Гарри Поттер - наёмник и маг-ликвидатор (джен)

В уединении, где мы хотя бы одни — Лорд Байрон

Азкабан — примерно 6 июня 1998 года

В это время года солнце встаёт слева от зарешёченного окна, которое смотрит на северную Атлантику. Месяцев девять в году в этом окне вообще не видно солнца. Оно на высоте шести футов от пола и всего-то около шестнадцати дюймов шириной. Каменная стена толщиной почти в фут, и увидеть солнце не так-то просто — надо подпрыгнуть, схватиться за нижний край окна и подтянуться. Прямые солнечные лучи в мою камеру не попадают никогда — мне приходится практически прижиматься лицом к прутьям, чтобы почувствовать на коже солнечный луч и увидеть хоть немного света.

Судя по отметкам на стене, я провёл здесь пятьсот двадцать девять дней. Думаю, что где-то так и есть, хотя раньше, когда дементоры собирались у моей камеры, их объединённая аура была настолько мощной, что я терял сознание. Полагаю, каждый раз я отключался на несколько часов, но не уверен. Впрочем, чёрт с ним, неважно.

Я понимаю, что провёл в тюрьме почти всю жизнь. Сначала были восемнадцать месяцев с родителями, пока сумасшедший колдун не убил их из-за пророчества какой-то чокнутой ведьмы. Потом девять с половиной лет я жил у Дурслей в чулане под лестницей, а затем получил передышку на десять месяцев — на учёбу в Школе Чародейства и Волшебства Хогвартс. По истечении этих десяти месяцев приходилось возвращаться в тюрьму. А теперь я провёл уже почти восемнадцать месяцев в Азкабане.

Вы спросите, что всё это значит? Мне почти восемнадцать — и всё это время, кроме шести лет, я так или иначе был в тюрьме. Впрочем, наверное, и эти годы стоит включить в общий срок — можно ли считать свободой то, что было только иллюзией?

У надзирателей в Азкабане жестокое чувство юмора — в моей камере когда-то сидел мой крёстный. Они не знают, что Сириус был невиновен, и издеваются надо мной — каково сидеть на том же месте, где и человек, который «предал» моих родителей? А мне очень нравятся надписи, которые он оставил на стенах. Оказывается, крёстный писал прекрасные неприличные лимерики.

Эти лимерики и мысли о родителях и Сириусе помогают выживать на курорте Азкабан. Мысли о них однажды спасли меня от Волдеморта, а потом те же мысли защитили от холода дементоров.

До этого момента я был полной развалиной, думаю, уже очень близкой к тому, чтобы сойти с ума. В трёхтысячный раз просматривая свои худшие воспоминания, я вцепился в образ Сириуса — как тогда, на Рождество он пел песню о гиппогрифе. Мне уже было плевать, выживу я или нет. Мне просто хотелось покоя.

Меня словно бы омыло волной тепла и умиротворения, в которой я почти растворился, наслаждаясь забытыми ощущениями. Я слышал, как дементоры ломятся в дверь, но не отвечал. Не знаю, сколько времени это продолжалось, но я чувствовал, как они всё больше злятся.

Я открыл глаза и увидел, что в коридоре у моей камеры собралась целая толпа этих проклятых тварей. Наверное, здесь был весь контингент Азкабана. По-прежнему умиротворённый до самой глубины души, я сказал два слова, почти прошептал их:

— Экспекто Патронум.

Настоящие Мародёры снова вышли порезвиться. Сохатый поднимал их на рога, Лунатик рвал на клочки, а Бродяга удовольствовался тем, что хватал за край плаща и стягивал его.

В этот день я узнал три факта.

Во-первых, эффективность Патронуса зависит от силы позитивных эмоций. Это заклинание питают не воспоминания, а чувства — ну и, конечно, изрядная доля магической энергии.

Во-вторых, я могу творить настоящее волшебство без палочки, а не только случайно надуть тётушку Мардж или что-то в этом роде. Риддл и Дамблдор тоже так умеют, возможно, и некоторые другие маги тоже, но в Британии я таких больше не знаю.

А в-третьих — самое главное: никогда, никогда, НИКОГДА не пытайтесь представить себе, что у дементора под плащом. Я это видел, и мне до сих пор снятся кошмары.

С тех пор дементоры обходят мою камеру десятой дорогой, а я по-прежнему вызываю Патронуса хотя бы раз в день. Заклинание держится недолго, но со мной остаётся что-то из его позитивной энергии, и она помогает бороться с мраком тюрьмы и с темнотой в моей собственной душе. Словно воздух становится свежее. Думаю, люди-тюремщики, которые иногда проходят мимо моей камеры, злятся, видя, что у меня хорошее настроение.

Вас удивляет, что я не воспользовался беспалочковой магией, чтобы сбежать?

Я могу выйти из камеры, но набор охранных чар и магических ингибиторов не даёт мне покинуть блок. Охранные чары привязаны ко мне. Подозреваю, что Дамблдор нашёл способ повернуть кровную защиту внутрь. Когда я пытаюсь подойти к выходу из блока, дверь исчезает. Наверное, ингибиторы не дают мне просто снести её.

Ты поставил хорошую ловушку, старый ублюдок.

Поэтому обычно я сижу в камере, закрыв дверь, хоть она и не заперта. Однажды, уже открыв возможности беспалочковой магии, я вышел погулять, и дементоры бросились ко мне за поцелуем, как толпа обезумевших девочек-фанаток. Мне едва удалось заскочить в камеру и захлопнуть за собой дверь. Сейчас я соблюдаю осторожность, когда мне хочется размять ноги, а всё остальное время провожу в камере, закрыв дверь.

Кроме дементоров, у меня есть ещё одно развлечение — я регулярно лазаю в перекрученные мозги бедного Томми Риддла. Я никогда не забывал, что я в камере, по-прежнему чувствовал голод, но при этом проводил долгие часы, наблюдая за тем, что вытворяют Риддл и его полоумные Смертодрочеры.

Не стоило мне видеть, какие номера выкидывает Беллатрикс, когда у неё есть палочка и благодарная публика. В самом деле, не стоило. В тот день мне хотелось стереть себе память.

С другой стороны, я высосал из воспоминаний Томми все знания, которые он накопил в школе и почти за шестьдесят лет после выпуска. Он и в самом деле великий волшебник. Они с Гермионой сражались бы на равных за первое место на курсе. Окончив школу, Риддл учился по всему миру, в основном в магических районах Египта и в Месопотомии, а потом на Гаити — именно там он отыскал проклятье, которое наложил на должность преподавателя ЗОТИ. Теперь я знаю, как его снять, но вряд ли кому-нибудь об этом скажу.

А самое главное — я сразу же и понимаю всё то, что вытягиваю из мозга Риддла. Неким странным образом, я теперь Том Риддл, которому за семьдесят, но с телом и сознанием Гарри Поттера. У меня больше магической силы, чем у Риддла, но он крепче благодаря ритуалам, которые провёл над собой. Он может сражаться, даже если его очень тяжело ранить. Даже после всего, что я пережил, я не пойду на то, чтобы принести в жертву девственницу в момент её семнадцатилетия. Я не стану такое делать — как и то, что он сделал, чтобы улучшить рефлексы.

Скажем так: выражение «у него железные яйца, если он решился на такое» — это не про Риддла. Парни, бьюсь об заклад, вы уже покрепче сжали ноги. Я именно так и сделал, когда впервые наткнулся на это воспоминание. Думаю, он решил, что бессмертному размножаться ни к чему. А если добавить ко всему этому трюк, который он провернул с Тёмной Меткой, то понятно, что Риддла очень тяжело одолеть.

Я узнал, что Томми не анимаг. Он серьёзно изучил процесс в твёрдой уверенности, что будет превращаться в змею — ему очень хотелось стать коброй или изумрудным боа. Он выяснил, какая у него будет аниформа, но я не смог это увидеть — это было что-то настолько оскорбительное для Его Змеейшества, что он полностью подавил это воспоминание. Надеюсь, он обнаружил, что должен превращаться в мышь.

Мне также удалось узнать свою аниформу. Это алеутский сапсан. Однажды вечером я «подтолкнул» Тома к тому, чтобы вызвать в памяти ряд возможных аниформ. Все подвиды сапсанов славятся способностью нырять с большой высоты, устремляясь за добычей. Иными словами, это прекрасная аниформа для ловца который почти идеально исполнил финт Вронского, впервые сев на метлу — и вообще знает, что такое финт Вронского.

Разумеется, летать здесь я не могу, даже до окна — слишком мало места для моего размаха крыльев. Но превращаться иногда — это весело, а в тюрьме не стоит пренебрегать развлечениями.

Наверное, вы задаётесь вопросом, как я попал в Азкабан. Меня подставили? Нет. Я действительно совершил то, за что меня посадили. Меня предали те, кого я звал семьёй и друзьями? Ответ прост — нет. Но когда это жизнь Гарри Поттера была проста?

Как я уже сказал, я был виновен. Я убил Драко Малфоя и двоих его горилл — зарезал их, как свиней. Туда им и дорога, больше я об этом не жалею. Говорят, тюрьма меняет человека.

Почему я убил этого маленького ублюдка? Всё началось в Хогвартс-экспрессе перед шестым курсом. Я подслушал, как Малфой хвастается своим головорезам, что ему дали задание убить Дамблдора. Я попытался предупредить директора, но он заверил меня, что у Снейпа всё под контролем.

Я, храбрый и безрассудный гриффиндорец, начал следить за Малфоем, надеясь поймать его с поличным. Друзья пытались меня удержать. «Ты должен верить Дамблдору, — повторяла Гермиона. — Он же сказал тебе, что профессор Снейп всё уладит». Рон её поддержал — думаю, потому, что он хотел её поддержки в ответ. Джинни была занята с Дином где-то в чулане для мётел, Невилл хотел помочь, но Гермиона его отпугнула. Луна? Я очень её люблю, но она просто не может быть незаметной.

Стычка началась, потому что мы с Малфоем были совершенно безнадёжными идиотами. В конце концов, мы оба брали пример со старших. Малфой был полной сволочью, но он дрался потому, что так его учили Люциус и Томми. А меня учил Дамблдор. Мы сражались за одно и то же Дело, хоть и по разные стороны.

Я наткнулся на Малфоя и его прихлебал, когда они украдкой пробирались в Выручай-Комнату. Он засёк меня с помощью обнаруживающих чар, и мы немедленно начали бросаться друг в друга заклятьями. Я даже не уверен, что он знал, с кем сражается. Я запустил Костеломным Проклятием Малфою в колено, но оно попало в шею очень неудачно упавшему Гойлу. После этого Малфой и Крэбб начали швыряться Смертельными Проклятиями. Вспоминая об этом сейчас, я поражаюсь, как у них хватало сил на несколько проклятий подряд. Но никто не учил их сражаться — они стояли на одном месте, словно в дуэльном клубе.

Я швырнул Крэбба через весь холл и через перила. Позже я узнал, что Филч стоял у подножья лестницы, когда Крэбб упал в двух футах от него. Жаль, я не видел, какое у него было лицо, когда Крэбб шлёпнулся прямо перед ним. Я потом видел, что там было — неаппетитное зрелище. Филч немедленно подал в отставку.

Малфой умер от потери крови — я приложил его режущим заклинанием, найденным в учебнике по зельеварению, который дал мне Слагхорн. Одно заклятье вспороло ему живот, а второе отсекло левую ногу по самое бедро. Он истекал кровью из рассечённой артерии, пытаясь придерживать вываливающиеся внутренности, а я стоял и смотрел, как он умирает — и время словно застыло. Через считанные секунды после того, как белобрысый урод отправился к своему «следующему великому приключению», появились Дамблдор и Снейп. У Снейпа была чуть ли не истерика, когда он попытался доставить тело Малфоя в Больничное Крыло. А Дамблдор просто наградил меня разочарованным взглядом и спросил, что произошло. Я рассказал ему всё.

Следующее, что я помню — меня судят за три убийства. Обвинитель назвал это актом мести за смерть моего крёстного. Нарцисса великолепно играла убитую горем мать — а может, и не играла. Некоторые мои однокурсники дали показания, что я бываю очень агрессивен. Наверное, это синдром чётного года.

Ремусу, зарегистрированной тёмной твари, не позволили свидетельствовать. Рон пытался помочь, но такая линия защиты, как: «Это же Малфой! Наверняка этот скользкий змей задумал какую-то гадость!», совершенно не убедила суд, состоявший из бывших слизеринцев. Но наблюдать за этим было забавно, и я ценю его попытку.

Гермиону вызвали как свидетеля обвинения. Она, хоть и неохотно, рассказала, что пыталась удержать меня от слежки за Малфоем, потому что я мог сделать что-нибудь необдуманное. А потом только усугубила ситуацию, попытавшись как-то это оправдать. Судья остановил её, когда она начала лепетать что-то о том, как мы спасли Сириуса и Клювокрыла.

Я не виню её. Она просто не умеет врать и не может удержаться, если уж откроет рот.

В конце концов, всё свелось к тому, что у меня не было никаких доказательств незаконной деятельности Малфоя. Тёмной Метки у него не было. Обвинитель даже сумел убедить суд, что Малфой просто защищался, потому что кидаться Смертельными Проклятиями они начали уже после смерти Гойла. О других тёмных заклятьях, которые они использовали до этого, никто даже не упомянул.

Мне дали три пожизненных срока в солнечном Азкабане. Тот самый Магический Мир, который прославлял меня за сопротивление Фаджу, теперь снова осуждал меня как тёмного мага. Тупые бараны. Они что, не понимали, что идёт война? Да, я убил троих вражеских бойцов. Я ненавидел Малфоя, но даже я готов был отдать ему должное.

После вынесения приговора Томми закатил трёхдневную вечеринку. Магловские «гости», к счастью, дожили только до конца второго дня. Я видел, как развлекаются оба старших Малфоя. Веселье Нарциссы выглядело несколько натужным, но Люциус быстро справился со своим горем. Риддл пообещал вознаградить его за гибель единственного сына содержимым сейфов Блэков и Поттеров — когда придёт к власти, разумеется. Я думал, Малфой описается от радости. А семьям Крэбба и Гойла, как ни странно, досталась дырка от бублика.

В последний раз я встретился с Дамблдором незадолго до того, как меня переправили на новое место жительства.

— Мне жаль, что так случилось. Но я же говорил тебе, чтобы ты оставил мистера Малфоя в покое.

— Так вы действительно собираетесь позволить им засунуть меня в тюрьму? — в полном шоке спросил я. — А как же пророчество?

— Пророчество разрешится само собой, — снисходительно заверил меня Дамблдор. — Сейчас, я полагаю, надо дать тебе время подумать над содеянным. Ты всё это навлёк на себя сам, отказавшись меня слушать — и твои действия имеют последствия. Поскольку ты несовершеннолетний, то тебя поместят в блок лёгкого режима, где нет дементоров. Я могу только надеяться, что ты извлечёшь урок из этого опыта и вернёшься к Свету. — Мерлин, как ему нравится звук собственного голоса, когда он играет в доброго дедушку.

Признаюсь, после этого я совершенно слетел с катушек. Если бы не магические ингибиторы в камере, я бы точно повторил на бис номер в его кабинете после пятого курса.

— Что это значит — «вернуться к Свету»? Я пытался помешать этому ублюдку убить вас! — заорал я. У меня началась истерика. В какой-то момент я поинтересовался, не он ли был тем старым козлом, которого трахал его брат, из-за чего влип в неприятности.

Это было просто чертовски хорошо. Это воспоминание почти подходит для вызова Патронуса.

Дамблдор смерил меня фирменным взглядом «я так в тебе разочарован» и сказал:

— Боюсь, ты ушёл от Света дальше, чем я опасался.

Потом он развернулся и вышел. Через час портключ доставил меня в новый дом, и чёрта с два это был блок лёгкого режима, где нет дементоров!

Сириус продержался здесь больше десяти лет, потому что знал, что он невиновен. Я себе такую роскошь позволить не могу. Я знаю, что сделал — правильное, а не простое. У меня нет мыслей о невиновности, которые помогали бы держаться, но у меня есть мысли о справедливости.