Всегда (гет)

На торжественном ужине в честь начала учебного года Драко исподволь поглядывал на Гермиону. Он знал, что она тоже нет-нет да косит на него глаза. Что творится в ее голове? Какие мысли приходят по поводу его поведения? Малфой не знал и боялся узнать.

Всю ночь он пролежал без сна, пытаясь подобрать слова для расставания. С одной стороны, очень не хотелось причинять Гермионе боль. С другой, если она вовсе не расстроится, значит, и не любила его никогда. Да, они всегда понимали, что рано или поздно им придется расстаться ради безопасности обоих, но сделать это на практике оказывается намного сложнее, чем когда-нибудь, в отдаленной перспективе будущего.

Драко пытался представить себе, каково это не быть парнем Гермионы, не разговаривать с ней, не целовать ее, не ждать с нетерпением встречи. И ничего из того, что он представлял, ему не нравилось. Категорически не нравилось!

Но руку уродовала Черная Метка. Можно ли скрыть ее от Гермионы? Можно, но это будет ложью, предательством. Для Драко отношения предполагали доверие. Как можно встречаться с девушкой и не рассказывать ей о столь важной части его жизни? Ведь он должен убить Дамблдора или погибнуть! Да и Гермиона сразу почувствует его настроение, его напряжение, она знает его как облупленного. У Малфоя просто не получится врать ей. Да и не хочет он этого. Расстаться с девушкой ради ее безопасности — это одно, а совершать по отношению к ней подлость ради собственного эгоизма — это совершенно другое. Да, Драко признавал себя эгоистом и был им по отношению ко всем, кроме своей семьи и Гермионы. Интересы самых близких и дорогих он старался ставить выше своих собственных.

Малфой понимал, что должен поступить правильно, должен отпустить Грейнджер, позволить ей стать счастливой без него, не разрываться между двумя лагерями. Но как же больно было это делать! Как хотелось оттянуть роковой час! Но оттягивать нельзя, потому что с каждым днем будет только тяжелее. Наверно, именно в ту ночь, рассуждая о долге и любви с самим собой, Драко и стал мужчиной, взрослым, готовым нести ответственность за свои решения.

* * *

С первого урока зельеварения у Слизнорта Драко Малфой вышел не в самом хорошем настроении. Во-первых, он отчетливо понял, что поговорить с Гермионой нужно прямо сейчас, не оттягивая, как бы отчаянно ни хотелось избежать разговора, ее непонимающие взгляды почти весь урок прожигали спину ‒ с ней так поступать нельзя. Во-вторых, выходя из кабинета, Драко приблизился к котлу с амортенцией, самым сильным приворотным зельем в мире, по словам профессора, оно пахло тем, что человек больше всего любит. К ужасу Драко он уловил запахи лаванды, мяты, какао и яблочного шампуня ‒ запах Гермионы. Малфой терпеть не мог какао, но это была часть его девушки, почти бывшей. Малфой понимал, что собирается расстаться с той, запах которой для него приняла амортенция! Для любого другого человека это было бы кощунством, жуткой глупостью... Но для страшного времени ‒ страшные меры!

От кабинета зельеварения Гермиона повернула направо, тогда как Поттер с Уизли ‒ налево. Судьба сама помогала Драко совершить насилие над собой, пройти через изощренную пытку.

‒ Можно тебя на минутку? ‒ и Малфой распахнул дверь соседнего кабинета, пустого.

Гермиона удивленно шагнула туда. Выражение ее лица было напряженным и заинтересованным одновременно. Она явно рвалась расставить все точки над «i». Драко же шагнул за ней через порог словно на эшафот.

‒ Драко, что случилось? ‒ Малфой наложил на дверь запирающее заклятие и повернулся к ней, Гермиона сделала шаг к нему и замерла. Драко чувствовал, как в нем что-то умирает в тот момент. Гермиона, наверное, ожидала объятий и поцелуев после долгой разлуки. Малфой хотел того же, но не мог.

‒ Мы должны расстаться, ‒ на одном дыхании отчеканил он.

‒ Что? Почему? ‒ Гермиона вздрогнула. Драко видел, как артерия у нее на шее забилась быстрее.

‒ Я больше не тот мальчик, с которым ты дружила. Я опасен. Тебе лучше не быть рядом со мной.

‒ Драко! ‒ на лице Гермионы отразилось облегчение, но Малфою это сделало только больнее. ‒ Я видела множество опасностей! Я сильная, я не боюсь. Мы справимся вместе!

‒ Нет, Гермиона, ‒ ее имя далось с трудом, но он знал, что должен выдержать ради нее самой. ‒ С этим я буду справляться один! Мы по разные стороны, я не хочу подвергать опасности тебя, и для себя проблем не хочу, ‒ Малфой знал, что она будет больше думать о нем, чем о себе, поэтому так и сказал, хотя на собственное удобство ему было плевать.

‒ Драко, мы знали, что мы по разные стороны... Я понимаю тебя и никогда не попрекну, обещаю!

‒ Не обещай! Я не знаю, где правда, где справедливость, но выбора нет. Гермиона, рядом со мной тебе теперь нет места! Подружка Поттера не может быть другом Пожирателя Смерти!

Он знал, что это последний довод, понимал, что иначе она не отпустит. Черная Метка ‒ это единственное, чего она никогда в нем не примет.

‒ Нет! Это неправда! ‒ Гермиона закрыла рот рукой, чтобы крик ужаса и боли не вырвался наружу. Она не хотела принимать такую реальность!

Малфой молча закатал рукав мантии и расстегнул манжет рубашки. Белая ткань скользнула вверх, открывая уродливый череп с выползающей изо рта змеей на его левом предплечье. Знак служения Темному Лорду.

По щекам Гермионы потекли слезы. Сердце Драко заныло, он не мог видеть ее горя, хотелось обнять и защитить от всего мира. Самым страшным стало то, что главной опасностью был он сам, и защищать надо от него в первую очередь.

‒ Зачем? У тебя не было выбора? ‒ прошептала она сквозь слезы. Каждая ее слезинка прожигала дыру в сердце Драко.

‒ Не было, но это ничего не меняет. Я служу ему, а ты дружишь с Поттером, ‒ Драко застегивал манжет рубашки, и слова его звучали буднично, но душа горела. Это похуже любого Круциатуса!

‒ Драко... Так не должно быть! Ты ведь любишь меня, а я тебя! Это неправильно!

‒ Все в этой жизни неправильно, но это реальность. Забудь меня, Гермиона, найди себе другого и будь счастлива, ты этого заслуживаешь!

Малфой действительно верил, что Гермиона больше всех других заслуживает счастья, но знал, что будет ревновать ее к каждому, кем она посмеет его заменить. Говорить ‒ одно, а принять ‒ совсем другое. По-настоящему он никогда не сможет ее отпустить! Драко любил Гермиону и хотел верить, что она тоже любила его, и его места в ее сердце никто не сможет занять. Это эгоистично, но наследники древних родов часто бывают эгоистами.

‒ Как? ‒ обреченно спросила она.

‒ Говорят, у девчонок короткая память!

Малфой снял запирающее заклятие и вышел, хлопнув дверью. Он больше не мог смотреть на нее, не мог обнимать, целовать. Это было невыносимо! Драко уходил от нее все дальше в сторону подземелий Слизерина, но каждый шаг причинял боль. Он знал, что его решение правильное, но от этого легче не становилось.

Говорят, что после принятия решения появляется определенность и уверенность в завтрашнем дне. Решение Драко Малфой принял еще летом, теперь воплотил в жизнь, но облегчения это не принесло. Наоборот, стало только хуже.

Сердце сжималось в тугой болезненный комок каждый раз, когда юноша видел Гермиону Грейнджер, все равно где: в главном зале, на уроке, в коридоре... Сначала она ходила бледной и печальной, что должно было бы тешить самолюбие, но вызывало чувство вины ‒ он причинил ей боль. Постепенно девушка возвращалась в нормальное состояние, Драко иногда видел ее улыбку, обращенную к кому-то из гриффиндорцев, как-то услышал ее смех, рядом были Поттер и Уизли. Друзья вернули Гермионе настроение, умение радоваться жизни... Она постепенно приходила в себя.

Вот только у самого Драко таких друзей не было. Никто не стремился вырвать его из состояния обреченности и апатии. Были привычные уже Кребб и Гойл за спиной, молчаливые телохранители, был самовлюбленный павлин ‒ Блейз Забини, который помирился с Милисентой и мало кого замечал вокруг, была Пэнси Паркинсон, теперь менее назойливая, но все же куда более чужая, чем в детстве. Но все это не давало покоя, не заполняло дыры в груди, оставшейся после Гермионы. Малфой старался вести себя, как раньше, быть язвительным, уверенным в себе, но жизнь стала какой-то автоматической, не затрагивала души. Словно какая-то вдохновляющая сила, вечная муза покинула его.

Оставалось задание Темного Лорда. Драко вел постоянную переписку с мистером Горбином и старался починить Исчезательный шкаф в Выручай-Комнате, в котором в прошлом году пропал Монтегю. Ничего дельного не получалось. Малфой ругал себя за недостаточное усердие, за слабость. Отчаяние медленно вползало в душу, перебирая ее струны липкими пальцами. Потом он решился на отчаянный шаг: через подвергнутую «Империусу» мадам Розмерту, хозяйку паба «Три метлы» в Хогсмиде, передал Дамблдору ожерелье. Глупая Кети Белл его развернула, сама чуть не умерла и план сорвала. Потом была еще попытка, через медовуху, посланную той же Розмертой профессору Слизнорту. Но ее выпил придурок Уизли. Все летело к чертям. Год заканчивался, а ничего не было готово, даже стоящих идей не было...

А по ночам вперемешку с кошмарами, в которых Темный Лорд пытал его за невыполнение возложенного задания и убивал в конце, ему снилась Гермиона. Эти сны были яркими и живыми, всегда разными. Она то шла по парку, собирая яркие осенние листья, и улыбалась ему счастливой теплой улыбкой, то сидела на песке, на берегу моря, морской бриз развевал ее густые волосы... Иногда она кидалась в него снежками, в другой раз собирала еще не успевшие растаять снежинки с его волос, в следующий раз сидела на ковре у камина, поджав под себя ноги, и читала, а непослушная кудряшка все время съезжала на нос, и Гермиона убирала ее таким до боли знакомым движением... Во сне Драко никогда не слышал ее голоса, только смех, но глаза смотрели с любовью и теплотой, так, как в реальном мире смотрели целых полтора года, самых счастливых в его жизни.

Единственный сон с ее участием, который всегда повторялся, был почти кошмаром. Сам Драко оказывался на каком-то лугу, а Гермиона далеко от него, так далеко, что силуэт различался с трудом, но юноша чувствовал, что это именно она. А потом девушка бросалась к нему, приближалась, так что можно было разглядеть и черты лица, и развевающиеся на бегу волосы... Вот только в глазах святился неподдельный ужас, и каждая мимическая складочка выражала дикий страх. Гермиона бежала к нему, раскинув руки, чтобы спрятаться в его объятиях от того, что так ее напугало. Драко знал, что защитит ее даже ценой собственной жизни, хотел бежать навстречу ‒ и не мог сдвинуться с места, только до боли в суставах тянул руки к ней. В тот момент, когда их пальцы, наконец, должны были соприкоснуться, Малфой всегда просыпался. Жуткий сон, от него сильно билось сердце, и на теле выступал холодный пот.

Драко никому бы не признался, что эти сны о девушке с копной каштановых локонов были нужны как воздух. Почти не видя ее, не имея возможности подойти, заглянуть в глаза, увидеть теплую улыбку, адресованную только ему в реальной жизни, он как дара ждал сновидений, ведь в добрых видениях она была рядом, к ней можно было прикоснуться, и лицо ее сияло только ему. Там между ними не возвышались стены из обстоятельств и условностей, не мешали ее друзья и его родители. Во снах встречались два влюбленных подростка, и пусть ни одно слово не срывалось с губ, им хватало глаз, рук... Бодрствующим, Малфой часто обещал себе поцеловать Гермиону во сне, чтобы хоть так, в собственных грезах, ощутить вкус ее губ. Но, засыпая, забывал об этом. Ни одного поцелуя, даже самого невинного, только взгляды, улыбки и два сердца, бьющихся как одно.

Но после снов всегда наступал день, где она сидела рядом с Поттером и Уизли, где она не улыбалась Драко, а он ей. Все это казалось ему чертовски неправильным, но так продолжалось все дольше и дольше...

Единственным утешением для Малфоя в этой вынужденной разлуке было то, что она продолжала носить подаренный им кулон. Камень защищал ее, когда он не мог. Неравноценная замена, но лучше так, чем совсем ничего.