упрямству.

Доктор здесь всего сорок лет, точнее – сорок три года и пять месяцев, у него недавно появились первые морщинки в уголках глаз. К нему уже относятся не так настороженно, как раньше. В самом начале этой бесконечно долгой осады жители Рождества боялись и презирали Доктора, его считали – и не без оснований – причиной всех этих постоянных нападений, из-за которых приходилось раз за разом восстанавливать дома и дороги. Он не отрицал, но исправно защищал всех, кого мог защитить и чинил все, создавая совершенно невозможные вещички по пути и, конечно же, развлекая детей. Сейчас почти все, кто помнил пришествие Доктора в этот город, умерли либо от старости, либо от нападения очередных врагов. В городе было много детей, и теперь эти дети любили странного пришельца, который стал для них героем. Дети не обращают внимание на истории, связанные с его приходом сюда. Человек быстро ко всему привыкает, даже к постоянной опасности. Теперь они просто живут, а Доктор кажется им гарантом безопасности и щитом от всех неприятностей.

— Каждый из них прекрасен. Сегодня солнце опять было ярко-оранжевым. Вам снова подвезли энергоблоки для поддержания энергетического поля?

— Да. Сейчас Церковь набирает свое влияние, так что поставки должны быть регулярными.

— Спасибо.

На несколько секунд повисает тишина и остается только наслаждаться моментом. Пять, десять секунд. Небо темнеет неотвратимо быстро, буквально за пару вдохов.

Таша сглатывает комок в горле и ежится в кресле.

— Не будь эгоистичным…

— …ты делаешь это не ради меня, а ради мира. Да, помню. Но все равно – спасибо.

Женщина поспешно поднимается, одергивает свою одежду и направляется к выходу с открытой площадки.

— Солнце уже зашло. Пойдем внутрь.

И она скрывается за дверью. Доктор еще пару секунд смотрит на темное небо, а потом стремительными и пока еще легкими шагами следует за Матерью Церкви.

Там мужчина находит главу мощнейшей организации за совсем странным занятием: она ставит завариваться чай.

— Никак не привыкну к мысли, что ты умеешь хоть что-то готовить.

— Представь себе, я способна выживать и без огромнейшего количества прислуги.

— О, я представляю, — Доктор посмеивается, словно это – очень смешная и забавная шутка. Но тут же, словно вспомнив что-то, вытягивается в струнку и отвешивает церемонный поклон. Когда он выпрямляется, на его губах видна совершенно мальчишеская улыбка.

— Прошу прощения, Мать-Настоятельница, за столь непочтительную встречу. Я был сбит с толку и не смог оказать вам своего искреннего почтения. Такой проступок мне никогда не искупить перед вами.

Таша с распущенными волосами и без своего официального ритуального макияжа выглядит почти домашней, и Доктору кажется, что эта удивительная и убийственная женщина даже раздражается удивительно мило. Привычно.

И он делается совершенно счастливым в эту самую секунду, когда в него, вновь отвешивающего поклон, прилетает мягкая игрушка, секунду назад сидевшая на одной из полок.

— О, что ты делаешь! — громко возмущается мужчина, подхватывая отлетевшую от его головы игрушку за пару сантиметров до столкновения с не очень чистым полом. — Я еще не починил ее до конца! Все никак не могу заставить ее говорить по-санторански, а ты берешь и так ее бросаешь! Это же подарок маленькому Микки на день рождение!

Женщина закатывает глаза и плюхается на диванчик, стоящий подальше от светящейся трещины в стене.

— Шут.

— К вашим услугам, – еще один поклон.

— Иногда я тебя ненавижу.

— О, прекрати, это уже неактуально.

Долговязый мужчина находит иголку с насаженной уже ниткой, подсаживается к женщине и методично зашивает порванную лапу игрушке, напоминающей фиолетового не то медведя, не то хищную мышь. Женщина внимательно следит за тем, как игла летает в его пальцах. Они опять сидят в тишине, лишь Таша встает, чтобы снять с огня чайник и разлить горячий напиток по чашкам. Когда она садится обратно, Доктор заговаривает первым.

— Тебе совсем не стыдно?

Женщина берет из его рук игрушку, проводит по ее спине и очень большим ушам пальцами, щурится, разглядывая аккуратные швы, и невпопад отвечает:

— Раньше ты был таким неуклюжим. А сейчас, посмотри – просто образец дотошности и терпения.

— Ты ведь знаешь, что я еще никогда не задерживался на одном месте так долго. За исключением, наверно, Галлифрея. Это явно способствует выработке некоторых непривычных для меня качеств.

— Ты можешь сбежать отсюда. Я помогу тебе уйти. Пожалуйста. Мы ведь можем попробовать эвакуировать всех, хотя бы часть, окружить полем только башню...

— Прекрати, — резко, на выдохе. Зажмурив глаза, Доктор роняет голову в ладони, скрючившись и мгновенно сменив настроение. Голос звучит приглушенно. – Мы уже обсуждали это.

— Пожалуйста. Тебе стоит всего лишь попытаться. Это не может продолжаться вечно. Все сработает.

— Галлифрей, милая. Я не могу его бросить. Они все ждут моего сигнала, как ты не понимаешь? Ты никогда не видела его.

— Ты показывал мне свои воспоминания.

— Да.

Слово падает, словно капля на тихую морскую гладь. Беззвучно, оставляя за собой круги. Говорить об этом бесполезно, но она пытается примерно раз в три-четыре встречи уговорить сделать хоть что-то. Она человек действия, и даже с таким сроком жизни, как у нее, терпения не хватает уже сейчас. И она не знает, сколько сможет выдержать еще.

Таша Лем еще раз проводит пальцами по безумно мягкой ткани, из которой сделана игрушка и чуть улыбается, вспомнив, как у Доктора появилась яркая ткань для игрушек, а у нее исчезла одна из накидок для официальных церемоний.

— Мы еще никогда не виделись так часто и так долго.

— Да.

— Я скучала.

— Ты представить себе не можешь, как скучал я. И сколько.

— Но никто из нас не терял времени даром. Ты хоть представляешь, какой там был для меня ад?

— Прости, не подумал, — голос теплеет. — Тогда мне казалось это наилучшим выходом. Спасти тебя… хоть как-нибудь. Я – неисправимый эгоист, правда?

Таш кривит губы и молча хмурится. Доктор выпрямляется, поднимает блестящие в темноте глаза и неожиданно резко обнимает женщину, сидящую рядом. Сильно, до боли стискивает ее плащ, прижимая ближе к себе, сжимает ее длинные волосы в кулак, заставляя ее поморщиться, но не более того.

— Тише, тише, — она начинает укачивать его, как маленького ребенка. — Тише, все хорошо, все будет хорошо, ты справишься…

— Ривер, — тихо, очень тихо. Так, что может услышать только она.

Женщина продолжает укачивать его, но теперь напевает нежную колыбельную на Галлифрейском, которую когда-то давно, еще в другой жизни, нашла на раскопках. Её голос мягок и нежно оплетает его сознание, будто плетя кружева, которые на миг прикрывают тревогу. С каждой строчкой его пальцы ослабляют хватку, дыхание выравнивается. Через некоторое время Доктор обнаруживает, что его голова лежит у женщины на коленях, а она перебирает его отросшие волосы пальцами, поет и невидящим взглядом смотрит на трещину. Песня заканчивается.

Мужчина сглатывает, ловит ее руку и подносит к своим губам, не отрывая взгляда от ее лица.

— Сегодня ты необычайно нежен.

Он игнорирует это высказывание.

— У меня есть к тебе одна просьба. Это очень важно для меня. Пообещай, что выполнишь ее.

— Какая? – голос кажется безликим, а сама женщина как будто бы и не заинтересована, но Доктор знает, что она выслушает его со всем вниманием. И только потом решит.

— Я прошу тебя. Если, точнее, КОГДА случится так, что война начнется, пожалуйста, уходи. В тот самый момент, когда поймешь, что поле прорвано – убегай. Только не ты. Там мне уже будет не помочь, не в этот раз. Оставь все и беги. Забирай ТАРДИС, она поймет. Ты можешь сделать столько всего прекрасного. Я прошу тебя не спасать меня в этот раз.

Тонкие пальцы на миг замирают, потом дергают одну из прядей волос.

— Ау!

— Ни за что. Об этом мы тоже уже с тобой разговаривали.

— Там была другая ситуация.

— Но мой ответ все тот же.

— Психопатка.

Теперь смеется она.

— А вот это, пожалуй, останется актуальным всегда.

Кожаный браслет на запястье издает тревожную трель, заставляя их вздрогнуть.

— Мне пора.

— Приходи еще.

— Как только будет свободное время. Не скучай.

— Тут не до скуки, дорогая.

Доктор мягко и с явно неохотой принимает сидячее положение, женщина встает, отходит от кровати на несколько шагов, поворачивается к нему лицом и начинает активировать обратный телепорт.

— Ривер…

Она вскидывается и просит:

— Зови меня Таша. Привыкай.

— Таша, — вздох. Вновь роняет голову в ладони, потирая переносицу. – Я прошу тебя. Выживи, чего бы тебе это не стоило. Когда-то я почти смирился с потерей Галлифрея. Я давно усвоил, что многие вокруг меня погибают. Но я прошу. Пожалуйста, выживи. Пусть это будет моей маленькой победой. Позволь мне эту слабость.

— Хорошенько подумай, Доктор. А что я буду делать, когда не станет тебя? Мир станет таким скучным...

Мать-Настоятельница улыбается одними губами, обнажая зубы, отчего улыбка кажется какой-то совсем недоброй. Ответ на этот вопрос ей выслушивать явно не хочется, потому что Доктор не успевает открыть рот, как она нажимает последнюю кнопку и исчезает в вспышке телепортации, чтобы уже через минуту наносить привычный ритуальный макияж. У нее есть люди, за которых она в ответе, к которым она неравнодушна, которым Таша хочет помочь. У нее есть жизнь, в которой нет Доктора, вот только она, как и прежние, хотя бы частью направлена на то, чтобы помочь ему.

Мужчина же остается сидеть на месте, качая головой. Через некоторое время он начинает незаметно для самого себя хриплым голосом напевать ту же колыбельную, что пела его жена. Ему просто не хочется опять ее терять.