Ловкость рук и никакого мошенничества (гет)

— Здравствуй, моя дорогая.

Астория резко открыла глаза и сразу же зажмурилась от неожиданности. Она всё ещё была в магазине — вот аккуратно сложенные книги по истории искусств, вот большая тарель с россыпью древних монет разных веков, вот пожелтевшая от времени карта мира в массивной раме на стене. Вот только не было в углу лужи крови, не было испуганного бледного Драко с дикими глазами, не было серьёзной и решительной троицы с волшебными палочками наизготовку возле входной двери. А за окном ярко светило солнце.

Она осторожно прислушалась к себе — не было ещё и боли, ни душевной, ни физической, не стало диких криков в голове, шумящих волн магии, что прокатывались до кончиков пальцев от самого сердца. Медленно она подняла руки: на ладонях ни следа засохшей крови, одежда чистая и выглаженная — ни одной неверной складки.

Снаружи мерно шумел и скулил клаксонами Лондон.

Астория медленно перевела взгляд за прилавок и улыбнулась. Наверно, сердце должно было зайтись от счастья, биться где-то в горле, наверное, должно было будоражить кровь, но на душе по-прежнему царил покой — лишь мягкая волна тепла накрыла её. За прилавком в своём старом потёртом кресле сидел мистер Томпсон и всепонимающе, мудро улыбался ей.

Рядом с ним, прямо на столешнице, сидел домовой эльф. Он был одет в обычную снежно-белую наволочку, но на ногах красовались ярко-фиолетовые носки с чёрными воронами.

— Здравствуй, милая, — повторил мистер Томпсон и протянул к ней руку. — Иди же сюда, я успел ужасно соскучиться.

Астория послушно ступила несколько шагов навстречу и взяла в свои руки большую и тёплую ладонь.

— Так вы не умерли? — спросила она, но тут же поняла, насколько нелепым был вопрос. Мистер Томпсон улыбнулся и покачал головой:

— Моя дорогая, мне просто нужно было навести здесь порядок и завершить некоторые дела перед тем, как отправиться дальше. К счастью, мне предоставили такую возможность.

На столешнице лежала стопка каких-то бумаг и тетрадей. Астория без труда узнала учётную книгу. Эльф, сидящий рядом, ни произносил ни слова — лишь болтал ногами в странных носках и улыбался какой-то потусторонней улыбкой.

— А я умерла?

Вопрос был наивен. Бесполезен. Не нужен. Астория всё прекрасно помнила — и жгучую боль, и чужие мысли, и изогнутую страшную палочку, и — самое главное — помнила зелёный всполох и собственную смерть, которая оказалась совсем безболезненной и какой-то до странности обыденной.

Мистер Томпсон молчал, и через мгновение тишину нарушил эльф:

— Вы не умерли, мисс. Умерли, но не совсем.

— Добби мне всё рассказал, — подхватил мистер Томпсон, снимая очки и медленно протирая их носовым платком. — О магии, волшебниках и войне. Про миссис Лестрейндж и осколки души. И о тебе, моя дорогая. У нас было достаточно времени, пока мы ждали тебя здесь…

— Так вы знали, что я приду? Знали, что Беллатриса мной не завладеет?

— Добби сомневался. Я — нисколечко.

Астория промолчала. Было так тихо и спокойно сидеть рядом с мистером Томпсоном и незнакомым странным эльфом по имени Добби, постоянно прислушиваться к себе — и не чувствовать пламени внутри.

— Я умела колдовать, — невпопад пробормотала она, сцепив пальцы: всё еще помнила, как магия струилась сквозь них, захватывая в себя всё вокруг, превращая мир в волшебный калейдоскоп.

— Это была не ты, моя дорогая. К сожалению, это была не ты.

Она вновь промолчала. В реальной жизни эти слова, наверное, причинили бы боль, но здесь, в тихом и уютном мирке — для боли не было места.

— Почему вы здесь? Почему ждали меня?

— Я последний, кого убила Беллатриса Лестрейндж с помощью проклятого кинжала при жизни, — проговорил Добби и его рука инстинктивно дернулась к животу, а глаза на миг остекленели.

— Меня она умудрилась прикончить этим же кинжалом уже после своей смерти, — иронично улыбнулся мистер Томпсон.

— Мне так жаль… — прошептала Астория.

— Не стоит, милая, не стоит… Мне восемьдесят два года, я прожил хорошую жизнь — интересную, насыщенную, уж поверь, полную историй и свершений. Моя пора пришла… Теперь решение за тобой.

— За мной? Я… могу вернуться?

— Это тебе решать.

Астория замерла. В этом магазине — легко и хорошо, и душе спокойно, и приятная нега обволакивает всё тело. Но она могла вернуться. В тот, другой, настоящий — и гораздо более жестокий мир. В мир, где нет мистера Томпсона, и магии тоже нет, в мир, полный боли и страданий. В мир, где по её милости живет теперь с непомерным чувством вины Драко.

— Он меня простит?

— Откуда же мне знать? — ответил мистер Томпсон печально и серьёзно. — Я всего лишь покойный старик, без каких-то там… особых возможностей. Я твоего избранника и в глаза-то не видел. И ума не приложу даже, обижается ли он на тебя.

Астория нахмурилась. Обижается ли Драко? Да он должен быть в ярости! Она заставила его убить себя, применила Империус, не спросив. Думала лишь о каком-то призрачном высшем благе, а как теперь ему, Драко, жить дальше с осознанием, что он её убил?..

«Хорошо, что здесь я не могу так чувствовать, — подумала рассеяно Астория. — Наверное, там, в другом мире, сердце бы уже разрывалось на части. Но даже так…»

Драко! Милый, любимый, добрый Драко! Если даже ей хватит сил вернуться — примет ли он её? Простит ли? Если она вернётся — сможет ли снова любить её, как прежде?

— Я больше не могу колдовать, — словно сама себе, пробормотала Астория. — Сможет ли он быть со мной, когда узнает, что я — больше не волшебница?

Мистер Томпсон молчал. Эльф Добби болтал ногами.

Астория дышала. Глубоко и спокойно, словно наслаждаясь каждым вдохом здесь, в странном полупризрачном измерении, где не было ни времени, ни боли, где ей был дарован покой. Здесь не было и многого другого — печалей, горечи утраты и страха одиночества. Но был выбор — и он оказался вдруг очень тяжёлым.

— Если я вернусь, мне снова будет больно?

— Боюсь, что да, моя дорогая. Боюсь, что да.

Она закрыла глаза — и вновь представила себе Драко. Не того, испуганного и загнанного, не того, которого она заставила своим заклинанием сделать выбор — и лишила выбора. Другого — красивого, уверенного в себе, смеющегося. Того Драко, который нес её на руках, когда лондонские улочки укутывали сумерки, а вольные музыканты играли что-то из Стиви Уандера. Который уверенно держал её за руку и готов был защищать хоть от целого мира. Того, который учил её колдовать.

И, словно в ответ, в груди вспыхнуло неосязаемо яркое, жгучее, надрывное чувство, и от него всё тело вдруг словно запылало.

— Любовь, милая. Это называется любовь.

Мистер Томпсон глядел тепло и понимающе, эльф Добби улыбался во весь рот и доверчиво таращил свои огромные голубые глаза.

— Я думаю, мне пора.

— Счастья тебе, родная. Я рад, что нам всё же удалось повидаться.

Она встала и наклонилась к старику, осторожно коснувшись губами его щеки. Потом церемонно протянула руку эльфу, которую тот со всей серьезностью пожал. Прошла к двери и замерла на минутку в нерешительности.

— Астория, — окликнул её мистер Томпсон, и она оглянулась через плечо. — Вот здесь, на прилавке, найдёшь документы. Это завещание. Прошу лишь об одном: не продавай магазин. Он любит тебя, и ты любишь его — вам суждено продолжать моё дело. Считай это моей последней просьбой.

Она улыбнулась, кивнула понимающе и взглянула в последний раз на своего друга и учителя — первого и лучшего волшебника, которого знала, хоть в нем и не было ни капли магии. А после повернулась решительно и распахнула дверь. Лица коснулся свежий прохладный ветер, на мгновение оглушило уличным шумом. Кажется, где-то вдалеке играли Radiohead.

Астория зажмурилась на миг, и ветер трепал её волосы, и щеки жгло холодом. Она вдохнула поглубже и сделала шаг вперёд.