Падение (джен)

Ци­тадель оза­ряли сво­им све­том ты­сячи ог­ней. Мяг­кое блед­ное си­яние, прог­ля­дывав­шее сквозь уз­кие стрель­ча­тые ок­на, уба­юки­вало. Оно и не мог­ло дей­ство­вать ина­че — Этер­на бы­ла оп­ло­том по­коя, не­зыб­ле­мой гро­мади­ной спо­кой­ствия.

Здесь без кон­ца шу­мели пи­ры, взви­вались под сво­ды вы­соких за­лов пес­ни во­инов, Оди­нокие ухо­дили на Ру­беж, а пос­ле воз­вра­щались до­мой, что­бы, пе­редох­нув, сно­ва бро­сить­ся в оке­ан враж­ды, за­бывая тща­тель­но взле­ле­ян­ные внут­ри ис­ка­лечен­ных Ог­нём душ ос­татки сво­их лиц.

Ар­хонт вы­шел из За­ла, пой­мав ве­сёлый взгляд Стра­тега, со­бирав­ше­гося по­кинуть Этер­ну. Но он вер­нётся — не мо­жет не вер­нуть­ся. У них нет пра­ва так пос­ту­пать: ведь они — не Чет­ве­ро. У них, Стра­жей, Стра­тегов и Ар­хонтов бы­ла своя роль, от­ве­дён­ная каж­до­му од­ним из Ушед­ших: бо­роть­ся, ярос­тно сра­жать­ся и уми­рать за каж­дую Бу­сину, ко­торую толь­ко воз­можно от­бить у рат­то­нов.

И в этом мель­те­шении кра­сок, кру­говер­ти бес­ко­неч­ных сра­жений бы­ла од­на от­ра­да — Этер­на.

И всё-та­ки ка­кой бы цель­ной, твёр­дой и врос­шей в са­му суть и ма­терию Оже­релья ни бы­ла Ци­тадель, она уже раз па­ла. И мо­жет пасть ещё.

Это про­изош­ло бес­счёт­ное ко­личес­тво лет на­зад, ког­да еще не бы­ло Оди­ноких, а бы­ли Стра­жи, сох­ра­няв­шие вос­по­мина­ния, ког­да Чет­ве­ро муд­ро пра­вили в Этер­не, а рат­то­нов и в по­мине не су­щес­тво­вало. Не бы­ло де­ления на «чёр­ное» и «бе­лое», а Оже­релью и Ни­ти ни­чего не уг­ро­жало.

Это бы­ло тог­да, ког­да у всех бы­ли име­на. Но так дав­но, что своё Ар­хонт уже за­был.

* * *

Его зва­ли Ман­ре. Ры­жий и без­за­бот­ный Стра­тег, об­ла­дав­ший до­воль­но тя­жёлым и вздор­ным ха­рак­те­ром. Он не нра­вил­ся мно­гим, од­на­ко ка­ким-то не­ведо­мым об­ра­зом су­мел снис­кать бла­гос­клон­ности са­мого Ун­да. Да­же не бла­гос­клон­ности — люб­ви.

Это бы­ло стран­но: слиш­ком уж был Ман­ре не по­хож на то­го, кто был дос­то­ин. Он че­рес­чур сво­бодо­любив, гор­де­лив и дер­зок. Он мог яз­вить сут­ка­ми нап­ро­лёт, с бе­шеной ско­ростью при­меряя раз­личные мас­ки, крив­лялся; и ста­нови­лось не­понят­но — за что ему это всё? Что та­кое бы­ло в этом са­мом ры­жем, че­го не бы­ло в лю­бом дру­гом? Да­же на­обо­рот, Ман­ре не об­ла­дал те­ми ка­чес­тва­ми, что дру­гих: ког­да его соз­да­вали, то яв­но обош­ли сто­роной и всеп­ро­щение, и без­гра­нич­ная доб­ро­та, и са­мо­от­да­ча. На тех, ни­жес­то­ящих, Ман­ре мог смот­реть с пло­хо скры­ва­емым през­ре­ни­ем. Оно из­редка прос­каль­зы­вало во взгля­де, снис­хо­дитель­но под­ня­тых бро­вях и в вы­мучен­ной улыб­ке. Но это слу­чалось так ред­ко, что поч­ти за­быва­лось, толь­ко ос­та­вал­ся ка­кой-то не­яс­ный неп­ри­ят­ный оса­док.

Но он был умён — это­го не от­нять, — в его го­лове жи­ли ка­кие-то су­мас­брод­ные пла­ны, ко­торые мог­ли все­лить в со­бесед­ни­ка по­ис­ти­не свя­щен­ный ужас. А еще Ман­ре ве­лико­леп­но рас­ска­зывал ска­зы, при­думан­ные им са­мим.

Тя­гучий го­лос, щед­ро смо­чен­ный хмель­ным элем, пе­рено­сил в да­лёкие и прек­расные, ещё не соз­данные ми­ры, не­вер­ное пла­мя све­чей, бро­сав­шее бли­ки на сте­ны, зас­тавля­ло вни­мать каж­до­му сло­ву. И хо­тя ма­гия всех ок­ру­жала пов­се­мес­тно, Ман­ре на­ходил осо­бые сло­ва, что зас­тавля­ли вос­хи­щать­ся Из­на­чаль­ны­ми Зме­ями, ис­тинным Хра­ните­лями ма­гии, жа­леть не­ведо­мых и прек­расных Ко­роле­вен, при­мерять на се­бя роль пу­тешес­твен­ни­ков, от­прав­лявших­ся на по­ис­ки Свя­щен­ной Ча­ши. И это бы­ло пот­ря­са­юще.

Сам Ман­ре, по его же ут­вер­жде­нию, ска­зы не лю­бил — счи­тал их не­нуж­ной блажью, — но от рас­ска­зов удер­жать­ся не мог, осо­бен­но, ес­ли вы­пил пе­ред этим эля или ме­дову­хи. Он вы­ходил на се­реди­ну за­ла, рас­ки­дывал в раз­ные сто­роны ру­ки и на­чинал при­думы­вать. Го­лос в этот мо­мент, со­вер­шенно про­тив во­ли об­ла­дате­ля, ста­новил­ся меч­та­тель­ным.

Ман­ре то рез­ко под­ска­кивал на мес­те, то за­мирал; рас­сказ всё лил­ся и лил­ся, спле­та­ясь ог­ненной нитью. Аб­ве­нии снис­хо­дитель­но улы­бались: ес­ли ему на­до — пусть ку­ражит­ся, это толь­ко при­бав­ля­ет всем нас­тро­ения. И толь­ко Унд всег­да за­мечал, что ис­то­рии ни ра­зу не пов­то­рялись.

Одур­ма­нен­ный хме­лем Ман­ре был дру­гим — бо­лее мяг­ким, сол­нечным. Он из­лу­чал не­видан­ное теп­ло, мно­го сме­ял­ся и мень­ше дви­гал­ся, как-то за­тихал. И не муд­ре­но: ес­ли пос­по­рил, что пе­репь­ёшь то­вари­ща, а счёт ушёл уже за доб­рый де­сяток кру­жек — как-то не до бес­толко­вого мель­те­шения, ко­им он лю­бил зло­упот­реблять, на­ходясь в трез­вом соз­на­нии. Дви­жени­ям со­об­ща­лась плав­ность, сме­шан­ная с ве­лича­вой нес­пешностью. Та­кой Ман­ре лю­бил под­чи­нять­ся, дру­гой же — под­чи­нять.

И по­доб­ный кон­траст удив­лял: как буд­то гряз­но-оран­же­вая крас­ка ста­нови­лась яр­ко-жёл­той, а по­том — об­ратно. И эту са­мую неж­ную жел­тизну не пой­мать, не удер­жать, как нель­зя зах­ва­тить в плен зер­ка­ла сол­нечно­го зай­чи­ка. Но все бы­ли уве­рены, что Ун­ду это ка­ким-то спо­собом уда­лось.

Ман­ре стал тенью По­вели­теля Волн, сле­довал за ним пов­сю­ду не­от­рывно. И ес­ли бы ему са­мому не нра­вилось, то шум раз­ра­зив­ше­гося скан­да­ла не один день сот­ря­сал бы Этер­ну — Ман­ре был на ред­кость взбал­мошный, как из­ба­лован­ный ро­дитель­ским вни­мани­ем и лю­бовью кап­ризный ре­бёнок то же са­мое.

Стра­тег ни­ког­да не шёл на ус­тупки, ни с кем — ни в спо­ре с то­вари­щами, ни уп­ря­мо до­казы­вая что-то Ли­ту, — не сог­ла­шал­ся. Он вёл се­бя так, как хо­телось, под­да­вал­ся си­юми­нут­ным же­лани­ям и ув­ле­чени­ям; имен­но по­это­му его мно­гие не­долюб­ли­вали, а Анэм чуть ли не от­кро­вен­но пре­зирал. Дол­жно быть, Ман­ре раз­дра­жал его сво­ими вы­ход­ка­ми.

Но он был са­мим со­бой — пусть слег­ка ис­те­рич­ным, обо­жа­ющим па­яс­ни­чать — но со­бой, цель­ным; да­же Пла­мя Этер­ны не от­ня­ло у не­го лич­ности: так бе­реж­но и по кру­пицам со­бирал её Ман­ре. Для не­го всё скла­дыва­лось на­илуч­шим об­ра­зом.

Да, тог­да все ку­пались в лу­чах Све­та, не бо­ялись Ть­мы, и бы­ло прек­расно — по­ка нек­то не бро­сил ог­ромный пок­ры­тый мхом ка­мень в оке­ан спо­кой­ствия. Кру­ги, сна­чала ма­лень­кие, ста­нови­лись все боль­ше и боль­ше, тре­вожи­ли вод­ную гладь.

На­чал­ся мя­теж, и тог­да ог­ни Этер­ны по­гас­ли в пер­вый раз — на ко­рот­кий срок, но по­гас­ли. Ци­тадель пог­ло­тила ть­ма. Это бы­ло страш­но: лишь вспо­лохи ог­ня кру­гом, уда­ры, сы­пав­ши­еся гра­дом — и не­воз­можно по­нять, от­ку­да. А они всё па­дали и па­дали, ка­рая не­из­вес­тно за что, за­бирая жиз­ни.

В ту ночь Ци­тадель впер­вые по­сети­ла Смерть. Приш­ла со­вер­шенно нес­лышно, не­весо­мо, на За­кате, и при­та­илась в тём­ном уг­лу, под­жи­дая нуж­но­го ча­са и ти­хонь­ко ду­мая о сво­ём.

Кровь есть жизнь. Го­рячая, ру­бино­вая, горь­кая…Смерть пь­яно рас­сме­ялась. Она чувс­тво­вала — нет, зна­ла, что ско­ро проль­ёт­ся чья-то жизнь, обаг­ряя мёр­твую, вы­сушен­ную зем­лю. И кто зна­ет: мо­жет быть, мно­го лет спус­тя, на этой поч­ве рас­пустят­ся ог­ромные кро­ваво-алые цве­ты.

* * *

Сколь­ко кро­ви про­лилось — не счесть. Сколь­ко Во­инов па­ло — их всех не оп­ла­кать. Ник­то не знал, кто был сре­ди пре­дате­лей, ко­торые за­хоте­ли низ­вер­гнуть Че­тырех и во­зом­ни­ли, что у них это по­лучит­ся. Они ис­кусно пря­тались, зас­тавля­ли бить по на­итию, на­угад… Мно­го по­гиб­ло не­вин­ных Стра­жей — и это страш­но.

Страш­но уби­вать сво­их то­вари­щей, брать­ев, не зная, в чем они по­вин­ны. Страш­но, да­же зная, что те — ви­нов­ны. Вос­по­мина­ния о по­бедах и по­раже­ни­ях так прос­то не от­пуска­ют, за­тяги­ва­ют в взба­ламу­чен­ный омут, то­пят, яв­ля­ясь ог­ромным кам­нем, при­кован­ным к но­ге.

Кровь тог­да, ка­залось, бы­ла вез­де: на лес­тнич­ных про­лётах, сте­нах; она поч­ти за­лива­ла по­лы в ог­ромных пир­шес­твен­ных за­лах. Те­ла Во­инов, все из­ло­ман­ные, ле­жали друг на дру­ге, и не­воз­можно бы­ло прой­ти, не за­дев их. Это — боль­но: вгля­дывать­ся в ли­ца и с ужа­сом уз­на­вать то­го, кто ещё не­дав­но ра­довал­ся воз­вра­щению из дру­гих ми­ров. Кто ве­рил, что до­ма ни­чего не слу­чит­ся.

Но в дом про­ник­ли кры­сы, по­сели­лись под по­лови­цей, под­грыз­ли и под­ко­пали фун­да­мент, от­че­го сте­на об­ва­лилась. То, что удер­жа­лась кры­ша — бла­го. Вос­ста­нав­ли­вать что-то од­но — лег­ко.

Этер­на на­поми­нала ра­зорён­ное гнез­до. Аб­ве­нии, не по­нимая, что про­изош­ло, пы­тались хоть что-то сде­лать, что­бы пре­дот­вра­тить еще бо­лее ужас­ное. Что­бы сох­ра­нить хоть ка­кую-то часть Ци­таде­ли не­запят­нанной. Но как это сде­лать, ес­ли не зна­ешь, как? Эти зна­ния и опыт при­ходи­ли с каж­дым упав­шим на зем­лю со­рат­ни­ком-бра­том-то­вари­щем, сту­чал яр­ко-алы­ми кап­ля­ми о мра­мор по­ла, взви­вал­ся под вы­сочен­ные, ве­личес­твен­ные сво­ды кри­ками бо­ли, пря­тал­ся в све­дён­ных бро­вях Анэ­ма, рас­те­рян­ности Ас­тра­па и Ли­та, в ка­ком-то не­яс­ном стра­хе за лю­бимых чле­нов семьи Ун­да.

Это бы­ло страш­но.

Па­дение всег­да страш­но. Оно при­носит лишь стра­дания, и ни­чего кро­ме. Пос­ле не­го нуж­но за­ново учить­ся ес­ли не жить, то хо­тя бы су­щес­тво­вать, не опус­ка­ясь еще ни­же. Нуж­но дер­жать­ся, что­бы не пасть еще глуб­же.

…Тог­да, пом­нится, всех бун­товщи­ков пой­ма­ли. Не так быс­тро, но всё-та­ки пой­ма­ли. В их чис­ле ока­зал­ся Ман­ре. Он был пред­во­дите­лем, тем, кто вдох­новлял. Кто бро­сил пер­вый ка­мень в вод­ную гладь.

На Ун­да боль­но бы­ло смот­реть: ли­цо прев­ра­тилось в вос­ко­вую мас­ку, на ко­торой толь­ко гла­за и бы­ли жи­выми, в глу­бине зрач­ков зас­тыл оке­ан бо­ли — ещё ни ра­зу Чет­ве­ро не поз­на­ли, что есть пре­датель­ство.

Аб­ве­ний вце­пил­ся в ры­жие во­лосы, бук­валь­но на­мотав их на паль­цы, и, не от­пуская, про­волок до са­мых глу­боких под­ва­лов Ци­таде­ли. Ман­ре вы­рывал­ся, ши­пел, пы­тал­ся ос­во­бодить­ся из силь­ной хват­ки, но ни­чего не по­луча­лось — и ос­та­валось лишь, по­лусог­нувшись, ста­ра­ясь не силь­но от­ста­вать от Ун­да, быс­тро пе­реби­рать но­гами. Вся по­за вы­ража­ла уни­жение, а на щё­ках го­рел по­жар сму­щения и сты­да. Путь до под­ва­лов про­легал чрез мно­гие лес­тнич­ные про­лёты, ан­фи­лады за­лов. Ка­залось, что все взгля­ды бы­ли ус­трем­ле­ны на не­го, но нет — Стра­жи бы­ли слиш­ком вы­мота­ны, ус­та­ли и по­нима­ли, что ни­чего, как преж­де, не бу­дет.

Ар­хонт пре­дан­но шёл за ни­ми, боль­ше бес­по­ко­ясь за Ун­да — пре­датель был ему глу­боко про­тивен. Но шёл, гля­дя на ско­ван­ные за спи­ной гряз­ные ру­ки, на ис­пачкан­ную чь­ей-то кровью одеж­ду, и ис­пы­тывал от­вра­щение. Да­же ес­ли бы Ман­ре яв­лял со­бой при­мер без­гра­нич­ной по­кор­ности, Ар­хонт всё рав­но бы шёл: ведь, на­вер­ня­ка, сми­рение — по­каз­ное, и змей уда­рит сра­зу же, как толь­ко по­чу­ет сво­боду.

Ка­залось, в под­ва­лах бы­ло зяб­ко, хо­тя не бы­ло то­го про­моз­гло­го се­вер­но­го вет­ра, нас­квозь про­питан­но­го го­речью, пок­ры­того не­види­мыми игол­ка­ми мо­роза. Не бы­ло пле­сени, что рос­ла на се­рых прох­ладных кам­нях. Мно­го че­го не бы­ло, и мно­го что бы­ло, но тог­да Ар­хонт не об­ра­щал вни­мания на об­ста­нов­ку.

Унд тол­кнул пре­дате­ля на пол, не по­думав, что, па­дая, тот мо­жет зап­росто сло­мать ру­ки — да и ни к че­му бы­ла та при­выч­ная за­бота, ес­ли Ман­ре все ре­шил сам, по собс­твен­ной при­хоти сок­ру­шив мно­гове­ковые стол­пы ми­роз­да­ния.

Ры­жая тварь при­под­ня­лась, зло улы­ба­ясь, и смот­ре­ла на Аб­ве­ния, на­вис­ше­го над ним. Но злость в ис­ко­вер­канном ос­ка­ле бы­ла ка­кая-то неп­ра­виль­ная, лом­кая, она уро­дова­ла ли­цо. Вне­зап­но, не в си­лах вы­дер­жать тя­жёлый об­ви­нитель­ный взгляд, он от­вернул­ся, ин­стинктив­но при­жимая но­ги к се­бе, слов­но го­товил­ся за­щищать­ся. И — что уди­витель­но — мол­чал, не мог вы­давить ни сло­ва. На­вер­ное, гор­ло пе­ресох­ло от стра­ха, или он счи­тал лю­бые объ­яс­не­ния из­лишни­ми.

Унд хра­нил мол­ча­ние по иной при­чине: слиш­ком бо­ял­ся най­ти не­нуж­ные сло­ва за­щиты, опа­сал­ся, что лю­бое сло­во мо­жет пе­реме­нить его от­но­шение ко все­му. В глу­бине ду­ши Аб­ве­ния по­явил­ся це­лый ура­ган из са­мых неп­ри­ят­ных чувств: оби­да, го­речь, не­пони­мание и злость ус­тро­или кро­вавый пир, раз­ры­вая толь­ко что ожив­шую ду­шу в клочья.

Нуж­но бы­ло что-то де­лать.

— Пос­мотри на ме­ня, — Унд окон­ча­тель­но прев­ра­тил­ся в без­душную ста­тую, об­ла­дав­шую влас­тным го­лосом. Ман­ре лишь силь­нее от­вернул­ся, на­пом­нив оби­жен­но­го че­лове­чес­ко­го ре­бён­ка. Он по­нимал, что нат­во­рил дел, и от­нюдь не са­мых пра­вед­ных.

Вер­хняя гу­ба ед­ва за­мет­но под­ра­гива­ла, яв­ляя ми­ру не то през­ре­ние, не то страх. Он ни­ког­да бы не от­сту­пил­ся — слиш­ком уж уп­рям. Ско­рее, он мог взор­вать­ся в лю­бую ми­нуту.

Пре­датель на­поми­нал заг­нанную в угол ли­су: вскло­кочен­ный, още­рен­ный, го­товый на­пасть в лю­бой мо­мент. Он уже не чувс­тво­вал рук; кан­да­лы да­вили да­же боль­но. Но Ман­ре всё ещё изоб­ра­жал кар­ти­ну лож­ной по­кор­ности, слов­но всё ещё про­дол­жал на­де­ять­ся на что-то приз­рачное. Ру­ки дро­жали от еле сдер­жи­ва­емой не­навис­ти.

— Пос­мотри, — Унд с си­лой по­вер­нул чу­жую го­лову, пы­та­ясь най­ти на дне чу­жих глаз хо­тя бы ис­корку рас­ка­яния, за ко­торую, ка­залось, мож­но бы­ло прос­тить всё на све­те — но на­шёл лишь раз­дра­жение и бунт. Что за не­лепость — та­кой кон­траст!

Аб­ве­ний с си­лой уда­рил по ли­цу. А по­том ещё и ещё. Ман­ре вздрог­нул, су­дорож­но каш­ляя, и на­чал вы­рывать­ся: ук­ло­нив­шись от од­но­го уда­ра, кое-как под­нялся на но­ги, за­дыха­ясь. Но на боль­шее уже сил не хва­тило — мно­гоча­совой бой ска­зал­ся на каж­дом из них. Он, по­качи­ва­ясь, с тру­дом пы­тал­ся удер­жать­ся на но­гах и сох­ра­нить ос­татки гор­дости и са­мо­об­ла­дания.

«Всё-та­ки не зря он был Стра­тегом», — прос­коль­зну­ла шаль­ная, не­нуж­ная мысль. Ник­то не хо­тел ус­ту­пать: ник­то не мог ус­ту­пить, по­тому что за пле­чами у каж­до­го — це­лый мир. У каж­до­го за пле­чами — судь­бы, меч­ты и на­деж­ды. Толь­ко один хо­тел сох­ра­нить их, убе­речь, а дру­гой — низ­вер­гнуть в пу­чину стра­дания. Ман­ре при­валил­ся к сте­не, на­чал мед­ленно спол­зать по ней, пусть ещё стоя на дро­жащих но­гах — ка­ким бы он силь­ным и вы­нос­ли­вым не был, ус­та­лость взя­ла своё.

Пос­ледний удар при­шёл­ся на ка­мен­ную клад­ку, чуть пра­вее го­ловы — и Унд на­шел в се­бе си­лы ос­та­новить­ся.

— Я тре­бую от­ве­та, — Аб­ве­ний сде­лал два ша­га на­зад, пы­та­ясь ус­по­ко­ить­ся. Пре­датель ска­лил­ся, и, зап­ро­кинув го­лову, хрип­ло рас­сме­ял­ся. — За­чем ты ус­тро­ил этот фарс?

— А что ты хо­чешь ус­лы­шать? — Ар­хонта пе­редёр­ги­ва­ет от не­ува­жения и яда, ко­ими со­чилась речь Ман­ре. — Что­бы я, толь­ко что чуть не раз­ру­шив­ший смысл ва­шего су­щес­тво­вания, из­ви­нял­ся? Не за дей­ствия, за мыс­ли. Ва­лял­ся в но­гах у Ве­ликих Че­тырёх, всег­да и пов­сю­ду, а мне бы за это из­редка, слов­но со­баке, ки­дали бы что-ни­будь с хо­зяй­ско­го сто­ла! Спа­сибо, ода­рили ми­лостью, не­чего ска­зать!

Пос­ледние сло­ва он из­де­ватель­ски прок­ри­чал в по­толок, кар­тинно топ­нув но­гой и пы­та­ясь раз­вести ру­ки. Ман­ре всег­да имел тя­гу к нес­во­ев­ре­мен­ным крив­лянь­ям. Обыч­но, та­кая ма­нера по­веде­ния за­бав­ля­ла, но сей­час — раз­дра­жала.

Злая си­ту­ация, злые сло­ва, ко­торые силь­нее рас­па­ляли Ман­ре, ужа­сали Ар­хонта и при­чиня­ли боль Ун­ду.

Не на­до бы­ло до­верять это­му змею.

— Ах да, сов­сем за­был! Еще один пункт мо­их пре­тен­зий, об­ра­щён­ный имен­но к Вам, гос­по­дин По­вели­тель Волн, — Ман­ре сов­сем сор­вался в ис­те­рику, не кон­тро­лируя ни се­бя, ни свои сло­ва, не за­мечая ни­чего. — Наш­ли иг­рушку и ра­ды. По­раз­влек­лись нем­но­го, а по­том выб­ро­сили, по­дума­ешь, без­душный пред­мет. Бла­года­рю по­кор­но, в по­дач­ках не нуж­да­юсь. Но это так, де­ло де­сятое, глав­ное всё же — рас­хожде­ние во взгля­дах. Не счи­таю нуж­ным сле­дить за ни­кому не­нуж­ны­ми мир­ка­ми, где в нас да­же не ве­рят. Ни­какой бла­годар­ности. Да, я неб­ла­годар­ное ко­рыс­тное су­щес­тво, но что по­делать — ка­ков есть!

Унд поч­ти с неж­ностью по­ложил ру­ку на чу­жую шею, креп­че сжи­мая паль­цы, по­нимая: ско­ро это бе­зумие за­кон­чится. При­чём не луч­шим об­ра­зом.

Аб­ве­ний кос­нулся нап­ря­жён­но сом­кну­тых век, по­чувс­тво­вал ды­хание на сво­ей ла­дони. Пре­датель­ства не дол­жны ос­та­вать­ся без­на­казан­ны­ми.

По­ток чис­тей­шей ма­гии хлы­нул че­рез паль­цы к чу­жим гла­зам, вы­жигая их из­нутри, ли­шая воз­можнос­ти ви­деть нав­сегда. Ман­ре дёр­нулся бы­ло, уми­рая от нех­ватки воз­ду­ха и све­та, как не умел про­сить и прек­ло­нять ко­лени. Его те­ло би­ла круп­ная дрожь: си­ла, стру­ив­ша­яся в нем, бо­ролась с чу­жой, пы­та­ясь что-ни­будь сде­лать, из­ме­нить и ос­тать­ся, да­же и в из­вра­щён­ной фор­ме. Но она лишь про­жига­ла ве­ны.

Из но­са хлы­нула кровь, от­кры­лась ста­рая ра­на на спи­не, но это не име­ло зна­чения — Ман­ре ка­залось, что он сно­ва го­рел в Пла­мени Этер­ны. Чу­дились ли­ловые язы­ки пла­мени, взды­мав­ши­еся на ты­сячи хорн ок­рест. Они, как пос­лушные со­баки, ли­зали но­ги, а по­том, разъ­ярив­шись, ку­сали, рва­ли из­му­чен­ную плоть.

Тог­да гла­за зас­ти­лала си­рене­ватая пе­лена, сей­час — ть­ма. Бес­прос­ветная, неп­рогляд­ная, веч­ная и сжи­мала шею и ме­шала ды­шать. Но за пос­леднее Ман­ре был смут­но бла­года­рен: лю­бому пла­мени, что­бы го­реть, ну­жен воз­дух. Ос­та­валось на­де­ять­ся, что по­жар в сер­дце то­же утих­нет.

Из­на­чаль­ная ть­ма. Ман­ре не чувс­тво­вал ни­чего кро­ме бо­ли, на­каты­вав­шей, как вол­на на ис­су­шен­ный зной­ным сол­нцем бе­рег. Он бы и рвал свои во­лосы, ка­тал­ся по по­лу, ис­тошно во­пил, но пос­ледне­му ме­шала гор­дость, ещё ма­ячив­шая на го­ризон­те соз­на­ния, пер­во­му — кан­да­лы, а вто­рому — чу­жая ру­ка, что креп­ко сжи­мала шею.

Ар­хонт ви­дел, как пос­те­пен­но тем­не­ли гла­за пре­дате­ля, как его кровь ста­нови­лась слиш­ком гус­той и чёр­ной — не яр­ко-алой, нет! — чёр­ной, как сгнив­шая ду­ша не­годяя. Рес­ни­цы дав­но спа­лил не­ведо­мый огонь, бу­шевав­ший в гла­зах; толь­ко во­лосы ос­та­лись яр­ки­ми ры­жими, как осен­ний на­ряд ли­сицы. По ли­цу тек­ли уголь­но-чёр­ные слё­зы (от бо­ли, не ина­че), раз­ма­зывая грязь. Ман­ре был жа­лок.

Ма­гия утих­ла на мгно­вение, что­бы по­том раз­ле­теть­ся, унич­то­жить лёг­кие, ос­та­новить сер­дце. Быв­ший Стра­тег не знал, как дол­го прод­лится столь изощ­рённая пыт­ка, ко­торая зас­тавля­ет за­быть то ма­лое, что ос­та­вило Пла­мя Этер­ны. Ког­да паль­цы раз­жа­лись, Ман­ре без­воль­но сполз по сте­не, уты­ка­ясь ли­цом в собс­твен­ные ко­лени. Боль не уш­ла: она не уй­дёт, по­ка в те­ле бу­дет на­ходить­ся да­же ма­лая часть бы­лой Си­лы.

Хо­лод­ный ка­мень за спи­ной до­бав­лял яс­ности в вос­па­лён­ное соз­на­ние. Ман­ре от­крыл гла­за и ни­чего не уви­дел: впе­реди бы­ла лишь ть­ма.

— Я, Унд, Властью Аб­ве­ни­ев, об­ви­няю те­бя в пре­датель­стве, приз­наю твою ви­ну, на­рекаю те­бя и всех, кто те­бе под­чи­нял­ся в тво­их бес­чес­тных по­мыс­лах, рат­то­нами, и из­го­няю из Ци­таде­ли.Ни­ког­да и ни при ка­ких об­сто­ятель­ствах не сту­пите вы на эту зем­лю.

Пра­восу­дие дол­жно быть бес­пристрас­тным и спра­вед­ли­вым. Оно дол­жно на­казы­вать со­об­разно де­яни­ям и ду­мам, не по­лага­ясь на се­бя. Его не дол­жны вол­но­вать ду­мы под­су­димо­го. Но по­чему так?..

Это бы­ло нас­толь­ко дав­но, что Ар­хонт и за­был, ког­да.

Он пом­нил, как мя­теж­ни­ков из­го­няли из Ци­таде­ли. Стра­жи с не­одоб­ре­ни­ем смот­ре­ли на быв­ших то­вари­щей. Меж­ду ни­ми, за­кутан­ный в плащ, сто­ял Ман­ре. Его гла­за по­чер­не­ли нав­сегда и всё: не бы­ло бел­ков — лишь тём­ная пе­лена. Он сто­ял, гор­до под­няв го­лову, ис­ху­дав­ший, жал­кий. Про­ис­шедшее в под­ва­лах так и не смог­ло сло­мить.

Этер­на си­яла для них ог­ня­ми в пос­ледний раз: боль­ше не бу­дет мяг­ких лу­чей, оку­тыва­ющих и да­рящих ус­по­ко­ение. Но что же — они са­ми выб­ра­ли свой путь.

Чет­ве­ро выш­ли, да­бы от­крыть про­ход меж­ду ми­рами и низ­вер­гнуть тем са­мым из­менни­ков. Ман­ре сто­ял с зак­ры­тыми гла­зами — он бо­ял­ся ть­мы. Не нуж­но бы­ло тог­да Ун­ду и Анэ­му под­хо­дить к из­менни­кам слиш­ком близ­ко. Нель­зя де­лать что-ли­бо, бу­дучи не­уве­рен­ным в сво­ей пра­воте.

Пос­ле от­ре­чения от Си­лы, Ман­ре че­тыре дня би­ло ли­хорад­кой, по­ка те­ло при­выка­ло жить без ма­гии. Ар­хонт нес­коль­ко раз спус­кался в под­ва­лы, что­бы про­верить сос­то­яние зак­лю­чён­но­го, и каж­дый раз он си­дел, ут­кнув­шись го­ловой в ко­лени, пы­та­ясь соз­дать ма­лень­кий ого­нёк на кон­чи­ках паль­цев, что­бы хоть нем­но­го сог­реть­ся. Но ни­чего не по­луча­лось.

Од­но по­сеще­ние Ар­хонт же­лал бы за­быть, и же­лание это шло из глу­бины ду­ши, хо­тя и бы­ло про­дик­то­вано ра­зумом, ко­торый не мог по­нять, как мож­но лю­бить та­кое су­щес­тво. По­чему Унд, это Выс­шее Соз­да­ние, си­дит на по­лу, нак­ру­чивая на па­лец слип­шу­юся от кро­ви ры­жую прядь? По­чему Ман­ре, по­лу­обе­зумев­ший от бо­ли, прос­то ле­жит на пле­че то­го, ко­го он пре­дал?..

Тог­да, стоя в тол­пе из­гнан­ни­ков Ман­ре прос­то от­вернул­ся от то­го, ко­му был до­рог. Имен­но тог­да Унд окон­ча­тель­но по­терял пе­рес­тал ве­рить в до­верие Ман­ре прос­то от­тол­кнул про­тяну­тую к не­му ру­ку, окон­ча­тель­но пе­речер­ки­вая все од­ним дви­жени­ем пле­ча. Анэм лишь ус­та­ло зак­рыл гла­за: он не раз и не два пы­тал­ся до­нес­ти до ра­зума сво­его дру­га, что все так и за­кон­чится од­нажды. Но Унд не прис­лу­шал­ся к его со­ветам, сде­лал всё на­пере­кор — и ис­пил ча­шу бо­ли до дна.

На­речён­ные рат­то­нами ухо­дили, ни ра­зу не обер­нувшись. Ман­ре, так и не при­вык­нув к тем­но­те, чуть по­шаты­вал­ся, опи­ра­ясь на чью-то ру­ку. Он не мог от­сту­пить сей­час, ког­да Ог­ни Этер­ны угас­ли.

* * *

По­нача­лу всем уда­валось де­лать вид, что ни­чего не из­ме­нилось. Жизнь про­дол­жа­лась — все­го лишь не бы­ло нес­коль­ких Стра­жей и од­но­го Стра­тега. По-преж­не­му сле­дили за спо­кой­стви­ем ми­ров, по-преж­не­му про­дол­жа­лись пи­ры. Все ста­ратель­но де­лали вид, что не су­щес­тво­вало тём­ных оз­лоблен­ных су­ществ, что в те­ни заб­ве­ния ждут, ког­да ок­репнет их си­ла, что­бы на­нес­ти не­ожи­дан­ный удар.

Но шли го­да, про­лета­ли де­сяти­летия, ве­ка. Всё по­тихонь­ку за­быва­лось. Ми­нув­шее мяг­кой пе­риной нак­ры­вало Вре­мя.

Но ни­чего не про­ходит бес­след­но. Нич­то не ухо­дит в ни­куда — тем бо­лее, оби­да. Рат­то­ны, при­дя в се­бя, на­чали дей­ство­вать. Унич­то­жали мир за ми­ром, на­ходя не­види­мые ла­зей­ки, зас­тавляя под­гни­вать нить Оже­релья. И Стра­жи ни­чего не мог­ли с этим сде­лать: рат­то­ны бы­ли не­уло­вимы. Толь­ко из­редка уда­валось уга­дать, ка­кой из ми­ров бу­дет сле­ду­ющим.

Быв­шие Стра­жи из­ме­нились — их ли­ца ог­ру­бели, по­жел­те­ли, они са­ми ста­ли груз­нее, как буд­то кто-то об­ре­зал им крылья. Толь­ко Ман­ре не из­ме­нил­ся — лишь ду­ша очерс­тве­ла. Гра­ци­оз­ный кот, ко­торый по­лагал­ся лишь на свой слух и зве­риное чутье. Он лю­бил по­дол­гу иг­рать с бес­печной пташ­кой, преж­де чем ра­зор­вать её, ок­ро­пить крылья кровью. Из ми­ра в мир. Из ве­ка в век. Всё го­рело и об­ру­шива­лось, лишь сле­пой Ман­ре из­де­ватель­ски пля­сал на пе­пели­щах. Он пы­тал­ся вся­чес­ки до­садить Ун­ду (буд­то пре­дыду­щих зло­де­яний не бы­ло дос­та­точ­но), вы­нуж­дал сни­зой­ти до сво­его уров­ня. Но Чет­ве­ро бы­ли муд­рее: они не пре­дава­лись все­объ­ем­лю­щей злос­ти — они нап­ро­тив отс­тра­нялись. И ре­шили уй­ти, пе­редав сво­им то­вари­щам власть.

И уш­ли, что-то за­бирая с со­бой, что-то ос­тавляя вза­мен.

Пер­вый, Унд, заб­рал име­на — ос­та­лись лишь Стра­жи, Ар­хонты, Стра­теги.

Вто­рой, Лит, заб­рал не­нависть к рат­то­нам — ос­та­лась толь­ко жа­лость.

Тре­тий, Анэм, заб­рал без­рассудс­тво — ос­та­лись пла­ны.

Чет­вёртый, Ас­трап, заб­рал на­деж­ду — ос­та­лась пус­то­та.

* * *

Твердь сод­рогну­лась. Её бро­сило в во­дово­рот из чёр­но­го ды­ма, мрач­ных по­мыс­лов и не­навис­ти, ко­ей дав­но не ви­дыва­ли на све­те. Рат­то­ны, ка­залось бы, дав­но за­бив­ши­еся в са­мые тём­ные не­навис­ти, ощу­щали се­бя хо­зя­ева­ми.

Они ка­ким-то не­ведо­мым об­ра­зом про­били щит, ок­ру­жа­ющий Ци­тадель, и се­яли па­нику. С гром­ким сту­ком уда­рились о сте­ну две­ри, и раз­дался зна­комый го­лос:

— Доб­ро­го ут­речка! Или что у вас тут? — да­же не ви­дя ли­ца, Ар­хонт по­нял, что Ман­ре ку­ражил­ся. — Вы, на­вер­ное, уж и не ча­яли нас уви­деть? Жда­ли, по­ди, толь­ко на Ру­беже — но, увы! Люб­лю не оп­равды­вать чу­жие ожи­дания.

Ар­хонт уже не слу­шал, он бе­жал в зал, где обос­но­вались рат­то­ны, от­ку­да они со­бира­лись на­чать смер­то­убий­ство. И опоз­дал: Ман­ре уже на­нёс пер­вый удар. Меч нас­квозь прот­кнул Стра­жа — во­шёл в те­ло по са­мую ру­ко­ять. Кровь брыз­ну­ла во все сто­роны, пач­кая сталь клин­ка, паль­цы рат­то­на, его ру­баху; он слов­но обе­зумел ещё боль­ше, про­вора­чивая ору­жие в ра­не. Страж зах­ри­пел, по­пытал­ся уда­рить, но ни­чего не мог сде­лать: сле­пой пре­датель был си­лен.

Визг рат­то­нов взвил­ся под по­толок, они обе­щали уто­пить Ци­тадель в кро­ви. Они бро­сились в бой, сея смерть. Стра­жи, не ожи­дав­шие ата­ки, рас­те­рян­ные, па­дали, а бе­лый мра­мор по­ла стал сколь­зким и тём­но-бу­рым. Ар­хонт, на­нося удар, за­метил, что ви­нов­ник все­го это­го слов­но ис­па­рил­ся. Тя­жёлый меч сос­коль­знул и вмес­то го­ловы снёс ру­ку. Рат­тон от­ско­чил и, пос­коль­знув­шись, упал, раз­би­вая го­лову. До­бивая его сво­ей Си­лой, Ар­хонт с ужа­сом по­думал: дол­жно быть, Ман­ре на­думал низ­вер­гнуть Ци­тадель, что­бы по­том унич­то­жить Оже­релье.

Ар­хонт вдруг с пу­га­ющей яс­ностью пред­ста­вил, как, од­на за дру­гой, Бу­сины-ми­ры сос­коль­знут с Ни­ти, как бу­дут не­кото­рое вре­мя па­рить, а по­том, стал­ки­ва­ясь пер­ла­мут­ро­выми бо­ками, па­дать. Это па­дение бу­дет длить­ся бес­ко­неч­но — у Без­дны нет дна. Каж­дый — каж­дый! — из прек­расных ми­ров прев­ра­тит­ся в выж­женную пус­ты­ню, по­теря­ет свою не­пов­то­римость и ста­нет мёр­твым. Все, за что ду­шой бо­лели Ушед­шие и по­гиб­шие в сра­жени­ях, бу­дет унич­то­жено.

Он не мо­жет это­го до­пус­тить, ни­ког­да. Ар­хонт слу­кавил: ухо­дя, Ас­трап ос­та­вил но­вое Сер­дце Этер­ны. Ры­жево­лосая Ада дер­жа­ла на сво­их хруп­ких пле­чах Ци­тадель, но бы­ла са­мой без­за­щит­ной её частью. Спра­вить­ся с рат­то­ном ей бы­ло не по си­лам.

Ар­хонт бес­толко­во ме­тал­ся по лес­тни­цам, пы­та­ясь най­ти Сер­дце Этер­ны. Но ры­жины (ни рат­то­на, ни Ады) не бы­ло вид­но — толь­ко бе­лые сте­ны. Ко­неч­но, Ас­трап ни­кому об этом не го­ворил, но Ман­ре был слиш­ком умён, что­бы не до­гадать­ся — ес­ли уж су­мел вы­жить в ле­дяной без­дне, то с го­лово­лом­кой точ­но спра­вит­ся.

Он на­шёл их на лес­тнич­ном про­лёте. Ада, при­жав ла­донь ко рту, по­луле­жала, пы­та­ясь пнуть бо­сыми но­гами на­вис­ше­го над ней рат­то­на — пол­ностью чёр­ные гла­за пу­гали, за­тяги­вали; уг­ро­за бы­ла близ­ка, как ни­ког­да.

Ман­ре силь­нее сжал ру­ками пе­рила и чуть нак­ло­нил вбок го­лову. Ть­ма в гла­зах что-то на­шеп­та­ла. Что-то, что зас­та­вило сде­лать рат­то­на два ша­га на­зад и от­ве­сить пок­лон.

— Не­уже­ли сам Ар­хонт поч­тил ме­ня сво­им при­сутс­тви­ем?

Вре­мя за­мер­ло, ос­та­нови­лось, слов­но ре­шая, кто из них бо­лее дру­гого дос­то­ин по­беды. И, к со­жале­нию, она не за­висит от пра­воты чь­их-ли­бо убеж­де­ний. Будь это так, то не бы­ло бы пер­во­го Па­дения, а не­кото­рые Бу­сины так и ос­та­лись бы на­низа­ны на Нить. Сей­час всё ре­ша­ет си­ла. И уда­ча.

Ада, вос­поль­зо­вав­шись за­мин­кой, вско­чила на но­ги и по­пыта­лась бе­жать: здесь ма­гия не по­мощ­ник. Ада бе­жала, цеп­ля­ясь за пе­рила, сколь­зи­ла бо­сыми но­гами по сту­пеням, поч­ти па­дая.

Блед­ная вспыш­ка. Ша­ровая мол­ния уда­рила ей ров­но меж­ду ло­паток, скры­тых зе­ленью шёл­ка, вы­жигая ко­жу на спи­не и ос­тавляя урод­ли­вые ра­ны. Мол­ния выж­гла са­мо сер­дце. Ада за­мер­ла, слов­но не по­нимая, что слу­чилось. По­том, уже по­том, под­ко­сились но­ги, раз­жа­лись паль­цы, и она ку­лём по­кати­лась вниз по лес­тнич­но­му про­лёту. А по­ка она му­читель­но уми­рала, из пос­ледних сил цеп­ля­ясь за жизнь. Но ма­гия не ос­та­вила ей ни еди­ной воз­можнос­ти. Зе­лёные гла­за за­мер­ли нав­сегда.

Ар­хонт со свя­щен­ным ужа­сом наб­лю­дал, как те­ло той, что бы­ла Сер­дцем Ци­таде­ли, без­воль­но ка­тилось вниз, пач­кая сту­пени кровью, ос­тавляя за со­бой след.

Ци­тадель еще сто­яла, но сов­сем ско­ро дол­жна бы­ла пасть. И ни­чего не по­может, да­же по­мощь тех, кто на­ходил­ся на Ру­беже. Да и не нуж­но им воз­вра­щать­ся — толь­ко по­лягут заз­ря. И тог­да рат­то­ны окон­ча­тель­но по­бедят. Они уже поч­ти по­беди­ли, но Стра­жи ни­ког­да не сда­ют­ся, они бу­дут бо­роть­ся всег­да, по­ка жи­вы, по­ка кровь те­чёт по жи­лам. Да­же ког­да на­деж­ды нет. Тем бо­лее, ког­да её нет.

— Ах, ка­кая жа­лость, — с прит­ворной грустью со­об­щил Ман­ре. Он сто­ял, валь­яж­но об­ло­котив­шись о сте­ну, и нас­лаждал­ся чу­жой болью. — Наш Всеб­ла­гой Ас­трап прос­чи­тал­ся. Вот вам и урок на бу­дущее, ко­торое не нас­ту­пит. Ни­ког­да нель­зя до­верять са­мое важ­ное жи­вым тва­рям.

Он сде­лал шаг в сто­рону, ук­ло­ня­ясь от быс­тро­го уда­ра и на­бирая дис­танцию. Кли­нок Ар­хонта от­ре­зал лишь прядь во­лос. В воз­ду­хе за­пах­ло гро­зой — Ман­ре всег­да тя­готел к Мол­ни­ям.

— Не нра­вит­ся? — рат­тон поч­ти тан­це­вал, кру­жась на бе­ло-крас­ных пли­тах. Ма­лень­кая лес­тнич­ная пло­щад­ка ог­ра­ничи­вала дви­жения, и Ман­ре бук­валь­но взле­тел на сле­ду­ющий этаж, и, уже стоя на­вер­ху, кар­тинно раз­во­дил ру­ками. — Но что по­делать? Я да­лёк от па­тети­ки.

Ар­хонт рас­сержен­но за­рычал, чувс­твуя, как на­чина­ют по­кидать его си­лы. Бы­ло яс­но, что про­тив­ник бу­дет все­ми си­лами из­бе­гать ру­копаш­но­го боя, ста­ра­ясь всё свес­ти к ма­гичес­кой ду­эли, где у не­го пре­иму­щес­тво: не он чер­па­ет мощь из раз­ру­ша­ющей­ся кре­пос­ти.

То, что рат­тон лю­бил крив­лять­ся, бы­ло из­вес­тно еще дав­но, и это зна­ние лишь тя­готи­ло. Он то под­хо­дил бли­же, свер­кая сво­ими чёр­ны­ми гла­зами, то от­ска­кивал к про­тиво­полож­ной сте­не, чуть не уда­ря­ясь, прис­ту­кивал но­гами, ра­ду­ясь, слов­но ди­тя. Ли­цо ме­няло вы­раже­ние мгно­вен­но, по глу­пой при­хоти. Он, спус­тя мно­гие ве­ка, был жи­вым. Мож­но бы­ло по­думать, что у не­го на­конец-то по­яви­лась ду­ша.

— Зна­ешь, Ар­хонт, у ме­ня сей­час по­яви­лась од­на блажь, — Ман­ре из­де­вал­ся, пус­кая в воз­дух ко­рот­кие вспыш­ки, ки­чил­ся сво­ей не от­ня­той си­лой. Той са­мой, что не смог­ло пла­мя Ун­да вы­жечь. Той, что сог­ре­вала во вре­мя па­дения, что бы­ла вер­ным псом.

Мол­нии. А не Вол­ны. Ар­хонт от­ме­ча­ет это в ко­торый раз, ди­вясь. На­вер­ное, сти­хия, что всег­да да­рила ему за­щиту и за­боту, бы­ла Ман­ре глу­боко про­тив­на. Жаль, это вы­яс­ни­лось толь­ко сей­час. Ког­да под сво­дами Ци­таде­ли раз­ры­вались чёр­ные вспыш­ки, гро­хотал гром — гро­за без дож­дя.

Ман­ре на­конец дос­тал кли­нок, под­бро­сил его в воз­дух, при­меря­ясь к че­му-то. Кровь на лез­вии

пес­трит нек­ра­сивы­ми бу­рыми пят­на­ми. Пре­датель кос­нулся ста­ли, не­одоб­ри­тель­но по­цокал язы­ком и без при­чины зак­ру­жил­ся на мес­те, рас­ки­нув ру­ки в раз­ные сто­роны. Рез­ко ос­та­новил­ся и уда­рил на­угад: ведь он был слеп, как но­ворож­дённый ко­тёнок и толь­ко чувс­тво­вал, слы­шал, ощу­щал. Рат­тон сми­рил­ся и на­учил­ся с этим жить.

Удар на­угад ока­зал­ся весь­ма то­чен — при­шёл­ся на пле­чо. Воз­ду­ха пре­датель­ски не хва­тало.

Ман­ре упал на пол, про­пус­кая чу­жой меч над со­бой и уда­ряя в но­гу — про­тив­ник сам ви­новат, что со­вер­шенно за­был про за­щиту. Рат­тон бить упав­ше­го не стал.

— Да­вай, под­ни­май­ся!

Ть­ма в гла­зах ли­кова­ла, вы­ла, тя­нула свои ла­пы всё даль­ше и даль­ше, зас­тавляя те­ло чуть ли не кор­чить­ся от удо­воль­ствия, выз­ванно­го про­литой кровью. Ар­хонт с не­навистью смот­рел на Ман­ре.

Толь­ко Ар­хонт по­пытал­ся встать, как рат­тон, не пря­ча ра­дос­ти, с си­лой уда­рил его, зас­тавляя упасть.

— Так, о чем это я? — Ман­ре нах­му­рил бро­ви, кар­тинно под­жал гу­бы, точ­но ду­мая о чем-то.

По­том его ли­цо про­яс­ни­лось.

— Ко­неч­но, блажь. Мне вне­зап­но за­хоте­лось, в ви­ду бы­лого, ра­зуме­ет­ся, по­делить­ся с то­бой пла­нами на бу­дущее. Сво­ими, ес­тес­твен­но — твоё бу­дущее ни­ког­да не нас­ту­пит. Да и нас­то­ящее прер­вётся пря­мо здесь. Ты, ка­жет­ся, всег­да лю­бил За­пад­ное Кры­ло. Цыц!

Лишь уви­дев сла­бую по­пыт­ку под­нять­ся, рат­тон нас­ту­пил на ра­неное пле­чо, опус­кая об­ратно и зас­тавляя мор­щить­ся от бо­ли. Ар­хонт за­метил, с ка­кой брез­гли­востью вы­тирал но­гу о пол Ман­ре. Крас­ное на бе­лом за­вора­жива­ло.

— Не ме­шай. Итак, — мер­за­вец щёл­кнул паль­ца­ми, до­вери­тель­но нак­ло­нил­ся к сво­ему про­тив­ни­ку, — я со­бира­юсь унич­то­жить каж­дый — слы­шишь? — каж­дый жал­кий ми­рок, за ко­торый вы так яро сра­жались. Один за дру­гим. Один за дру­гим. Я хо­чу, что­бы ос­тавша­яся куч­ка Стра­жей-не­умех стра­дала, наб­лю­дая за столь низ­ким па­дени­ем их дог­ма­тов и уче­ний. Я ведь прав, что все Ады сей­час на­ходят­ся здесь, в Этер­не, ко­торая рух­нет с ми­нуты на ми­нуты?

Ар­хонт лишь силь­нее стис­нул зу­бы, ду­мая, что тя­жёлые сте­ны пог­ре­бут под со­бой и это­го дваж­ды пре­дате­ля.

— Тог­да не бу­дет но­вых Стра­жей, и ос­тавши­еся бу­дут вы­нуж­де­ны са­ми, по­думай толь­ко, са­ми унич­то­жать те ми­ры, за ко­торые ра­нее от­да­вали жиз­ни их братья. Они из всех сил бу­дут пы­тать­ся сох­ра­нить те жал­кие кро­хи бы­лого ве­личия Оже­релья, не за­мечая, что уже всё. Что даль­ше ни­чего не бу­дет.

— У те­бя ни­чего не по­лучит­ся, — был единс­твен­но вер­ный от­вет.

Ли­цо Ман­ре сно­ва пре­об­ра­зилось: оно ста­ло оби­жен­ным. Рат­тон вско­чил с ко­лен и об­вёл ру­ками всё вок­руг.

— Смот­ри! Уже по­луча­ет­ся! — он сме­ял­ся, он был до­волен, как ни­ког­да. Счас­тлив и пь­ян.

Ока­зыва­ет­ся, для та­кой тва­ри, как Ман­ре, счастье зак­лю­чалось не в люб­ви, а в чу­жих стра­дани­ях. Он ими упи­вал­ся, как упи­вал­ся ког­да-то дав­но дру­гими, свет­лы­ми, чувс­тва­ми. Ар­хонт не знал, ког­да Свет­лый Стра­тег стал по­рож­день­ем Из­на­чаль­ной Ть­мы, ког­да власть вскру­жила го­лову силь­нее, чем лю­бовь и ува­жение. Они про­пус­ти­ли этот мо­мент. Унд — по­тому что лю­бил. Ос­таль­ные — по­тому что ве­рили Аб­ве­нию.

— Ми­ры бу­дут па­дать и па­дать, как рас­сохши­еся ста­рые мос­ты, бря­цать це­пями, а пе­ред этим прок­ли­нать мо­их пос­ланцев. Та­ких же ры­жих и, как вы ме­ня лю­бите на­зывать, не на­пом­нишь? — Ман­ре пос­ту­чал паль­цем по собс­твен­ным гу­бам, пы­та­ясь вспом­нить нуж­ное сло­во. — Ко­неч­но, бес­чес­тные и наг­лые. Ис­тинные мер­завцы.

— И те­бе не жал­ко бу­дет этих лю­дей? Сов­сем ни кап­ли? Ведь их бу­дут пре­зирать и не­нави­деть, и ни­ког­да они не по­чувс­тву­ют от ок­ру­жа­ющих хо­роше­го.

Взы­вать к со­вес­ти рат­то­на — все рав­но что про­сить вер­блю­да сыг­рать на флей­те. Глу­по и бес­по­лез­но.

— Нап­ле­вать, — Ман­ре без­различ­но по­жал пле­чами. — Они все­го лишь пов­то­рят мою судь­бу. Как их толь­ко не бу­дут на­зывать. И «за­разой», и «на­воз­ни­ками», как угод­но. На что толь­ко хва­тит люд­ской фан­та­зии. Но жить-то они бу­дут. Лю­ди-рат­то­ны. Ин­те­рес­но зву­чит, не прав­да ли? Раз­ве не их так тре­пет­но за­щища­ли на­ши дра­жай­шие Ушед­шие? Это прек­расно.

Ман­ре по­качи­вал­ся, прик­рыв чер­но­ту глаз. Ть­ма, до­воль­но мур­ча, за­билась в угол ду­ши, свер­ну­лась в ко­мочек, под­жав хвост. Ман­ре ус­тал и опус­то­шён, он еще мо­жет бах­ва­лить­ся, но он сго­рел — как сго­ра­ет све­ча, пла­ча вос­ком. Или лам­па: пла­мя коп­тит, с тру­дом дер­жится, но уп­ря­мо по­жира­ет фи­тилёк, нас­квозь про­питан­ный мас­лом.

Он опять нат­во­рил дел. Вот толь­ко бес­связ­ный бред, ко­торый на­вер­ня­ка бу­дет поз­же, выс­лу­шивать не­кому. Ман­ре хра­нил са­мо­об­ла­дание толь­ко бла­года­ря ка­кому-то внут­ренне­му стер­жню, за­калён­но­му в двух Ог­ня и в хо­лоде Без­дны.

Сте­ны за­ходи­ли хо­дуном: от­ве­дён­ная на до­лю Этер­ны ма­гия за­кан­чи­валась. Зат­рясся пол, на­чали па­дать ве­личес­твен­ные ста­туи. Ман­ре с ка­кой-то тос­кой, про­вёл паль­ца­ми по пе­рилам, леп­ни­не на сте­нах, про­ща­ясь. Дур­ная го­лова чуть скло­нилась, а пле­чи тряс­лись от еле сдер­жи­ва­емо­го сме­ха.

Ар­хонт с ужа­сом смот­рел на тво­рив­ше­еся вок­руг све­топ­рестав­ле­ние. Ог­ромные мра­мор­ные кус­ки ле­тели вниз, стал­ки­ва­ясь друг с дру­гом, прев­ра­ща­ясь в крош­ки; кам­ни па­дали, уби­вая не­ос­то­рож­ных рат­то­нов и Стра­жей, гро­хота­ли. Это бы­ло по­хоже на кош­марный сон.

Бы­ло по­нят­но, что это всё — ко­нец. Ко­нец все­му, что бы­ло. Ко­нец все­му что бу­дет. Это как по­жар в от­чем до­ме: ты смот­ришь, как не­насыт­ное пла­мя объ­ем­лет ма­туш­ки­ны за­навес­ки, от­цов­ский стол и свит­ки, как пе­реки­дыва­ет­ся на ста­рин­ный сун­дук, что ис­прав­но слу­жил мно­гим по­коле­ни­ям, как по­жира­ет дом це­ликом и пол­ностью, прев­ра­щая в ды­мящее, обуг­ленное неч­то. А ты сто­ишь и смот­ришь, не в си­лах по­шеве­лить­ся от ужа­са: всё, что бы­ло до­рого, от­ны­не прев­ра­тит­ся в уголь. Что вос­по­мина­ния, хра­нив­ши­еся в ка­ком-то тём­ном уг­лу до­ма вмес­те с де­ревян­ным аму­летом, ста­нут чёр­ным ды­мом и уле­тят в не­бо. А сер­дце сжи­ма­ет­ся от бо­ли: вот был дом, а те­перь его нет — толь­ко пус­тырь и го­ра не­нуж­но­го хла­ма на нём.

Пос­ле это­го ни­чего не бу­дет, как преж­де. На ду­ше ос­та­нут­ся раз­ноцвет­ные зап­ла­ты. Ря­дом, при­жимая пла­ток к сле­зящим­ся гла­зам, бу­дет пла­кать ма­туш­ка, а отец, с ка­мен­ным вы­раже­ни­ем ли­ца, бу­дет при­жимать её к се­бе. По­тому что ни­чего не сде­лать, не из­ме­нить: пла­мя пог­ло­ща­ет всё, ни­чего не ос­тавляя вза­мен — толь­ко боль.

Ман­ре под­нял ва­ля­ющий­ся меч, стрях­нул с не­го мра­мор­ные крош­ки, вы­тер кровь о ру­кав ру­бахи, и от буд­ничнос­ти его дей­ствий хо­телось выть. И не бы­ло за­мет­но, что­бы его ли­цо, та­кое жи­вое преж­де, ста­ло тя­жёлым, слов­но его вто­рой раз из­го­няли из Ци­таде­ли.

Кам­ни на­чали па­дать всё ча­ще и ча­ще, об­ру­шивая це­лые лес­тнич­ные про­лёты, сте­ны ко­ридо­ров, ко­лон­ны, удер­жи­вав­шие сво­ды. Они ру­шились на гла­зах, и Ар­хонт всё ещё не мог по­верить. Что это про­ис­хо­дит на са­мом де­ле, а не прос­то дур­ной сон.

Бы­ло из­вес­тно, что всё за­кан­чи­ва­ет­ся, всё сти­ра­ет­ся в пыль без­жа­лос­тным вре­менем, но Этер­на, та­кая на­дёж­ная, креп­кая, не мог­ла так прос­то пасть. Она не мог­ла ле­теть в про­пасть. Не так быс­тро.

И хо­тя ми­нули це­лые ты­сяче­летия, ни­как не от­ра­зив­ши­еся на Ци­таде­ли, всё ка­залось быс­трым, как ко­сые дож­ди в не­нас­тные дни из­менчи­вых Осен­них Волн. Вре­мя, ра­нее зас­тывшее здесь, приш­ло в дви­жение. Отыг­ры­валось на ароч­ных про­ходах, люс­трах и кан­де­ляб­рах. Сры­вало зло на Стра­жах, без кон­ца пи­ровав­ших и во­евав­ших.

Ему бы­ло без­различ­но, что про­ис­хо­дило ког­да-то. Вре­мя жи­ло мгно­вени­ем раз­ру­шения. Сти­рало в пыль то, что дол­жно бы­ло прос­то­ять ещё ве­ка. Дол­жны мель­кать Кру­ги, ме­нять­ся Бу­сины, а Ци­тадель ос­та­вать­ся ос­тро­вом не­зыб­ле­мос­ти пос­ре­ди это­го оке­ана раз­ру­хи.

Но, ли­шив­шись са­мого глав­но­го, Этер­на сда­лась. Как гор­дая Ко­ролев­на, по­пав­шая в плен жес­то­кого Ка­на. Опус­ти­ла ру­ки, скло­нила го­лову, ли­шилась чувств — по­теря­ла се­бя: сер­дце-то не бо­лит, не но­ет. Его поп­росту нет.

Но они бы­ли у Стра­жей, ус­та­лых, но не слом­ленных. Они по­нима­ли, что они про­иг­ра­ли бой — свой Веч­ный Бой. Встре­чали си­нег­ла­зую Смерть с гор­достью, по­нимая, что они сде­лали всё, что мог­ли. И жен­щи­на бла­гос­клон­но при­нима­ла Во­инов, под­драз­ни­вая и иг­рая с ни­ми, тан­цуя с ду­шами сре­ди по­кину­тых тел. Ду­шам бы­ло лег­ко и по­кой­но — они ни­кого не пре­дали, не из­ме­нили, ос­та­лись вер­ны­ми до са­мого кон­ца сво­ему Дол­гу и Пред­назна­чению.

А рат­то­ны бе­жали, как кры­сы. Они сли­лись с Ть­мой и ус­коль­за­ли че­рез лю­бую щель. Ар­хонт, ра­нен­ный, не имея сил встать, бро­сил пос­ледний взгляд на Ман­ре:

— Иди с ми­ром, — Аб­ве­нии за­веща­ли про­щать, как бы тя­жело ни бы­ло. Рат­тон вздрог­нул. Он не обер­нулся, лишь шёл впе­рёд, не от­ры­вая ру­ки от пе­рил. Не уз­на­вая, как буд­то не знал ма­лей­ших тре­щин, как буд­то не он про­вёл здесь Вре­мя, под­ру­жив­шись с ним.

Ман­ре не стал сгус­тком ть­мы. Он так и ос­тался со­бой: слу­шал хо­лод­ный мра­мор, пок­ры­тый кровью, ос­то­рож­но сту­пал, так и ни ра­зу не спот­кнув­шись.

Ры­жий пос­ре­ди бе­лого бе­зумия — он вы­делял­ся. Ак­ку­рат­но обо­шёл рас­прос­тёртое изу­родо­ван­ное те­ло Сер­дца Ци­таде­ли. Ры­жая Ада пос­ре­ди бе­лых ос­колков, пос­ре­ди крас­ной лу­жи — то­же вы­деля­лась.

Це­лая глы­ба мра­мора отор­ва­лась от ко­лон­ны и по­лете­ла вниз, гро­зя раз­да­вить и унич­то­жить рат­то­на вмес­те с его жер­твой. Ци­тадель, воя от бо­ли, рас­хо­дова­ла пос­ледние кро­хи Си­лы, пы­талась отом­стить.

Ар­хонт чуть по­вер­нул го­лову в сто­рону, при­под­ни­ма­ясь на лок­тях. Раз­дался гро­хот: ка­мень об­ру­шил­ся на лес­тнич­ную пло­щад­ку. В воз­дух взмы­ла ос­ле­питель­но-бе­лая вспыш­ка.

«Все-та­ки Мол­ния, — с го­речью по­думал Ар­хонт, преж­де чем Сво­ды Этер­ны рух­ну­ли, пог­ре­бая под со­бой всех сво­их сы­новей. — Как жаль, как жаль».

Ман­ре ле­тел впе­рёд, ла­вируя меж­ду па­да­ющих кам­ней. Вни­зу гиб­ли Стра­жи, рат­то­ны. Этер­на оп­ла­кива­ла сво­их во­инов.

Сна­ружи хлес­тал злой ве­тер, но­ровив­ший сбить с ног, свер­ка­ли мол­нии, гро­хотал гром, тряс­лась зем­ля. Лишь дож­дя не бы­ло. Чет­ве­ро наб­лю­дали за тра­геди­ей с не­бес.

Ду­ша, спря­тан­ная во ть­ме, ны­ла, в ней по-преж­не­му не бы­ло жа­лос­ти, но что-то бо­лело, зас­тавля­ло ос­та­новить­ся и под­нять го­лову в верх. Ка­залось, кто-то на не­го смот­рел с лёг­кой уко­риз­ной во взгля­де, и это пе­рек­ры­вало три дру­гих, пол­ные сле­пящей не­навис­ти.

Ман­ре и так был слеп. Он ус­трем­лял пус­тые гла­за в не­бо, на­де­ясь уви­деть хо­тя бы от­блеск ярос­тной мол­нии, но все бы­ло впус­тую: Пла­мя выж­гло всё.

— Да­вай же, Унд, убей ме­ня, раз не по ду­ше, — злые сло­ва уле­тали в ни­куда. Ман­ре за­дыхал­ся от нех­ватки воз­ду­ха. — Раз я раз­ру­шил всё, за что вы, бо­жес­твен­ные иди­оты, ра­дели. Ну, увы! Ка­кой есть!

Этер­на па­дала, скла­дыва­лась как кар­точный дом. Хлес­тал ве­тер, ро­кота­ли об­ла­ка. Ман­ре за­шипел, дёр­гая се­бя за во­лосы.

Ог­ни Ци­таде­ли угас­ли нав­сегда.

— Ну, что ж не убь­ёшь? Та­кая воз­можность пред­ста­вилась! А сколь­ко их уже бы­ло, — не счесть! Но вот не­зада­ча: вы все упус­ти­ли. В бла­городс­тво, ви­дите ли, ре­шили по­иг­рать! Прем­но­го бла­года­рен! И сей­час не хо­тим вос­поль­зо­вать­ся воз­можностью? Так не­чего на ме­ня с уко­ром смот­реть. Не нра­вит­ся — убей. Ты же мо­жешь. Да­вай!

...Не­беса мол­ча­ли.