A Single Whole (джен)

«Основные цвета:

1. Чёрный.

О цвете: этот цвет связывают с таинственностью, трагичностью. Символизирует грусть, скорбь, смерть, пустоту, раскаяние, зло. Содержит в себе весь спектр цветов, которые воздействуют друг на друга.

О человеке: люди, обладающие этим цветом, имеют чувство собственного достоинства, властны, амбициозны, они словно бросают вызов всему человечеству. Также человек, обладающий этим цветом, бывает довольно скрытным, старается оставаться в тени, не привлекать внимание. Часто это может быть подавленный и угнетённый человек, старающийся скрыть самого себя от самого же себя.

О магии: тёмная магия, порча, сглазы, Непростительные заклинания, тёмно-магические ритуалы, некромантия, легилименция.

2. Белый.

О цвете: этот цвет — цвет жизни. Символизирует покой, отрешённость, безмятежность, чистоту, свет, мир, невинность, правду, мудрость, защиту. Это положительный цвет. Цвет очищения.

О человеке: обладатели этого цвета рациональны, добры и благосклонны. Зачастую снисходительно относятся к реальному миру, в котором живут, отдавая предпочтение наукам, книгам, фантазиям.

О магии: восстанавливающие чары, светлая магия, ритуальная магия, ментальная магия, белый приворот, руническая магия, церемониальная магия, сенсетивность.

3. Серый.

О цвете: этот цвет считается смесью двух крайностей — чёрного и белого цветов, которые нейтрализуют друг друга. Поэтому серый цвет в магическом поле означает поглощенную (у магглов), спящую (у сквибов) или заглушенную магию (у волшебников при определённых обстоятельствах).

4. Зелёный.

О цвете: это цвет жизни, роста, гармонии с живой природой, свободы. Символизирует чистую любовь, но также незрелость, неопытность и наивность.

О человеке: сосредоточен на внутреннем мире. Трудолюбив, уверен, справедлив и ответственен. Предпочитает находиться в стороне, не проявляет инициативу, если в этом нет острой необходимости. Обладает силой воли. Предпочитает постоянство. Понимающий и беспристрастный, когда того требуется. Зачастую старается отгородиться от внешнего мира. Возможны неуверенность и безразличие к самому себе.

О магии: целительная магия, магия привязки, анимагия, алхимия, хорошее взаимопонимание с магическими животными, в том числе и с непокорными элементалами.

5. Синий.

О цвете: цвет моря и неба, которые представляют собой высоту и глубину. Символизирует порядок, безопасность, правду и истину. Также символизирует подлость и низость.

О человеке: тактик, привык доверять тому, что видит, а не чувствует. Ценит верность, покой, честолюбие, спокойствие, силу. Такие люди способны к расслаблению и самоконтролю, мужественны и лояльны. Склонны к сомнению и депрессии.

О магии: талисманология, трансформации, левитационные чары, стихийная магия воды.

Более светлый синий цвет — голубой — свойственен наиболее «воздушным» людям: многосторонним, подвижным, мечтательным, эмоциональным, оптимистичным. В магии вместо порывистой и плохо управляемой стихии воды появляется обволакивающая и покорная стихия воздуха.

6. Красный.

О цвете: самый сильный из всех цветов. Цвет гнева, агрессии, смерти, зла, крови. Но ещё этот цвет символизирует любовь, радость, страсть, удачу, силу, тепло и энергию.

О человеке: хорошо настроен на восприятие внешнего мира, нежели внутреннего. Люди с этим цветом зачастую впадают в крайности, амбициозны, упорны, упрямы. Они следуют к своей цели и порой пользуются любыми средствами для ее достижения. «Красные» люди подвержены агрессии.

О магии: магия огненной стихии (Воспламеняющие чары), кровная магия, привороты, боевые чары.

7. Жёлтый.

О цвете: цвет солнца. Ассоциируется с интеллектом и выразительностью. Также это цвет золота, что многие считали остывшим солнечным светом. Этот цвет символизирует славу и власть, означает благородство, честь и величие. Зачастую жёлтый цвет ассоциируют с ложью, трусостью, предательством.

О человеке: зрелость мыслей, готовность к быстрому принятию решений. Люди, обладающие этим цветом, собраны, оптимистичны, упорны. Оборотная сторона «жёлтых» людей — склонность к уединению, поиску простоты и спокойствия. Легко поддаются меланхолии.

О магии: нумерология, ментальная магия, Непростительные заклятья, маскировочные чары.

8. Оранжевый.

О цвете: цвет радости, надежды, динамичной жизни, протеста.

О человеке: характерен для импульсивных, эмоциональных людей. Достаточно простые во взаимоотношении люди. Умеют прощать, помогать, сопереживать, участвовать в жизни другого человека. Не терпят одиночества. Не верят в судьбу, предпочитая самим выбирать свой путь. Не выносят манипуляций.

О магии: метаморфия, Защитная магия, ментальная магия, окклюменция.

9. Коричневый.

О цвете: природный цвет земли, почвы.

О человеке: «коричневый» человек подвержен тоске, меланхолии, ностальгии, скуке. Но этот человек «ощущает почву под ногами». Спокоен. Знает, чего хочет. Он упорен, главное в его жизни — следовать своей цели и не сворачивать с пути. Независим от чужого мнения. Предан своим идеалам и людям, которых ценит. Не любит резкие перемены и предпочитает стабильность.

О магии: алхимия, стихийная магия земли (заклинания роста, оживления), целительная магия, окклюменция, гербология.

10. Розовый.

О цвете: символизирует мягкость, душевность, ранимость.

О человеке: такие люди способны на сопереживание, дружелюбны, романтичны. Однако ярко-розовый — цвет агрессии и неуправляемости. Возможно двуличие.

О магии: любовные привороты, защитная магия, заговоры, ментальная магия, заклинание Империус.

11. Фиолетовый.

О цвете: связан с искусством, творчеством, великими идеями и интуицией.

О человеке: он присутствует у людей, обладающих вдохновением, чувствительностью. «Фиолетовые» люди очаровывают, располагают к себе. Но человек склонен к нарушению самоконтроля, чрезмерной щепетильности.

О магии: предсказания, ясновидение, защитная магия, ментальная магия: легилименция, оклюменция, сенсетивность.

Примечание: если в вашем магополе ярко выражен какой-либо из определённых цветов, это ещё не означает, что вы и ваша магия полностью соответствуете выведенным выше описаниям. Вы обладаете той или иной предрасположенностью к отдельным видам магии и относительно схожи с описанием характера преобладающего цвета. Полное совпадение бывает крайне редко. Если, к примеру, у вас в изобилии синий цвет, это ещё не значит, что от одного вашего желания перед вами океан разверзнется, как перед Моисеем, — это уже наивысшая магия, мало кому доступная. Это может выражаться в умелом использовании водных заклятий, аквафилии, а что-то может вовсе не проявиться (но оно всё равно будет в вас). Также…»

Гарри с раздражением отбросил в сторону в очередной раз сломавшееся перо. Сюда бы сейчас старую добрую шариковую ручку. Немного подумав, он свернул исписанный свиток в трубочку и запихал его в рюкзак. Устало откинувшись на спинку стула, он хмуро покосился на книгу Йени Хофа и оттолкнул её на край стола. В самом же деле себя Гарри «познал» не намного больше, чем до прочтения книги «Что представляет собой магия». Всё было таким неоднозначным. Для лучшего понимания он законспектировал параграф на пергаменте, предварительно в голове разложив всё по полочкам, — это заняло у него полдня.

Но всё же он кое-что вынес для себя. Во-первых, по всему выходило, что Гарри плохо удавались некоторые чары и трансформации вовсе не потому, что у него было мало магических способностей, а просто потому, что они не были его сильной стороной, и его магия, скорее всего, будет активней себя проявлять в других областях. Например, в алхимии или в сенсетивности, что бы это ни значило. А во-вторых, получалось, что магические склонности волшебника напрямую зависели от его характера. Здесь можно было к гадалке не ходить (в случае Гарри — к змеям), а, основываясь на описании характеров, определить, к какой магии он склонен. Например, он мог догадаться о наличии зелёного и даже коричневого в его магополе (что подтверждали и змеи), но, пожалуй, фиолетовый и белый стали для него сюрпризом. И всё же это казалось ему слишком расплывчатым и не внушающим доверия.

За стенами академии продолжала бушевать грозная стихия, щедро окропляя землю влагой и словно бы не собираясь отступать. День был на исходе, так же, впрочем, как и выходные. Но пока замок стоял полупустой, с небольшой горсткой студентов и профессоров. По необитаемым коридорам гуляли холодные сквозняки, раздавались приглушённый шум дождя и кряхтение деревянных створок огромного здания. Зима приближалась к югу Франции — дни становились короче, погода портилась — теперь уже изредка можно было погреться под тёплыми солнечными лучами, устроившись на мягком травяном полотне у реки.

Вначале Гарри решил посвятить последний день выходных сну и отдыху, проснувшись во мраке пустой комнаты ранним утром. Но ничего у него не вышло — организм, не привыкший к безделью, отчаянно требовал действий — неважно каких, важен был сам процесс. Уже в гостиной рухнули его планы провести день на диванчике у камина с книгой Йени Хофа в руках — парочка старшекурсников увлечённо целовалась на том самом диване. Таким образом он и оказался в привычной библиотеке.

Лениво качаясь на ножках стула, Гарри задумчиво следил за движением крупных капель дождя на окне и появлением новых. Закрученные узоры ложились на стекло, вырисовывая всякие рожицы и фигурки и почти сразу исчезая. Гарри приблизился ближе, в одном из узоров ему на миг почудилось человеческое лицо, чрезмерно искажённое, но вполне улавливаемое воображением. Но разглядеть «рисунок» он не успел — его мгновенно смыло новыми каплями дождя. От тёплого дыхания стекло запотело, и Гарри протёр его тонким растянутым рукавом водолазки.

Что-то заставило его насторожиться. Вглядевшись в отражение, Гарри увидел расплывчатое светлое пятно. Напрягшись, он резко развернулся. В полутьме отдалённого уголка библиотеки парил граф Альфотус, при этом внимательно смотря на Гарри странным взглядом.

Тот немного расслабился и хмуро поинтересовался:

— И давно вы здесь, граф?

— О, вполне, Гарри. По моим подсчётам — девяносто девять тысяч шестьсот восемьдесят пять дней, — зачастил граф, который словно только и ждал этого вопроса. — Вам, людям, это покажется чрезвычайно долгим сроком. Но знаете… вы всегда спешите, потому что подсознательно понимаете, что смерть настигнет вас рано или поздно — вы спешите жить. А мы? Мы — духи. Мы уже давно погибли, и спешить нам некуда. Поэтому время для нас течёт незаметно…. Погода меняется, — внезапно заметил граф нейтральным тоном. Он расстроенно качнул прозрачной головой и посмотрел в окно.

Гарри немного опешил от такой резкой перемены темы. Он проследил за взглядом графа. Снаружи на подоконнике сидела маленькая птичка. Гарри присмотрелся. Предположительно, это был маленький воробушек. Мокрая и взъерошенная малютка потерянно жалась к стеклу, пытаясь скрыться от дождя. Всякий раз, когда на неё падала капля дождя, она вздрагивала маленьким тельцем и мотала головкой с острым клювом.

— Вы только посмотрите на это существо, Гарри! — воодушевлённо начал граф. — Бедная маленькая пташка! Какая беззащитная и одинокая. Вы только взгляните, какое отчаянье сквозит в её глазах, но как воинственно вздёрнут маленький клювик — она ещё готова бороться с капризами стихии! Бедняжка, не знает ещё, что бой этот заведомо проигран…

Гарри переводил взгляд с графа на птицу и снова на графа…. Кажется, граф немного впал в безумство. Или это так проявляется осенняя меланхолия у привидений? Гарри снова присмотрелся к птахе.

— Отчаянье, воинственность? Граф, это же птица. У неё нет чувств, — фыркнул он.

Граф только покосился на него в ответ и спросил будничным тоном:

— Как продвигается ваше изучение латыни, Гарри?

Тот только покачал головой на очередную перемену темы всего за минуту разговора. Ненормальное существо, что с него взять?

— Оно не продвигается, граф. Оно стоит на месте.

— Отчего же? — приподнял брови тот. — Вам больше это не интересно?

Гарри неопределённо качнул головой.

— Я вовсе не забросил латынь. Но на данный момент у меня есть более важные темы для изучения.

— Например, сны, — понимающе кивнул призрак. — Вы, помнится мне, недавно этим интересовались.

— И это тоже. — Он снова принялся раскачиваться на ножках стула, задумчиво перебирая небольшую стопку пергаментов, накопившуюся за время его посиделок в библиотеке, которую он принёс с собой. «Ваши сны происходят…» — косым почерком было выведено на одном из клочков пергамента, который в следующую секунду был безжалостно скомкан и брошен в мусорную корзину. Но до своей цели он не долетел, ударившись о бортик урны и отскочив на пол. Вздохнув, Гарри поднялся и аккуратно положил пергамент в корзину.

— И что же интересного вам удалось узнать? — любезно поинтересовался граф, приближаясь к Гарри. — Мне, признаться, тоже интересно было бы послушать об этом. Хотя я больше не вижу снов. И не сплю. И не ем. И не… кхм, так что вы узнали?

— Ну, многое…. Но в то же время почти ничего, — вздохнул Гарри, возвращаясь на место. — О снах рассуждают все, кому не лень, и чего только не пишут. Непонятно, кому верить. Есть такое мнение, что сновидения созданы сознанием каждого человека. Они могут быть сотканы из наших мечтаний, переживаний, желаний и страхов. С другой стороны, сны могут быть окном в некий иной мир, могут поведать будущее, могут перенести в параллельные миры и всякое такое.

— И что же, Гарри?

Гарри рассеянно почесал переносицу, снова шмыгнув носом, — ох уж эта погода.

— Ничего из этого не подходит под описание моего… сна. Во всех книгах говорится, что по-настоящему что-то значащие сны — это всегда какие-то неясные образы, картинки, какие-то знаки, символы, намёки, которые разгадать может разве что только Зигмунд Фрейд. А у меня всё было чётко и ясно, словно… наяву.

— Что же, у вас даже нет зацепок? — удивился граф.

— Ну, вначале были: самый правдоподобный вариант — осознанные сны. То есть во сне я понимал, что делал, и мог себя контролировать…

— Но… — догадался граф.

— Да, именно «но». Это просто… Я не верю в это.

— Не верите во сны? — озадаченно переспросил граф.

Гарри развёл руками, не зная, как объяснить.

— В мистические сны-то я верю — всё же в магическом мире живу, — усмехнулся он. — А вот в то, что я видел осознанный сон, — не верю. И где там «тайный» смысл? Либо я не углядел чего-то, либо это был вовсе не сон, — заключил он.

— Не сон? — задумчиво повторил граф, возведя взгляд в потолок. — А что же, Гарри?

— Если б я знал, — пожал плечами тот, задумчиво перебирая свои записи. — Я ещё многого не знаю о магии.

Пергамент с заголовком «Ясновидцы говорили, что…» постигла та же участь, что и «Ваши сны происходят…»: так же ударившись о край урны, скомканный комок с тихим шелестом прокатился по полу. Гарри заметил это краем глаза, но никак не отреагировал, продолжая перебирать оставшиеся исписанные клочки пергамента.

— И что же вы намерены делать дальше, Гарри? — после некоторого молчания поинтересовался граф, наблюдая за манипуляциями юного исследователя. — Будете продолжать поиски или забудете об этом, как о страшном сне? — на последней фразе граф хохотнул, видимо, радуясь своему случайному каламбуру.

Гарри недовольно посмотрел на графа исподлобья и уклончиво ответил:

— Ещё не знаю.

Столько времени было затрачено на эти конспекты, содержащие самые значимые факты о снах! По ним Гарри мог бы защитить докторскую диссертацию — ну или хотя бы написать контрольное эссе. Но он хладнокровно уничтожал труды рук своих один за другим, не испытывая при этом ни капли жалости, и даже довольно ухмыльнулся, когда один из комков таки попал в урну.

— А кстати, граф, — вспомнил он, отрываясь от своего занятия. Порывшись в рюкзаке, он выудил оттуда пергамент, завёрнутый в трубочку, который только недавно закончил писать. — Вы не могли бы помочь мне с кое-какими магическими терминами… я тут кое-что не понял…сейчас… хм… Например, вот: «Анимагия». Я такого раньше не встречал, — Гарри вопросительно посмотрел на мгновенно засиявшего графа, обрадованного возможностью помочь.

— О, анимагия! Весьма интересный раздел магии, Гарри, произраставший с самых древних времён. Первым зарегистрированным анимагом стал древний грек Фалько Эсалон, с лёгкой руки которого начался пересмотр взглядов магов на это явление. Согласно декрету сто двести...

— Простите, а можно немного более сжато? — нетерпеливо перебил Гарри.

— Да, да, конечно, — встряхнул головой граф. — Анимагия — это раздел магии, позволяющий человеку превращаться в животное по собственному желанию.

Гарри ждал продолжения, но его не последовало. Сложив руки на животе, граф смотрел на него в ответ, ожидая одобрения.

— Не до такой степени сжато, пожалуйста, — смутился Гарри. — Просто мне более интересна суть этого раздела магии. Вы расскажете? — вежливо попросил он, чувствуя себя неблагодарным.

«Где твоё воспитание, Престон? У родителей случился бы сердечный приступ, услышь они, как ты со старшими разговариваешь!»

— Ну конечно, — снова заулыбался граф, ничуть не оскорблённый. — Суть анимагии в том, что маг может творить сложную магию превращений без использования вспомогательных средств — заклинаний, палочки или зелий. Поэтому анимагия и является сложной наукой. Большинство анимагов рождаются с этой способностью. Те, кто обладает наибольшей к тому предрасположенностью и сильным желанием, могут обучиться этому сами. Но это довольно-таки рискованно и сложно. Нет гарантий, что у вас получится всё так, как нужно. Риск осложнений слишком велик. Бывали случаи, когда люди навсегда оставались в сущности животного или, того хуже, проводили оставшуюся жизнь с перепонками на ногах, шерстью на теле, перьями, хвостами и другими неприятными отростками. Поэтому Министерство магии ведёт тщательный контроль всех анимагов, а те, кто хочет таковыми стать, обязаны предварительно получить разрешение и проводить обучение строго под надзором наставника. Число анимагов в каждой стране колеблется от пяти до пятнадцати в одно столетие. Во Франции был случай и двадцати душ. Это было в веке эдак в пятнадцатом, то ли шестнадцатом… Но это официально. На самом деле вычислить нелегального анимага совсем непросто, поэтому их может быть гораздо больше в действительности. Любопытно то, что анимаг превращается только в одно определённое животное, причём не может выбирать какое: он будет превращаться только в то, которое больше всего соответствует его характеру и сущности.

— Интересно, — задумчиво протянул Гарри. — Спасибо, граф, вы мне очень помогли, — поспешил он поблагодарить.

Тот смущённо махнул на него прозрачной рукой, пряча довольную улыбку.

— Ну что вы, Гарри, non gratiam (с лат. «не благодарите»). Рад был помочь. Может, у вас ещё есть вопросы? — с надеждой в голосе спросил он.

Гарри снова пробежался взглядом по пергаменту.

— Очень даже. Мне ещё не понятен термин «сенсетивность».

— Хм, — задумался граф. — Позвольте… — он подлетел ближе к Гарри, — позвольте полюбопытствовать, что это за столь интересный свиток у вас?

Привидение облетело Гарри сзади и заглянуло через его плечо, рассматривая свиток. У того по спине пробежали мурашки, волосы на загривке зашевелились. Ещё никогда он не находился так близко от призрака. От того веяло прямо-таки замогильным холодом, Гарри поёжился.

— Это всё из книги, — оправдательно пролепетал он, утыкаясь взглядом в угол стола. — Вот же она, — он толкнул книгу Йени Хофа в противоположный конец стола — подальше.

Граф обогнул стол и нагнулся над книгой, внимательно разглядывая обложку. Холод немного отступил, Гарри украдкой выдохнул.

— А собственно, что такого?… апчхи… простите, простуда… Что-то не так с этой книгой?

Граф уже почти соприкасался носом с книгой, но, услышав вопрос Гарри, резко выпрямился и непринуждённо ответил:

— Ну что вы. По-моему, замечательная книга, — и, немного помолчав, добавил чуть тише: — Я тоже её читал.

— А, — только и произнёс Гарри.

Некоторое время в библиотеке стояла тишина. Гарри неловко поёрзал на стуле и, шмыгнув носом, спросил:

— Так вы не знаете, что такое «сенсетивность»?

Граф снова заулыбался, возвращая себе привычный вид.

— Знаю-знаю, очень даже знаю, certe (с лат. «обязательно»). Сенсетивность, собственно, — это способность человека воспринимать тонкие внетелесные структуры, материи. То есть такие люди обладают «иным» зрением, улавливающим то, что не доступно взору обычных людей.

— Ауру? — тут же подхватил Гарри.

— Аура — одна из ступеней сенсетивности. Ей доступны более скрытые и таинственные вещи, — доверительно сообщил граф, — более таинственные. Неведомые нам миры, реальности, сущности… О, это очень серьёзная магия. И ей-то уж точно нельзя научиться. С ней можно только родиться.

— Что-то вроде третьего глаза? — поинтересовался Гарри.

— Третьего глаза? — удивлённо поднял брови граф.

— Ну, магглы называют так сверхъестественное зрение.

— Хм, может быть, и третий глаз, — пожал плечами граф. — Но этот глаз есть только у избранных.

— Избранных, — эхом отозвался Гарри.

«Какое неприятное слово, однако».

— Именно, избранных, — кивнул граф. — Но это я говорю об истинных сенсетивах. Они очень редки. И я не завидую тем, кто обладает этим даром в полной мере. Увольте, видеть больше положенного?! Это слишком большая ноша. Но бывают ещё предрасположенные сенсетивы, то есть им доступна только часть этих способностей. К примеру, один человек способен видеть только ауру, другой — только магополе, третий — только summi hominum (с лат. «цвет человечества»), четвёртый — только скрытую сущность, пятые…

— Стойте, скрытая сущность? Это ещё что такое? — перебил Гарри, запутавшись в потоке неизвестных понятий.

— Это? — тут же переключился на другую тему граф. — Это может иметь различные варианты. У многих волшебников бывают различные скрытые способности. Он может быть анимагом, оборотнем, метаморфом, Тёмным магом, Светлым, фантомом. Либо маг может скрыть свой облик посредством маскировки: с помощью различных заклятий, зелий, оборотного зелья, заклятья невидимости, мантии-невидимки и прочих средств.

— Всё понятно, — хмуро отозвался Гарри, едва удерживаясь от того, чтобы не сползти под стол. «Как же всё сложно и запутано, уму непостижимо!»

— Впрочем, — добавил граф, — предрасположенность к сенсетивности может быть латентной и без должного внимания проявиться весьма незначительно.

— Это очень интересно, граф, — криво полуулыбнулся Гарри и посмотрел на привидение, старательно наполняя взгляд такой благодарностью, какую смог из себя выдавить. Радостному графу хватило и этого. Он заулыбался ещё сильнее.

— Очень рад, очень. Gratias ago humanitati tuae (с лат. «вы очень любезны»), Гарри! Вы весьма внимательный собеседник. Я сразу так подумал, как только впервые вас увидел в этой библиотеке: заваленного книгами, одного, совершенно одного и… кхм, вы больны? — обеспокоенно поинтересовался он, после того как мальчик снова чихнул.

Гарри шмыгнул носом и протёр слезящиеся глаза.

— Да, немного. Погода, как видите, портится…

Граф понимающе покивал головой и наставительно произнёс:

— Вам нужно наведаться в больничное отделение. Там вам обязательно помогут…

— Нет! — поспешно воскликнул Гарри и пояснил на удивлённый взгляд графа. — Я в порядке. Простуда — это такие мелочи. Через пару дней всё пройдёт.

— Право же, Гарри, если вы обратитесь к целителю, всё пройдёт уже завтра, — упорствовал граф.

— Не беспокойтесь обо мне. У магглов я часто болел, никто меня не лечил, но я же как-то дожил до одиннадцати лет. — Граф охнул, и на его прозрачном лице начало проявляться такое жалостливое выражение, что Гарри уже почти слышал «Бедное дитя!» и поспешил исправиться: — То есть, конечно же, меня лечили, но… это же магглы, — фыркнул он, — их лекарства практически ничем не помогают.

— Да, тут вы правы, — успокоился граф, быстро переключаясь на новую тему, — магглы такие беспомощные. А что же вы, Гарри, магглорождённый? — с некой опаской поинтересовался он. Гарри рассеянно кивнул. Граф хмыкнул и нахмурился. — Однако! Я и помыслить не мог, что… и ваши родственники тоже… магглы?

Гарри недоумённо посмотрел на словно сбитого с толку графа. Духа нисколько не должно было волновать, что какой-то там студент, учащийся в его родовом замке, на самом деле недоговаривает некоторые подробности своей родословной. У Гарри на некоторое время возникло сомнение, поделиться ли с графом своей биографией или не нужно. Возможно, граф мог чем-то помочь, но у Гарри было острое неприятие этой идеи. Он только представил, как следующие полчаса-час будет рассказывать о своей жизни этому странному существу, и тот будет ахать, и охать, и качать головой, и выпытывать, зачем да почему, и ему становилось тошно. Гарри обвёл библиотеку рассеянным взглядом, не замечая, что граф сделал то же самое, следя за каждым движением мальчика в ожидании подробного ответа.

«Зачем все эти сложности? — сердито подумал Гарри. — Тратить ещё на это время?» И твёрдо ответил:

— Да, магглы. Абсолютно точно магглы. А если точнее — то были ими. Я живу в приюте, и у меня нет ни единого родственника.

— Как же так? — растерялся вдруг граф. Он походил на маленького ребёнка, которому вдруг объявили, что Санта Клауса не существует. — Я… я думал… я не верю, — граф взял себя в руки и внимательно посмотрел на Престона. — Вы мне лжёте, Гарри. Определённо лжёте, — уверенно заявил он, глядя тому в глаза.

Какой-то колючий ледяной комок образовался вдруг у Гарри в груди. Он резко поднялся из-за стола.

— Может быть, лгу. Но в нынешнем времени существует свобода слова, свобода действий и свобода мысли, граф. Я не обязан обо всём рассказывать, мы не в суде. Вам вообще не стоит верить тому, что я говорю, поскольку абсолютно всё это вполне может быть ложью, — сухо сказал он, запихивая в рюкзак все свои вещи, и развернулся, чтобы уйти.

— Стойте, Гарри, куда же вы? — послышался расстроенный голос графа. Гарри ничего не ответил и вышел.

* * *

В больничное крыло он, конечно же, не пошёл. За всё непродолжительное время пребывания в академии мадам Эйтл успела влить в него такое количество всевозможных зелий, о составе которых даже думать не хотелось, что это неминуемо должно было вызвать у него язву в скором будущем. Его мать часто говаривала о лекарствах: «одно лечит, другое калечит» и старалась прибегать к ним как можно реже.

Удивительно, но никаких угрызений совести по поводу того, что он нагрубил почти допотопному существу, Гарри не испытывал. Кто такой этот граф? Да Гарри практически ничего о нём не знал, кроме того, что он умер, навернувшись с лестницы, его игнорировала собственная мать, и он рано потерял любимого отца. А каким граф был человеком до того, как умер? Да между ними было несколько веков разницы! Они совершенно по-разному смотрели на мир. У Гарри не было никаких оснований рассказывать привидению о своей жизни. Пусть даже это не могло ему навредить, но и помочь тоже. И на этом точка.

В запасе оставалось ещё несколько часов выходных. Прогулочным шагом Гарри бродил по сумрачным коридорам изысканного замка. Тёплые тени падали на стены, глухое эхо шагов отдавалось от высоких полуовальных потолков, мягкое предзакатное солнце пробивалось из-за тяжёлых портьер — всё казалось Гарри сказочным, навевая воспоминания о тех светлых деньках его детства, когда он ещё верил в чудеса.

Бесцельно плутая по коридорам Шармбатона, Гарри внезапно наткнулся на так называемую Обитель Великих Волшебников — учащиеся называли её ОВВ и предпочитали обходить стороной, хотя Гарри ещё не знал почему. Издали заслышав горячий спор, он с любопытством заглянул в просторный зал. Мраморный бюст Людовика Всемогущего (как гласила позолоченная табличка на постаменте) вёл оживлённый диспут с барельефным профилем Эдварда Столетнего, который старательно косил единственный глаз, пытаясь разглядеть своего оппонента. Небольшая фигурка человечка, похожего на садового гнома у домов магглов, пыталась забраться на высокую ступень, ведущую к креслу, похожему на трон, на котором восседала мраморная статуя с глубоко скучающим видом.

Нельзя было не заметить, что, несмотря на неоднозначную жизнеспособность обитателей этого зала, жизнь здесь бурлила не хуже, чем в гостиных факультетов, где обитали по-настоящему живые люди. Гарри с любопытством оглядел помещение и его жителей, собираясь было сразу скрыться, но опоздал — его уже заметили.

— О! Гости! — громко воскликнула скучающая статуя мужчины на кресле-троне, разом растеряв всю свою подавленность и леность. Его каменный голос, напоминающий голос привидения, эхом прокатился по всему помещению. Все статуи, рельефы и портреты мигом умолкли и уставились на новоприбывшего.

Статуя вскочила с трона, чрезвычайно проворно для мраморного создания пересекла зал и, можно сказать, подлетела к застывшему на пороге мальчику. Тот слегка отпрянул, не ожидая такого приветствия, и даже ничего не предпринял, когда человек схватил его руку и принялся её трясти с широкой улыбкой на запыленном лице.

— Очень рад! Весьма рад, что вы, молодой человек, решили почтить нас, бренных существ, своим присутствием! Это так благородно с вашей стороны! Так благородно! У меня просто нет слов, чтобы описать свою радость в связи с этим событием! Я так рад, так рад! — восклицал он, не переставая трясти руку Гарри.

Опомнившись, тот деликатно высвободил вялую конечность из твёрдого, но несильного захвата статуи. Говорить сейчас, что он нечаянно сюда забрёл, было бы верхом жестокости.

— Э-э, я тоже рад встрече, — неуверенно пробормотал он.

Мужчина заулыбался ещё больше, хотя, кажется, больше было уже некуда.

— О, просто чудесно! Какой галантный ребёнок. Как же нам сегодня повезло! Франсуаза! Поди сюда, я познакомлю тебя с нашем гостем, — позвал он кого-то, не отрывая восторженного взгляда мраморных глаз от Гарри.

Тот неловко переступал с ноги на ногу, украдкой косясь на беззастенчиво разглядывающих его жителей ОВВ. Кто-то вскоре снова вернулся к своим делам, но большинство заинтересованно оглядывало мальчика, перешёптываясь между собой.

— Франсуаза! Не заставляй гостя ждать! У него, должно быть, ещё полно дел. Вы куда-нибудь торопитесь, молодой человек? — обеспокоенно спросил он, улыбка его немного померкла.

— Э-э, не то чтобы…

— Замечательно! Великолепно! Франсуаза, ну где ты там?

— Сию минуту, Гийом, милый, — раздался насмешливый женский голос из-за колонны. — Только туфли надену.

Улыбка застыла на лице Гийома. Пару секунд он удивлённо хлопал тяжёлыми веками, после чего рассмеялся непривычным для Гарри механическим смехом и с размаху хлопнул себя по лбу, отчего поднялся клуб пыли.

— Дырявая голова! Совсем забыл, что моя дорогая Франсуаза воссоздана лишь по пояс! Руки бы оборвать этому ленивому ваятелю! — шутливо пригрозил он. — Да вы не стесняйтесь, молодой человек, будьте как дома. Наша обитель — ваша обитель. Мы все рады видеть, слышать, чувствовать вас в нашем скромном пристанище!

— Говори за себя… — ворчливо раздалось откуда-то сбоку.

— О, не слушайте старика Бертрана, он всегда ругается, — и тихо добавил, наклонившись к уху мальчика (при этом ему пришлось согнуться в три погибели, так как Гарри был почти вдвое его ниже), — что вовсе не означает, что он злится. Даже в краске не растерял своей сварливости, старый пройдоха.

— Я, может, и старый, но слышу вас, монсир де Ксавье, преотличнейше, — снова подал голос старик Бертран.

— О, что вы, месье, я не сомневался, что вы ещё не так стары, как хотите казаться! — воскликнул Гийом и снова переключил всё свое внимание на мальчика, прошептав тому, перед тем как выпрямиться в прежний рост: — Если бы он ещё запомнил, что меня величают маркизом Сюррепьелем, счастью моему не было бы предела. Ах, каков же я невежа! — в ужасе воскликнул он, чуть ли не подпрыгивая. — Чему меня учила родная матушка? Даже имени не соблаговолил вашего узнать! Никаких манер! О, молодой человек, не смотрите на то, что я такая знаменитая в высших кругах личность, не равняйтесь на меня! Я отвратителен, отвратителен!

— Не переигрывай, Гийом, — посоветовала Франсуаза из-за колонны. Гарри готов был поклясться, что она в этот момент закатила глаза и покачала головой.

Гийом махнул рукой в её сторону.

— Эх, прав был мой батюшка, когда, брызжа слюной и пуская пену изо рта, доказывал, что брак с этой женщиной будет невыносим. Всё-то ты мной недовольна, дорогая жёнушка! Но что мы обо мне да обо мне, молодой человек! Позвольте узнать ваше имя, если оно не в секрете? Мне, как бы между прочим, требовалось спросить это ещё в самом начале нашего разговора.

— Я Гарри, — представился гость. Теперь он понимал, почему студенты не заходили в эту часть замка — тутошние жители набрасывались на живого человека так же, как голодные львы на молодого жеребёнка. Гарри даже начал опасаться, отпустят ли его вообще.

— Гарри, — повторил маркиз, словно пробуя на вкус. Остальные подхватили, и разноголосое «Гарри» эхом прокатилось по всему помещению, — Гарри. Весьма, весьма. Что скажете? — обратился он к товарищам.

— Выговорить можно.

— Бедный ребёнок!

— Каковы же родители! Собственному дитя такое подсунули…

— А по-моему, ничего так.

— Да, да — коротко и ясно.

— Что тут Гарри, имя как имя, а вот, например, Гуинплен! Вот это я понимаю, прелестное имечко!

— Ну, и не с таким именем жили… — раздалось с разных углов и стен.

— Ах, какие вы невоспитанные! — снова воскликнул Гийом, сморщив мраморное лицо в недовольстве. — Обсуждать имя человека перед ним же! Да вы, Гарри, проходите, проходите! Не стойте на пороге, сквозняк и всё такое. Почему вы чихаете? Не холодно ли вам? Не душно? Ох, может, здесь слишком мало воздуха для вас? Нашей компании, понимаете ли, не требуются все эти удобства. Что нам нужно? Да всего ничего! Так, самую малость: хоть в неделю раз иметь честь быть протёртыми от пыли да узнать, что да как, что творится в нынешнем веке, чего достигли наши правнуки, чем они живут. Но я, наверное, вам надоедаю? Ах, опять я только о себе! Желаете присесть?

Гарри отчаянно замотал головой, пытаясь вставить хоть слово в монолог мраморного человека. Хоть бы одна зараза предупредила о чёртовом коридоре, он бы в эту сторону и шагу не сделал бы. Но нет же…

— …не то чтобы я скромничаю, но, сами понимаете, — столько времени быть запертым в четырёх стенах да с такой своеобразной компанией! Все мы тут почти забыли, что являемся великими, знаменитыми личностями и каждый ребёнок мечтает пойти по стопам одного из нас…

— Говори за себя, — снова проворчал невидимый глазу старик.

— Да, да, месье Бертран, именно о таких людях, как вы, говорят: «Даже после смерти он будет занозой в пятке Дьявола». Всё вам нипочем. Но мы так не можем, понимаете, Гарри? Мы, конечно, знаем, что у живых людей ограниченный срок жизни и вам нужно успеть и замок построить, и яблоневый сад вырастить, и сына засадить…

— Не так, Гийом! Ты всё напутал! — раздался приглушённый голос Франсуазы.

— Ах, какое это имеет значение!.. Но поймите и вы нас, молодой человек: про нас все забыли, мы никому не нужны. Что стоит уделить нам хотя бы пять десятков песчинок, ну скажите мне? — жалостливо закончил он.

Все выжидающе уставились на Гарри, и он понял, что это был не риторический вопрос. Он скрипнул зубами, сдерживая себя от опрометчивого ответа, готового вырваться под воздействием направленных на него молящих взглядов. Взглядов давно умерших людей, которые даже после смерти остались несчастными. В нём боролись два чувства: здравый смысл, кричащий: «Какого чёрта? Статуи, рельефы, портреты — тебе что, привидения мало? Лучше сразу в сумасшедший дом поселись, там хотя бы живые люди», и жалость, умоляющая: «А если бы на их месте был ты? Они и так выстрадали своё в жизни, а теперь ещё и мучаются в смерти». В конечном счёте внутренний спор прекратился с вмешательством третьего голоса — расчётливости, меланхолично заметившей: «В конце концов, здесь одни из величайших умов магического мира…»

Обречённо вздохнув, Гарри наконец ответил:

— Песочными часами уже давно никто не пользуется.

«Идиот ты, Престон», — вздохнул здравый смысл.

«Они такие славные», — умилялась жалость.

«Второй с левого краю явно знает что-то эдакое, попробуй с ним переговорить», — ввернула расчётливость.

Только до учёных мужей прошлого дошло, что мальчик не собирается их бросать, они тут же засыпали его вопросами, впрочем, не настаивая на ответах. Но Гарри был до такой степени великодушен (если верить восторженным всхлипам маркиза Сюррепьеля, проникнувшегося до глубины… души), что ответил на все вопросы, на какие мог. После чего он попытался запомнить имена и главные достижения всех находящихся в Обители Великих Волшебников, перечисленные мраморным маркизом, который так и норовил пустить слезу, умиляясь такой «чистой доброте месье Гарри, согласившегося скрасить наш досуг». Слава скульпторам и одухотворителям — плакать статуи не могли.

За час до отбоя Гарри почувствовал, что пора сматывать удочку и уносить отсюда ноги и прочие части тела, которые удастся высвободить от загребущих глиняных и мраморных пальчиков, пока его живьём тут не замуровали.

— До скорого, мадам Франсуаза, — попрощался он с полногрудой и круглощёкой женой маркиза, заглядывая за колонну. Теперь свободный проход был ему обеспечен. Если уж она вставит своё веское слово, то даже её муж не посмеет ослушаться.

— Будь здоров, милый, — ласково улыбнулась та.

— До встречи, месье Бертран, — вежливо кивнул Гарри портрету ворчливого старика в нише за статуей Жакмара Клее, впервые изучившего строение скелета оборотней. Старик проворчал что-то и отвернулся.

— Гарри, Гарри, — повторял маркиз, — задали же вы нам тем для размышлений на целую неделю! А ежели вас не будет и через неделю, то мы можем подискутировать об этом ещё неделю! Ах, как же прекрасно, что вы к нам заглянули! Вас нам сам Мерлин послал, слава Мерлину! Ха-ха, какие я глупости говорю! Не слушайте, не слушайте меня, я заговариваюсь! Так долго не использовал весь свой словарный запас, что столько всего забывается! Ох, что же я? Мы же не можем ничего забыть, мы же не люди! Ах, до чего прекрасно!

— До встречи, маркиз, — торопливо попрощался Гарри, вынимая у того из рук свой рюкзак, который мужчина любезно согласился донести (то есть буквально вырвал у Гарри из рук при отчаянном сопротивлении последнего).

— Доброго вам дня, Гарри! Не забывайте нас! Навещайте! Не забыва-а-ай-те! — доносилось издалека, поскольку Гарри уже успел отойти от ОВВ.

* * *

«Навещайте… Чёрт меня дёрнул за язык, — он помотал головой. — Раньше надо было думать, раньше». Зябко кутаясь в мантию и хлюпая носом, Гарри спешно шагал по коридору в сторону общежития, для чего ему нужно было спуститься вниз и пройти главный вход. Летающие яркие шарики света, как маленькие солнышки, освещали ему путь. Откуда-то снизу можно было различить едва слышные голоса и топот прибывших с выходных студентов, спешащих разойтись по своим гостиным. Немного морозило, и Гарри с нетерпением предвещал встречу с тёплым одеялом и мягкой подушкой. Желательно, конечно, ещё и грелку в ноги, как дома, но от таких изысков он отвык уже довольно-таки давно. Главное сейчас, чтобы не было гриппа. Простуда пройдёт быстро, а после гриппа могут быть и осложнения. Но на крайний случай есть мадам Эйтл с её едкими зельями, прожигающими пищевод, и такими же едкими ремарками, не способствующими выздоровлению больного. Да, понятное дело — лекарства не должны быть вкусными, а медики — добрыми. Но очень бы хотелось.

Мимо кто-то тихо прошёл и даже поздоровался с Гарри. Тот машинально поздоровался в ответ, но только через несколько шагов понял, кто это был — Каллисто, нимфа, которую он подозревал в краже древних свитков.

Когда он увидел её впервые после ограбления, он внимательно к ней приглядывался, выискивая в её виде хоть что-нибудь подозрительное. Но Каллисто ничем не отличалась от своих сородичей и даже пару раз улыбнулась и поздоровалась с Гарри. Её улыбка и непринуждённость развеяли тень подозрений, павшую на неё. Гарри держался за своё первое впечатление о девушке. Таким образом вопрос о том, кому могли понадобиться какие-то письма на непонятном языке, оставался открытым. Впрочем, очень скоро эта история перестала его как бы то ни было волновать — это была не его проблема. Даже если Каллисто и была в этом замешена, это ещё не делало из неё злодея. Что до свитков, так они, казалось, не содержали в себе никакой ценной информации.

Размышляя об этом, он уже миновал главный вход, когда сзади послышались мягкие шаги. «Каллисто?» — первым делом подумал Гарри и обернулся. Но в этот раз ему попался кое-кто менее дружелюбный. Флёр Делакур остановилась под светом яркого шара (в то время как Гарри оставался в тени). Одета она была в утеплённую голубую мантию, шея и полголовы у неё были обмотаны плотным шарфом, который она неторопливо разматывала. По всей видимости, она только что вернулась из дома. Из приоткрытой двери дул холодный ветер, развевающий полы её мантии и светлые волосы. Мягкий свет подчёркивал нежные черты её красивого лица, словно напоминая Гарри, что она не монстр, а девушка, с которой нужно обращаться вежливо и терпеливо, пусть даже она и поступила когда-то с ним так жестоко.

— Здравствуй, ‘Харри, — вполне миролюбиво поздоровалась она, впервые назвав Престона по имени. — Как день прошёл?

— Хорошо, спасибо, — напряжённо ответил тот, недоверчиво смотря на старшекурсницу и готовясь к нападению. У неё было спокойное выражение лица, но с плохо скрываемым самодовольством.

— Рада за тебя. — «Ага, только яд в голосе не сочетается со словами». — Ты тоже недавно приехал из дома? — как бы между прочим бросила она и вдруг, округлив глаза в наигранном испуге, закрыла рот ладонью. — Ой, у тебя же нет дома, так ведь, ‘Харри?

«Разнюхала-таки», — мысленно простонал Гарри.

— Нет, — безразлично отозвался он.

Злая усмешка блеснула на красивом лице Флёр.

— Бедная маленькая сиротка, наверное, тебе очень плохо без родителей? Один-одинешенек во всём мире. Без мамы, без папы, без бабушек, дедушек. Наверное, тебе было тяжело, когда они погибли?

Это «погибли» было так старательно выделено интонацией, будто Флёр специально искала самый тупой нож, чтобы воткнуть в сердце врага. Действительно, что может сильнее ранить юную сироту, чем напоминание о том, что он совсем один? Но с Гарри она промахнулась — дети в приюте, отличающиеся отменной жестокостью, так часто теребили эту струну его души, что в конце концов такие выпады стали для него не больнее укуса комара. Но если Гарри мог понять озлобленность этих неблагополучных детей, с которыми он был в одной лодке и тонул тоже вместе с ними, то при взгляде на эту обласканную жизнью выскочку, использующую такие грязные приёмы, чтобы растоптать без всякой причины неугодного ей человека, откуда-то изнутри поднималась волна возмущения. Гарри вздёрнул подбородок и сухо ответил:

— Было тяжело. Безусловно. Как же иначе? Мне было шесть. Это возраст, когда родители для ребёнка — это весь мир. И этот мир внезапно катится в пропасть. Он не просто понимает, что его опора ненадёжна и родители не всегда будут рядом, а в одночасье лишается этой опоры и родителей навсегда.

С каждым его словом Флёр избавлялась от напускного спокойствия, глаза её злобно сузились, руки сжимались в кулаки так, что побелели костяшки пальцев. Вдруг она подлетела к нему, в два шага преодолевая разделявшее их расстояние. Гарри опешил от такого напора. Наклонившись над ним так, что он мог в подробностях разглядеть каждую чёрточку её идеального лица, она прошипела:

— Давишь на жалость, да? Ну как же, именно так ты прокладываешь себе дорогу в жизнь. Поплакаться в жилетку, невинно похлопать глазками одним, показать, какой ты сильный, другим, и вот — они готовы предоставить помощь маленькой сироте хоть в ущерб себе. Да что ты щебечешь, мальчишка! Жизнь его кончена, как же! Да я почти уверена, что ты даже не помнишь своих родителей. Напридумывал всё, небось, и рад, что все готовы помочь только за красивые глазки. «Ох, какой худенький, какой маленький», — спародировала она кого-то гнусавым голосом. — Чему вас там в ваших приютах учат? Лгать и изворачиваться, когда нужно? Подстраиваться под людей, лишь бы добиться желаемого? Знаю я таких, как ты — хитрые, эгоистичные, расчетливые существа. А ты знаешь, миленький, что ни к чему хорошему эта дорога не приведёт?

— Знаю, — перебил Гарри, оценив ситуацию, — если не остановить Делакур сейчас, то она точно разведёт тут философию, и до тёплой кроватки с мягкой подушкой он доберётся ещё не скоро. Он отступил на шаг. — Отчего же не знать, знаю. Я же хитрый и расчётливый, — Флёр проглотила готовые сорваться с губ слова. — Я всё рассчитал: закончу академию на «отлично» и бесплатно выучусь на высших курсах. Заработаю множество положительных характеристик. Наймусь на любую должность в Министерство магии. Стремительно буду подниматься по карьерной лестнице путём лжи, изворотливости, подхалимажа. Может, свяжусь с какой-нибудь влиятельной, старой, одинокой вдовой, чтобы она помогла мне заполучить должность заместителя Министра магии. А там и до самого Министра недалеко. Всего-то пару капель яда над его чаем — и делов-то. Характеристики отличнейшие — ребёнок из низших слоёв общества, так сказать, из народа. И вуаля — новый Министр магии. Да, ты права, ни к чему хорошему эта дорога не приведет. Вот только не меня, а магический мир. Как не посчастливится ему с хитрым, эгоистичным, расчётливым министром!

«Во как загнул», — удивился Гарри самому себе. Ещё на середине его речи Флёр отпрянула от него, как от прокажённого. Губы её скривились в презрении.

— Да ты ещё хуже, чем я думала! — наконец выплюнула она. — Ты… ты…

Гарри раздражённо закатил глаза.

— Ну же, Флёр, признайся, ты просто ищешь предлог, чтобы меня ненавидеть. Уж не знаю, зачем тебе это надо.

«Она ведь поняла, что это всё было просто сарказмом?»

— Ну конечно, ты просто ангел, а я — такая противная тётенька, третирую тебя почём зря! — отозвалась Флёр презрительно.

— Может, и так, — он пожал плечами. Гнев его испарился, лопнув, как мыльный пузырь. Этот абсурдный разговор уже начинал ему надоедать. — Я ведь ничего тебе не сделал. Ты меня совсем не знаешь.

— Я вижу тебя насквозь, мальчишка, — уверенно заявила Флёр, презрительно скривив губы. Сейчас она меньше обычного походила на изящную красавицу. Гарри отчего-то пришло на ум сравнение с ершистой наседкой, защищающей своих цыплят. Но кого Флёр могла защищать? Да и какая из Гарри угроза?

Рядом едва слышно раздался какой-то шум. Гарри мельком обвёл коридор взглядом, но никого не увидел. «Ветром занесло, — решил он и вернул своё внимание на Флёр. — Насквозь, значит?»

— Ты видишь то, что хочешь видеть, — сухо произнёс он. — И раз у нас сегодня такой откровенный разговор, Флёр, то признаюсь и я кое в чём: я считаю, что — прости за такую откровенность… — доверительно начал он и твёрдо закончил: — …Но ты — стерва.

Флёр сжала губы в тонкую полоску, заметно побелев. В следующую секунду в пустом коридоре раздался хлёсткий звук пощечины.

— Никто… слышишь? Никто не смеет так обо мне говорить! — дрожа от гнева, процедила она. — Особенно — особенно! — ты! И будь уверен, я заставлю тебя об этом пожалеть!

Пригрозив напоследок пальцем и стремительно развернувшись на носках, она торопливо скрылась за поворотом.

Гарри прикусил губу и опустил голову, досадуя на себя.

— Какая низость, Престон, — презрительно пробормотал он себе по нос. — Поцапался с девчонкой!

«Поговорили, что называется. Ну почему я сегодня такой болтливый? Привык чувствовать себя значимым? Так отвыкай, Престон! Иначе тебя быстро поставят на место, если не здесь, то в приюте. А в приюте меньше надо было шляться около гостиной, когда мадам Морье смотрела свои мыльные оперы, — стольких отвратительных выражений нахватался... В самом деле, это было лишним, ты заслужил эту пощёчину. Хотя и легко отделался — у Флёр ручки так и тянулись к волшебной палочке, — а с лучшей ученицей четвёртого курса факультета Чар в магии тебе не тягаться. Хм… надо бы уходить, пока она не передумала».

Встряхнувшись, Гарри намеревался продолжить дорогу к своей гостиной, но краем глаза заметил какое-то движение в тёмном углу у входа. Встав на цыпочки и вытянувшись, он подтолкнул яркий комок света ближе к тёмному углу. Покачиваясь, как на волнах, тот продвинулся вперёд. Чья-то пушистая белая кошка лениво повернула голову в сторону потревожившего его существа, сверкнув яркими глазами-бусинками. Вокруг были разбросаны мелкие серые пёрышки. Кошка сыто облизнулась и вразвалочку двинулась к лестнице. Гарри снова оглядел редкие пёрышки.

«Да-м, вот теперь точно «бедная маленькая пташка», — покачал он головой и, поёжившись, поспешил в общую гостиную своего факультета. Перед сном он опять прокрутил в голове разговор с Флёр и вновь ужаснулся своим резким словам: «Господи, что наговорил-то? Прости, мама, мною овладели демоны...»